«Самые близкие люди причиняют самую сильную боль»
***
Встреча с некогда лучшим другом по-настоящему тронула девушку, но в то же время дополнила и без того огромный океан жизненных разочарований, бушевавших внутри неё уже много-много лет. Она пыталась найти у него спасения, вновь почувствовать себя совершенно свободной и беззаботной, как это было раньше, однако мужчина, сам того не ведая, лишь усугубил и без того не очень оптимистичное положение шатенки. Его обвинения, брошенные на слишком ярких в этот день эмоциях, задели Викторию за живое. Она действительно забывала о близких ей людях, однако происходило это не из-за плохой памяти и абсолютно наплевательского отношения к ним. Она делала это специально, прикладывая огромные усилия, дабы не занимать уставший мозг ненужными в этот момент личностями, оставляя место лишь для двоих, наверное, самых важных для неё людей. Именно эти двое не давали Вике нормально спать долгое-долгое время, то и дело вырастая печальными тусклыми образами перед уже привычно покрасневшими глазами. Безмолвный призрак далёкого прошлого, ставший её вечным клеймом, и тяжёлое бремя настоящего, так иронично олицетворявшееся самым дорогим и любимым человеком на всей земле. Мечты о счастливом совместном будущем, переполненном тёплыми нежными чувствами и нескончаемым счастьем, очень быстро меркли на фоне грустной действительности, в которой девушка вот-вот рисковала потерять абсолютно всё, что заставляло её цепляться за эту жизнь. Желания возвращаться домой, вновь сталкиваясь с преданным до одури взглядом, не было совершенно, поэтому, несмотря на мерзкий холод и сырость, порождавшие дрожь в заметно истощённом за последние месяцы теле, шатенка до самого вечера оставалась на улице, наблюдая за бесчисленными прохожими, которые, впрочем, абсолютно не помогали отвлечься. Дойдя до пустой автобусной остановки, Виктория упала на серую мокрую от недавнего дождя лавку, откидываясь назад. Вытащив из сумки телефон, она набрала необходимый номер в надежде услышать родной голос, который, как и всегда, сказал бы ей, что всё будет в порядке. — Ало! — голос на том конце провода с первых же секунд зазвучал обнадеживающе радостно. И пусть вся радость в нём была лишь игрой, Александрова тут же почувствовала заметное облегчение. — Привет, мам. — Малышка моя! — воскликнула женщина. — Как ты там? Как твои дела? Как идёт работа? — Всё хорошо. У меня всё просто замечательно, — ответила Вика, еле шевеля губами и более не имея возможности прятать усталость за натянутыми улыбками и размеренной вдумчивой интонацией. — Как вы? Как Сонька? — У нас тоже всё прекрасно, — вздохнув как-то слишком тяжело, ответила она. — Что врачи говорят? — Ну что они могут говорить? Всё, как и всегда, — уклончиво произнесла женщина, не желая давать дочери лишнего повода для беспокойства. — Ты сейчас с ней? Дашь нам поговорить? — Конечно, малышка. Подожди минуточку… — Ало! — негромкий тонкий голосок, послышавшийся из трубки, тут же заставил девушку до боли закусить губу. — Мама! Это ты? — Да, моя хорошая. Это я. Как твои дела? — с трудом сдерживая слёзы, вставшие комом в горле, спросила шатенка. — Хорошо! — неожиданно громко воскликнула девочка, после чего сделала недолгую паузу, восстанавливая сбившееся, как после многокилометрового кросса, дыхание. — Мы с бабушкой весь день смотрели мультики. А дедушка вчера сказал, что когда я вылечусь, то мы с ним пойдём ловить большую рыбу. — Вот видишь, как здорово, — чувствуя на щеках горячие слёзы, Виктория всё ещё старалась не допустить изменения в интонации. — Мамочка, а ты когда к нам приедешь? Мне без тебя тут скучно. — Скоро приеду, зайчонок. Работу только закончу и приеду, — с трудом сдерживая горький всхлип, Александрова зажала рот рукой. — Ты очень много работаешь. Ты, наверное, очень сильно устаёшь на работе. Отдыхай больше, мамочка. Я люблю тебя. — И я тебя, моя хорошая. — Вик, Сонька права, ты слишком много работаешь последний год. Ты у меня там вообще отдыхаешь? — детский голосок вновь сменился на голос взрослой женщины. — Сонька поправится, тогда отдохну, мам. Я так давно её не