Дверь между нами

Для меня это никогда не было действом или так называемым перформансом. Это было делом жизни и смерти, попыткой объединить, вовлечь множество людей в частный мир мысли и сознания.

Мы с Биллом встретились сразу после Нового года. Решили выпить немного и поговорить о том о сем. Его явно тревожило то, что дни The Doors сочтены. Альбом должен был выйти, но Джим больше не хотел ничего делать. Ему не хотелось выступать, хотя многие группы начали собирать огромные стадионы, проводя месяцы в турах. Джим хотел заняться чем-то другим, впрочем, и другие могли начать делать что-то иное. Это было то время, когда многие группы распадались и собирались новые, и были они еще лучше. Чудные были годы. Семидесятые… Как жаль, что Джим так и не застал это прекрасное время, полное секса, наркотиков, музыки и дикого веселья, — думаю, он бы оценил. Ну, кроме одного — гастролей, на которых сумасшедшие фанатки были готовы на все, лишь бы заполучить свой кусок счастья. Но Джим так и не увидел, каким стал мир. Думаю, что девяностые ему бы точно не понравились. Панк подарил много нового для рока, а гранж его просто испортил. Я не очень люблю настоящее и все больше ностальгирую по прошлому — кажется, это из первых признаков старости. И вот мы, целое поколение тех, кто ковал индустрию такой, какой она выглядит сейчас, оказались не очень-то нужны молодому поколению. Они говорят, что мы старые, не понимаем их, но мы не старые — мы просто стали мудрее и все так же живем по заветам своего времени, пусть и многие уже давно бросили пить и принимать, но музыка же ведет нас дальше. — Я понимаю, что ни Джек, ни кто-то другой не сможет удержать их. — Билл вздохнул. — Послушай, Джиму надо дать время. Всего лишь передышку. Пусть он займется тем, чем действительно хочет, а потом, я думаю, он соскучится и вернется. — Я стряхнула пепел с сигареты. Нам принесли виски со льдом. — Я не особо уверен в этом, — протянул Билл. — Тогда… Все должно остаться как есть. Билл, ну, ты и сам видишь, что творится на свете. Группы возникают как грибы, становятся почти сразу же культовыми, а потом распадаются. На обломках создаются новые, и все повторяется. — Я отпила виски. — Эх, твоими губами мед пить, но мы с тобой оба знаем, что Джим совсем не из этой оперы. Это Рэй, Джон или Робби проживут вполне счастливо без группы и найдут себе новое занятие, но точно не Джим. — Время покажет, — пожала плечами я. Тогда я сохраняла оптимизм, еще не зная, что многое происходит в последний раз и никогда не повторится. Никто не думает вообще о таких вещах, хоть и все мы тленны и бренны и, конечно, не вечны, но все живут так, словно все будет повторяться из раза в раз. Однако за последние годы стало ясно, что это совсем не так. После смерти Джима еще многие мои друзья оставят мир, и всем будет казаться, что очередная потеря заставит всех очнуться, но нет. Правда, мир очнулся, когда Курт Кобейн пустил себе пулю в голову, но вместе с ним ушло все то, за что так отчаянно боролось наше поколение. Я не видела Джима уже давно, с декабря, но до меня долетали некоторые слухи. Это был февраль, Джим еще был в Америке, не отправившись в свой последний вояж, из которого он уже не вернется. Но мы стали часто созваниваться. Обычно мы делали это, когда я работала в лофте, а не в нашей квартире с Марио. Джим рассказывал мне о многом, я делилась своими соображениями. Мы смогли стать друзьями, и это после всех любовных качелей, которые мы пережили. Джим по привычке смотрел новости по телевизору: он часто так делал, когда зависал у меня, и говорил, что после этих приторных ужасов его тянет писать новые поэмы. Это действительно было так, но Джима обычно утомляли долгие новости, а еще порой он был просто не в состоянии включить телевизор и погрузиться в эту паутину лжи, которой нас опутала власть. Мы и правда считали, что нам врут, замалчивают реальные цифры погибших и раненых, не рассказывают про волнения в стране. Но у Джима все равно была привычка смотреть новости. В январе 1971 года мы услышали выступление похожего на фашиста Спиро