Лишь той любви, как осени, гореть, не осыпаясь от дождей и ветра и вместе с сердцем в сердце умереть, которой суждено быть... безответной. ©Валерий Винарский
***
Сидя за небольшим столиком у самого окна, блондинка лениво размешивала кусочки сахара в полу остывшем кофе, который она так ненавидела всю жизнь, но была вынуждена пить литрами теперь, дабы хоть как-то совмещать стремительно приближающийся к концу декретный отпуск и подработку, приносящую неплохие средства, крайне необходимые для существования её семьи. Голова гудела так, будто внутри неё поселился рой разъярённых пчёл. Марго мечтала лишь о тишине и ещё хотя бы паре часов здорового сна, который этой ночью так беспардонно нарушил Миранчук-старший, за что и был лишён её расположения и всяческого уважения с её стороны. Будучи воспитанной одной лишь матерью и не понаслышке зная о трудностях жизни неполных семей, Громова даже представить не могла, что растить ребёнка в одиночку будет настолько сложно. От этой жизни хотелось убежать и спрятаться, чтобы ни один человек и ни одна проблема её больше никогда не нашли. Порой, сильная любовь и минутные слабости, о которых Рита желала бы забыть, но которые с завидным постоянством посещали её мысли, имеют грустные последствия. Сдавив руками ноющие виски, блондинка с возмущённым рыком потянулась к разрывающемуся уже третьим звонком телефону. — Чего тебе опять? — даже не пытаясь показаться хоть сколько-нибудь дружелюбной, сквозь плотно стиснутые зубы проговорила она. — Рит, доброе утро! — голос собеседника звучал в крайней степени взволнованно. Парень, кажется, очень сильно куда-то спешил, отчего в его речи появилось привычное заикание. — Ага. Оно было бы добрым, если бы кое-кто не разбудил меня сегодня ночью и не заставил проехать пол-Москвы, чтобы сообщить новость о том, что его девушка куда-то ушла. — Ну, я же извинился уже. Просто я так испугался и сразу же подумал, что нужно тебе звонить. Всё-таки ты Вику хорошо знаешь. Она, кстати, вернулась и уже к тебе поехала. — Я очень рада за неё, — протянула Марго, зажмуривая глаза от ударившего в них луча яркого солнца, показавшегося из-за тяжёлых серых туч. — Что-то ещё? — Да, Рит. Мне помощь твоя очень нужна. Ты… Ты можешь сказать, что Вика любит? Ну, там цветы, наряды, украшения, может, что-то ещё, — волнение в голосе спортсмена теперь звучало совершенно откровенно. Он говорил так, будто случилось что-то до безумия страшное, на деле же ничего подобного не произошло. Громова прекрасно это понимала и потому не стремилась прямо и чётко отвечать на заданный вопрос. — Тебе зачем? Сегодня, вроде как, не праздник, — сделав ещё один глоток мерзкого напитка, Рита передёрнула плечами и слегка поморщилась. — Я хочу ей приятное сделать, Рит. — Приятное? Ты ей? После того, что она ночью выкинула? Ты совсем олень, Миранчук? В тебе хоть капля гордости-то есть? Это она должна тебе приятное делать, вымаливая прощение. — Ну, она же больна, — как-то неуверенно произнёс Лёша, словно он был не до конца уверен в правдивости своих же слов. — Лёш, болезнь не является оправданием для всех её поступков. По крайней мере, если ты будешь постоянно закрывать глаза на все её выходки, руководствуясь лишь справкой от психиатра, тогда она расслабится и совсем перестанет с этим бороться. Понимаешь? — терпеливо разъяснила девушка, чувствуя, как острый маникюр впивается в мягкую кожу ладоней. — Да-да, понял. Но всё же скажи мне, что она любит. Рит, пожалуйста. — Ты неисправимый придурок, Миранчук. Ты нихера не понял. Впрочем, ладно. Это ваше с ней личное дело. Вика любит красные розы и дорогие украшения. Правда, она обычно не покупает их, считая пустой тратой денег, но в бутиках всё же засматривается. — Хорошо. Я понял, — протараторил футболист, прежде чем сбросить вызов. — Ни спасибо, ни пока. Охренеть можно, какие все культурные