«Бывших друзей не бывает. Бывают либо лишние, либо вечные»
***
— Кто тебе пишет с утра пораньше? — поинтересовался Лёша, с трудом разлепив глаза. — Да так, — отмахнулась Александрова, продолжая пролистывать многочисленные сообщения, по большей части содержащие приглашения на различные мероприятия, которые по долгу службы она обязывалась посетить, находясь в Москве. — Я слишком востребована. — Чем займёмся сегодня? — уже по привычке целуя Викторию в обнажённое хрупкое плечо, футболист обнял её за талию, заставляя упасть обратно на кровать, но при этом не выпустить из рук телефон и даже не оторваться от его экрана. — Эм. Не знаю, — протянула шатенка, откровенно показывая, что ей абсолютно всё равно, чем они будут сегодня заниматься. — Предлагаю сходить в кино или просто погулять. Ты как? — Миранчук старался не терять энтузиазма, всё ещё продолжая хранить глубоко в душе малюсенькую искорку надежды на счастливое совместное будущее, которая не давала ему опускать руки от осознания полной безнадёжности их ситуации. — Отлично. Так и сделаем, — монотонно ответила она, еле заметно улыбаясь на одно из сообщений, отправленное с неизвестного номера, но содержащее такой текст, который в считанные секунды разоблачил его автора. Заметив изменение в настроение девушки, причиной которого, в очередной раз, стал не он, парень покачал головой, будто бы соглашаясь со своими мыслями, не дававшими ему никакого покоя последние несколько недель. — Что будешь на завтрак? — поинтересовался он, поднявшись с постели. — Ну, что-нибудь. Без разницы. Я не ем много на завтрак. — Кстати, почему? — Особенность организма. Если съем утром много, меня будет тошнить целый день, — встав с кровати вслед за спортсменом, Вика легонько толкнула его бедром, открывая себе путь к шкафу с одеждой. «Что бы мне выбрать?» — осматривая не слишком большое количество нарядов, значительная часть которых предназначалась для выхода в свет, но никак не для воскресных прогулок по Москве, Александрова задумчиво нахмурилась и прикусила нижнюю губу. — Надену это, — произнесла она, доставая из шкафа свободный брючный костюм чёрного цвета. — Ты куда-то собралась? — с еле слышимым волнением в голосе спросил Лёша, замерев на месте и сильнее сжав серую заметно измятую футболку в руке, которую он только что собирался надеть. — Друг гулять позвал, — непринуждённо ответила Виктория, не обращая совершенно никакого внимания на интонацию молодого человека, воспринимая его самого, очевидно, исключительно как предмет декора, с которым можно не считаться. — Друг? Что за друзья у тебя в Москве? — не желая показывать своего недовольства, а уж тем более страха, который этим утром вдарил с новой силой, продолжил футболист. — Это мой старый-старый друг. — Я его знаю? — Определённо. — И кто же он? — прокашлявшись, Миранчук незаметно сжал кулаки. — Федя Смолов. Знаешь такого? — наконец, обратив внимание на парня, шатенка вопросительно изогнула бровь, будто бы совершенно не понимая, откуда на его лице появилась эта печальная гримаса, которую он с трудом мог скрывать. — Вы с ним друзья? — прекрасно зная о репутации сокомандника, Лёша взволновался ещё сильнее. Слишком сложно даже для него было поверить в непорочность и чистоту их отношений, о которых до сего момента он не слышал ни единого рассказа и знал лишь то, что Вика и Федя росли вместе, что, впрочем, также являлось слабым утешением. — Мы с ним больше, чем друзья, — выдохнула Виктория, мечтательно прикрывая глаза, перед которыми всего за минуту пронеслись самые лучшие моменты её жизни, которые они провели вместе. — Мы с ним как брат и сестра. Вместе росли, вместе играли, вместе учились. У нас родители близко очень дружили, — футболист скептически прищурился, вызвав данным жестом явное недовольство шатенки. — Ты не веришь, что мы с ним друзья? — Да нет, верю. Просто… — Просто что? Моя с ним дружба не смущала тебя, когда ты на базе ему допрос устроил по поводу меня и моих мужчин. — Прости, — виновато