Дверь между нами

Большинство людей любят вас за то, что вы кем-то притворяетесь. Чтобы сохранить их любовь, вы продолжаете притворяться, играть роль.

Той осенью я так и не вернулась домой. Не тянуло. Да и мне нравилось перебиваться случайными заработками, но я никому была не нужна. Порой вообще казалось, что только такая жизнь сможет меня хоть чему-то научить. За каменной стеной, в тепле и неге не познать ничего. Я знала, что иногда случалось с богатыми семьями. Банкротство. Это ломало многих: кто-то приставлял пистолет к виску, кто-то оканчивал свои дни на улице, а кто-то все же поднимался с колен. Мои родители ничему меня не научили, лишь выживать в богатом обществе, живущем по своим правилам. Родители искали свою блудную дочь, и однажды Минни сдала меня. Отец приехал как-то вечером, когда у меня был Джим и мы с ним лежали полуголые на полу, наслаждаясь дешевым вином и пастой — все, на что я была способна. Дверь не была закрыта, потому что к нам с Тринити вечно ходили гости, такие же отщепенцы, как и мы. Есть, правда, у нас было нечего, зато можно было найти траву и таблетки, которые мне приносил то Джим, то Бобби, то парни Тринити, а еще у нас царило веселье. Все знали, что у меня была старенькая камера, и многие хотели запечатлеть мгновения юности, чтобы заявить всему свету о своем протесте. Мы с Джимом слышали чьи-то шаги, но решили, что это пришел Рэнди, мой друг, с которым мы по вечерам в «Мандарине» протирали столы за небольшую плату. Рэнди только вернулся с войны и испытывал отвращение ко всей прошлой жизни. Он не хотел работать клерком, а еще, чтобы заглушить душевную и физическую боль, стал употреблять наркотики. Да, мы с Джимом подумали на него, а потом улыбнулись друг другу и решили, что это кто-то из группы. Рэй, Джон и Робби знали: если Джима нет дома, значит, он у Пэм или у меня. Правда, у Джима были еще девчонки, но их явно не брали в расчет. Мы ничего не поняли. Просто продолжили курить, рассуждая о прочитанных книгах. Недавно Джим принес мне целую стопку книжек в разноцветных обложках, сказав, что если я не осилю их, то он перестанет приходить ко мне. Это был легкий шантаж, но я боялась его угрозы, потому что Джим стал для меня путеводной звездой. — Рэнди, это ты? — крикнул Джим, закрывая книгу. — Рэнди?! — Мы обернулись к двери, и то, что мы увидели, нас удивило. — Кэнди, к тебе уже ходят папаши? Ты перешла с нищих юнцов на боссов? — спросил Джим. Отец проигнорировал это замечание. — Так вот ты где! С каким-то хиппи! — услышала я. — Хочу заметить, что я не имею никакого отношения к хиппи, — спокойно сказал Джим и затянулся. — Ты бросила все ради этого патлатого? — Отец не понимал всего. — Ради этого, который даже служить пойти не может? Быстро собрала вещи и вернулась домой. — Я не поеду домой, — отрезала я. — Я остаюсь здесь. — Здесь? — Он удивленно посмотрел на меня. — В этом клоповнике? — Да, здесь, — согласилась я. — Хорошо. Только знай, что обратно ты никогда не сможешь вернуться! — Он ушел, громко хлопнув дверью. Надо ли мне было возвращаться домой? Нет, конечно. Меня нисколько не искушала жизнь в четырех стенах по правилам мамы с ее суждениями о том, что хорошо, а что плохо. Сейчас мне все казалось сущей глупостью, и в образе жизни бродяжки было больше привлекательного, чем в образе жизни добропорядочной жены. — Что ж, мне пора идти. — Джим вдруг стал собираться. — Куда ты? — Я потянулась к рубашке, лежавшей рядом на холодном полу. — К Пэм, — просто ответил он. Я не понимала, почему у Джима так резко поменялось настроение. Да, мы с ним не спали каждый день и не проводили все дни напролет, не разлучаясь ни на миг, словно две части единого целого. Очень часто я была одна, а еще существовала Пэм. Я так и не определилась, как относиться к ней. Любить? Обожать? Или ненавидеть эту чокнутую, которая хранила столько тайн, что сам Джим Моррисон ей бы позавидовал? Я не знала, что чувствую по отношению к ней. Для меня она пока была какой-то женщиной, которая где-то существовала и с которой часто бывал Джим. На этом все и заканчивалось. Но на самом деле это всего лишь вершина чертового треугольника, который стал квадратом, как в дурацком анекдоте. Он, она и еще две