***
Узнав о том, куда направился новый князь и с какой целью, Вышата крепко призадумался. Местом для своих размышлений он по обыкновению выбрал берёзовый лесок, раскинувшийся недалеко от конюшен. Это место будто существовало в ожидании его – Вышаты. С годами здесь не изменилось ровным счетом ничего. Со стороны лесок выглядел невзрачно – расположенный на склоне овражка, в низине, мелкий в сравнении с величественным сосновым бором, возвышающимся позади. Но внутри всё было иначе. Едва войдя в шелестящую листвой прохладу, Вышата ощутил приятное спокойствие, и вместе с тем – сладкий прилив сил. Он с детства гулял здесь, когда ещё тятька учил его, как правильно вести себя в храме богов. Так он называл это удивительное место. Учил, что в каждом белом стволе, испещренным черными полосами, есть дух. Что лес жив, он всё слышит. Что даже оставаясь в лесу наедине с собой, нельзя шуметь и хулиганить. Нужно вести себя уважительно. Если будешь почитать богов и духов – тебя наградят. Вышата сжал большой кулак и посмотрел на него. Тятя говорил, что его не дюжая сила – подарок богов. Юный лопоухий Вышатка никогда не возражал тяте. Это даже хорошо, что тятя не дожил до момента, когда его – уже взрослого Вышату, крестили. Взяли и три раза окунули в ледяные воды весенней Оки, осенили крёстным знамением и провозгласили отныне не кем-нибудь, а настоящим христианином. Да ещё и нарекли новым именем, которое, впрочем, так и не закрепилось за юным дружинником, и быстро ушло в небытие. Вышата не возражал особенно, потому как всегда считал, что князю виднее. К тому же, толком так ничего и не изменилось. Даже спустя годы военной службы христианскому князю в христианском городе, посещений красивейшей, расписной церкви, едва ли не ежедневно заглядывая в печальные запавшие глаза Господа, нарисованного на стене над алтарём, он так ничего и не почувствовал. Да и не та у него была забота – чувствовать что-то! Его обязанностью было верой и правдой служить владыке, охранять его и оберегать. С чем, кстати, Вышата всегда очень неплохо справлялся. Князь доверял ему, а он в ответ любил князя. Борислав был христианином и часто посещал церковь, спрашивая своего Бога, как ему поступить в той или иной ситуации. Он был хорошим человеком, добрым и кротким. Ни доброты ни кротости, ни смелости, ни тем более мудрости Вышата в Ратомире не видел. Так же как и брат, он являлся христианином, регулярно посещал церковь и молился, однако, думалось дружиннику, всё это он делал абсолютно неискренне. Даже, быть может, с некоторым равнодушием. И уж конечно, настоящий христианин не способен был на такую подлость как братоубийство. Это может быть под силу только духовно бедному человеку, прогнившему изнутри, изъеденному собственными пороками. Как можно служить такому князю верой и правдой – Вышата не представлял. Несомненно, Ратомир был амбициозным человеком. Но его амбиции – пустые, и лично Вышате не понятные. Получить, отнять, отвоевать, во что бы то ни стало! В том, что действительной целью изгнания варягов из Мурома является освобождение горожан, он сильно сомневался. Такому человеку как Ратомир, это абсолютно ни к чему. И это – сокрытие реальных целей от своих людей – и было вещью, более всего раздражающей Вышату. Он не любил, когда его люди идут на смерть непонятно зачем. Даже если это прикрыто благородными мотивами. Да и благородства Ратомир отродяся не знал – это было написано на его лице. В военном деле князь-братоубийца тоже не блистал. Очень скоро, думалось Вышате, он растеряет половину своего войска, а тех, кого сумеет сохранить – погубит в сражениях под неумелым командованием. Потому что слишком много гонору. А опыта и знаний – во. Грудь зажгло, и Вышата поспешил снять с шеи серебряный крест на толстой цепочке. Ему вдруг стало стыдно от того, что принёс эту штуковину в храм богов. Штуковину, по сути своей, бесполезную. Штуковину, которой прикрывает свою ублюдскую сущность Ратомир. Вышата покачал крест на пальце, наблюдая. Испытал гнев и отвращение от того, что Ратомир носит такой же. Не выбросил только из уважения к покойному Бориславу.***