понурив голову, ответил Миранчук, в очередной раз, осознавая, какую огромную власть она имеет над ним. — Проехали. Не знаю, во сколько буду, так что возьму ключи. — То есть ты прям сейчас пойдёшь? Но сегодня воскресенье и мы с тобой хотели… — В другой раз, дорогой. Всё в другой раз. У меня дела, — смазано чмокнув парня в губы, Вика убежала. Несколько минут Лёша продолжал стоять на месте, гипнотизируя закрытую входную дверь. От досады и абсолютной безысходности хотелось взвыть. Все их отношения, крепившиеся на его безумной любви и её безграничном терпении, летели к чёртовой матери так стремительно, что даже стёкла розовых очков, которые футболист предпочитал вообще не снимать с момента их первой встречи, больше не выдерживали, разойдясь тонкими паутинками многочисленных трещин. Она была настолько холодной, что всё его тепло, которое он, напрочь забывая о себе и других людях вокруг, целиком и полностью отдавал ей, терялось в её промёрзшей насквозь душе, подобно тому, как случайная искорка, ненароком попавшая на айсберг, неминуемо гасла, не нанося никакого ущерба огромной глыбе льда. С каждым днём он осознавал это всё чётче и чётче, но остановить уже не мог. Он ломал голову, теряясь в тысячах догадок, отвечавших на вопрос, почему именно она стала такой, но к окончательному выводу прийти так и не смог. Александрова не относилась к людям совершенно бесчувственным, не наделённым способностью испытывать какие-либо эмоции с рождения. В этом Миранчук был уверен. За её широкой яркой улыбкой скрывались тонны боли, за громким заразительным смехом прятались горькие слёзы, а тёмные большие глаза были наполнены хронической печалью глубиной с Марианскую впадину. И парень ненавидел себя за то, что не может обменять ощущение собственного счастья на её абсолютно серые болезненные чувства. — Сука! — выкрикнул он, обращаясь к чему-то несуществующему, к тому, о чём он знать не мог, но, судя по всему, именно в этом видя причину всех их бед.***
Тем временем сама девушка, не терзаемая в этот момент абсолютно никакими мыслями, успешно добралась до места, в котором, по её же расчётам, уже должен был ждать парень. — Вика! — воскликнул знакомый голос, заставив шатенку обернуться. — Федька! — с разбега бросившись к другу, Виктория поджала ноги, повисая на его шее. — Вот так бы сразу. А то такая занятая вся, прям и минутки у неё свободной нет, — усмехнулся футболист, продолжая держать Вику на весу. — Работаю, Феденька, работаю. Некогда мне отдыхать и тусоваться, — наконец, опустившись на землю, произнесла Александрова с интонацией, впитавшей в себя сильнейшую усталость. — Да, видел я твою работу. С Головиным хорошие фотки вышли. Он прям там как-то раскрепостился даже, поживее хоть стал, а то обычно скромный закрытый. Прям жуть, — после последней фразы шатенка неловко усмехнулась, вспоминая и про скромность, и про закрытость этого самого парня, делавшего с ней совсем не скромные вещи. — Ну, а ты, как всегда, выше всяческих похвал. — Спасибо! — впервые за долгое время на лице девушки, подобно цветку, распустилась искренняя улыбка. — Как тебе Москва, лис? Где круче: у нас тут или в Нью-Йорке? — В Москве хорошо, только холодно. Я отвыкла немного. Никак согреться не могу, — будто в подтверждение своих собственных слов Вика поёжилась, сильнее натягивая на руки рукава спортивной кофты. — И что же, никто тебя не греет? — криво усмехнувшись, поинтересовался Смолов, вложив в свой вопрос вполне очевидный намёк. — Эй! — несильно толкнув друга в плечо, Александрова наигранно возмутилась, надув губы. — Да ладно. Я же шучу. Но всё же, ты как, замужем или, может, парень есть? — Я не замужем и никогда не была. Парень? Парня тоже нет, — тяжело вздохнув, ответила Виктория, опуская глаза на влажный после недавнего дождя грязно-чёрный асфальт, усыпанный множеством серых луж, в которых уже снова отражались свинцовые тучи. Слишком сложной для размышлений ей казалась эта вполне обычная в современном обществе тема. Последний