«Ничто не вечно под луной, смысл бренности не скроешь. Зачем сокровища копить — не станет и твоих сокровищ» © Ибн Сина
***
А дальше всё пошло как по накатанной. Победа сборной над командой Сан-Марино с рекордным счётом 9:0. Покер Артёма, дубль Феди, гол Антона и парочка результативных передач Саши… Потом ещё одна победа, фактически вырванная зубами у сборной Кипра. И снова всё те же: Дзюба, Головин… Добавились ещё Ионов и Кудряшов. Затем великая радость, сопровождающаяся звонкими весёлыми криками, песнями и танцами, и громкими, как и всегда, приободряющие поздравления капитана. В тот момент ребятам казалось, что это победа в высоком смысле, что это какой-то коренной перелом, что дальше всё будет только лучше. Потому что четвертьфинал домашнего чемпионата мира, конечно же, замечательно, но осталось ещё в памяти многих футболистов и болельщиков третье место на Евро-2008, после которого команда стремительно опустилась на дно. Такого допустить было нельзя. И все прекрасно это понимали. Радость постепенно перешла в тёплое чувство принятия и осознания, а затем и вовсе сменилась всеобщей идеей о ещё куда более тяжёлой работе. — Почему такой убитый? Выиграли же, — после удачного завершения второй победной игры поинтересовался Антон, как только они вернулись в раздевалку. — Выиграли, только вот я к этому отношения не имею, — царивший вокруг шум заставлял Лёшу сильно напрягать голосовые связки, отчего невидимые постороннему глазу вибрации быстро проходили через всё его тело. — Как же не имеешь? Ты же на поле выходил, ты играл! — Играл, но ничего не сделал. У меня не получилось, — переставляя с одного места на другое бутылку с водой, ответил Миранчук-старший. — Лёш, ты это… Не знаю, говорили тебе или нет, но футбол — командная игра. За других хоть порадуйся, за команду. Мы же победили. Поставили новый рекорд! — Я очень рад за команду. Честно. Просто я, наверное, устал, да и пока не очень всё это в голове укладывается. — Устал он, — усмехнулся Антон. — А я, кажется, знаю, почему ты такой невесёлый в последнее время, — хитро прищурившись, Миранчук-младший посмотрел на брата. На секунду замерев и перестав проделывать манипуляции с полупустой бутылкой, Лёша медленно повернулся и с еле скрываемым страхом в глазах уставился на близнеца. — Потому что тебя никто не ждёт дома. Это я про девушку. Вот у меня есть Дашка. И я сейчас сижу и представляю, как вернусь домой. А потом мы с ней вместе отработаем за все дни сборов. У остальных также. А у тебя такого нет, вот ты и грустишь. — Секс, секс, секс… Почему все разговоры и действия людей сводятся именно к этому?! — обхватив голову руками, парень надавил на ноющие виски. — Почему нельзя обсудить, например, погоду или ещё что-то? Почему мы всегда должны говорить о сексе и о том, что с ним связано?! А как же любовь? Вот ты, например, любишь свою Дашу? — Люблю, конечно. Но близость — это неотъемлемая составляющая любви, момент, когда ты полностью доверяешься своей половинке, предстаёшь перед ней в самом что ни на есть открытом незащищённом виде. — Дофига умный стал, да? Сам догадался или вон Головин рассказал? — А причём здесь Саня? Скажи, у вас что-то случилось? Почему ты его на поле впритык не видишь? С тобой что-то происходит, брат. Я же вижу. Может, поделишься? — по-дружески похлопав Лёшу по плечу, проговорил Антон. — В другой раз, — быстро запихав все вещи в спортивную сумку, парень вышел из раздевалки. Внутри Миранчука будто действительно что-то щёлкнуло, что-то сломалось. Не было больше той искры в глазах, той страсти по отношению к любимому делу. Всё вдруг стало казаться таким обыденным и от того слишком