Сказ о Нане, жрице чужих богов

Лёжа в сарае, прямо на сене, под тёплой овечьей шкурой, Хвитцерк никак не могу уснуть. Как только он закрывал веки, они тут же открывались вновь. Поэтому, таращась в тёмный потолок, который служил и крышей, он прислушивался к звукам на улице. Город утихомирился, музыка и песни утихли, и теперь разве что запоздалые гуляки, негромко смеясь или переругиваясь, проходили мимо. Их силуэты в лунном свете можно было разглядеть в щелях между досок, из которых наскоро был сколочен сарай. Наплясавшаяся, уставшая и захмелевшая Донка спала рядом. Она лежала на боку, прямо в платье, уткнувшись носом в сгиб локтя, и почти неслышно посапывала. Ночь была прохладной, и по идее, Хвитцерк должен был бы уже давно уснуть. К тому же, после пива его всегда клонило в сон. Однако дремота то накатывала, как волна, то уходила, и он снова был вынужден тяжело вздыхать, ожидая момента, когда же милосердные боги разрешат ему уснуть. В какой-то момент привычные звуки с улицы стали неожиданно громкими. Отвлекшись от своих мыслей, Хвитцерк понял, что кто-то – двое мужчин, один варяг, а второй местный – встали у самого входа в сарай. Они оживлённо о чём-то разговаривали. Голоса были не знакомыми. Судя по заплетающимся языкам, оба были изрядно пьяны. «Прямо как я в ту ночь», - подумалось Хвитцерку. Эта мысль неприятно осела на душе, как накипь оседает в котелке и портит собой последнюю кружку кипятка. Тем временем один из мужчин уверенно толкнул дверь плечом. Она приоткрылась и позволила ему просунуть руку в образовавшуюся щель, чтобы откинуть крючок, служащий запором. Дверь с противным скрипом отворилась, и оба незваных гостя ввалились сарай. Проснувшаяся от шума Донка подняла растрёпанную голову и осоловело посмотрела на вошедших, едва виднеющихся в темноте. - Чего надо?! – грозно гаркнул Хвитцерк, приподнявшись на своей импровизированной постели, - валите на хрен отсюда! Это вам не проходной двор! - Рот закрой, шавка, - спокойно ответили из темноты. Лунный свет из щелей между досками осветил их – оба высокие, крепко сбитые. Русский в кольчуге, варяг в полурасстёгнутом кожаном доспехе. От обоих пахло элем и какой-то тухлятиной. В отличие от Донки, Хвитцерку этот запах был хорошо знаком – так пахла протухшая засохшая на одежде кровь. Однако не нужно было быть воином, чтобы понять, что тёмные пятна, покрывающие этих двоих едва ли не с ног до головы – совсем не пролитый на пиру эль. - Ой, мамочки! – взвизгнула Донка, когда один из них неожиданно прытко приблизился и схватил её за подол платья. - Эй, ты чего творишь?! – лежащий рядом Хвитцерк моментально вскочил на ноги. В ответ варяг (тот, что почти задрал девушке платье) только поднял на него мутный взгляд. Хвитцерк уже видел подобный взгляд раньше – пустой и начисто лишённый какой-либо способности соображать. Единственное, что в нем осталось – это стремительно разрастающиеся комья агрессии и похоти. Молниеносно приняв решение, Хвитцерк с силой толкнул варяга в крепкие плечи, и тот пошатнулся, едва не грохнувшись. Но не успел он даже осознать случившееся, как тут же следом получил сильный пинок в живот, от которого таки-распластался на земляном полу сарая. - Чего-то ты больно дерзкий для прислуги! – с искренним удивлением заметил русский, весело улыбаясь. Однако эта улыбка Хвитцерку не понравилась. Он ответил ему суровейшим взглядом из всех возможных, который, скорее всего не был оценен по достоинству из-за темноты, царящей в помещении. Донка же отползла в самый угол сеновала, и, закутавшись в драное покрывало по глаза, затравлено глядела на происходящее уже оттуда. - Ну, ссска… - неожиданно резким движением, русский принял наиболее устойчивую боевую позицию, слегка пригнувшись, - давай. Вперёд, ссска, научи меня, чего мне можно, а чего нельзя… Как и подумалось Хвитцерку, этот оказался более устойчивым типом, и чтобы завалить его – здорового кабана – на лопатки, потребуется немело усилий. Однако отступать уже было некуда, да и не в характере Рагнарова сына. Он сам выставил одну ногу вперёд и чуть втянул