Дверь между нами

Все раньше проще было для смущенного сознанья. Ночной причал мне преподнес новинку: С двумя девицами столкнулся я. Звалась Свободою блондинка, Другая — темненькая — Инициативой, Мы заболтались, и узнал я об истории правдивой.

Мы с Джимом созванивались, пусть и не очень часто. Когда он оставил Америку, я стала скучать по нему. Мне безумно не хватало его. Наверное, я только тогда поняла, как много Джим для меня значил, но не смела просить его вернуться домой. Наверное, надо было. Хотя… он вряд ли бы меня послушался. Пока я была в Нью-Йорке и продолжала заниматься выставкой, Джим отправился на юг Франции, после чего уехал в Испанию, а потом уже и в Марокко, где предавался грешным развлечениям. Мы редко общались. Джим все просил меня найти Бетти, но у меня не было особого желания. Через друзей Энди мне удалось узнать, где она живет и чем занимается. Как-то я видела Бетти в окружении нескольких девчонок, они пили кофе и оживленно о чем-то говорили. Кто бы мог подумать, что уже в октябре никто и не вспомнит об англичанке, которая покорила своим мастерством самого Баланчина. Спустя три года я узнала, что она родила ребенка — так и не сказала от кого, — бросила из-за этого балет, а потом через постель сделала фееричную карьеру, покорив рок-сцену. — Как у нее дела? — спрашивал Джим. — У нее все хорошо, — врала я. Мне не хотелось говорить с Бетти. Я решила: наши пути отныне разошлись, и каждая будет заниматься своим делом. Конечно, Джиму женские разборки были непонятны. — Передай ей привет от меня, — попросил он. — Хорошо. — Я легко согласилась ради успокоения Джима, но не собиралась этого делать. Их с Пэм путешествие продолжалось три недели. Они побывали в знаменитой Касабланке, а затем вернулись снова в Париж. В своих апартаментах они обнаружили ненадолго поселившихся там нескольких друзей, поэтому зарегистрировались в «L’Hotel». У Пэм появилась новая проблема: граф де Бретей находился в Лондоне, а ей был нужен героин, ведь она уже не могла жить без него. Джим не хотел, чтобы Пэм покупала наркотики на улице, считал, что это не женское дело. Жизнь странная вещь, не так ли? Еще несколько лет тому назад Джим был против того, чтобы его девушки кололись. Мы часто ругались, если он заставал меня за героином. Но я всего лишь курила его, и то в моей жизни это было временное явление. Джим всегда твердил мне, что можно глотать, нюхать или курить, но только не колоться, и я следовала этим заповедям. И тут он потворствовал увлечению Пэм, причем уже не один год. Трудно представить, почему он позволил ей делать это. Но все же Джим смирился с тем, что делит свою ненаглядную Пэм с героином. Иногда мне кажется, что именно героин стал основной проблемой в начале наших отношений. Я хотела развлекаться, а Джим постоянно тормозил меня, в итоге мы поменялись ролями. Странно, но если бы я не сбавила обороты, то Джим бы бросил меня, но он так и не смог оставить Пэм. — У нас все сложно, — жаловался он мне, и я молчала. Мне нечего было сказать. Не я одна сейчас признаюсь в том, что Пэм постоянно была проблемой для Джима, но при этом он был с ней всегда. — Но я не могу без нее. — Ты уж определись, — обижалась я. Столько лет я мирилась с тем, что делила Джима с ней, и вот сейчас мне стало жаль Пэм. Особенно после звонков Джима, когда он, как будто так и надо, рассказывал мне о том, кто искал Пэм героин. Схема была очень сложной, но Джим не стеснялся говорить со мной об этом. — Я бы определился, но одна отправилась в Нью-Йорк танцевать, и неизвестно, когда повзрослеет, а вторая давно меня бросила. — А как же Пат? — А что Пат? Как и все. — Как и Джули? — Да, как и Джули, мисс Пи и другие. Это означало, что они все в прошлом. Все эти женщины ничего не значили для Джима. Мне хотелось верить, что я что-то значу для него, но я понимала, в каком состоянии Джим — он был на грани того, чтобы отречься от прошлого и начать новую жизнь. И Бетти… Иногда я думаю, что он любил ее, но я знаю, что чувствовала она. Богатые местные джанки Парижа, как называли тех, кто сидел на героине, обычно собирались поздно вечером в «Рок-н-ролльном Цирке» — то еще злачное место начала семидесятых. «Цирк» представлял собой большую дискотеку на улице Сена. Клуб был знаменит тем, что там выступали Led Zeppelin, но с тех пор у него сформировалась дурная репутация из-за торговли наркотиками и проституции, хотя ни тем, ни другим нельзя было удивить жителей Лос-Анджелеса и Нью-Йорка: у нас это было не в одном клубе, а во всем городе. В клубе часто собирались сливки общества и французские звезды