женщины. Хотя, может быть, их на самом деле больше. Кто знает? Джим Моррисон — наш шаман и искуситель, а секс — лучший способ познать правду. Когда он ушел, я осталась одна. Я пыталась его остановить, но Джим не собирался меня слушать. Наверное, неожиданное появление отца спугнуло его. Хотя, как мне всегда думалось, его не должны были беспокоить подобные вещи. Это не для него. Он почти порвал со своей семьей, не любил про нее хоть что-то говорить, делал вид, что всегда был сиротой. Джим Моррисон себе на уме, но при этом нереально мудрый. Я стала разбирать беспорядок, и вдруг кто-то постучал в дверь. Я никого не ждала, но все еще надеялась, что это Рэнди наконец-то решил сыграть в бридж и пропустить пару стаканов холодного пива. — Где он? — Я открыла дверь. Перед мной стояла собственной персоной Памела Курксон. — Кто? — Я ничего не понимала. — Где Джим? — спросила она. — Откуда я знаю? Он ушел пару часов назад, кажется, к тебе. Наверное, опять на пляже пьет. — Я неплохо изучила привычки Джима. — С чего бы это? — Она прошла в комнату. Достала из кармана большой сумки пачку сигарет и стала нервно курить. — У него сегодня должно быть выступление. — Да? — Он мне ничего не говорил. — Может быть, ты что-то перепутала? — Кэнди, мы с тобой должны понимать, что имеем дело с гением, а за ними нужен присмотр. В некоторых вещах они как дети, — начала пылко говорить она. — Джим порой кажется таким брутальным мачо, а иногда такой глупый ребенок. — Он молодой мужчина, — вставила я, принимая из ее рук сигарету. — Что в этом, собственно, такого? — Ты знаешь, что у The Doors все же выйдет пластинка? — спросила она. — Да, знаю. — Я соврала. На самом деле Джим ничего мне не сказал. Наверное, посчитал, что это не так уж и важно. Что ж, мне не привыкать. — И думаю, что он прорвется и британское нашествие [1] пойдет на спад. — Очень даже надеюсь. — Пэм горько улыбнулась. — Ты изменяешь ему? — Ты задаешь глупый вопрос, учитывая, что мы с тобой делим его на двоих. — Хотелось прибавить, что, может быть, и больше, но я смолчала. — Нет, он у меня сейчас не один. — И у меня, — выдохнула она. — Но я так люблю его… Почему я слушала, что она говорит? Я даже не знаю ответа. Вроде бы у меня было столько причин ненавидеть ее, считать ее виновной в бедах Джима. Называть Пэм главной ошибкой Джима. У меня было столько неозвученных слов, адресованных Пэм, но я каждый раз молчала. Мы не были подругами. Мы никогда не были близки, как Хэдли и Файф [2], обсуждая мужчину, который объединял их. Мы не переписывались и не созванивались, если только не возникала необходимость. Между нами не было никаких чувств. Даже ревности. По идее, я должна была ее ненавидеть и презирать всей душой, но как-то не очень это получалось. У меня просто не хватало на это сил, как и на ревность. Джим много для меня значил, и, возможно, я его даже любила, но Пэм… Она имела значение для него, и я не могла закрыть на это глаза. — Да, я знаю, — вдруг спустя время сказала я. — Что ж, надеюсь, ты найдешь его. — Наверное, он уже поехал в клуб. — И тут на минуту мне показалось, что она ревнует его. Все же ей было проще мириться с моим существованием, чем с чьим-либо еще. — Пэм… — Она остановилась на пороге, рука замерла на дверной ручке. — Позвони мне, как найдешь его. — Хорошо, — ответила она, даже не оборачиваясь. Пэм ушла, даже не закрыв за собой дверь. Я стояла и смотрела, как ее фигура медленно, как цветная клякса, растворяется в ночи. Так будет всегда, пока Джим не захочет определиться с тем, что ему нужно. Однажды все равно придется выбирать. Между мной и ней. Или кем-то еще, кто окажется на ее или моем месте. Тринити вернулась рано утром. Она старалась ходить тихо. Я слышала, как она пытается сварить себе кофе, ругаясь, что опять нет чистой постели. Я проснулась сразу же, хоть и очень плохо сегодня спала. — А вот и ты, — проговорила я, проходя на кухню. — У тебя есть косяк? — спросила она, дуя на горячий кофе. — Есть, — просто сказала я, проходя в комнату. У меня всегда была надежная заначка дури на черный день, которую так просто никто не мог украсть. Я протянула ей косяк. — Как Бостон? — Как обычно. Митинговать так, как здесь, там не очень получается. Сразу видно, что