Дверь между нами

Ты знаешь, что это было бы нечестно, Ты знаешь, что я был бы лжецом. И если бы я сказал это тебе, Крошка, мы бы не смогли подняться выше.

— Куда ты опять собралась? — Он взял меня за руку, притягивая к себе, но я не хотела больше валяться с ним в постели. — Черт, Кэнди… — Прости, но у меня еще куча дел. — Я накинула на плечи халат, потом зажгла сигарету. — Кто на этот раз? — Джим закинул руку за голову, смотря на меня из-под полуопущенных ресниц. Сейчас он был словно безмятежный ангел, и меня это тронуло. Странно — я очень хотела отвертеться от Джима, оторваться от него, стать самостоятельной и принадлежать только себе, но когда он так смотрел на меня, у меня кружилась голова. — Ты все равно не знаешь, — просто ответила я, стряхивая пепел с сигареты. — Ты, как и Пэм, вечно мотаешься с одного места на другое, — констатировал Джим. — Только я не просаживаю твои деньги, — парировала я. — Так что упрек не совсем ко мне. — Пэм… Она… — Джим пытался подобрать слова. — Все сложнее. — У тебя со всеми сложнее. Ты сам в Нью-Йорке трахаешься с Нико и еще кучей девиц, а как только Пэм присылает тебе телеграмму, что завела роман с французским графом, сразу же бежишь к ней. С Ив Бабиц[1] у тебя глубокая связь, хотя, как мне кажется, тебе просто нравится трахаться с ней анально. Пэм тебе не дает и считает, что ты ей все время должен. А у меня попросить ты просто не можешь, хотя я тебе тоже не дала бы. Ко мне приходишь в минуты совсем дикого отчаяния. Слушай, а о ком я еще не знаю? — Откуда в тебе столько желчи? — Джим поднялся с кровати и настиг меня одним прыжком. — Какого хрена, Кэнди? Он схватил меня за волосы, запрокидывая голову назад. Его губы коснулись вены, бьющейся на шее, словно Джим был вампиром. Я осталась спокойной, уж очень хорошо знала его повадки. Джим укусил меня, и только тогда я стала слабо сопротивляться. Он заломил мне руку за спину. Я не боялась его, но не понимала, что у него на уме. — Джим, отпусти меня, — потребовала я. — С чего бы это? — усмехнулся он, и его прекрасные голубые глаза казались почти черными. Джим кинул меня на кровать, я попыталась встать, но он быстро придавил меня своим телом. Его руки шарили по моим ногам, бедрам. Он подтянул меня к себе, а я продолжала смотреть ему в глаза, пряча страх в глубине души. — Кто ты? — спросил он, снова хватая за волосы. — Кэнди Руфин, — выдохнула я. — Доволен? — Ты моя сучка? — Если честно, этот вопрос выбил меня из колеи. Я не знала, откуда в Джиме появилось такое собственническое стремление. — Ты моя сучка? — громко спросил он, сжимая мои запястья, прижимая их к серым простыням. — Джим! — крикнула я. — Джим. — Ну же, ответь мне, ты моя сучка? Я хотела дать ему пощечину, но не могла. — Да. — Было проще согласиться. — Да, я твоя сучка! — Так-то лучше! — Но это не означало конец. Джима раньше как-то не очень тянуло делать это со мной. Целый год он не предпринимал никаких действий, просто то ли ждал момента, то ли со мной было интереснее заниматься обычным сексом, потому что меня оказалось легче всего приучить к разврату. Я знала, что так можно заниматься сексом, но никогда не думала, что могу делать это сама. Многие знают, что Ив Бабиц говорила на эту тему и что шептала Пэм и многие другие. Как врала Памела дес Барр, говоря, что в конце шестидесятых была девственницей, но стоило англичанам появиться на горизонте, сразу же перестала ей быть. Джим любил извращенный секс, из-за чего до сих пор много кривотолков: а не была ли его страсть к анальному сексу любовью к парням. Бред, конечно, но тогда люди думали иначе. — Пусти, мне больно! — крикнула я, начиная задыхаться. — Еще чуть-чуть, моя сладкая. — Я вся окаменела. Удовольствия уже не было, страсть погасла во мне в один миг. Стыд и ужас накрыли меня с головой. Джим никогда не делал этого со мной, он никогда насильно не склонял меня к сексу. Чаще всего… он был нежным и страстным. Да, мы дрались в последнее время, выясняли отношения, но после этого сладость разливалась по телу, а наше спутанное дыхание почти становилось одним. Но сейчас… во мне словно что-то сломалось. Я лежала под Джимом, как сломанная кукла: голова, склоненная набок, руки в неестественной позе, а одна нога болталась, словно на ниточке. Я ничего не чувствовала, даже слез, что катились у меня по щеке, падая в темные волосы, которые