вокруг. Вот и помогай потом людям, — проговорила блондинка, продолжая вглядываться в экран смартфона. Такого отношения Марго понять никак не могла. Ей казалась немыслимой такая вот безумная любовь. Её так сильно никто и никогда не любил, она же сама любила, возможно, не так преданно и слепо, но всё же любила. Её любовь с самой первой секунды была обречена на провал, бесконечные отводы глаз и игру в безразличие. Нет ничего страшнее, чем любовь, которая не даёт никакого ответа, оставляя после себя лишь разочарование и пустоту. — Ритка, прости меня, Бога ради, — с этими словами Вика приземлилась на мягкий коричневый диванчик напротив подруги. Та лишь бросила на неё короткий косой взгляд и, тяжело вздохнув, вытянула губы. — Может, скажешь уже что-нибудь? — проговорила Александрова, чувствуя напряжение, повисшее между ними. — Скажу. Сейчас, — набрав в лёгкие побольше воздуха, Громова принялась изливать всё своё негодование на лучшую подругу. — Вот ответь мне, ты как, совсем дурная что ли?! Ты куда сегодня ночью попёрлась?! Твой ненаглядный уже в ментовку звонить собирался! — Ритк, мне кошмар приснился, и я не смогла больше… — начала было оправдываться Виктория, прерывая гневную тираду подруги. — Вика, когда людям кошмары снятся, они переворачиваются на другой бок и пытаются заснуть снова, а не шляются ночью хер пойми где! — громко возмущалась Рита, не обращая совершенно никакого внимания на остальных гостей заведения. — Доведёшь парня до инфаркта такими выходками. У спортсменов и так сердце на пределе возможностей работает, а тут ты ещё со своими заскоками. Может, мне попросить, чтоб тебе таблетки посильнее выписали или что? Чтоб ты вообще как овощ была? — Не надо ничего. Прости, — кажется, не испытывая никакого угрызения совести, контрольно ответила шатенка, сразу же увлёкшаяся поиском в своей сумке чего-то до безумия важного. — У тебя есть водичка? — как бы между прочим поинтересовалась она, переводя вопросительный взгляд на подругу. — Что это? — завидев в руках Вики только что извлечённую из недр бездонной женской сумочки поблёскивающую на солнце упаковку, спросила блондинка, вытягивая шею и изо всех сил пытаясь разглядеть маленькие чёрные буковки. — Противозачаточные?! Бля, Вик! Ты совсем что ли идиотка?! — выхватив из рук Александровой таблетки, воскликнула она. — Тебе нельзя гормональные принимать. Психолог по образованию и такая дура по жизни. — Я не доучилась, если ты помнишь, — устремив взгляд куда-то вниз, произнесла Виктория. — Ой, пару месяцев всего, — отмахнулась Марго. — Скажи мне лучше, зачем ты это принимаешь? Миранчуку что ли денег на презервативы жалко? — рядом послышалось недовольное цоканье, заставившее девушку повернуться в сторону соседнего столика, за которым попивали чай две пожилые дамы. — Ой, тётеньки, только давайте не будем делать вид, что вы никогда сексом не занимались, — возмущённые столь откровенным замечанием женщины бросили что-то в ответ, однако Громова этого уже не слышала, вновь обратив всё своё внимание на подругу. — Ну, так что? Я что-то ответа не услышала. — Не жалко, просто он детей хочет, — заслышав тихий голос шатенки, Рита чуть не подавилась, выплёвывая кофе обратно в кружку. — Вчера, когда возвращались домой из больницы, он меня прям в лифте трахнул. Вот теперь принимаю эти таблетки. — Чего? Да вы ж всего два месяца вместе. — Иди ему об этом скажи, — мотнув головой, чуть громче произнесла Вика, которую сложившаяся ситуация, кажется, действительно выводила из себя. — Я как не пыталась его отговорить, так и не смогла. Упёрся, как баран. — Кого-то мне это напоминает, — на столь очевидный намёк Александрова недовольно хмыкнула, поворачиваясь лицом к окну. — Это он после того, как ты нам Андрюшку оставила, начал такие темы мне заводить.***
