Дверь между нами

Да, все так… Правильно, крошка, я… Я Стрелец — Самый философский из всех знаков. Но в любом случае я в это не верю, Сам-то я считаю, что это полный бред. Но вот что я тебе скажу, дружище, вот что я тебе скажу: Не знаю, что должно произойти, приятель, но я хочу Поймать кайф до того, как весь этот гадюшник полыхнет. Порядок! Ранним утром в середине марта Джим прибыл в аэропорт «Орли», чтобы воссоединиться с Пэм. Он взял такси до отеля «Георг V» и с нетерпением поднялся на этаж, где она жила. Никто не ответил на стук. Когда портье впустил Джима, комната оказалась пустой и холодной, как если бы никто не жил там какое-то время, хотя, по сути, так и было — Пэм постоянно таскалась по разным компаниям. Накануне Джим попрощался со всеми, и многим показалось, будто он изменился, скинув с себя часть груза. Он поставил точку в одной части своей жизни и начал с чистого листа. Все из группы думали, что Джим оставил их на год, но многие другие думали, что уже осенью он вернется в Америку. Позже многие утверждали, будто ощущали: Джим оставит город надолго, но никто не думал, что навсегда. Его группи и давние поклонницы просили его вернуться, друзья снова ждали в барах и готовы были подкинуть идеи для кино или поэм. Однако все сложилось иначе. Джим вселился в особняк с симпатичным фасадом девятнадцатого века по улице Ботрейи. Просторная, немного затененная квартира была заставлена мебелью в античном стиле. Утром солнце светило в большое окно, к которому он пододвигал письменный стол и делал заметки. В течение дня он перемещал стол в другие части комнаты, чтобы сидеть в лучах солнца. В то время Джиму позвонила Бетти Данлер. Она застукала своего парня с любовницей в постели и не смогла остаться в Лондоне. Слухи тогда ходили разные, но сейчас все вполне ясно: Бетти просто хотела сбежать, ведь ее предали. Она решилась оставить Ковент-Гарден, хотя еще год-другой, и она стала бы самой большой звездой балета, переплюнула бы даже советских великих прим. Но Бетти решила иначе. Ей проще было ждать документов на перевод в Париже рядом с Джимом и предаваться с ним грешным увлечениям. Если верить Роберту, именно он научил ее нюхать кокаин, а Джим подсадил ее на марихуану и таблетки. Я приехала примерно в то же время. У меня были дела в Париже, и, конечно, я собиралась провести время с Джимом. Для меня было неожиданностью узнать о Бетти Данлер. — Она тут! Тут! — визжала Пэм. Обычно ее не беспокоило подобное. Но сейчас она просто испугалась. Пэм смотрела на меня, как мать, потерявшая ребенка, но она не знала, что это за чувство. Я взяла ее за руку, пытаясь успокоить. — Кто тут? — Эта английская девка! Под «английской девкой» всегда подразумевалась Бетти. Пэм больше ничего не говорила, но все было понятно и без слов. Впрочем, этого следовало ожидать. Англия была рядом, и Бетти ничего не стоило оставить Лондон ради Парижа. — Что ты тут делаешь? — спросила я Бетти, когда увидела ее в холле. Она откуда-то только что вернулась и явно не ожидала моего вопроса, прозвучавшего в полумраке. Бетти робко обернулась, не видя меня, но зная, что я здесь. — Я? — Бетти, кажется, не знала, что ответить, или просто играла. — Да, ты. — Я вышла из полумрака на свет и увидела на ее детском личике замешательство. В свои почти двадцать лет Бетти совсем не выглядела умудренной жизнью женщиной. Наверное, это из-за ее небрежно уложенных волос или почти не накрашенных глаз и щек. В ее взгляде еще не было осознания своей сексуальности, что я увижу спустя четыре года, когда она перешагнет порог моей студии. — Я скоро уеду в Нью-Йорк, если все получится. — А если не получится? — Я начала нервничать, поскольку меня накрутила Пэм, которая почему-то испугалась появления англичанки в наших краях. — Тогда я поеду еще куда-то. — Или останешься с Джимом. Я видела, как она сглотнула комок: ей явно не нравился подобный расклад. Джим пил и употреблял, а в планы бывшей звезды Ковент-Гардена точно не входило приобретать зависимости. Джим легко мог ее сгубить, и Бетти это понимала. — Нет, — отрезала она. — А что ты так переживаешь? — Просто все понять не могу, что тебе надо от Джима. — Я