Агню, вице-президента Соединенных Штатов, набросившегося на рок-музыкантов за распространение наркокультуры среди молодых американцев. Он будет продолжать подобные проповеди, пока спустя два года не лишится поддержки и должности из-за обвинений в коррупции и взятках. Можно подумать, это мы были причиной всех бед. Мы были свободны и делали то, что хотели и как хотели, старались держаться подальше от моральных цепей. Власть уже ничего не могла сделать с культурой, которая захватила почти весь мир. Говорить было бесполезно, даже федералы оставили рокеров в покое, решив, что в стране есть проблемы посерьезнее — например, мафия, которая, подобно раковой болезни, все больше и больше разрасталась, проникая во все сферы жизни. И это было куда опаснее и страшнее, чем какие-то патлатые музыканты, пьющие, ширяющиеся и поющие похабные песенки. Но у федералов уйдет почти двадцать лет, чтобы победить мафию, а рок-культура со своими принципами, философией и стилем жизни канет в небытие. Молодые люди сейчас удивляются историям про пьяные выходки, не могут принять, что тот же Дэвид Боуи очень долго нюхал кокаин, а половина песен с двойным дном. Джим был впечатлен судебным процессом над Мэнсоном — все закончилось пожизненным сроком для совершенно обезумевшего Чарльза и трех чокнутых девушек, убивших Шэрон Тейт и ее друзей. История хиппи подошла к своему финалу, и теперь всем было ясно, что наши идеалы опорочены, впрочем, в воздухе уже давно витали другие идеи. В это время до музыкального бизнеса начало доходить, что The Beatles распались после почти десяти лет существования, когда все пытались сделать альбом круче, чем последний у них, чтобы обогнать ливерпульскую четверку в чартах, но на радио уже давно звучали другие группы и стадионы собирали те, кто когда-то заслушивался теми, кто перевернул музыку. Все менялось. Начались совсем иные времена, и, конечно, многим в них не было места, если они не хотели меняться. Джим был человеком шестидесятых, и его смерть лишь поставила точку в долгом споре, можно ли верить всегда в одно и то же. The Doors, просуществовав как группа шесть лет, закончили запись «L.A. Woman» в своей мастерской, не зная, что в итоге получится. В их студии окна были забиты досками, а стены закрыты стегаными одеялами, чтобы звук на пленке получился необыкновенным; со стороны это кажется чудачеством, но тогда чего только не придумывали, чтобы добиться нужного эффекта. Как-то раз Джим опоздал на сессию и в знак раскаяния дал остальным и Брюсу Ботнику по доллару в качестве компенсации, сказав, что это им на пиво. Он был милым и очень внимательным, пусть и продолжал все так же пить и принимать наркотики. Участники группы, особенно Джим, были непоколебимы, когда решили устроить себе передышку и не давать больше никаких концертов. Английский тур отменили, и это единственное, о чем Джим сожалел, ведь он не мог увидеть Бетти. Они встречались в феврале, когда Бетти была на гастролях, и, конечно, снова развлекались вместе, а все гадали, трахнул ли Джим ее или нет. Вернувшись в Лондон, Бетти застала Фредди в постели с другой и, громко хлопнув дверью, ушла. Отмена туров давала повод думать об уходе Джима из группы, впрочем, ничего удивительного — тогда шесть лет для музыкального коллектива были просто вечностью. Панки уже в конце семидесятых воспринимали многие команды из шестидесятых как динозавров, которым давно пора на пенсию, что привело к знаменитому конфликту — монархии и анархии. Но в начале десятилетия группы, прошедшие все жернова шоу-бизнеса, который был еще первобытным и темным, казались крепкими и сплоченными. Пока уход Джима не обсуждали открыто, но волновались, что он покинет группу, когда альбом будет закончен. Контракт с «Electra» подходил к концу. Пэм, как думали Рэй, Джон и Робби, уже выиграла затяжную битву за то, чтобы Джим оставил их, ведь при таком раскладе весь доход бы шел только в карман Джима. И ведь правда, после того, как Джим ушел, он никогда не говорил, что у него есть намерение вернуться. Он хотел остановиться на поэзии и окончить многие свои поэмы. После