Стоя у кухонного стола, девушка мелко нарезала овощи, тут же счищая их в глубокую чёрную сковороду. После крайне загруженного сложного дня готовка была единственным способом хоть как-то отвлечься от всех мыслей и проблем. Виктория еле заметно улыбалась, наслаждаясь хоть и сомнительным, но всё же одиночеством. Однако счастливые минуты быстро подошли к концу. Входная дверь захлопнулась, а из коридора послышался громкий хрипловатый голос, оповестивший шатенку о том, что хозяин квартиры и по совместительству её парень вернулся домой. — Отвёз? — не отрываясь от приготовления ужина, спросила Вика, чувствуя на кухне чужое присутствие. — Отвёз. Рита нас поблагодарила за то, что мы с её сыном целый день нянчились. Вот, кстати, и её благодарность, — поставив на стол плотный тёмный пакет, внутри которого что-то вполне очевидно звякнуло, произнёс парень. — Узнаю Громову. Опять бухлишком платит за услуги, — усмехнулась девушка, ставя сковороду на разогретую плиту. — Слушай, а я так понял, она не замужем, — усевшись за стол, спортсмен тайком вытянул из небольшой вазочки конфету. — Нет, не замужем. И перестань уже таскать еду, тебе нужно нормально питаться. — Ну, ладно. Это была последняя. Честно, — произнёс Лёша, вновь возвращаясь к предыдущей теме разговора. — То есть она одна ребёнка воспитывает, — заключил он. — Понятно всё. А кто отец? — Вот в следующий раз поедешь и спросишь сам. А я не знаю, — с трудом скрывая лёгкое раздражение, ответила Александрова. — Я думал, вы всё друг про друга знаете. Типа подруги же, — проговорил Минанчук, снова потянувшись к вазочке. — Лёша! — воскликнула Виктория, заставляя футболиста быстро одёрнуть руку, тут же пряча её под стол. — Я от тебя все сладости спрячу, понял? И вообще, если ты не забыл, то меня не было в стране почти восемь лет. Этот ребёнок родился тут без меня. — Вик, — протянул парень и, подойдя к шатенке, крепко обнял её со спины. — Чего? — А может, нам с тобой тоже детей завести? — от столь неожиданного вопроса девушка выронила из руки металлическую вилку, приземлившуюся ровно в центр раскалённой сковороды. — Блин! — воскликнула она, одёргивая правую руку, на которую попали капли горячего растительного масла. — Такие вопросы нельзя вот так вот задавать, Лёш! — Прости, — не прекращая обнимать Вику, спортсмен положил свою голову на хрупкое женское плечо. — Ну, так что ты мне ответишь? — А что я могу тут ответить? Во-первых, ребёнок — это тебе не собака, его нужно не завести, а родить. А во-вторых, дети — это огромная ответственность и куча новых забот, особенно когда они ещё маленькие. — Я знаю. Но я уверен, что справлюсь. Мне двадцать четыре почти. Сейчас самое время. Распишемся, родим, будем жить душа в душу всю жизнь. Как тебе такой план? — поцеловав Александрову в висок, произнёс Лёша. Оперевшись обеими руками на стол, Виктория нервно облизала пересохшие губы. — Отличный план, Лёш, — печально выдохнула она, что, впрочем, самого футболиста ни капли не смутило. — Только ты меня, кажется, забыл спросить. — Ты разве не хочешь замуж? — спросил Миранчук так, будто даже мысль о подобном казалась ему ужасно странной и вообще какой-то нереальной. — Замуж, колечко золотое с камушком, платьице красивое, медовый месяц где-нибудь на островах посреди океана, чтобы все подружки обзавидовались. Мне казалось, что всем девочкам это нравится. Шатенка снова усмехнулась. Взгляды и мысли молодого спортсмена вновь стали казаться ей ещё совсем детскими, настолько утопичными, что становилось действительно очень смешно. Критическое, реалистичное восприятие окружающей действительности у него отсутствовало полностью. Он слишком легко верил в то, что ему говорят, в то, что он где-то прочитал или услышал; он слишком легко вёлся на поводу у общественного мнения, которое гласило, что каждая девочка непременно мечтает о роскошной свадьбе и о том, чтобы заставить своих подруг, как выразился сам