видела. Может, мне прилететь к вам? Я могу билеты взять на этой неделе… — Вот ещё! Лишний раз чтобы тут слёзы лить, да в обмороки падать, — строго произнесла женщина. — Работай спокойно, мы тут без тебя справляемся с отцом. Так что ты там не переживай сильно. Всё будет хорошо. — Мам, мне чуть-чуть осталось совсем. Я сейчас взялась ещё за несколько проектов, закончу с ними и оставшуюся сумму перечислю. — Ты главное не переусердствуй, малыш. Не забывай о себе. Сляжешь тоже, а Соньке мама сильной и здоровой нужна. И кушай больше, такая худенькая у меня стала. — Хорошо, мам. — Спокойной ночи, малышка! — И вам. Папе привет. — Передам. Сбросив вызов, Вика стёрла с лица слёзы, сильнее размазывая тушь. Ей вдруг стало неимоверно стыдно, стыдно настолько, что она готова была броситься под колёса машины, и только мысль о дочери не давала этого сделать. — Прости, малышка. Вот такая вот у тебя непутёвая, безалаберная мать. Всё только о себе и только для себя. Прости меня, зайчонок, — запрокинув голову и устремив заплаканные глаза к разъяснившемуся небу, на котором уже показались маленькие огоньки белых и жёлтых звёзд, произнесла девушка.***
Когда шатенка, наконец, оказалась дома, стрелка часов дошла до одиннадцати. На улице было совсем темно. У самого входа, как верный пёс, её снова встречал Миранчук. Скрестив руки на груди, он прислонился к стене. Этим вечером парень, кажется, был по-настоящему зол. Готовясь завести серьёзный разговор, которого Виктория с надеждой ждала, но так и не сумела дождаться вчера, он заметно напрягся. — Вик, нам нужно поговорить, — произнёс Лёша, стараясь показать то ли своё безразличие по отношению к ней, то ли всё то негодование, которое скопилось в нём за непродолжительный период их совместной жизни. — Обязательно сейчас? — сбрасывая с плеч промокшую кофту, спросила Александрова, именно сегодня совершенно не настроенная на выяснение отношений. — Да. Обязательно. — Хорошо. Тогда говори, — тихо произнесла она, не имея более никаких сил спорить или пререкаться с ним. Подняв на футболиста какой-то обречённый, совершенно потухший взгляд Вика приготовилась слушать. Однако тут не смог уже он. Уловив её интонацию, увидев всё её состояние, Миранчук вновь испытал неожиданный прилив любви и пылкого желания заботиться о ней всю оставшуюся жизнь, пусть даже она никогда не сможет оценить этого по достоинству. Выражение его лица заметно смягчилось, отпрянув от стены, он подошёл ближе к девушке, тут же хватая её за обнажённые предплечья так, будто она могла вот-вот упасть. — Что с тобой? Ты плакала? — Всё хорошо, Лёшенька, — необычно ласково произнесла она, заставляя парня вздрогнуть. Медленно и очень мягко шатенка коснулась его рук, проводя по ним незримые линии от локтей вниз и внезапно останавливаясь на запястьях. Переключив всё своё внимание на левую кисть, небрежно перемотанную белым бинтом, она ещё раз провела по ней рукой. — Что с тобой случилось? — поинтересовалась Виктория всё также нежно, но ничуть не взволнованно. Ей по-прежнему было всё равно, вот только сам футболист, всякий раз впадающий в какое-то трансовое состояние от такой её интонации, этого не заметил. — Ерунда, — ответил он, попытавшись опустить повреждённую руку вниз, и в то же самое время воскрешая в мыслях события сегодняшнего утра. Сильнейшая злость, теперь уже казавшаяся совершенно глупой и лишённой всяческих оснований, вылилась в чреду эмоциональных, не до конца осознанных действий, последствием одного из которых стало разбитое в ванной зеркало и травма, наспех спрятанная под тонкой тканью бинта. Поднеся теперь уже расслабленную руку парня ближе к своему лицу, Александрова аккуратно поцеловала её, едва касаясь влажными губами. — Я люблю тебя, Вик. Очень сильно люблю, — очевидно, посчитав данный момент наиболее подходящим, произнёс Лёша, заставляя Вику вновь поднять на него опечаленный взгляд. Не желая отвечать на чувственное признание, девушка вновь поцеловала футболиста, на этот раз уже по-настоящему, прямо в губы. Достаточно быстро сориентировавшись, Миранчук ответил на поцелуй, уже в следующую секунду прижимая шатенку к