летний месяц в этом году оказался довольно промозглым, будто бы и правда предвещающим завершение тёплого сезона и приход слякотной унылой осени. Это время года шатенка не любила особенно сильно. Сырость и мерзкий холод отрицательно сказывались на сильно подорванном за последние несколько лет здоровье: возникали хронические головные боли, которые сопровождали девушку на протяжении многих дней и от которых совершенно невозможно было избавиться; окончательно пропадал и без того тихий голос; тело казалось слишком тяжёлым и слишком сильно хотелось спать. Приход осени воспринимался Викторией как очередная маленькая трагедия, от которой нельзя было ни убежать, ни спрятаться. Вика любила свою Родину, но по какой-то совершенно не ясной причине последние несколько дней она не переставала думать о возвращении в Штаты, где жизнь казалась ей куда легче и намного ярче. — О чём задумалась? — поинтересовался мужчина спустя пятнадцать минут абсолютного молчания. — Да вот думаю, куда нам бежать, потому что сейчас, кажется, начнётся дождик, а я даже не додумалась взять с собой зонт, — с грустью в голосе произнесла она, поднимая глаза к низко нависшему небу. — Ой, да это вообще не проблема, — отмахнулся Федя. — Я живу здесь недалеко совсем. Пять минут идти. — Я, конечно, не хочу напрашиваться к тебе в гости, но мне слишком холодно, так что, может… — Конечно, пойдём. Путь через зелёный парк хоть и не был самым коротким, однако мог доставить настоящее эстетическое удовольствие от единения с природой в практически нетронутом уголочке многолюдной назойливой Москвы. Воздух здесь казался намного чище и свежее, а от его вдыхания у Александровой слегка закружилась голова. Она неловко пошатнулась, крепче сжимая горячую руку друга. — Это она? — негромкий шёпоток донёсся до молодых людей, заставив замедлить и без того не быстрый шаг. — По-моему, да, — чуть громче сказал кто-то. — Может, подойдём тогда? — Ну, давай, — заслышав последнюю фразу совсем близко, шатенка остановилась на месте, еле заметно улыбаясь. — Сейчас придётся перетерпеть ещё одну часть моей работы, — насмешливо произнесла она, обращаясь к футболисту, и, расцепив крепкий замок из их рук, сама повернулась в сторону звука. Перед ней стояли две девочки лет шестнадцати с виду. Заметив на себе её взгляд, они испуганно съёжились, продолжая с удивлением смотреть на дружелюбное в этот момент лицо Вики. — Вы же… Вы же… Это же Вы? — выпрямившись в полный рост и расправив плечи, по-прежнему шёпотом спросила одна из девушек. — Ну, с утра была я, — протянула Александрова, заставив Смолова усмехнуться и обратить на себя внимание двух юных поклонниц творчества подруги детства. — А Вы же… — показав пальцем на мужчину, девочка перевела взгляд на всё ещё напуганную подругу. Улыбка на лице футболиста тут же исчезла. Как-то настороженно осмотревшись по сторонам, он накинул на голову капюшон от спортивной кофты и отвернулся в противоположную от девочек сторону. Подруги вновь переглянулись, но спросить ещё что-то, что, очевидно, очень сильно волновало их в данный момент, всё-таки не решились. Вместо этого одна из девочек, та, что была посмелее и даже пыталась говорить с молодыми людьми, вытащила из кармана ветровки смятый блокнотный листок и протянула его вперёд. — Распишитесь? П-пожалуйста. — Конечно! Как тебя зовут, солнце? — улыбнувшись ещё шире, Виктория быстро извлекла из небольшой сумочки остро-заточенный простой карандаш, который всегда носила с собой на всякий случай. — Марина. — А подружку твою? — согнув ногу в колене, шатенка нагнулась вперёд, быстро черкая на бумаге свои инициалы. — Света, — ответила всё так же девочка. — Вы такие красивые, девчонки! — произнесла Вика, возвращая подругам листочек, подписанный в двух местах. — Большое спасибо! — смущение выступило на щеках молодых девушек красным румянцем. — Ну, пока тогда, — Виктория махнула рукой и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, направилась в сторону друга, который