пустым, абсолютно бессмысленным. Он правда работал, правда старался, но ничего не клеилось. Большая часть футболистов и тренеров списали это на слишком плотный график и банальную усталость. Однако ждать его восстановления команда не была готова. Важные матчи, как ураган, неизбежно и стремительно надвигались. На свой страх и риск Черчесов допустил парня к игре, однако оба раза его нахождение на поле ограничилось половиной тайма. Ещё до старта главный тренер не раз вызывал футболиста к себе. Они долго разговаривали о каких-то вещах, о которых сам Лёша предпочитал не распространяться. Каждый раз возвращаясь в номер на вопрос брата о теме беседы Миранчук-старший отвечал, что расскажет в другой раз, наигранно весело добавляя: «Не переживай. Всё заебись». Но длинные разговоры не дали нужного эффекта, кажется, даже наоборот — заставили Лёшу ещё сильнее уйти в себя. В сочетании с необычным для парня поведением данный факт казался очень странным не только Антону, но и другим игрокам сборной. Черчесов был одним из тех, кто мог запросто найти подход абсолютно к любому человеку. Он всегда знал, что именно нужно сказать, чтобы правильно настроить того или иного спортсмена на нужный лад; знал, с кем нужно быть мягче, а с кем жёстче; без всяких слов, лишь по одному внешнему виду и по глазам мог понять истинное состояние футболистов. В общем, Станислав Саламович был прирождённым тренером. Однако его великий дар психолога на Миранчуке почему-то дал сбой. Поэтому, в конце концов, мужчина просто решил оставить всё как есть. Он не мог позволить себе такую роскошь, как особое отношение к кому-то одному. Погрузившись с головой в проблемы Лёши, Черчесов просто бы не смог объективно оценивать происходящее. А такого никак нельзя было допустить. Все на поле должны быть равны. Личное отношение не имеет абсолютно никакого значения.***
Неделя пролетела для Вики незаметно. Двухдневная поездка в Штаты и временная остановка в Париже для очередной фотосессии. Куча бумаг и договоров, связанных с предстоящей съёмкой футболистов. Напряжённую рабочую атмосферу временами разряжало разве что общение с Головиным: сначала по телефону, пока Александрова находилась в России, а потом в социальных сетях. Парень звонил или писал каждый день, но Викторию это ни на секунду не утомляло. Она в коем-то веке почувствовала себя действительно востребованной. Ей вдруг стало казаться, что тяжёлый затянувшийся на восемь лет период её жизни, наполненный кучей мелких и крупных неприятностей, наконец, закончился, что она нашла своё счастье. Но и оно оказалось недолгим. Вечеринка в честь удачных матчей и окончания сборов, на которую девушка была приглашена, как оказалось, должна была пройти без участия Саши. Подобная, казалось бы, мелочь значительно подпортила всю сложившуюся картину. Однако Вика предпочла не зацикливаться на этом. В конце концов, она прекрасно понимала, что между футболом и ей парень всегда будет выбирать первое, поэтому ставить его перед очевидным выбором и всячески демонстрировать свою обиду она не собиралась. Александрова полагала, что уже давно выросла из того возраста, когда подобная ерунда может по-настоящему вывести из себя. Тем более что сам Головин, кажется, был очень опечален фактом своего отсутствия на праздничном мероприятии. Он очень долго извинялся, крыл всеми возможными словами вдруг ставший ненавистным клуб… В итоге парень всё-таки решил заглянуть к девушке на пару часиков перед отлётом в Монако, сделав своего рода сюрприз.***