Сильный дождь застал его по пути домой. Улицы города в момент сделались пустыми, за исключением редких прохожих в мокрых одеждах, спешащих под крышу, нелепо поскальзывающихся в жидкой грязи. Княжеский дружинник Вышата же ступал широким твёрдым шагом, по щиколотку утопая в жиже, сильно нахмурив светлые брови, чтобы вода не заливала глаза. Под навесом одного из теремов о чём-то громко говорили двое мужиков. Один сидел на ступенях, глядя на собеседника из-под окровавленной повязки, почти закрывающей глаза. Его беззубо скалящийся сосед, опирающийся на наспех сделанную палку-посох, выглядел не лучше. Боевые холопы. Вышата прошёл бы мимо, но обрывки разговора донес до него ветер, и он остановился. Очевидно, они обсуждали прошлую битву. Перекрикивая друг друга, оба норовили прихвастнуть недюжей смелостью и отвагой в бою, рассказывая о своих немыслимых подвигах. Один говорил, что одним ударом меча положил сразу двоих варягов, а второй, тот, что с перевязанной головой, утверждал, что от одного его свирепого взгляда варяги разбегались как малые дети. Мол, оттого ему и полоснули по лбу – что метили в глаза. Дружинник отчего-то испытал злость на этих двоих, покалеченных, пытающихся впечатлить друг друга глупыми выдумками. Он повернулся к ним – по его широкой фигуре потоками струился дождь – и глубоким басом гаркнул: - Что ж ты, раз такой молодец – полуживой тогда? Куда ж силушка твоя удалецкая делась, когда тебе топор в колено воткнулся, и ты рухнул как подкошенный? Когда вопил, как мальчишка, мамку звал? Мужики затихли, глядя на раздражённого громилу в дорогих доспехах с княжескими знамёнами. Беззубый в немой обиде сжал губы добела. - Тот, кто думает про своего врага как про труса, - продолжил дружинник, - глуп! Такого удальца ждёт только два исхода – смерть или озарение. А хвалиться выдуманными победами – ещё глупее. В этом хорош любой торгаш на базаре – чай не мешки ворочать. Прежде чем болтать – проявите себя в настоящем бою. А не прячьтесь за спины старших, - он вперил суровый взгляд в беззубого, и тот сразу же пристыжено опустил глаза. - Да ты чего взбеленился-то, мужик?.. – осторожно подал голос окровавленный, - Мы ж не выдумываем, битва-то была, и мы там, как вишь, были. Мы ж так, просто приукрашиваем… Вышата не ответил. Охваченный злостью, он поспеши прочь, подальше от глупых холопов. Эка невидаль! Называть варягов трусами! Ещё скажите, что днём темень, а ночью – солнышко светит. Уж кто-кто, а варяги без страха идут в бой, в этом дружинник сам убедился. Потеряв щит, не раздумывая бросаются в атаку на хорошо вооруженного противника с одним топором, будто смерть им неведома. С дьявольским огоньком в глазах, как сказал бы Борислав. Но что более всего поразило Вышату – так это их князь. Конунг, по-ихнему. Будучи хромым калекой, он не побоялся выйти на стены крепости и сражаться наравне со всеми. Сложно представить, какой нужно обладать силой духа, чтобы, зная об огромном преимуществе врага, вступить с ним в бой. Одно было понятно наверняка – Бескостный, молодой военачальник варягов – не знал страха. Даже оказавшись в пылу сражения с ним, огромным и свирепым Вышатой, один на один, он не сдрейфил. Этот человек – абсолютный безумец, подумалось тогда дружиннику. А безумцев он побаивался. И конечно, Вышата не страдал излишком гонора, как многие другие дружинники. Он не испытал мгновенного желания убить этого человека, стереть божественную ярость с его лица одним взмахом тяжеленного меча. Скорее наоборот: он подумал, что именно этот человек сегодня заслуживает жизни. Ведь, несмотря на свои габариты, он прекрасно понимал, что не каждая крепость завоёвывается одной только грубой силой. Помимо силы тела необходимо обладать ещё и силой духа. А последнего было столь много в молодом варяжском калеке с горящими глазами, что Вышата невольно отступил. И ни секунды не испытал стыда за это поражение.