в лучах солнца казались рыжими. Мыслями я словно была не здесь, а где-то далеко. Он ушел, ничего не сказав, просто оставив меня вот так лежать на кровати. Я слышала, как одевается, как чертыхается, когда зажигалка сломалась. Я не шевелилась, все так же лежала и смотрела в потолок, не понимая, как такое могло случиться. Лишь утром я заметила пятна крови на простынях. Я не говорила ни с кем на эту тему. Да и надо ли? Было проще забыться в кокаине и таблетках, так легче откинуть все мысли, сделать вид, что ничего не случилось. Лишь однажды я поговорила с Пэм, и она усмехнулась, сказав, что ее никогда подобное не волновало. Только, может быть, права Ив Бабиц, что Пэм ходила постоянно мрачной именно из-за пристрастий Джима. Джим вернулся в конце октября, перед тем как The Doors надо было поехать на шоу Эда Салливана[2]. Не знаю, где он был и что делал. Меня не особо это волновало. Я была зла на него настолько, что купила пистолет, надеясь в следующий раз пристрелить его, если переступит порог моего дома. Он пришел ночью, влез в окно, потому что знал, как я люблю свежий воздух. Я спала чутко, а пистолет хранился между спинкой кровати и матрасом. Когда я услышала шаги в комнате, сон сразу же схлынул. Я потянулась к пистолету, направляя его в темноту. — Кэнди! — Услышав голос Джима, я поняла, что инстинктивно направляю его в сторону мужчины, который так много значил для меня. — Тихо, тихо… — Проваливай отсюда! — крикнула я. — Уходи, или я выстрелю. — Ты не сделаешь этого, — уверенно сказал Джим. — Ну же, Кэнди. Тихо, тихо. Я не видела его, но ощущала, что он совсем рядом. Я чувствовала это физически. Кожей. Всеми органами чувств. Волоски на руках встали дыбом, но не от страха, а от запаха секса, которым была пропитана кожа Джима. Внизу начала скручиваться спираль — знакомое ощущение сладкого предвкушения десерта. — Тихо, тихо. — Он уже был совсем близко. Разжимал мои пальцы, отбирая у меня пистолет. — Тихо, тихо… — Уходи, — прошептала, плача, я. — Уходи. — Тихо, моя Кэнди. — Он сжал мое лицо, как чашу, целуя щеки и губы, пытаясь загасить мое сопротивление. Медленно я начала приходить в себя. Медленно страх растворялся. Я уже пыталась мять жесткую кожу куртки Джима, прижимая его все больше и больше к себе. Я целовала его первой, теряя голову и остатки разума. — Прости, — вдруг выдохнул он. — Прости меня… — Джим, — прошептала я. А потом мы занялись любовью. Неспешно и медленно. Мне было хорошо с ним в ту ночь. Джим словно вымаливал у меня прощение, а я согласна была дать ему, хоть и понимала, что в каком-то смысле потеряла его. Если ему хочется запретных удовольствий, хочется насиловать девиц анально, то пусть ищет это в другом месте, но не со мной. Утром он проснулся первым. Уже начал шарить по моей кухне, в этот раз в холодильнике оставалось что-то с ужина, а еще было пару бутылок темного пива. Правда, не для меня, а для тех парней, что заходили ко мне. Хотя, если быть честной, я стала весьма избирательной. Трахаться со всеми было уже не так интересно, да и надоело доказывать Джиму, что я могу спать с первым встречным. Вокруг меня теперь крутились такие мужчины, что парни из закусочной вроде Рэнди казались полными ничтожествами. С Рэнди мне теперь нравилось просто беседовать, смотря какие-нибудь глупые телепрограммы. Я поднялась с постели, начиная уже жалеть, что пустила Джима в дом и тем более простила его. В гостиной разрывался телефон. Это была Дениз, моя помощница. — Что стряслось? — хрипло спросила я, ища на журнальном столике сигареты и зажигалку. — Черт, у тебя сегодня самолет в Нью-Йорк, ты должна быть на шоу Эда Салливана. — Дениз явно была зла. — Самолет через три часа. — Хорошо, я сейчас поеду в аэропорт, — согласилась я. — Слушай, напомни, почему я должна быть там? — Ты совсем там обдолбалась?! — возмутилась Дениз. — Сегодня выступают твои приятели. — Там будут телевизионщики, — возмутилась я. — Черт, Хольцман, — поняла я. — Совсем забыла, что это он меня пригласил, чтобы я снимала группу. Хорошо, я прилечу. Взгляд упал на конверт, лежащий у телефона. Точно, я совсем забыла, как две недели назад Джек Хольцман попросил меня поехать с группой в Нью-Йорк. Честно, я не хотела, но он уговорил, как и всегда, да и нельзя упускать шанс, учитывая, сколько мне платили. Ладно, если Джек Хольцман хочет, то почему бы и