первой записи его стихов он понял, что ему нужно собраться с мыслями, чтобы пойти в новом русле. По этой причине он и поехал в Париж. Ему было важно, чтобы мир начал относиться к нему в первую очередь как к поэту, а потом уже как к рок-звезде, но пройдут годы, а ничего не изменится: в любой статье о Джиме сначала он будет вокалистом известной группы, а потом только поэтом. Он подписал с «Electra» контракт на выпуск поэтического альбома — без участия The Doors, но в итоге стихи с голосом Джима, записанные на пленку, будут сопровождаться музыкой группы. Наверное, одна из самых спорных записей, но тут уж как относиться к подобным пластинкам — любить их или ненавидеть. Примерно тогда Джим убивал время с друзьями в кафе на Ла-Сьенега «Garden District». Джим давал интервью Дэну Нэпу из «Лос-Анджелес Таймс», отметившего, что в его бороде появились седые волосы, хотя ему еще не было тридцати лет. Переедание и алкоголь сделали его толстым, но это только придавало ему шарма, как мне казалось. Только безумный порой взгляд намекал на демонов, которые управляли им, толкая на безрассудные поступки. Джим не мог сказать, что оставил группу, он мне-то в этом признался гораздо позже, словно я могла разболтать всем и это навредило бы продажам альбома. Но он очень много говорил об этом не напрямую. Я знала, что означают его слова о старости и о том, что пора бы ему уступить дорогу молодым музыкантам. — Кэнди, а это правда, что Джим оставил группу? — часто спрашивали у меня многие, кто знал о нашей дружбе. — С чего вы это взяли? Просто у парней творческий отпуск. Брать творческий отпуск в то время, когда Led Zeppelin выпускали одну крутую пластинку за другой, было просто самоубийством, но жить вечно как Джим было уже просто невозможно. Пора уже было тормозить, иначе локомотив разбился бы, так и не доехав до нужной точки. — Я стану поэтом, — радостно сообщал он мне. — Ты уже поэт, — утешала я его, помня, как в прошлом году он читал стихи на пленку. — Нет, еще не поэт, — смеялся грустно Джим. Я понимала его и хотела, чтобы он был уверен, что у него все получится и ему не надо надевать новую маску, ведь он уже стал поэтом. Его песни никогда не были пустыми, как у многих групп, что писали глупенькие строчки про любовь. Конечно, ничего плохого в этом нет, но Джим… Мне кажется, ему так и не хватило уверенности, чтобы понять: его слово способно на все. В интервью «Эл-Эй Фри Пресс» Джим сказал, что горд за себя и за группу, потому что они не продались и остались собой. Была ли в этом истина? Да, была, и очень много. Многие группы и музыканты тогда прогибались под требования студийных боссов, но Джим не собирался этого делать, ведя группу в своем духе. Это студия прыгала перед ним, Джек крутился вокруг него, не зная, как его утихомирить. Джим всегда считал, что его группа сохранила бунтарский дух до самого конца, и если даже он уходил, то все равно все хотели, чтобы он остался, несмотря на то, что его характер многих уже достал. — Для меня это никогда не было действом или так называемым перформансом. Это было делом жизни и смерти, попыткой объединить, вовлечь множество людей в частный мир мысли и сознания. Многие звали его шаманом, и теперь, спустя годы, я понимаю это. Он был шаманом, магом, богом, огнем, кометой. Он был всем — и остается. — Ты приедешь ко мне? — спросил меня как-то Джим. — Я бы хотела, но у меня очень много работы. Энди организовывает для меня выставку. Она будет осенью. Приедешь ко мне? — Я не была уверена, что он захочет оставить Париж, чтобы вернуться в Штаты, да и ничего хорошего из-за концерта в Майами его не ждало. — Да, приеду, — согласился он. — На следующей неделе я буду в Нью-Йорке. — Я буду ждать тебя. Только бросай пить, — попросила я. — Я не пью. — У меня хватает везде ушей. — Но я не стала открывать свои источники. — Давай лучше я приеду к тебе через пару недель, — предложила я. — Хорошо, — легко согласился он, понимая, что со мной придется быть пай-мальчиком, как и с Бетти Данлер, которая была в Лос-Анджелесе. Пэм, брошенная своим графом, была обижена и