стене. — Прости, Лёш. Я не хочу сегодня, — почувствовав горячие влажные губы на своей шее, сказала Виктория. — Как скажешь. Если не хочешь, то не будем, — Лёша тут же послушно оторвался от желанного тела. — Спасибо тебе, — Александрова невесомо провела кончиками пальцев по колючей щеке спортсмена, заставляя того блаженно прикрыть глаза, ластясь под её мягкие прикосновения. — Рита звонила, — наконец, выпуская Вику из объятий, произнёс парень. — Почему тебе? — Сказала, что у тебя телефон недоступен. — Да? Странно. Я его, вроде, не выключала. Что хотела-то хоть? — Хочет завтра вечером нам Андрюху опять привезти. — И что же ты ей ответил? — замирая у двери, ведущей в ванную комнату, настороженно спросила девушка. — Я согласился. А что? Мне нравится с детьми возиться. Это весело. Тем более это прекрасный опыт, ведь я надеюсь, что скоро мне уже придётся с нашими малышами нянчиться, — поцеловав шатенку в самую макушку, Лёша улыбнулся, представляя во всех подробностях их совместное будущее, которое после столь неожиданного порыва нежности со стороны Виктории уже не казалось ему таким уж фантастическим и утопичным. Как-либо комментировать высказывание футболиста Александровой этим вечером абсолютно не хотелось, поэтому, вырвавшись из его объятий, она скрылась за дверью ванной.***
На следующее утро Вика была вынуждена проснуться очень и очень рано. Утренние подъёмы никогда не были для неё большой проблемой, однако хронический недосып всё-таки сказывался на её состоянии, делая девушку болезненно-вялой и очень бледной. Около пятнадцати минут она смотрела на мирно спящего парня, время от времени поглаживая его по мягким пушистым волосам. Изо всех сил стараясь перенести на него всю ту материнскую нежность и заботу, которую она не успела додать своей единственной дочери, шатенка еле заметно улыбалась. Когда настенные часы, висевшие прямо напротив кровати показали половину седьмого, Виктория поцеловала футболиста в висок и, быстро собравшись, отправилась на запланированную фотосессию. К огромному её удивлению, дорога оказалась практически пустой, благодаря чему до студии удалось добраться довольно-таки быстро. — Привет! Давно ждёшь? — спросила она, на ходу запихивая в сумку кошелёк. — Да нет, я только что приехал, — махнув рукой в сторону внушительных размеров тёмного автомобиля марки Chevrolet, ответил спортсмен. — Антон. Правильно же? — поинтересовалась Александрова, будто бы на самом деле понятия не имела, кто из близнецов сегодня участвует в совместной с ней фотосессии. — Всё верно, — улыбнулся парень. — Так. Нам с тобой определённо понадобится грим, — окинув изучающим взглядом стоящего перед ней футболиста, Вика вытянула губы и слегка нахмурила брови. — Я, конечно, на это рассчитывала, но тем не менее придётся поторопиться. — Грим? Меня красить что ли будут? — возмущённо спросил Миранчук. — А что тебя так пугает? — Ну, просто косметика — это же больше для девушек. Без этого никак? — Слушай, ты утром на себя в зеркало вообще смотрел? Опухший весь какой-то, да ещё с засосом на шее. Весёлая ночка была? — Ой, да нет, — интуитивно прикрывая красноватое пятно рукой, произнёс Антон. — Я просто заснуть не мог. За Лёху переживаю. Он какой-то странный в последнее время, будто на таблетках или ещё на чём-то. То улыбается, как придурок, без повода, то ходит хмурый, ни с кем не разговаривает. — Антон, ты мне это сейчас тут всё рассказываешь зачем? Я что, член вашей семьи, близкий вам двоим человек или ваша подружка? Или ты своими рассуждениями о проблемах брата со всеми вокруг делишься? — Ну, нет. Не со всеми. Просто так сказал, — смущённый столь откровенным замечанием, сказал футболист. — Проехали. Думаю, на то, чтобы закрасить всю твою красоту, уйдёт минут двадцать — тридцать. Много, конечно, времени это займёт. Ну что ж, будем тогда ужиматься, чтоб ты на тренировку не опоздал. А то я потом опять выслушивать буду от ваших тренеров. — Всё-таки краситься, да? — недовольно поморщившись, вновь спросил он, будто бы надеясь, что девушка всё же сжалится над ним и передумает. — Да что тебя так пугает-то, я не понимаю. Во-первых, косметика