нет. — Мне надо в Нью-Йорк, — сказал Джим, поглощая кусочек холодной пиццы. — Поедешь со мной. — Джек и так меня попросил, — отозвалась я. Вдруг Джим подошел ко мне и резко схватил за плечи, впивая пальцы в кожу. Моя голова запрокинулась, и наши взгляды скрестились. — Ты трахалась с ним? Соблазнила, как и Пэм? — возмутился он, но в его голосе больше слышалось безразличие. — Нет, а что, она соблазнила Джека, и тебя это задело? — насмешливо поинтересовалась я. — Нет, — выдохнул он. — А если бы это сделала я, то тебя бы задело? — Я дотронулась до его щеки. — Не думал об этом, — признался Джим. — Что ж, нужно собираться. — Я аккуратно выскользнула из его объятий. — И да, Джим Дуглас Моррисон, ты можешь трахаться с кем угодно, как тебе взбредет в голову, но точно не со мной. Ясно? — Это ультиматум? — Он оперся о дверной косяк. — Что-то вроде того. Со мной такие вещи не прокатят. Можешь насиловать кого хочешь, можешь требовать от них, что тебе хочется, но не втягивай меня в это, — потребовала я. — Никто не смеет мне указывать, что делать! — Он схватил меня за руку, но потом понял, что теперь я его не боюсь. — Да, никто, — просто согласилась я. — Прости, но нам надо собираться. У тебя шоу в прямом эфире. И еще… — Что еще? — Он посмотрел на меня. — Будь трезвым. — Хотя я нашла кого просить об этом. Джим и трезвость — не очень совместимые вещи. Мы быстро собрались и доехали в аэропорт. Без особых происшествий мы добрались до студии, где суетилось много народу. Я сразу же взялась за камеру и стала всех подряд снимать. Джим пошел к остальным участникам группы. Самая популярная музыкальная программа Америки третий год трещала под натиском рок-н-ролльщиков. Пожилому, консервативному и саркастичному Эду Салливану они страшно не нравились. Потому что были невесть кем, странно выглядели, играли странную музыку, могли прийти в студию выпившими или еще под чем. Это был конфликт поколений, и Эд Салливан и многие другие проиграли. Но деваться Эду было некуда, и ради рейтингов приходилось приглашать рокеров, чтобы они делали шоу, ведь не зря этих патлатых парней так любили девочки. Так было и на этот раз, только еще хуже, потому что о наркотиках в песне дня говорилось прямым текстом, ведь на языке молодежи и наркоманов «подняться выше» как раз и означало обдолбаться. Эд потребовал заменить эту строчку, Робби Кригер согласился, Джим тоже вроде был не против и даже придумал что-то на ходу. Но не тут-то было. В эфире он все спел прямым текстом. Джим и не собирался выполнять свое обещание, ведь это, по его мнению, всего лишь песня, слова которой лучше не менять. Конечно, от этого смысл бы не пострадал, но девицы, которые успели выучить слова нашумевшей песни, явно бы не одобрили это. Эд был зол. Я стояла рядом с ним в рубке, где техники следили за шоу, и видела, как он злится. Эд был готов рвать и метать, а Брюс Ботвик[3], который приехал вместе с группой, только усмехался. Он работал с The Doors в студии и знал, как музыкантам важна сохранность песни, ее первозданность. Но для сингла пришлось урезать все партии Рэя, чтобы можно было продавать сорокопятку. После шоу Эд Салливан не пожал руку Джиму Моррисону, а группе сообщили, что больше они на этом шоу не появятся. Не то чтобы музыкантам этого сильно хотелось. Им было весело и так. — Куда ты? — спросил меня Джон. — Я? — Я остановилась. — Думаю, забреду в какой-нибудь бар и надерусь. — Слушай. — Джон хотел мне еще что-то сказать. — Ладно… Иди. — Джим и без меня справится, правда. Пойдет, наверное, к Нико. Так и оказалось, она даже, чтобы нравиться ему больше, перекрасила светлые волосы в рыжие, явно боясь перестать быть ему нужной. Но страсть, что просто вспыхнула, в любом случае недолговечна. Меня же это не особо волновало, как и треп Джима о том, как они с Нико занимались сексом. В Нью-Йорке я опять завела пару знакомств. В том числе и с Робертом Мэпплторном[4] и Патти Смит[5], но он еще не стал скандальным фотографом. Мы весело проводили время, шатались по барам, а он делился со мной странными мыслями, но меня это дико возбуждало и забавляло. Любовниками мы так и не стали, не получилось: Джим снова спутал все мои планы. Он объявился поздно ночью у меня в номере, когда я курила героин в ванной. И тогда я поняла, что почти ничего не знаю о Джиме и не знаю, что такое настоящий гнев Диониса.