голову в плечи. Оба они напоминали псов, приготовившихся к схватке. Хвитцерк чувствовал, как злость сладким нектаром медленно наполняет мышцы, делая тело удивительно лёгким. Не нужно сопротивляться этом чувству. Главное – иметь возможность контролировать себя, направляя свою ненависть в нужные русла. И в то же самое время дать ей волю, позволив выплёскиваться из тебя, превращаясь в мощные удары. Именно так действую берсеркеры. И именно потому, что совладать со своей ярость очень непросто, их так мало среди воинов. «Вдох-выдох. Дыши ровно. Бей сильно и неожиданно.» Хвитцерк сделал резкий выпад вперёд и нанёс удар не кулаком, но всем корпусом, как учили. Отступил так же быстро, и тяжело сопя принялся кружить вокруг противника, готовясь в любую секунду ударить снова. Не выдержав молчаливого напряжения, русский с рёвом бросился в атаку первым. Они сцепились и бухнулись о стену сарая, которая опасно задрожала в ответ, но выстояла. Хвитцерку удалось нанести ещё три удара русскому прямо по лицу, пока тот не повалил его наземь и не принялся не глядя молотить кулаками. Само собой, от таких ударов толку было не больше, чем от одного, но выверенного, и Хвитцерк лишь защищался, ожидая удобного момента для быстрого перехвата инициативы. В это время подал голос, тяжело поднимающийся с пола варяг: - Сраное отродье… Донка испугано вскрикнула. Увидев, что происходит, варяг, однако, так и не сумев встать на ноги, на карачках пополз не в сторону дерущихся, а в прямо противоположную. Он быстро забрался на сеновал и приблизился в застывшей в ужасе Донке, приготовившейся отчаянно защищаться. Конечно, взрослому, здоровому мужчине не стоило никакого труда развести в стороны её трясущиеся смуглые кулачки, а затем с удовлетворённым рыком задрать платье. Однако девушке всё же удалось высвободить одну руку, и, не теряя ни секунды, этой рукой она глубоко впилась ногтями варягу в лицо. Раздался вопль, и варяг отпустил вторую руку Донки, чем она тут же и воспользовалась, принявшись царапать противнику щёки, нос, и всё, до чего смогла дотянуться. От каждого ногтя оставался тёмная, блестящая в свете луны, бороздка. В ярости, варяг с размаху влепил ей сильную оплеуху, и с долгим низким стоном, она схватилась за растрёпанную голову, и более не сопротивлялась. - Маленькая бесправная тварь! – ревел варяг, раздвинув её ляжки и пристраиваясь поудобнее, - Поверь, я – это ещё ни самое страшное, что с тобой случится в ближайшее время! Я всё расскажу твоему хозяину! Как ты поступила со свободным человеком… Он живого места не оставит на твоей тощей заднице, уж можешь быть уверена! А я потом приду и посмеюсь. Такие как ты созданы для того, чтобы такие как я могли получить удовольствие! Тем временем, опасность, напрямую угрожающая Донке, подстегнула её защитника. Улучив момент, Хвитцерк собрался с силами и ударил русского в глаз так сильно, как только сумел. Что-то мокро лопнуло под кулаком, окрасив костяшки густо-тёмным. Человек в кольчуге взвыл, так, будто на охоте его живот протаранил свирепый кабан, и с глухим стуком откатился в сторону. Хвитцерк тут же вскочил на ноги, и ни секунды не медля, налетел на варяга со спины. Неожиданно прытко вывернувшись из захвата, и мощным толчком откинув врага в сторону, варяг лишь яростнее принялся долбить тяжело дышащую девушку, наполовину присыпанную сеном. - Ты – никто! - ревел он, - ты – скот! Ты – вещь! Уже не справляясь с собственным гневом, Хвитцерк, тяжело дыша, рывками головы осмотрелся в поисках тяжелого предмета, и не найдя ничего, мощным рывком оторвал от стены балку. Варяг был слишком занят и пьян, чтобы заметить это, и удар пришёлся именно туда, когда Хвитцерк и метил. Брызнула кровь, и варяг, со стоном медленно завалился на бок. Потом уже Донка, тяжело подняв больную голову, спихнула его с сеновала на пол. В сарае воцарилась тишина, нарушавшаяся только тяжелым дыханием, хрипами, и какой-то вознёй. Хвитцерк стоял перед Донкой, растрёпанный и злой. Сердце тяжело ухало внутри, отдаваясь мощной пульсацией в запястьях и висках. Он смотрел на неё – сено