парень, обзавидоваться. Сама же девушка из этих стереотипов давным-давно выросла и с тех пор больше ни разу не задумывалась о магии бракосочетания и семейной жизни. Появился бы он на её пороге лет десять назад, она бы непременно согласилась, но сейчас его предложение казалось ей недальновидным и в высшей степени глупым. — Ну… — многозначительно протянула она, не желая обижать футболиста или провоцировать ссору. — Вик, тебе тридцать уже почти, — отстранившись от Александровой, с куда более серьёзной интонацией произнёс Лёша, хмуря брови. — Когда, если не сейчас? Потом ведь уже может не получиться. — Я помню, что мне почти тридцать, — выпутавшись из объятий Миранчука, Вика принялась собирать грязную посуду и ставить её в раковину. — Но спасибо, что ещё раз мне об этом напомнил. — Малыш, ну я ж не чтоб тебя обидеть. Я о тебе забочусь. Как без детей можно? Ты же женщина. У тебя должен материнский инстинкт срабатывать. Виктория замерла. Весь кислород словно бы выбило из лёгких, под ногами перестал ощущаться пол. На секунду ей даже показалось, что она падает, поэтому она поспешила вновь прислониться к столу. Его последняя фраза била в самую цель. В голове тут же возник детский образ: маленькая худенькая темноволосая девочка с болезненно-бледным цветом лица и необычайно красивыми выразительными карими глазами. — Прости, — прошептала шатенка и, вылетев с кухни, убежала в ванную, захлопнув за собой дверь.***
— Так это ж когда было. — Но, если ты помнишь, я потом в больницу попала, а теперь вот он вернулся к этой теме. — Так ты, значит, детей не хочешь? — сложив руки на столе, блондинка выпрямила спину, и теперь уже с волнующим интересом глядела на подругу. — Или просто от него не хочешь? Вик, тебе ж не двадцать лет уже. — Вот не надо только про мой возраст сейчас, — огрызнулась Александрова, откидываясь на мягкую спинку диванчика. — Ну, а в чём тогда дело? Почему нет? — не унималась Марго, продолжая засыпать Вику всё новыми и новыми вопросами. — Сейчас мне не до беременности и не до походов по врачам, — вытянув вперёд трясущиеся от хронического нервного напряжения руки, ответила Виктория, не поднимая глаз на Громову. — А когда будет до? Пара лет пройдёт и поздно станет уже. Знаешь же сама. Одна ведь совсем останешься, — с еле слышимой жалостью в голосе произнесла Рита. — У меня есть ребёнок, — тихо сказала шатенка, не отрываясь от изучения своих ладоней. — Что? — помотав головой, блондинка нагнулась ниже над столом, желая ещё раз услышать то, что сказала Вика. — Я говорю, что у меня есть ребёнок. Дочка. Сонька. — Вот это новость! — воскликнула Марго, чувствуя заметное облегчение. — А Миранчук знает? — Нет, не знает. Не хочу, чтобы об этом вообще кто-то знал. — Это случайно не потому, что это ребёнок Игоря или Артёма или… — Нет, конечно! — отрезала Александрова так резко, будто слова Риты её очень сильно оскорбляли. — Я в Штатах уже жила, когда забеременела. — Хорошо. Тогда следующий вопрос. Почему не хочешь, чтобы Лёша знал? Если он детей от тебя хочет, значит, всё серьёзно. Такие вещи нужно говорить. Не после же свадьбы он о них узнает. — Не будет свадьбы. И детей у нас не будет. Он торопится так, потому что чувствует, что тяжело у нас всё идёт. Непрозрачно всё. И он прав. Он меня таким вот образом к себе привязать пытается. Думает, что если ребёнка мне сделает, то я не уйду от него… — Погоди. Стой. Ты уйти от него хочешь? — переспросила Громова, в очередной раз за это утро не веря своим собственным ушам. — Мне казалось, что у вас идиллия. Он за тебя переживает так, заботится о тебе. Даже когда о расстройстве узнал, не сбежал, хотя я, честно говоря, думала, что именно это он и сделает. Да и ты с ним милая такая. Прям как-то странно даже. Я думала, у вас любовь. — У него — любовь, а у меня — так. Мне с каждым днём становится всё сложнее и сложнее его терпеть. Он