сложила руки на груди. — Ничего. Мы просто друзья. — Она взяла с пуфа маленькую сумочку. — Ты всем это говоришь? — Я не трахаюсь со всеми подряд, — заняла оборонительную позицию Бетти. — Разумеется. — В моем голосе была слышна насмешка. Я с трудом верила, что она такая примерная и хорошая девочка. И зря. — Тогда что ты делаешь? — Пытаюсь понять, есть ли жизнь после предательства. — Я дам тебе, наверное, ненужный совет, но все же послушай. От любви не умирают, и измена — это ничто по сравнению с угасанием чувств. И запомни раз и навсегда: не ищи былое в новых отношениях, не цепляйся за прошлое, иначе проспишь того, кто действительно тебе будет нужен. — Я прошла мимо нее, собираясь пуститься во все тяжкие в эту весеннюю парижскую ночь. Джим вместе с Бетти начал исследовать Париж. Он посетил свою подругу Аньес Варда. В основном он сидел с Аньес и ее друзьями в саду. Аньес все косо смотрела на подружку Джима и потом рассказывала мне, что краткий разговор с самой молодой и талантливой балериной оставил двоякое впечатление. С одной стороны, Аньес видела в Бетти спасительного ангела, ведь она хорошо влияла на Джима, а с другой — настоящего демона: — Ты бы видела его, он так смотрел на нее, словно занимался любовью. — На нее все так смотрят, не знаю, что они в ней находят, — ответила я, ощущая, как шарик ревности начинает во мне расти. Но я душила в себе приступы, потому что сама ушла от него. Джим сказал мужу Аньес, что взял во Францию два своих фильма и хочет показать их. Пэм говорила Джиму, что ей не нравится Варда. Джим отвечал, что если когда-нибудь что-то пойдет не так, то Аньес станет единственным человеком в Париже, которому Памела сможет доверять. Но кажется, она так и не прислушалась к этому совету. Джим исследовал районы города, бывшие политическим центром во время Великой французской революции, обычно на всякие вылазки он брал с собой Бетти. В эпоху Ренессанса это была самая изысканная часть Парижа, но сейчас превратилась в старомодную, с богемными фасадами, среди которых проглядывали изумительные дома, следы прошлого великолепия. Джима привлекали забитые кафе в районах Бастилии, его часто видели с Бетти, он пил по утрам вино, а она кофе, они о чем-то всегда оживленно говорили. Как-то я участвовала в их весьма занимательной беседе. — Любовь — это совсем не то, что ты себе придумала. Ну, скажи, Кэнди, это глупо — убиваться из-за измены. — Ты так говоришь, потому что сам изменяешь, — справедливо отметила я. — Ты делал это постоянно. — А я не такая, — в сотый раз повторила Бетти. Спустя годы она и правда будет думать иначе. Придумает фразу, которая станет коронной: «У каждого рокера в каждом городе по гарему», и будет жить по принципу «любовь — это любовь, секс — это секс», мечась между Фредди и Робертом. Но тогда забавно было наблюдать за ее попытками доказать нам, что все же есть причина для страданий. Мы с Джимом были сделаны из иного теста, и нас заботило совсем иное. В Париже музыка звучала повсюду: бренчание молодых американцев в Сен-Мишель, игра на струнных инструментах, английские и ирландские бродячие артисты, цыгане с аккордеонами в метро. Джим обычно отдавал музыкантам все деньги, словно хотел сделать их жизнь проще. Он останавливался практически возле каждого из них, давая им по несколько франков. Деньги для него всегда мало значили, потому что он никогда не стремился к роскоши, иначе давно бы обзавелся особняком на Голливудских холмах и купил бы себе десять дорогих машин. Никто из уличных музыкантов его не узнавал. Подобная свобода была необычной для Джима, впрочем, тогда так жил почти весь мир. До того как фанатик пустил смертельные пули в Джона Леннона, никто не думал, что надо строить преграды от внешнего мира. Тогда Джим выглядел как обычный американский аспирант из Сорбонны. Никакого намека, что он на самом деле рок-звезда. Когда погода была хорошая, а Джим не хотел гулять, он зависал в «Vosges» в двух кварталах от его дома. Брал с собой Бетти, и они проводили много часов вместе. Площадь семнадцатого века, окруженная домами из красного кирпича, была обычно заполнена детьми и их нянечками, и Джим любил