Дверь между нами

Разожги во мне ты пламя, Разожги во мне ты пламя, Сделай эту ночь пожаром.

— О чем ты думаешь? — спросил Джим, смотря мне в глаза. — О том, что делаю очередную глупость. — Я села, откидывая пряди волос с груди на спину. — Почему других ты можешь легко отпустить, а меня — нет? — Я повернулась к нему. — Других ты и после одной ночи больше не зовешь к себе, а ко мне вечно возвращаешься. Я что, такая особенная? — Может быть. — Он закурил. — Может быть, — усмехнулась я, копируя его тон. — Ты меня прогонишь? — спросил он, внимательно смотря на меня. — Ты все равно не уйдешь. — Простая констатация факта. — Уйдешь, как тебе надоест. — Я скучал по тебе. — Его горячая ладонь коснулась моей ягодицы. — Как ты могла уйти от меня? — Мэри тоже ушла от тебя, — напомнила я. — Ничего вечным не бывает. — Кэнди, тебе совсем не идет быть вредной. Ты же такая милая девочка. — Он потушил сигарету и притянул меня к себе. — Я уже давно не милая девочка. Я тебе не твоя Джули Хаддлстон, которой ты помыкаешь как хочешь. — Зачем ты напоминаешь? — Затем, что я не дура наивная и знаю обо всех твоих подстилках. Давай, кто там следующая? Он сжал мою руку. — Не нарывайся. — В его голубых глазах загорелся плохой огонек. Я не знала, что у него на уме, но была уверена: он зол. — И что ты сделаешь? — бросила я вызов. — Ты прекрасно знаешь, — выдохнул он. Он прижал меня к кровати, а я вонзила ногти в его плечи, желая причинить боль. Мне хотелось, чтобы он страдал. Я ожидала, что Джим будет резким и грубым, как всегда, мгновенно возьмет свое, словно солдат, захватывающий в плен противника. Но все было иначе. Он был медленным и аккуратным, словно у нас много времени в запасе. Он распалял меня, а я уже просто не хотела ждать, поторапливая, скользя ногой под его ягодицами, заставляя ускориться. Но Джим словно дразнил меня, предпочитая не вестись на мои провокации. Я ерзала, все сильнее вонзала ногти в его плечи, закусывала губу, запрокидывала голову, ощущая, как все внутри горит и вибрирует. Я чувствовала все: как бьется сердце в его груди, как его член двигается внутри, задевая чувствительные точки, как струйки пота стекают по коже. Я была похожа на сплошной комок нервов, а Джим пользовался моей слабостью, подчиняя себе, чтобы я попросила его быстрее кончить. Но я молчала, а он продолжал распалять меня. — Ты же знаешь, что ты хочешь? — горячо прошептал он. — Ну давай, попроси… — Нет, — выдохнула я. Он все же сам не выдержал. Я лежала под ним, и он вздрагивал в моих объятиях. Мы ничего не говорили. Я просто закрыла глаза, ощущая покой. Мне и правда было очень хорошо. Как же я скучала по нему. — Так-то лучше, — прошептал он, укусив меня за плечо. — Что — лучше? — Я выбралась из-под него. Джим посмотрел на меня. — Когда ты такая. — Он подпер голову рукой. — У тебя есть кокаин? — А ты уже перешел с таблеток на кокаин? — язвительно поинтересовалась я. — Так есть? — Он обвел пальцами полушарие груди. — Есть. — Я спрыгнула с постели и пошла на кухню, где у меня хранились наркотики. Когда вернулась в спальню, Джим уже что-то писал. Лучше было его не беспокоить. Я отправилась проявлять пленки, а он занимался стихами. Мне хотелось спросить, все ли у него в порядке, но я решила пока промолчать. В любом случае лучше не портить то, что было. — Ты пишешь? — Да, но не для группы. После того, что они сделали с моей песней, у меня нет никакого желания делать это еще раз. — Просто песни не совсем стихи. — Сядь рядом. Спустя несколько недель я узнала, что Джим подхватил гонорею, и отвернулась от него. Пэм тоже была зла на него и смоталась в Лондон с очередным любовником. Позже я узнала, что Джим нашел новое развлечение — журналистку Энн Мур. — Я устал от сумасшедших чокнутых девиц, — как-то пожаловался он мне. — Я хочу с кем-то поговорить. — Ты это сейчас обо мне? — Я стряхнула пепел с сигареты. — Иногда ты бываешь такой сукой, — начал он спокойно. — А иногда сама доброта. — Послушай, ты сам меня сделал такой. Тебе нравилось, когда тебе выносят мозги, — я делала это. Сейчас тебе что от меня надо? — Я снова затянулась. — Понимания, — произнес