за последнюю минуту успел значительно отдалиться. — Блин, она такая добрая! — уже куда смелее произнесла Марина. — Ага. Она вообще классная! — согласилась Света. — А вот он какой-то странный. — Интересно, а они вместе? — несмотря на приличное расстояние, образовавшееся к этому моменту между ними, Вика всё равно продолжала слышать чужую речь. После выдвинутого предположения она раздражённо закатила глаза, ускоряя шаг. — Что произошло, Федь? — догнав друга, с заметными нотками волнения спросила Александрова. — Пойдём скорее. Я дома тебе всё объясню, — схватив Викторию за руку, Федя потянул её за собой.***
Оказавшись в квартире, футболист заметно расслабился, а на его лице, кажется, даже появилась лёгкая улыбка. Весь последний год только в этом месте он чувствовал себя в безопасности, его дом был его крепостью и единственной защитой от окружающего мира и людей, которых он в последнее время стал бояться действительно сильно. Внимание со стороны журналистов теперь вызывало раздражение, а фанаты, ненароком узнававшие его на улице, вселяли в смелого по жизни парня настоящую тревогу, заставляя сердце биться быстрее, а руки нервно подрагивать. Впрочем, обо всём этом шатенка не знала и знать не могла. Выразив по-настоящему искреннюю озабоченность состоянием и поведением друга на улице, здесь, в квартире, она, кажется, и вовсе забыла про случай, произошедший всего десять минут назад. — Красивая у тебя квартира, — протянула девушка, оглядывая затемнённое помещение, которое, несмотря на свой дорогой вид, совершенно не казалось ей обжитым. — Ты тут с девушкой живёшь? — Я тут один живу, — ответил Смолов, помогая Вике снять кофту. — А что? — Просто у тебя слишком чисто для одинокого мужчины, — приняв приглашение пройти в гостиную, Александрова продолжала с любопытством изучать незнакомый интерьер. — Ну, я люблю, когда всё на своих местах. Тем более что сорить особо некому: меня целый день дома не бывает, а, кроме меня, здесь вообще никого нет. — Не одиноко вот так вот, совсем одному? — поинтересовалась Виктория, присаживаясь на синий мягкий диван. — Нет, нормально, — облизав губы, отрезал мужчина, невольно давая подруге понять, что данная тема ему не слишком приятна и лучше подобных вопросов больше не задавать. Одиночество казалось Феде чем-то по-настоящему страшным. Всю свою жизнь он стремился избежать того чувства, которое оно порождает. Он прятался от этого в шумных компаниях друзей, в бесчисленных коротких романах, изначально не ведущих ни к какому продолжению. Когда же всего этого не оказывалось под рукой, футболист терялся в бесконечных страницах книг, погружаясь в фантастические несуществующие миры, как маленький ребёнок. Идея, что мужчина во всём должен быть сильным, внушаемая с самого детства и засевшая так глубоко внутри него, вынуждала скрывать свои истинные эмоции за глупым смехом, а своё тело — за многочисленными рисунками татуировок, дававших ему самому ощущение хоть какой-то защищённости. Из-за всего этого многие люди, встречавшиеся на пути Смолова, долгое время считали его гульным дураком и безразличным ко всему, кроме развлечений, ребёнком, каким на деле он совершенно не являлся. Однако страх одиночества как-то совершенно внезапно перекрылся другим, куда более сильным страхом: страхом толпы, людей, боязнью почувствовать рядом кого-то. И от этого страха спрятаться было абсолютно не возможно. Оставалось только прятать этот страх в себе. — Хочешь, может, чаю или кофе? — спросил мужчина, прерывая затянувшуюся тишину. — Нет, спасибо! Как ты вообще? Сто лет тебя уже не видела. — Как я? Нормально. В общем-то. А ты? — У меня тоже всё в норме. Сейчас вот с вами снимаюсь тут. — Ну и как тебе? — В целом, не плохо. Вот только приходится самой кандидатур подходящих подбирать. А это не так-то просто, как казалось в самом начале, — медленно, но верно подводя к вопросу, который она собиралась задать с первых же минут их сегодняшней встречи, проговорила шатенка. — А ты не хочешь… — Не