Добравшись до базы в Новогорске, где Виктория находилась последний день, Саша с горем напополам объяснил на ресепшене, с какой целью он приехал, а затем двинулся в сторону нужного номера. — Саша, — открыв дверь, шатенка, кажется, совершенно не удивилась, будто бы точно знала, что сегодня он к ней приедет. — Я думала, ты уже в Монако. Светлый коридор сильно контрастировал с тёмным нарядом Александровой. В ярком свете множества мелких лампочек девушка казалась чёрным мрачным пятном: красиво нарисованные стрелки, перемешавшись с остатками туши и теней, благополучно сползли под прищуренные глаза, ненакрашенные губы совершенно не выделялись на фоне болезненно-бледного лица, длинные нерасчёсанные волосы отдельными прядями спадали на плечи и грудь, придавая Вике особенно неухоженный, но притом в крайней степени естественный вид. — Самолёт только в семь, — общее состояние Виктории заметно смутило парня. Спрятав руки за спину, он непроизвольно сжал кулаки, и, переминаясь с ноги на ногу, продолжал внимательно изучать её. — Я так надеялась, что при нашей следующей встречи мы не вылезем из постели целые сутки, — шатенка попыталась улыбнуться, однако лицо её исказилось в печальной гримасе. Пухлые, слишком бледные для здорового человека губы нервно подрагивали, а светлые глаза казались совершенно не живыми. Сама девушка сейчас больше походила на каменную статую какой-нибудь греческой богини, снисходительно созерцающей на своих подданных. — Сегодня я не готова должным образом поздравить тебя. Прости, — пройдя внутрь слабо освещённой комнаты, Александрова сразу же направилась к окну. — У тебя что-то случилось? Ты больна? — подойдя к Вике, Головин мягко коснулся её плеча рукой, прижимаясь к хрупкой спине всем телом. Она была очень холодной. Этот холод чувствовался даже сквозь ткань её одежды. Он пробирал до самых костей. Футболист вздрогнул, но не отпрянул от неё, а ещё крепче прижал к себе, сложив руки в замок у неё на талии. Ему так хотелось согреть её. — Нет, со мной всё хорошо. Просто устала. — Может, хочешь выпить? — девушка повернула голову и вопросительно приподняла бровь. — Чай я имею в виду. — Столовая уже закрыта, — Виктория печально усмехнулась, продолжая смотреть на чистое ночное небо. — Думаю, что мне не откажут, — опустив голову чуть ниже, прошептал Саша у самого её уха, практически касаясь его губами. — Ты очень забавный, когда пытаешься казаться крутым, — шатенка улыбнулась. На этот раз более натурально, нежели раньше. Кажется, ей действительно стало чуточку лучше.***
Добравшись до корпуса столовой, который каким-то чудом всё ещё был открыт, а, может, и вовсе не запирался на ночь, молодые люди сразу же направились в большой пустынный зал. — У тебя не будет проблем из-за этого? — поинтересовалась Александрова. — Из-за того, что я ставлю чайник? Не думаю, — электрический чайник громко зашумел, врываясь в общую атмосферу тишины, царящую в этом месте. — Дурачок ты, Сашка, — Вика плюхнулась на кресло, стоящее в самом углу, и прикрыла глаза руками. Её громкий заливистый смех резко сменился на еле слышные горькие всхлипы. — Хей. Вик, ты чего? — встав на колени перед девушкой, парень зарылся рукой в её мягкие словно шёлк волосы. — Я просто не верю в это, — проговорила она, не в силах остановить поток слёз. — Во что не веришь? — Не верю, что это всё правда происходит. Не верю в то, что я с кем-то вот так вот просто пью чай ночью в столовой. Не верю, что от меня ничего не требуют и не ждут. Я так устала от этого, Саш. — Посмотри на меня, — обхватив покрасневшее лицо Виктории двумя руками, Головин прижался своим лбом к её. — Всё хорошо. Слышишь? — она кивнула. — Ты верь в меня. Я настоящий. Я рядом. — Не уходи, пожалуйста, — голос шатенки сорвался на тихий еле слышимый хрип. — Я здесь, с тобой. Я