Джим. — Понимания? — Я засмеялась. — Мне казалось, что мы просто трахаемся временами. — Вот поэтому я с Энн Мур. — Джим сложил руки на столе. — Да, только скоро ты снова придешь ко мне. — И это была чистая правда. — Не приду, — ответил он, как ребенок, который привык все делать поперек. — Придешь. — Я прищурилась. — Ты нуждаешься во мне. — И ты во мне, — парировал он. — Да, так и есть. У Джека был просто отличный план: он хотел на волне успеха записать новый альбом. Загвоздка была в том, что у группы не было материала, а еще Джим. Он собирался взять отпуск, да и то, что его заставляли работать, не способствовало его мотивации. Поэтому The Doors страдали и в новой студии. Брюс запирал их, чтобы они работали, а между тем творческие разногласия разгорались все сильнее. Пол и Джек начинали спорить из-за нового материала группы, никто не понимал, насколько хорошо звучат новые песни. В то время все были в музыкальном поиске, что The Beatles, что The Rolling Stones, а в Англии Led Zeppelin, которые иначе тогда звались, записывали альбом, который изменит музыку. Все было возможно, но, кажется, Джим пропустил все. Ему так наскучил процесс, что он стал все меньше времени проводить в студии, все чаще зависал с приятелями в Западном Голливуде, снимал на Сансет-Стрип девчонок, подвозя их потом до дома и трахая их. Конечно, мне рассказали об этом, да и сам Джим под кайфом признавался. — Я взял свой «магнум» и наставил его на Джима и его девок, заставив сыграть в русскую рулетку. Нажал на курок три раза, а потом раздался выстрел. Пуля пробила рикошетом потолок, и только тогда Джим со своими девками ушел. Я терпел его четыре дня, — рассказал мне Эрик Бердмен. — О, у тебя просто железная выдержка. — Я засмеялась. — Я бы выгнала уже на второй день. — Неужели он и с тобой так поступает? — удивился он. — Он же… — Любит анальный секс? — уточнила я. — Ну… я уже не такая восторженная девочка, как раньше. — Ну, в нашей тусовке чего только не творится. — Эрик отпил вина. — А представляешь, дальше будет только больше. — Ты о чем? — О проделках в нашей среде. Я была права, ведь в следующем году в Сиэтле произошла знаменитая история с акулой. Led Zeppelin трахнули фанатку носом акулы, по крайней мере, такие слухи ходили. Наверное, за это я и люблю семидесятые — за их невероятный угар и раздолбайство. Затем ни с того ни с сего Пэм решила найти Джима. Сначала она позвонила мне, чтобы узнать, не со мной ли он, а потом, получив отрицательный ответ, стала искать его сама. У нее были проблемы. Старый любовник ее бросил, а Пэм окончательно истратила свои деньги, отчего ей пришлось трахаться за дозу. Ничего удивительного в этом не было, The Rolling Stones почти все увлекались героином. Пэм нужны были деньги, а Джим был единственным, кто давал их. Он поехал в Лондон, где я была в это время. — Просто дай ей денег, — просил меня Джим. — С чего бы мне содержать твоих баб?! — рычала я в трубку телефона. — Тебе что, так сложно?! Я просто прошу тебя. — Да, мне сложно! — согласилась я и бросила трубку. Он нашел Пэм через графа, но она отказалась с ним разговаривать. Получив от него деньги, Пэм снова оказалась под кайфом и поэтому не захотела его видеть. Тогда он приехал ко мне. — Я же просил ее не колоться, — отчаянно говорил он. — Говорил, но сам ты тоже чего только не употребляешь. — Я поставила перед ним чашку горячего кофе. — Ты тоже употребляла героин, — напомнил он. — Я курила, а это не одно и то же, я легко могу бросить. — Я улыбнулась. — Хочешь, сходим куда-нибудь? — Я думал, что ты меня не выносишь. — Джим с надеждой посмотрел на меня. — Временами я готова убить тебя. Временами — нет. Я запуталась. Все, что связано с тобой, это пропащее дело. В тот вечер я впервые видела Бетти Данлер, но еще не знала, что это она. Она была со своим парнем, похожим на восточного принца. Они смеялись и о чем-то бурно говорили, а потом она вышла на сцену и начала танцевать. Джим все пропустил, потому что снова накачался наркотиками, и я была жутко зла на него. Я бы не вспомнила о ней, если бы не увидела однажды Джима с ней, когда она танцевала в «Scene», а