Сказ о Нане, жрице чужих богов

В темнице было холодно и сыро. Ратомир отморозил себе зад, сидя на каменном полу, по которому осенний сквозняк гонял редкие пучки сена. Ещё у него ужасно затекли руки, поднятые за скованные ржавыми кандалами запястья, вверх, к крюку. Если не считать этого, голода, да ещё горечи поражения, находиться здесь было даже интересно. Ратомир никогда прежде не бывал в таких местах, не испытывал ничего подобного. К тому же, страха смерти у него не было, ибо, во-первых, он упорно отказывался верить в неотвратимость приближающейся казни, а во-вторых, на шее у него всё ещё болтался оберег, который косвенно гарантировал ему «вечную жизнь». Когда день близился к закату – Ратомир мог видеть кусочек неба в крошечное зарешёченное окошко у самого потолка – за дверью раздались негромкие голоса. Быстро о чем-то перекинувшись парой фраз, голоса стихли, а дверь отворилась. Ратомир неосознанно съёжился, подобрав под себя босые ноги (его дорогие сапоги снял с него какой-то варяг, и теперь наверняка важно расхаживал в них по Мурому) и зло уставился на дверь. Однако к его несказанному удивлению, из-за неё показалась не ватага суровых скандинавских воинов, а всего-навсего женщина. Да к тому же русская. В руках она несла небольшой железный поднос, который, приблизившись, поставила прямо на пол перед пленником. Ратомир также удивлённо проследил, как она, затем, произвела какую-то манипуляцию в тёмном углу, после чего цепи, тянущие его руки к потолку, ослабли. Отозвавшись резкой болью в плечевых суставах, запястья с металлическим лязгом рухнули на пол. Ратомир застонал. - Ну-ну, княже, ничего, это пройдёт, - подала голос женщина, обернувшись, - ты давай-ка поешь, попей, а то изголодался, поди. Затем, подойдя, она без тени стеснения принялась ловко массировать затёкшие мышцы его плеч, приговаривая что-то своё, бабское. Ощутивший приятный прилив сил и вместе с тем голод, Ратомир потянулся к деревянной выдолбленной чашке с похлёбкой, аккуратно взял её и дрожащими руками поднёс ко рту. Едва почуяв пьянящий запах еды, он так заторопился, что едва ли не вылил всё себе на рубаху, но женщина приостановила его: - Ну что ж ты, княже, осторожней, - сказала она по-матерински обеспокоенно, - никто у тебя не отнимет. Всё твоё. На вот, с хлебушком хоть в прикуску, всё лучшЕе. Однако голод всё же брал своё. Жадно допив бульон, Ратомир принялся остервенело обкусывать мясо с кости, оставшейся на дне, и только когда приговорил и её, смог вернуть часть прежнего облика. Он ненавидел себя за то, каким дикарем предстал перед женщиной, и ненавидел женщину, за то, что та видела его таким. Но потом произошло то, что заставило его резко пересмотреть своё к ней отношение. Женщина заговорила: - Вижу, изголодался ты, княже. Гляжу на тебя, и сердце кровью обливается. Где ж такое видано, чтобы язычники поганые в Большом Тереме пировали, а князь, наш, русский, православный, в темнице с голоду сох. Не должно быть так. Ратомир поднял взгляд на женщину. Она стояла, с сердитой тревогой глядя в стену, и молчала. Потом вздохнула, и заторопилась на выход, но он задержал её: - Постой. Как тебя звать? - Не думала, княже, что поинтересуешься, - сказала женщина, осторожно поглядывая на дверь, словно опасаясь, что кто-то может услышать их разговор, - Марфой меня зовут. - Марфа, я могу тебе доверять?.. Женщина глянула на него слегка удивлённо: - Господь с тобой, княже. Известное дело. - Можешь узнать для меня кое-что? – негромко спросил Ратомир, чуть пригнувшись вперёд, - сколько в городе осталось тех, кто думает так же, как и ты? - Да чего тут узнавать-то? – вскинула светлые брови женщина, - поди, каждый, кто крест православный носит! Посчитай, так почти весь Муром! Окромя тех, кто варяжью веру принял… Тьфу ты, нехристи, они и есть нехристи, их и в церковь-то сызвеку не затащишь, всё истуканам своим молются… Марфа быстро перекрестилась двумя перстами, и Ратомира запоздало повторил за ней. - Ты должна сообщить остальным, что я жив и здоров. Только так, чтобы варяги не узнали. Если хочешь мне помочь, ты должна быть осторожна. - На кой тебе это, княже? Аль задумал чего? – поинтересовалась Марфа. - Просто сделай, как я сказал. Пущай народ знает. Ратомиру показалось, что по округлому лицу Марфы пробежала тень улыбки. Он не мог сказать точно, что это значило. К тому же новая надежда настолько вскружила ему голову, что он, не проявив осторожность, даже в голос рассмеялся. В камеру тут же заглянул сурового вида охранник, и грубо поинтересовался, что тут у них происходит, на что Марфа ответила, что князь не в себе. - Оно и сразу было понятно, - хмыкнул короткостриженый варяг, после чего поторопил Марфу, объявив, что болтовня с умалишённым пленником её не красит. А когда та подобрала поднос и направилась к выходу – с размаху шлёпнул её по заднице так, что она – Ратомир видел – едва сдержалась от ответной оплеухи наглому чужаку. После этого дверь закрылась, и как только возня за ней утихла, сменившись негромкими разговорами двоих охранников, Ратомир позволил себе расслабить напряженные мышцы и откинулся спиной к холодной каменной стене. - Почти весь Муром… - тихо повторил он слова Марфы, поле чего перевёл взгляд на крошечное окошко под потолком. Осеннее небо залила ярко-оранжевая краска, на глазах становящаяся всё багрянее. Розовые, будто напившиеся крови облака, медленно наползали с севера, заслоняя собой последние лучи холодного солнца. Неумолимо приближались холода, и Ратомир знал, что даже если его казнь не свершится, зиму в темнице он не переживёт.