запуталось у неё в волосах – и молчал. А потом развернулся и тяжело плюхнулся рядом с ней. - Спасибо, - выждав пару минут тишины, сказала женщина. Голос её звучал низко и хрипло, - вот уж не ожидала от тебя, царев брат. Хвитцерк повернул голову и посмотрел сурово. - Хвитцерк, - тут же исправилась она, - извини. Мне стоит называть тебя по имени. Ведь я теперь тебе должна. - Ты ничего мне не должна, - раздражённо выпалил Хвитцерк, - это я был не прав. То, что я сделал, не исправить в один раз. Донка помотала головой: - Всё же право на это у тебя было. Так же как у них, - она острым подбородком указала на распластанные по полу, слабо стонущие тела. - Чушь! – вдруг рявкнул Хвитцерк, резко поднявшись, - ни у кого нет права так поступать с другими людьми! Одно дело размахивать мечом на поле боя, раня и убивая других воинов, и совсем другое – поступать так с теми, кто не может защититься! - Ты не понимаешь, - спокойно парировала Донка, - убей он меня прямо здесь, он бы даже не понёс наказания. Он прав. Я – вещь. В лучшем случае, за мою смерть он заплатил бы как за испорченную вещь. Хвитцерк ответил ей рыком, плюхнулся на сено и тут же принялся яростно надевать сапоги. - Куда ты собрался? - Пойду и выскажу всё Ивару, - тяжело сопя, ответил тот, рывками натягивая на себя обувь, - я собираюсь защитить тебя, и пусть конунг, мой брат, мать его, что-нибудь предпримет для этого… - Не ходи на ночь глядя, - Донка положила смуглую ладонь на его плечо, отчего по всему его телу разлилось приятное тепло, - это подождёт до утра. И ты остынешь маленько. Негоже к царю ходить вот так вот. Хвитцерк чувствовал, как мышцы тяжело наливаются усталостью, как в голову, словно солёная морская волна – дома, в Каттегате – накатывает сон. Он осоловело похлопал глазами, обведя взглядом сарай, и несильно пнул варяга, лежащего у его ног, велев тому убираться, если, конечно, он не желает получить ещё немного шишек на свою глупую башку. А потом, даже не удостоверившись, что его приказ был исполнен (хотя ему показалось, что хлопнула дверь сарая), завалился на спину и прикрыл слипающиеся глаза. - Завтра же утром… схожу… к Ивару… - Сходишь-сходишь, - кивала Донка, ладонью гладя его по длинным русым, ужасно растрёпанным волосам. Иногда он легонько морщилась от головной боли, но он уже не видел этого. В своих грёзах, он уже медленно уплывал на драккаре в море, плавно покачиваясь на волнах и утирая с лица солёные брызги. Позади оставался Каттегат, а он все грёб веслом, уплывая всё дальше и дальше. Куда-то, где богатые и плодородные земли, которым нет конца. В страну прекрасных городов-крепостей. Уплывал, чтобы войти в эти города, золото красочно сверкает дорогими каменьями, будучи ведомым судьбой.

***

Не успел Ивар, сидя на краю кровати, умыть лицо порцией воды, набранной в сложенные горстью ладони, как за дверью их с Наной спальни раздались голоса. Голоса были суровыми, и один из них, судя по всему, ругался с другими. Замерев, Ивар прислушался и быстро всё понял. Самый громкий из голосов принадлежал Хвитцерку, который раздраженно требовал у охраны пропустить его. - Дайте ему пройти! – крикнул Ивар в сторону большой дубовой двери, обитой кованым железом. В коридоре послышалась возня, после чего тяжёлая дверь распахнулась, и в спальню вошёл Хвитцерк. Ивар сделал вид, что его это не удивило, и как ни в чем ни бывало, принялся умываться из широкой чаши, стоящей на столике у кровати. Выждав небольшую паузу, и собравшись с мыслями, Хвитцерк, очевидно, преодолевая самого себя, заговорил первым: - Я совсем не в восторге от того, что вынужден просить тебя о чем-то. Я бы сделал это сам, по праву от рождения, но боюсь, ты временно лишил меня этого права. Так что мне ничего не остаётся, как прийти сюда, к тебе. Ивар как следует умыл лицо, вскользь провёл по нему полотенцем, повернулся и вопросительно уставился на брата. Хвитцерку этот взгляд не понравился. Он крепко сжал зубы, и в другой раз уже ушёл бы, хлопнув дверью, но ситуация вынуждала его продолжить: - В свинарне, куда ты напару с Вышатой отправил