Джим, как слон, кружил рядом, стараясь поспевать за ней. На следующий день я стала свидетельницей скандала Пэм и Джима в «Bag O’Nails» [1]. Они поругались, Пэм плеснула Джиму в лицо алкоголь, он расплакался, а Пэм ушла, бросив фразу: — Пусть плачет. Он любит это делать. Правда, через два дня они помирились, когда она поняла, что лучше ей вернуться с Джимом домой. Лицемерие Пэм начало очень сильно проглядывать, именно тогда наши с ней отношения сильно остыли. Я не хотела с ней общаться: все меньше находила логику в ее словах и действиях и все больше ощущала, что в ней говорят наркотики. — Здесь уже холодно, а я не привык к этому, — сказал Джим. — Ты вернешься на Рождество домой? — Наверное. — Я улыбнулась. — Если, конечно, не нужна буду здесь. У меня есть еще пару заказов. — Поехали. — Он подошел ко мне сзади, обнимая, прижимаясь всем телом. — Ну же… — Нет. — Я попыталась ослабить его хватку. — Я не могу по первому зову бежать к тебе. — Что ж… Значит, ты останешься… — Джим, все давно не так, как было раньше. — Я знаю. Но я хочу, чтобы ты была прежней. — Я не могу. Я взрослею и меняюсь. — Знаю. — Он поцеловал меня в макушку. — Но иногда мне хочется думать, что ты все та же девочка с автобусной остановки. — Ты испортил меня, — напомнила я. — Да, — согласился он, подходя к окну. Лучше бы Джим остался в Лондоне или вернулся на неделю раньше. Остальные участники в это время приняли решение, которое точно испортило многое. Они дали разрешение на использование «Light My Fire» в новой телевизионной рекламе «бьюик». Текст песни немного изменили, но музыка осталась той же. Джим был просто в бешенстве. Не в силах смириться с их ужасным предательством, он долго не мог успокоиться, стараясь понять, что больше оскорбило его: унижение его артистического достоинства или то, что группа согласилась, не спросив его. — Это была моя песня, — начал объяснять Робби. — Да и решение требовали срочно. — Да, но так нечестно, Робби, — парировала я. — Джим, как всегда, свалил и никому ничего не сказал! — Слушай, ты бы мог мне позвонить. Ты же знал, что я в Лондоне. Джим часто ко мне приходит. — Только не говори, что ты снова с ним. — Робби надулся. — Не совсем. Мы просто трахаемся иногда. — Я поправила волосы. — Теперь придется усмирять эго Джима. — Джек сказал, что решит что-нибудь. Джек сообщил, что деньги за использование песни пожертвуют в университет, где учились мы с Джимом. Он вроде бы согласился, но злость не прошла. Рекламу сняли и начали крутить по телевизору. Джим снова слетел с катушек. — Я подам на них в суд! — Послушай меня, — потребовала я. — Ты сам согласился. Только не говори, что ты в тот момент был под кайфом. Юристы, узнав мнение остальных из группы, не стали ничего делать, дав понять, что ничего нельзя вернуть назад. Джим стоял на своем и заявил: — На свою долю я куплю тысячу «бьюиков» и публично разобью их на бульваре Санта-Моника. В конце концов ему уступили, и рекламу стали показывать только на Западном побережье. Неотесанным тупым мужланам, как там, плевать на группу. Так думали воротилы бизнеса и Джиму так же сказали. В любом случае отныне между ним и остальными участниками образовалась пропасть, которую никак уже нельзя было уменьшить. — Джим, ты настоящий идиот! — пилила его я. — Ты что, не понимаешь, что хотел сделать Джек? — Этот ублюдок думал только о деньгах. — Попробуй взглянуть шире. Это же коммерция. Способ больше заработать. Так будут делать потом многие. — Кто-то будет так же против, как и я. — Джим закурил. — Черт, ты узколобый идиот! — отрезала я. Конфликт полыхал все Рождество, когда стоило бы закопать топор войны. Робби потребовал, чтобы теперь в авторстве песен указывалась не вся группа, а тот, кто конкретно написал песни. И это еще больше ухудшало отношения в группе. Джим согласился. — Только не надо больше решать без меня, ясно? — И Джим ушел, оставив всех в недоумении в студии. А дальше — пан или пропал. Джим мог или покорить новые вершины, или оказаться на самом дне истории. Наши отношения тоже испортились, но не из-за проблем Джима с группой, а из-за появления Патриции Кеннели.