кино, а новый китайский героин, звавшийся тогда «белым китайцем», продавался в открытую в темных углах, и в основном все приходили сюда именно за ним. Это место стало роковым для многих, и для Джима в том числе. Мне он врал, что не принимает героин. Говорил, что достает его для Пэм. И я верила ему, ведь ничего другого мне не оставалось, хотя прекрасно знала, что Джим давно ушел от легких наркотиков. Я не представляла, как он живет в Париже на самом деле, и, когда мы встретились в последний раз, я не могла остановить Джима. Доставал Джим героин для Пэм или нет, не имеет значения, но он точно не отставал от нее в саморазрушении. Он много пил, чтобы приблизиться к ее героиновому состоянию, иначе они просто не могли находиться рядом. Как-то раз на рассвете он открыл высокое окно их комнаты, желая впустить немного воздуха. Когда Пэм посмотрела на него, Джим то ли прыгнул, то ли вывалился из окна, потеряв равновесие. Раздался громкий удар, она подбежала к окну и увидела Джима, распростертого на крыше припаркованной машины. Когда Пэм в панике выскочила на улицу, он уже смеялся и пытался слезть с машины. Она просила его вернуться в кровать и вызвать доктора, но Джим сказал, что поговорит с ней позднее, и ушел выпить. Странно, что она рассказала мне об этом. Наверное, решила, что просто не справляется с ним и я смогу что-то решить. Но я была в Нью-Йорке и не могла повлиять на него. Я позвонила Рэю. — Почему ты мне это рассказываешь? — спросил он. — Наверное, потому что Джим поехал не поэтом становиться, а вонючим джанки. — Я всегда говорил, что она, — Рэй просто не мог назвать имя Пэм, потому что на дух ее не переносил, — доведет его до края. Но кто же заставит Джима выбирать правильных женщин? Та девочка из Англии могла бы ему помочь выбраться из всего этого. — Она не любит его и не хочет быть с ним. — Ну а ты? — А я устала от всего, — честно призналась я. — Любовь не спасает, ты и сам это знаешь. — Поговори с ним, когда поедешь к нему, — попросил Рэй. — Ладно, — согласилась я, надеясь, что все получится. Пэм и Джим вернулись в дом на улице Ботрейи. Большую часть времени Пэм находилась под кайфом. Джим выглядел расстроенным и раздраженным, потому что она не жила с ним, а проводила время со своими друзьями, такими же джанки, как и она, и гордилась своей независимостью от него. Хотя независимость — это очень громко сказано, учитывая, что она продолжала транжирить его деньги, которые он заработал своим творчеством, потом и кровью. Джим был в унынии, а потом он прочитал о смерти музы Уорхола — Эди Седжвик, скончавшейся в Калифорнии от передозировки барбитуратами. Ей было двадцать семь лет. Я была на ее похоронах и делала съемку, а потом рассказала об этом Джиму. Он был потрясен и снова заговорил о смерти, но я, как всегда, просила его перестать. Джиму прислали пластинку «L.A. Woman», и он слушал ее снова и снова. Джон говорил, что Джим звонил ему из Парижа пару недель спустя и спрашивал, как дела у альбома, и тот зачитывал рецензии из музыкальных изданий и рассказывал, о чем шептались вокруг. Рэй же отбивался от предложений о туре. Все только и твердили, что группа должна выступать, но было понятно, что это невозможно. Все уважали решение Джима, что ему надо разобраться со всем и отдохнуть, только я понимала, что это далеко не так. — Рэй, какой, на хрен, отдых? Он там подыхает без работы, но никогда в этом не признается, — зло говорила я, начиная бить тревогу. — Послушай, Кэнди, он поехал промыть себе мозги и собраться с мыслями, — ухватился за первую попавшуюся причину Рэй. — Отдохнуть?! С этой наркоманкой? Он там пьет и пьет. Пока была Бетти, он ходил вокруг нее павлином и начал исправляться, но вечно же так не могло продолжаться, учитывая, что Пэм уже была готова его убить за измены. — Может быть, ему съездить на Восток? — В голосе Рэя слышалась усталость. — Многим это очень даже помогает. — Ну, уговори его. — Во мне уже кипела злость. — А что ты хочешь от меня? — Что я хочу от тебя?! Хочу, чтобы все уже поняли, что ничем хорошим это не кончится. — Билл вон рассказывает, что Джим всегда в отличной форме и выглядит бодро. — Джим не собирается возвращаться, — выдала его я. — Ничего — вернется. — Рэй был уверен, что это еще не финал. — Все равно соскучится. — А если нет? — Все найдут чем заняться. — Рэй старался придать своему голосу равнодушия, но у него мало это получалось. — Тем более он сам говорит, что уже соскучился по всем. — Да, но больше общается со своим бухгалтером, — напомнила я. — Ну, если столько времени тратить на Пэм, не мудрено. — Рэй