зла, а Джим пил и бездельничал, приходя в «Шато-Мармонт», где тогда жила Бетти, и проводил с ней вечера и ночи. Он разбил еще одну машину после очередной шальной ночи, и говорят, что он был не один, а со своей англичанкой, но никто не пострадал. Кто-то сочинял сказки, будто за рулем была Бетти, которую подвыпивший Джим учил водить. С одной стороны, если учесть, что Бетти сама не садилась за руль еще тринадцать лет, то очень даже вероятно — она испугалась. По случаю «удачной аварии», где никто не получил травм, Джим устроил Бетти вечеринку с травкой и выпивкой, пригласив несколько своих привычных собутыльников, которые пытались соблазнить девицу. В то время Джим пытался записать рекламу для радио против приема амфетамина, но не смог даже заставить себя сказать: «Спиды убивают». Впрочем, ничего удивительного. По мне, слава Богу, что этого так и не случилось, иначе бы это попахивало лицемерием, ведь Джим продолжал употреблять таблетки. Все, что смог выдавить из себя Джим, это: — Избегайте спидов. Принимайте транквилизаторы. Вроде было весело, но на самом деле не очень. В феврале Джим дал свое последнее интервью. Он говорил о многом. О музыке, об англичанах, о конце рок-возрождения в Америке, о будущем и о себе. Джим часто предсказывал многое, но не знал, что за сумбурное десятилетие началось. Рок-музыка больше не принадлежала Америке или Англии, появлялись коллективы и в других странах. В Америке началось то, что потом продолжилось в Англии, — панк-движение. Джим многого не увидел, и кажется, что он был не прав. 9 февраля рано утром первый толчок сильнейшего землетрясения потряс Лос-Анджелес, из-за чего я не смогла приехать в город, хоть и обещала Джиму. Земля начала дрожать с нарастающим буйством. Стены в квартире ходили ходуном. Джим и Памела выбежали из дома, откуда было видно, как содрогаются холмы над Голливудом. Следующие несколько дней по ТВ постоянно показывали картинки хаоса и разрушений. В какой-то момент Пэм посмотрела на Джима и сказала: — Нужно убираться отсюда — сейчас же. Она уехала в Париж в День всех влюбленных, когда мне пришлось снова задержаться в Нью-Йорке. Джим отвез ее в аэропорт, посадил на самолет, пообещав, что присоединится к ней в течение нескольких недель. На следующий день она вселилась в отель «Георг V», снова спутавшись с графом, и попутно начала искать жилье для Джима. После того как Пэм улетела, Джим продолжил загулы, как и до этого проводя много ночей в ее пустой квартире. Зима в Лос-Анджелесе выдалась холодной, а люди были поражены землетрясением. Ища женской компании, Джим пролистывал свои записные книжки, названивая старым подругам, дававших ему свои телефонные номера в былые дни, когда Джим прослыл героем-любовником. Кто-то приходил к нему, а кто-то нет, но, кажется, они делали это из жалости и милосердия. — Как же я долго ждал тебя. — Он заключил меня в объятия. — Я не буду спать с тобой, — сразу же заявила я. — Кстати, а где твоя подружка из Англии? — Она уехала в Бостон. — Джим вздохнул. — Какая жалость, — едко сказала я. Он знал, что мне не нравится эта ситуация, и ничего не мог поделать с этим. Джим довел меня до машины, и я решила сесть за руль. Мы не говорили по дороге к дому Пэм. Конечно, мне стоило бы снять номер, но Джим сказал, что лучше, если я буду рядом. Я видела, в каком он отчаянии, но не могла спросить почему. Мы прошли в дом, а потом я отдалась ему. Не знаю, почему я сделала это, но почему-то хотелось сделать ему приятное. После того как мы исступленно занялись любовью, я лежала рядом, курила и думала о том, что мы с Джимом давно не похожи на тех, кем мы когда-то были. И от этого мне стало грустно. — Что с тобой? — Этого больше не случится, — вдруг сказала я, дотягиваясь до сигарет. — Ты про секс? — Нет, не про него. — Я положила голову ему на грудь, продолжая зажимать в руках пачку сигарет. — Тогда — про что? — Про все, что нас окружает. У всего есть свой финал. Я боялась, что Джим уедет в Париж и никогда больше не вернется, что Пэм опоит его и заберет у нас. Я боялась многого, но не думала о другом — о смерти.