никуда не уйду. Ты только верь. Веришь? — Александрова снова кивнула. — Почему я, Саш? Почему ты здесь со мной? Почему не с друзьями или с кем-то ещё? — Потому что я хочу быть с тобой. — Почему ты такой хороший? Так нельзя, — футболист усмехнулся. — Саш, я не хочу влюбляться в тебя. Но не могу ничего с собой сделать. Ты мне правда очень нравишься. — Тебе не надо ничего делать с этим. Потому что я, кажется, тоже в тебя влюбляюсь, — коснувшись своими губами губ Вики, Саша отстранился от неё. — Нет, я не влюбляюсь. Я уже влюбился. И снова поцелуй. Никакой пошлости и грубости, всё по-детски невинно.***
Вслед за парой чашек горячего чая последовала целая ночь, наполненная любовью, самой что ни на есть чистой, не омрачённой физической близостью. Крепко прижимая к себе хрупкую женскую фигуру, парень в перерывах между разговорами аккуратно целовал её в уголки губ. Она же, в свою очередь, удобно устроив ногу на его бедре, принимала всю ту нежность, что он ей дарил, поглаживая его по спине и голове. Она будто бы пыталась запомнить каждую мелочь, но не зрительно, а тактильно. Так, чтобы ощущение его одежды, его стройного тела остались на её ладонях вечной печатью. Девушка знала, что настанет время и он должен будет уйти от неё. Не потому, что хочет, а потому, что так заведено в этом мире: ничто не может быть вечно. Все рано или поздно уходят. Виктория чувствовала, что парень покинет её уже совсем скоро. От этого каждая секунда, проведённая в его объятиях, становилась ещё более ценной.***
Когда же настало утро и яркий солнечный свет ворвался в комнату сквозь небольшой зазор между шторами, когда прохладный ветерок, влетая в приоткрытое окно, уронил какие-то бумажки с прикроватной тумбочки, шатенка проснулась. Головина рядом не было. Лёжа на боку, она спиной чувствовала пустоту светлого номера. Ей не было больно, не было печально… Она была готова к этому, она знала, что так случится, хорошо развитая интуиция предсказала подобный исход событий. Сон? Нет. Это точно был не сон. Смятая простынь и лёгкий запах его парфюма, всё ещё чувствующийся в свежем воздухе комнаты, настойчиво твердили о реальности происходящего. Однако помимо этого не было ничего, футболист не оставил ни записки, ни сообщения — ничего. Взяв с тумбочки телефон, Александрова быстро набрала знакомый номер. Послышались длинные гудки, а затем и приятный женский голос с лёгкой хрипотцой. — Привет, Рит! — Кого я слышу! Неужели сама Виктория Александрова соизволила позвонить мне, — её фразы, как и всегда, источали сарказм, чувствовавшийся даже через мобильный. — Могла бы и сама мне позвонить вообще-то. Подруга называется, — в шутку возмутившись, Вика приподнялась чуть выше, принимая сидячее положение, и сильнее кутаясь в одеяло. — По моим данным ты должна была развлекаться с Головиным этой ночью. Не хотела тебе мешать. — Что? Откуда ты… — приоткрыв рот, Виктория на мгновение замерла от удивления. — Ну, дорогая, у меня всё ещё есть связи, — усмехнулась Громова. — Да уж. Твои глаза и уши по-прежнему везде. — Я жажду услышать все грязные подробности. Слышала, он парень правильный, скромный. Хочу узнать, как этой ночью порочная Виктория долго и запретно портила мальчика-паиньку, показав ему все возможные грани удовольствия. — Боже мой! Рита. Фу! — наигранно протянула девушка. — Откуда в тебе эта пошлость? — Кто бы говорил. Переходи уже к главному. Не тяни кота за то место, которым непорочный Головин сегодня ночью как следует тебя… — Ритка, блин! — воскликнула шатенка, прикрывая свободной рукой глаза. — Во-первых, он не девственник. У него девушка была, насколько мне известно. Может, даже и не одна. Поэтому