меня, лишив меча и права сражаться, - он сделал паузу, чтобы глубоко вдохнуть, сдерживая накатывающий гнев (Ивар же нисколько не изменился в лице), затем выдохнул, - я познакомился с женщиной. Она удивительная. Я говорю это не потому что очарован её красотой, хотя она, несомненно, хороша собой. Ты должен знать, что она по-настоящему особенная. Ей удалось показать объяснить мне вещи, которых я никогда прежде не понимал… На этом моменте Ивар, приоткрыв рот, чуть подался вперёд и легонько кивнул в знак того, чтобы Хвитцерк продолжал. - Когда мы с ней ещё не были знакомы, я по глупости очень обидел её, но она нашла в себе силы простить меня, после чего я ещё раз убедился в невероятности этой женщины. Я понял, что отныне считаю своим долгом не допустить, чтобы с ней случилось что-то плохое. А вчера ночью, напившиеся на пиру увальни – наш и местный – пришли к нам в сарай, чтобы получить от неё то, чего хотят все пьяные мужчины. - И чего же хотят все пьяные мужчины? – поинтересовался Ивар, глядя на брата исподлобья. Хвитцерку захотелось послать его куда подальше за этот вопрос, посчитав, что это издёвка в его адрес. Но потом он понял, что во взгляде Ивара не было насмешки. Очевидно, он интересовался по другой причине. - Они хотят женщину. И как можно скорее. Конечно, они решили сделать это с рабыней. С кем же ещё? Мы все так делали, правда ведь? Ивар опустил взгляд, почему-то окинув им сапоги Хвитцерка. Потом снова установил зрительный контакт, и выгнул одну бровь, в знак своей неопределённости с ответом. И рукой просигналил ему продолжать. То, как спокойно он отреагировал на напоминание о том неудачном опыте с рабыней Маргрет, показалось Хвитцерку странным, но он продолжил: - Они завалились в сарай, где мы спали, и попытались изнасиловать её. Я бросился на её защиту, но у одного всё же получилось, и теперь я чувствую вину, но наш разговор не об этом. Проблема в том, что они пришли туда с полной уверенность в том, что они – хозяева положения. Ни один из них ни на секунду не усомнился в правильности того, что он делает. В справедливости. - В справедливости по отношению к рабыне? – переспросил Ивар. - Я совершил много ошибок, Ивар, и я несу наказание за них, но я всё никак не могу понять, за что наказана она. Что сделала эта женщина, чтобы заслужить такое? Каждый день, по локоть в грязи и дерьме, она трудится на тебя, взамен не получая ни монетки. А по ночам к ней шастают похотливые уроды, делают с ней всё что пожелается, и она не в праве даже сказать им «нет». Да что там, даже если они её убьют, случайно или ради забавы, ничего не будет. И ты хочешь мне сказать, что это справедливо? Губы Ивара тронула едва заметная улыбка: - Это прекрасно, что ты начал что-то понимать. Но чего ты хочешь от меня? - Я знаю тебя с самого детства. Ты не тот правитель, который стремится вершить справедливость. Поэтому я прошу у тебя всего-навсего освободить эту женщину. - Ладно, - легко согласился брат, - пусть будет так. Твоя… Как её имя? - Донка. Её зовут Донка. - Твоя Донка отныне свободная женщина. Хвитцерк кивнул и помолчал немного, играя желваками, но потом развернулся, и собрался уходить, однако замер, взявшись за резную ручку двери: - Спасибо, брат, - сказал он негромко, и не очень искренне, но Ивару было достаточно и этого. Когда хлопнула дверь, и он остался в комнате один, Ивар отчётливо ощутил, что что-то поменялась. Нет, раздражение, само собой, не могло испариться так быстро, но спало напряжение. Будто туго натянутая струна, наконец, Ивар очень давно не слышал подобных слов от своего старшего брата. И сейчас он понимал, что в отличие от него самого, Хвитцерк имеет свойство не только совершать ошибки, но и осознавать их. Мысль о превосходстве брата неприятно кольнула в печени, и Ивару захотелось полежать ещё немного в постели, размышляя над этим, но долг конунга обязывал его вставать, и он, плотно сжав губы и кряхтя, принялся одеваться. В одном он бы уверен – сейчас Хвитцерк проявил себя с лучшей своей стороны, наличию которой Ивар, особенно того не скрывая, завидовал.