носится со мной так, будто я инвалидка какая-то и сама ничего сделать не могу. Меня раздражает такое отношение, ещё эта опека излишняя и преданность… Он как собака. — Что?! — с силой сжав в руке чайную ложку, блондинка приняла максимально серьёзный вид. — Тебя утомляет и раздражает его любовь? Ты серьёзно сейчас? Да каждая девушка мечтает, чтобы с ней, как с принцессой, себя вели, чтобы вот так заботились, как о тебе, чтобы на неё молились… — Мне этого не нужно! — прервала её Виктория, резко подаваясь вперёд. — Конечно, Вик! Тебе нужно, чтобы об тебя ноги вытирали, чтобы тебя вообще ни во что не ставили. Тебе нужно так, как у тебя было раньше. Но так уже не будет. Он тебя не любит давно, понимаешь ты это или нет?! — отбросив ложку в сторону, произнесла Марго. — Я хочу встретиться с ним, — зачем-то сказала шатенка, прекрасно зная, что подруга эту идею как минимум не одобрит. — Ахуеть, ты молодец! — воскликнула она. — Скажи, ты, кроме слов «я» и «мне», что-то ещё знаешь? Тебе плевать на всех вокруг! Так было раньше, так есть и сейчас. — Не правда! — возмутилась Вика, сильно оскорблённая столь резкими словами Громовой. — Серьёзно что ли? Тебе плевать на мальчика, который в тебя по уши влюблён. Да тебе вообще всегда было не до чувств других людей. Ты их использовала, а потом бросала. — Это не так! — Да нет, Вик, это именно так! Ты всегда была законченной эгоисткой. Никогда никого ни во что не ставила. Тебе плевать было на Артёма, хотя ты прекрасно знала, что он сох по тебе и что именно поэтому ты можешь постоянно жаловаться ему и плакаться обо всех своих несчастьях, ведь он никогда не сможет найти в себе сил и смелости, чтобы послать тебя. Просто признай, что это не мужики, которые встречаются на твоём пути, похожи, как ты выразилась, на собак, это именно ты заставляешь их становиться такими. А потом попользованных и попорченных ты выбрасываешь их, как сломанные игрушки. Ты с Сашей долго и упорно играла в дружбу, пока не превратила его в того, в кого теперь превращаешь Лёшу. А сейчас ты даже не спросила ни разу про него, хотя, наверное, стоило бы. — У него проблемы? — до сего момента уверенный голос Александровой вдруг дрогнул. Она действительно так ни разу и не спросила о нём; не застав его в расположении сборной, даже не удосужилась поинтересоваться, где он сейчас и что с ним вообще. — Ещё какие. Только ты не делай вид, будто тебя это волнует. Потому что мы с тобой обе прекрасно знаем, что на самом деле тебе плевать, — Риту трясло от переполнявших её эмоций, бледные щёки покраснели, а глаза заслезились. Она никогда не плакала. Маргарита всегда была крайне позитивной и весёлой. Порой у Виктории даже складывалось впечатление, что блондинку вообще невозможно задеть за живое, однако данная тема, видимо, всё же сумела это сделать. Девушка договаривала последние слова, с трудом сдерживая слёзы. После последней фразы она всё же вскочила с места и убежала в сторону туалета, неаккуратно лавируя между столиками.***
— Лёх, Смолов всех в ресторан зовёт начало сезона отмечать. Ты как, идёшь? — как всегда, радостно произнёс Антон, похлопав брата по плечу. — Эй! — Что? Я не услышал, задумался, — переводя расфокусированный взгляд на близнеца, проговорил Лёша. — Ты какой-то загруженный в последнее время. Чё такое-то? — Да так, — отмахнулся Алексей, продолжая гипнотизировать взглядом мокрое пятно на полу, совершенно не замечая ни почти полностью стихшего шума раздевалки, ни друзей, окончательно провалившихся в многочисленных попытках достучаться до него. Он бы не заметил и брата, если бы тот не оказался во много раз упорней остальных. Лёша Миранчук вёл себя так, будто совершенно перестал спать неделю назад. Уставшие опухшие глаза практически не двигались, под ними красовались хорошо заметные синяки. На вопросы тренерского штаба о своём самочувствии он ничего не