изначально была придумана для мужчин. А во-вторых, Головина тоже гримировали и ничего страшного, не умер он от этого. — Про Головина мне даже не говори. Он в такой цвет волосы покрасил, что косметос его уж точно ничем испортить не мог. Европа, что тут сказать ещё, — шатенка ничего не ответила. Тяжело вздохнув, она направилась в сторону студии. «Это будет непросто», — подумала она. Виктория терпеть не могла, когда в её сфере деятельности ей пытались противоречить, когда с ней спорили и не соглашались, особенно она не любила, когда всё это делали люди, совершенно не смыслящие в фотографиях. — Слушай, а правда, что ты с Головиным встречаешься? — догнав Александрову у самой двери, воодушевлённо спросил Миранчук, будто бы этот вопрос волновал его в данный момент больше всего остального. — Что за ерунда? Конечно, нет. — Просто ребята из команды сказали… — Ну, ребята из команды определённо знают про нашу с ним личную жизнь гораздо больше, чем мы сами, — перебила Вика, желая уже поскорее закончить этот глупый бессмысленный диалог. — Кстати, а почему ты меня выбрала, а не Лёшу? — не унимался парень. — Этот выбор дался мне безумно тяжело, — протянула девушка, уклоняясь от чёткого ответа. — Но я уже об этом пожалела. Надо было брать того брата, который больше молчит и умеет слушаться, — добавила она про себя, чувствуя, как раздражение внутри неё стремительно нарастает. — Было бы круто, если бы мы втроём фоткались. А что, всегда хотел такую фотосессию. — Стоп. Ты вообще видел жанр, в котором эта фотосессия проходит? Если бы мы фоткались втроём, это бы походило на групповушку. Хотя это вообще-то интересная идея. Я подумаю. — Да уж, я был бы не против, — негромко произнёс футболист, мечтательно прикрывая глаза. — Я надеюсь, ты говорил сейчас про совместную фотосессию, а не про тройничёк с твоим братом. — Конечно про фотосессию! — воскликнул Антон так резко, будто бы только что его уличили в чём-то ужасно неприличном. — Всё. Иди, сейчас тебя там в порядок приведут. И, пожалуйста, не надо спорить, ладно? — Ладно, — закатив глаза, футболист нехотя, но всё же ушёл. Подобного рода съёмки шатенка просто ненавидела. Присутствие в достаточно ограниченном пространстве двух полуобнажённых тел неминуемо приводило к росту напряжения. В воздухе повисал приторно-сладкий запах секса и похоти, источаемый двумя молодыми людьми — парнем и девушкой — ведомыми не столько своим искренним желанием, сколько человеческой физиологией, всякий раз становившейся причиной слишком откровенных взглядом и слишком откровенных касаний. Этот раз также не стал исключением. Виктория ощущала горячие руки Миранчука-младшего практически на всём своём теле, на ключицах и шее чувствовала его учащённое дыхание. То и дело она пыталась отстраниться от него, чем вызывала негодование ставшего вдруг ненавистным фотографа. — Ну придвинься же ты к нему ближе, Вика! — кричал мужчина, активно жестикулируя и нервно фыркая в перерывал между словами. — Что с тобой сегодня такое? Тяжело вздохнув, Александрова, превозмогая себя, всё же придвинулась к молодому спортсмену, прижимаясь к его полуобнажённому торсу практически вплотную. — Отлично! Другое дело! — раздражённые крики тут же сменились на восторженные возгласы. — Слушай, парень, а ты можешь руки ниже спустить? Положи их ей на бёдра, тогда реально будет впечатление, что вы с ней занимаетесь сексом. — Так! Всё, — резко сбрасывая с себя мужские руки, воскликнула Вика. — Это уже слишком. Что за порнуха вообще? Это должны были быть обычные фотки, а не фотки для журналов с пометкой восемнадцать плюс. — Виктория! Ты ничего не понимаешь! — вновь возмутился мужчина, поправляя большие очки в чёрной оправе. — Не понимаю. Иди сам вон встань туда, и пусть он тебе руки куда хочешь кладёт и засовывает. А с меня хватит! — схватив со стула чёрный лёгкий халатик, Вика на ходу накинула его на плечи, и стремительно покинула помещение, громко хлопнув дверью. — Озабоченные извращенцы. Ненавижу, — куда тише добавила она, сжимая кулаки. — Я лучше лягу под кого-нибудь, чем буду светиться так на всю страну, да ещё и мальчишку этим позорить.