***

Свернувшись калачиком на каменном полу, Ратомир спал, когда дверь темницы с грохотом распахнулась. Мгновенно пробудившись, он едва ли не подскочил, когда узнал в полутьме, освещаемой единственным факелом, искаженное гневом лицо Вышаты. Инстинктивно вскинув руки в тяжёлых кандалах, пленник прикрыл было лицо, защищаясь, но к его несказанному удивлению удара не последовало. - У меня для тебя хорошие новости, - пробасил дружинник, тяжело сопя, после чего добавил, - даже слишком хорошие для такого куска дерьма, как ты. Ратомир медленно опустил руки, не спуская опасливого взгляда с гостя. - Видят боги, я понятия не имею почему, но Ивар решил дать тебе второй шанс. Если хочешь жить, ты должен помочь ему. У него есть одно гадкое дельце для тебя. Уверен, ты в таких делах мастер, - сквозь плотно сжатые челюсти, сообщил Вышата, - хоть я и говорил ему, что после того, что ты сделал со своим братом и моим владыкой, ты не заслуживаешь ничего, кроме позорной кончины, он всё же остался при своём мнении. О чём я бесконечно сожалею. Будь моя воля, я бы прикончил тебя, как позорного пса, без суда и следствия, ибо теперь мне хорошо известно все, что ты успел натворить. - Значит, мне очень повезло, что решения принимаешь не ты, - негромко произнёс Ратомир хриплым ото сна голосом. Услышав это, дружинник в ярости врезал кулачищем в рассохшуюся от старости деревянную подпорку, от чего та с треском переломилась. Ратомир готов был поклясться, что воочию увидел, как мгновенно покраснело лицо воина. Однако за сим не последовало гневной тирады, и тот только отвернулся к стене, чтобы перевести дух. Его широкие плечи тяжело вздымались при каждом глубоком вдохе, и пленник каждую секунду молчания опасался, что тот сейчас развернется и хорошенько врежет ему в челюсть. Не следовало быть великим мыслителем, чтобы догадаться, что в таком случае челюсть пришлось бы потом собирать по осколкам. Отдышавшись, и очевидно, совладав с собой, Вышата поправил широкий кожаный пояс на своей рубахе, и направился к выходу, но замер на полпути: - Жить как крысе, или подохнуть как вшивому псу – решать тебе. Завтра утром к тебе придет Бескостный, и к этому моменту ты уже должен будешь дать четкий ответ. Знаешь, что по этому поводу думаю я? Ратомир поднял вопросительный взгляд исподлобья. - Если в тебе есть хоть капля веры в твоего бога, - веры, в которую посвятил тебя твой покойны брат, который, несомненно, был не пример мудрее, - то ты выберешь смерть. С этими словами дружинник вышел из тесного помещения, и дверь за ним с грохотом захлопнулась. Затем по ту сторону лязгнул запор, и Ратомир снова остался один на один со своими мыслями, которые принялись бешено роиться в гудящей от боли голове. Такого он не ожидал. Ему вдруг выпал удивительный шанс, но почему? Бескостный разглядел в нём потенциал? Нет, ему определенно что-то нужно от него. Ладно, предположим, Ратомир даст это ему, но что дальше? Что последует за исполнением своей части сделки? Справедливости от язычника-варвара ждать уж точно не стоит. Да что уж там – как честно признавался себе Ратомир – по справедливости он давно уже должен был гореть в Аду. Когда дело касается настоящей власти, ни о какой справедливости не может быть и речи. «Как бы то ни было», - думал Ратомир, - «если у них с Марфой ничего не выйдет, всегда можно сыграть в дурачка и создать для варягов видимость подчинения. Главное, быть как можно убедительнее. А что делать потом – покажут время и обстоятельства.»