сидеть там часами и писать или просто смотреть, как дети играют в песочницах. Однажды я видела, как Бетти с упоением смотрела на детей, а потом переводила взгляд на Джима, после чего обнимала его за талию, опуская голову к нему на плечо. — Хочешь детей? — спросил он как-то у нее. Я хотела было возмутиться, потому что Джим сам делал все, лишь бы его пассии не принесли ему никого в подоле. Многие его девушки сделали аборт, а то и не один. — Если честно, нет, — призналась она. — Почему? — У балерины или карьера, или семья. Третьего не дано. У кого грудь от кормления становится больше, у кого бедра, у кого дрябнет живот, а кто-то вообще теряет ощущение легкости. — А тому парню не хотелось заделать тебе ребенка? — Мы почти не говорили об этом. Только мечтали о том, что он станет рок-звездой, а я — самой лучшей мире балериной. А ты, Кэнди? — А что — я? — Я не сразу поняла, что она решила подключить меня к беседе. — Ты не хотела бы выйти замуж, завести детей и зажить счастливо? — спросила она. — Нет, не хотела бы. Могла бы, но поезд ушел. — Джим бросил на меня краткий взгляд. Мы никогда не говорили об этом, но сейчас пришло время, кажется. Позже, когда Бетти Данлер плелась позади нас, мы все же смогли начать разговор о том, что так старательно пытались забыть многие месяцы. Я делала вид, что этого никогда не было, а Джим так привык к подобному… Мы шли по одному из самых исторических мест во Франции — здесь случались средневековые рыцарские поединки, стояли королевские особняки и проводились военные парады эпохи Ренессанса. Мы были окружены такой красотой, а говорили о таких странных вещах. Мы слышали стук каблучков Бетти. Я держала Джима под руку, неосознанно показывая этой девчушке: это мой мужчина. Но это давно было не так. — Я думаю, что хочу бросить якорь, — сказал Джим. — С Пэм? — Думаю, что нет. Должно пройти время, когда я пойму окончательно, — осторожно сказал он. — Тогда с ней? — С Бетти? Она еще ребенок. — Это звучало странно из уст Джима. — Когда тебя волновало подобное? Тебе всегда было все равно. — Она еще ребенок. Ей двадцать лет почти, но рассуждает она как ребенок. Но ничего, жизнь ее потом научит. Но я понимаю, я для нее всего лишь друг. — О, тогда… Я, что ли? — Может быть. — Джим улыбнулся. — Я тебя бросила, — напомнила я. — И уже давно. — Все можно еще вернуть назад. — Нет, нельзя. Джим стал меньше пить, когда только прибыл во Францию, но месяц спустя вернулся к прежнему, к тому же курение начало давать о себе знать. Когда Джим начал кашлять кровью, Пэм отвела его к врачу, побоявшись, что это туберкулез. Обследование не выявило ничего очевидного, и Джиму просто посоветовали немного отдохнуть где-нибудь в теплых краях, если возможно. Джим и Памела думали о Французской Ривьере, где были The Rolling Stones, находившиеся в налоговом изгнании, как это часто бывало с английскими музыкантами, не желавшими платить большие налоги. Кроме того, Джим хотел посмотреть Испанию и лучше изучить Марокко, которое очаровывало не только его одного. Так что в апреле они покинули Париж в арендованной машине и направились на юг навстречу буйной весне. За два дня до этого Бетти Данлер отправилась в Нью-Йорк. Я слышала, как Джим умолял ее остаться, но она была непреклонна: — Я не могу жить без балета. Я умру без него, понимаешь? Я ничего другого не умею, кроме как танцевать. — Я слышал, как ты мило поешь. Давай я напишу тебе стихи, найдем музыкантов… Тебе есть чем заняться. — Нет, — отрезала она. Я стояла за дверью, видя в щелку, как Джим сидит на ее кровати, а Бетти дотрагивается до его щеки. — Я не могу так. Возможно, скоро я приеду на гастроли или ты все же вернешься домой. И тогда мы увидимся. Они так и не увиделись. В день, когда пришла новость о смерти Джима, Бетти устроила громкие поминки. Потом принцесса балета пропала со всех радаров. Я пыталась ее найти, но никто не знал, где она и чем занята. Ее имя появилось на афишах в январе 1975 года, когда она приехала штурмовать Америку со своим первым шоу. Я тоже не поехала с Джимом на юг и отправилась домой. Мы увиделись в июне за две недели до смерти Джима. Это была наша последняя встреча.