отвечал, не потому что не хотел или решил проигнорировать, а потому что просто не слышал их. Весь этот день он находился в каком-то трансе, в который его загнала какая-то неведомая сила. Подобное можно было списать на усталость, на ненароком схваченную простуду, на боль в мышцах после очередной тренировки — да на что угодно. Именно так все вокруг и сделали, не желая с головой закапываться в чужие проблемы, а вполне насытившись своими собственными. А Антон так поступить не мог. Он не понимал, что происходит с его братом в последнее время, но ему это определённо не нравилось. — Нет уж, давай рассказывай. То как на крыльях летал и улыбался так, что мы аж все думали, что у тебя лицо треснет, то теперь вот. Ты на таблетки что ли подсел? Только честно, Лёх, — тот лишь отрицательно мотнул головой. — А что тогда? — Девушка, — как-то обречённо выдохнул Миранчук-старший, вытягивая вперёд затёкшие от длительного сидения в одном положении ноги. — Девушка? — с плохо скрываемой усмешкой в голосе спросил Антон, совершенно не веря в то, что именно это является причиной странного поведения близнеца. Однако, словив на себе явно недовольный такой вот насмешливой интонацией взгляд, он вновь вернул себе прежнюю неустойчивую серьёзность. — Ты серьёзно? Ладно. А что хоть не так? Денег требует? Дом? Тачку? Замуж? Залетела? Что, Лёш? — Ничего не требует: ни денег, ни дом, ни тачку. Ничего не хочет. Ни свадьбы, ни детей от меня. Уйти только хочет, — последние слова дались Лёше очень тяжело. Он не хотел ни произносить их, ни даже допускать в свою голову подобные мысли, но поведение и посылы Вики были настолько откровенными, что тут даже он всё понял, хоть она и считала его законченным дураком. Он тянулся к ней изо всех сил, как цветок тянется к солнцу, но она была слишком холодной и недоступной; она, может, и была солнцем, вот только солнцем не настоящим, а нарисованным, не дарящим ни тепла, ни света. — Что за дура! — воскликнул Антон, надеясь, что в его словах близнец найдёт хоть какое-то успокоение, но он, что естественно, ничего такого в них не увидел. — Нет, брат. Она не дура. Она умнее всех, кого я только встречал. И красивее всех девушек в этом мире. Она — само совершенство. А я ей, видимо, не подхожу. — Ого! Да кто ж эта богиня? Имя-то у неё есть? — Давай без имени. Пусть будет просто богиня, — Алексей Миранчук действительно был болен, болен страшно, неизлечимо, он был болен этой девушкой с первой их встречи (с той, которую он помнил). Ему казалось, что сама судьба послала ему её как самый дорогой и ценный подарок. Она являлась для него прекрасной розой, которую он был готов любить и оберегать всю оставшуюся жизнь; терпеть все её колючки, болезненно впивающиеся в кожу, жмуриться, сжимать зубы и терпеть. Лишь бы только она была рядом. Вот только ей, судя по всему, его любовь нужна не была. Он стал для неё не поддержкой и опорой, а тяжёлым бременем. И осознание этого было самым мучительным. — Лёх, брось её первым. Тогда и унижаться не придётся, и какое-то внутреннее удовлетворение, возможно, появится, а там, глядишь, и любовь пройдёт, — снова хлопнув брата по плечу, произнёс Антон. — Не хочу. Она уйдёт от меня сама, я знаю. Но пока она рядом, я не перестану прикладывать все силы, чтобы оттянуть этот неизбежный момент. — Слушай, я, наверное, ещё раз спрошу. Ты на наркоту подсел? Или в секту какую попал? Откуда вся эта философия? Откуда вообще это всё? Ты ж таким никогда не был. — Никогда не был, а теперь стал. Она меняет меня, понимаешь? — наконец, переведя какой-то болезненно-восторженный взгляд на брата, произнёс Лёша. — Она меня прям выворачивает всего и переставляет внутри всё так, как ей нужно. — Эм, ну ладно тогда, — не поняв из их разговора практически ничего, Антон не решился переспрашивать, придя к выводу, что, наверное, Лёша и сам сможет с этим справиться.