явно собирался прекращать разговор. — Не переживай, он вернется. — Что ж, кажется, мы говорим о разном. — И я повесила трубку. Мы все надеялись, что к осени Джим устанет от Парижа и вернется домой. Всем этого хотелось, но летом Джим не собирался этого делать. В начале июня Джим и Пэм полетели в Лондон на несколько дней. Как-то раз они были там счастливы — в 1968 году — и сейчас, вероятно, пытались возродить то время. Но говорили, что Джим почти сразу сник, когда понял, что в Лондоне нет Бетти Данлер. Пэм тут же исчезла ненадолго, отправившись в район Челси, где жил Жан де Бретей, который отпускал героин английским джанки. Джим остался один. Былое счастье не было возрождено. Но Джиму начало нравиться, когда Пэм под кайфом. С ней было проще общаться в таком состоянии, и Джим дал понять, что его больше не заботит ее пристрастие. Я приехала к Джиму, когда он вернулся в Париж. На него снова напал кашель, а еще у него появилась Робин Вертл в качестве секретаря. Девушка из Канады знала язык и пыталась наладить дела Джима. Робин расположила его поэтические работы в новых папках, купив для этого дорогой кожаный кейс. Она наняла португалку убирать в квартире, делала заказы для ужинов и совершала валютные переводы. Они с Джимом купили печатную машинку «Оливетти», и он начал диктовать ей деловые письма. Он получал предложения сняться в различных фильмах, а еще ответил паре фанатов. — Как ты? — спросила я, проходя в импровизированный кабинет Джима. — Немного лечусь, немного работаю, но ты лучше спроси у Робин. Я подошла к нему. Он стоял у окна, смотря на город. Я обняла его за талию. — Как Пэм? — Все на «белом китайце». — Джим понимал, что так продолжаться не может, но уже успел оценить состояние своей подруги. — А ты? — спросила я, положив голову на его широкую спину. — А что я? — Он сделал вид, что не понимает моего вопроса. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу знать. — Я не употребляю, — отрезал он, но я ощущала в его словах фальшь. — Признайся мне, — попросила я. Джим отстранился от меня, ни в чем он не собирался признаваться. Я хоть и была в чем-то для него доверенным лицом, но все равно он мог многое от меня скрывать. Он посмотрел мне в глаза, и я видела, как он борется с собой. — Джим? — Все хорошо. — Он поцеловал мою руку. — Нет, не все хорошо, — раскусила я его. — Слушай, бросай Пэм, ее уже не спасти, и возвращайся домой. — Почему ее не спасти? Я люблю ее, — пылко возразил он. — Джим, — я дотронулась до его щеки, — Пэм вряд ли слезет с героина и будет и дальше тебя тащить за собой. Я знаю, как ты любил ее и еще многих других. Я вообще не уверена, что ты действительно хоть к кому-то по-настоящему привязан. Но хотя бы ради того хорошего, что было между нами, возвращайся домой. — Они будут снова требовать выступать. — Джим, никто не будет требовать у тебя то, что ты не хочешь делать. Группы распадаются и снова собираются. Ничего не стоит на месте. Все меняется. — Ты не понимаешь… — Нет, это ты не понимаешь. — Я сжала его лицо, заглядывая в его глаза. — Ты можешь приехать ко мне и жить у меня. Заниматься в Нью-Йорке всем тем, чем занимаются другие. Почему бы и нет? Этот город полон поэтов, музыкантов и просто тех, кто не хочет встраиваться в привычные рамки. Если хочешь, можешь поселиться в «Челси». Все в твоих руках, но так точно не может дальше продолжаться. — Кэнди, моя сладкая Кэнди. Тогда ты бросишь своего итальянца, — начал торговаться со мной Джим. — Джим… Мы расстались с тобой. Я предлагала жить в моей студии, но не со мной. Кажется, ты смирился с этим… — Я облизнула пересохшие губы. — Там же Бетти… — Да, она там. Говорят, сам Баланчин на нее запал. Видела ее в спектакле, и она была просто восхитительна. Пока еще не прима, но точно далеко пойдет. Самое важное, что я буду в городе. — Что ж… — Он замолчал, не зная, что мне сказать еще. — Давай ты уладишь здесь свои дела и прилетишь ко мне, — предложила я. — А как же Пэм? — Иногда даже любовь не способна спасти человека от бездны. — Ты всегда говоришь, что любовь не спасает и никого не меняет. — Да, это так. Ты приедешь? — Да, я приеду. — Я улыбнулась ему. Наверное, это был мой самый гуманный поступок. Меня запросто можно обвинить в том, что я не помогла Джиму, когда он тонул, отталкивала его, когда ему нужна была помощь. Я была охвачена эгоистичным порывом, желанием стать самостоятельной, и не понимала, что, возможно, совершаю ошибку. Тогда я хотела спасти его. Я очень хотела этого, но не смогла, как мы все знаем. Потому что любовь никого не способна изменить и спасти.