хочу, — перебил Федя, даже не дослушав до конца, но уже прекрасно понимая, к чему девушка ведёт. — Ты даже не дослушал ведь. — Нет, Вик. Я с тобой сниматься не стану, — футболист, кажется, снова был раздражён и взволнован, о чём свидетельствовали его мелкие отрывистые движения и учащённое громкое дыхание. — Почему? — словно не замечая изменений в настроении друга, спокойным тоном спросила Вика. — Я просто не хочу, — нервно постукивая пальцами по широкому белому подоконнику, произнёс он. — Федь, но мы ведь с тобой друзья. А друзьям нужно помогать. Разве нет? — Александрова говорила так, будто сама верила во всё это. Смолова же подобные высказывания окончательно вывели из себя. Ему вдруг показалось, что в комнате стало неимоверно жарко, отчего на лбу у него выступил пот, а во рту пересохло. — Надо же! Как вовремя ты вспомнила, что мы друзья. И как же удивительно точно это событие совпало с тем, что тебе вдруг от меня что-то понадобилось! — грубо произнёс он, начиная буквально задыхаться от нехватки кислорода. — Ты ошибаешься, Федь, — теперь уже не на шутку обеспокоившись состоянием мужчины, Виктория нахмурила брови и придвинулась ближе к краю дивана, будто бы готовясь броситься ему на помощь, если что-то случится. — Серьёзно? А в своей Америке ты много раз обо мне вспоминала? Да что уж там. Ты хоть раз обо мне вспомнила? — Я постоянно о тебе думала. Ты же мне как брат. Мы с тобой всё детство вместе были, — поднявшись на ноги, шатенка приблизилась к Феде, шире приоткрывая окно у него за спиной и тем самым пуская в комнату живительную уличную прохладу и пропитанный озоном воздух. — Ну раз ты так много обо мне думала, так почему не позвонила ни разу? Почему уехала, ничего не сказав? Почему о твоём переезде я узнал только спустя два месяца от отца? — Так было нужно, — не зная, какой ответ следует дать на его вопросы, девушка решила прибегнуть к методу, который в её исполнении работал достаточно часто, но сегодня проверенная тактика дала сбой. — Было нужно? — переспросил он. — Кому? Мне? Вряд ли. Так было нужно тебе. Тебя не было грёбанных восемь лет, и сейчас, когда ты, наконец-то, нашла на меня пару часов, спустя такое количество времени, за которое произошло огромное количество событий, ты просишь меня об этом, так красиво говоря о нашей с тобой дружбе и чуть ли не родственных отношениях. А с хуя ли я должен тебе помогать?! Чтобы ты сказала «спасибо», вильнула своим лисьим хвостом и опять ушла в закат?! — Федь, всё не так, — Вика вновь попыталась хоть как-то успокоить необычно нервного в этот день футболиста. У него определённо были какие-то проблемы, однако спрашивать об этом именно сейчас казалось Александровой крайне не разумной затеей. — А как тогда? Может, объяснишь, а то я что-то ничего не понимаю. Друзья делятся друг с другом своими проблемами, друзья друг друга поддерживают. Ты была нужна мне все эти чёртовы годы, но тебя не было рядом, — резкий громкий голос неожиданно сменился на более тихий, наполненный какой-то мольбой о том, что уже не могло стать реальностью. — Мне, блядь, было так плохо. Ты даже представить себе не можешь, насколько. Я не мог на улицу нормально выйти, потому что меня каждый прохожий узнавал, и каждый второй тыкал в меня пальцем, кроя отборным матом. — Прости, — сохраняя завидное спокойствие, Виктория продолжала внимательно слушать друга, осознавая и признавая свою вину. — А за что ты извиняешься? Ты ведь тоже со мной не делилась ничем. У тебя какие-то секреты там, тайны, о которых, мне кажется, знают все вокруг, кроме меня. Миранчук приходит и спрашивает меня о тебе, а я даже не знаю, что ему ответить, потому что я тебя, как оказалось, совершенно не знаю, Вик, — непрерывный поток избыточных эмоций подошёл к концу, сменяясь на еле заметную дрожь в голосе и усталость во всём теле. Что нужно сейчас говорить, шатенка решительно не понимала. Чувствуя себя бесконечно виноватой, она могла только извиняться перед ним, крепко обнимая за плечи.