о непорочности речь не идёт. — Наш правильный мальчик оказался не таким уж и правильным? — А во-вторых, у нас с ним ничего не было, — пропустив мимо ушей очередной саркастический комментарий блондинки, проговорила Александрова. — Подожди. То есть как так «ничего не было». А чем же вы занимались всю ночь? Я точно знаю, что он приезжал к тебе, — поинтересовалась озадаченная столь неожиданным поворотом Марго. — Твоя сверх осведомлённость о моей личной жизни несколько пугает. Ты меня преследуешь? — Вот ещё. Мне заняться что ли не чем? Ты лучше скажи, это он слился, или ты не дала? — Так-то я, но он не настаивал. На самом деле мы прекрасно провели время: сначала пили чай, потом разговаривали, а потом обнимались, лёжа в кровати. — И что, он даже не пытался… — Нет, не пытался, — уже предвкушая завершение вопроса, ответила Вика, прервав подругу. — Ну дела. Прям совсем, совсем? То есть не раздеть, не потрогать… — Прям совсем. — Слушай, а ты уверена, что твой Саша не гей? — Во-первых, Саша не мой. А во-вторых, он не гей. Не думаю, что геи могут так целовать девушек. — ОК. Ну раз он точно не гей, тогда я возвращаюсь к первоначальному варианту о его непорочности, — судя по всему, данная тема произвела в голове Маргариты настоящий взрыв. Она говорила быстро и невнятно, что для неё было явлением редким. — То, что были девушки, вообще не показатель. Он же не говорил тебе, что занимался с ними сексом. Парню двадцать три года. Такое вполне возможно. Маловероятно, но возможно. — Я не думаю, что он девственник. По крайней мере в прошлый раз мне так не показалось. — В какой такой прошлый раз? — удивилась Рита. — Как же так? Твои достоверные источники не оповестили тебя о том, чем мы с Головиным занимались в прошлый раз на улице? — усмехнулась Виктория. — Мои источники как-то упустили этот случай. Так у вас что-то было? Подожди. Ты сказала «на улице»? Вы что с этим футболистом камасутру прям на лавочке в парке изучали? — Ну и фантазии у тебя, — теперь шатенка смеялась в голос. — Признайся, ты же специально сказала это так, чтобы я подумала, что вы там сексом занимались. — Ладно. Признаю. Ты меня раскусила, — с трудом прекращая смеяться и вновь переходя в более серьёзное состояние, произнесла Александрова. — А если серьёзно? — А если серьёзно, то мы целовались. Не так, как сегодня. Совсем по-другому. И он сказал мне, что если бы не матчи, то он бы трахнул меня прямо там. За точность цитирования не ручаюсь, но смысл был таким. Да и вчера вечером, я думаю, он пришёл для того, чтобы исполнить своё обещание. Но я не захотела, поэтому он просто отстал. — Ну тут два варианта, — помолчав с полминуты и подумав над ответом, Громова продолжила: — Либо он просто трус и мямля, либо он настоящий мужчина. — Тебе не кажется, что твои варианты полярны. — Так бывает. Сама же знаешь. — Знаю. — Ну и где же твой «настоящий мужчина»? — Он кинул меня. Улетел в Монако. У него там дела какие-то срочные, не терпят отлагательств. Я собственно поэтому и звоню. Меня позвали на вечеринку в честь завершения сборов и двух удачных матчей. Не хочешь со мной сходить? И Лизку тогда бери. — Да уж. Поматросил и бросил, но тут даже не поматросил. Вдвойне обидно. А по поводу вечеринки, я, конечно же, приму твоё приглашение и приду. Затусим с футболистами сборной. — Я уже однажды с ними затусила. — Прости. Тупо сейчас вышло, — почувствовав некую вину перед подругой, блондинка предпочла извиниться. — Всё в норме. Тогда до встречи, — бросив телефон на пустующую половину кровати, Вика потёрла замёрзшие плечи руками и, закрыв глаза, положила голову на спинку кровати. День обещал быть очень насыщенным.