дури там мало. — Тринити закурила. — Ну ладно, думаю, что этот чертов Майами заполыхает. — Кто знает. — Я пожала плечами. — Кстати, — она стряхнула пепел с косяка, — там тебе кое-что оставили на пороге. Я вышла на улицу. Это был букет ромашек. Без записки. Но я точно знала, что это от Джима. Он умел делать широкие жесты, но никогда не кичился этим, потому что знал, насколько неотразим и какой производит эффект на женщин. Мне надо было увидеть его. Я отправилась к нему домой, надеясь его застать. Хотя стоило бы пойти к Рэю: там Джима проще всего достать. — О, Кэнди. — Рэй открыл мне дверь. — Джим, твоя подружка пришла. — Пора открывать свой клуб, — вставил Джон. — Вот уже пару поклонниц есть. — Кэнди наш фотограф, — напомнил Робби. — Чего тут непонятного? — Джим, — позвал его снова Джон. Джим, увидев меня, ничего не сказал. Он вообще отвел взгляд в сторону. Не знаю, что ему наплела там Пэм, меня их отношения не очень-то касались, вернее сказать, не волновали совсем. Если только временами, когда мне казалось, что я начинаю терять Джима. — Мы выйдем к морю, — просто сказал Джим всем. Мы вышли на улицу. Я сразу же сняла туфли, ступая по песку. Джим шел позади меня, и я ощущала, как он пристально смотрит на меня. — Джим… Он приложил палец к губам, беря меня за руку. — Я смотрел на тебя, Ты смотрела на меня. Я улыбался тебе, Ты улыбалась мне. Мы в пути. Нет, мы не можем повернуть назад, милая. Мы в пути. И мы не можем повернуть назад. Потому что слишком поздно, слишком поздно, Слишком поздно, слишком поздно… [3] — Это было прекрасно, — выдохнула я, зная, как Джим любит внимание и некоторую лесть, но это было чистой правдой. — Приходи сегодня ко мне. — Он провел пальцами по моему носу, подбородку. — Да, приду. Я не могла не прийти. Я всегда следовала за ним, куда бы он ни звал меня. Соглашалась почти на все его авантюры, словно думала, что, если я откажусь, он перестанет со мной общаться. Я не хотела его терять ни как друга, ни как любовника. И пусть ради этого придется послать к черту весь мир, но я хотела быть только с Джимом Моррисоном. А Бобби и другие так много для меня не значили. У него дома был, как всегда, бардак. Я привыкла к этому. Ни я, ни Пэм никогда не убирали тут. Да и это было просто бессмысленно. Джим любил устраивать хаос, чтобы трудно было разобраться, что к чему. Вся его жизнь была хаосом. — Меня интересует все, что касается бунта, беспорядка, хаоса, особенно те действия, в которых, как оказывается, нет никакого смысла, — часто любил говорить он. Ему была скучна жизнь, где все разложено по полочкам. Я прошла вглубь, слыша, как он говорит с кем-то. Джим был не один, и мне захотелось уйти, но я осталась, тем самым выдав себя. — Кэнди, — позвал он. — Иди сюда. Я положила сумку на стул и прошла в маленькую спальню. С ним была Пэм. Они лежали полуголые и курили. Пахло травой и еще чем-то. — Кэнди, детка. — Джим поманил меня к себе. — Возьми это. — Он дал мне косяк, чтобы я затянулась. — А теперь это… Он указал на пару таблеток ЛСД. Я не знала, для чего это ему было нужно, но тогда мне казалось, что он просто проверяет нас с Пэм. — А теперь иди сюда. Медленно снимай все с себя, — попросил он. Я была под кайфом и была готова сделать все, что он попросит. Стянула платье, кинула на пол, потом подошла очередь белья. Я дрожала и боялась, но в то же время было жутко интересно, что будет дальше. Джим уложил меня в постель, и я оказалась рядом с Пэм. Она засмеялась, когда я посмотрела на нее. Все было сном. Нет, не плохим, все же хорошим, пусть и каким-то неправильным. Мы лежали втроем в постели, а потом стали ласкать друг друга, затем возбуждение и дурь взяли верх, и мы предались извращенной страсти. Я, Пэм и Джим… Никогда бы не представила, что так можно, но оказалось… Я дрожала от возбуждения, что кипело во мне. Одна натянутая струна за другой рвались внутри. Никогда такого не переживала, словно я не принадлежала себе, а тело жило своей жизнью. Но мне очень понравилось. Пэм уснула первой, а мы лежали с Джимом рядом и смотрели друг другу в глаза. — Я люблю тебя, — вдруг сказала я. — Я знаю, — просто ответил Джим, принимая все как есть. Ладно, не сказал, и неважно. Слова порой так мало значат.