Глупая мысль.

— Так тот шёлк для новой женской одежды? — Спросил Каили у Шарна, подливая себе ещё кофе. А булочки с творогом и сахарной пудрой и правда были волшебными, Рики кудесница. Надо будет её поблагодарить. — а? — У парня в пудре был нос, шеки, и брюки, он положил на тарелку очередную булочку и озадаченно посмотрел на свои белые руки. — Да, сегодня привезли, там сейчас девчонки в швейной (да, бордель платит швеям за дизайн и пошив персональных одежд) придумывают, что с ним делать. Подешевле здесь останется, а дорогой на девушек вашего крыла уйдёт. К концу месяца вам принесу. — А ты чего себе новый костюм не запросишь? Раз уж тебе эту работу выделили. — Да я знаю, что скоро уж буду по коридорам бегать не с улыбкой, а с песней «тыры-пыры, в попе дыры». Все штаны уж протерлись. — Хочешь, я договорюсь о сюртуке? Не думать, какого хрена такие дурацкие разговоры! Сюртук абы кто здесь не носит. Человек в сюртуке — уважаемый человек. — Да я думаю, мне как у вас ещё рановато, разве что простенький какой, вроде пиджака, только полы подлиньше. — Ахаха, весь в меня. — Я по чести должен свое место знать, — улыбнулся Шарн. — Все правильно. Мне идти пора, на базар со мной на следующей неделе едешь. Киуру передай. - Хорошо, мистер Овернайр. Где-то через неделю или больше Каили шёл из комнаты Акварели - она впервые (с последнего разговора через дверь) позвала его. Сказала, что пришла в себя, что её раны зажили и ничего не болит и что она может работать. Он настоял на том, чтобы она отдохнула хотя бы до конца недели. Акварель и правда выглядела неплохо после болезни, только ему казалось, что она нервничает. Знать бы из-за чего. На этой же неделе человек, что ездил за товарами для заведения, исчез вместе с полученными деньгами. Было два варианта развития событий. Либо он, обкраденный, лежал в какой-нибудь канаве, либо он будет в ней лежать, если встретится с охранниками борделя. После того, как вернёт исчезнувшую сумму. На базар теперь придётся ездить самому Каили до тех пор, пока хозяин не учредит нового закупщика. А это будет не скоро, так как доверенное лицо быстро найти тяжело. Видимо, месяц октябрь все-таки сменил имя на попиздетябрь, потому что какой-то из посетителей западного крыла избил девушку 2ой ступени. До полусмерти избил. Еле откачали. И её, и посетителя. Последний пострадал от рук Гирта, третьего управляющего, не совсем сдержанного в вопросе самозащиты. — Я, блять, поседею так скоро с вами всеми! — Каили зарылся руками в и так растрепанные волосы (его выдернули из постели). Девушку он велел отнести во врачебную, чтобы постоянно была под присмотром. Мужчину, стонавшего от боли и время от времени выплевывающего кровь себе же на разорванную рубашку, в одну из комнат первого этажа (ими пользуются «быстрые» посетители), два дня лечить и не выпускать, на третий Каили придёт разбираться в обстоятельствах и обсуждать цену и наказание. Гирту выговор и три нотационных лекции о здравомыслии от Каили. И вообще, дьявольские отродья, кто ставит дежурным по этажам Гирта?! Был бы здесь Дэмт, этот строгий, сильный и собранный молодой мужчина, и геморроя у Каили было бы ровно на три четверти меньше. Господи, кто бы мог подумать, что избив человека, который это заслужил, можно получить в награду столько проблем? Киуру написать записку, чтобы Гирта месяц сладким не кормили и впредь давали ему только ту работу, ради которой его сюда взяли, — следить за персоналом и порядком зала. Когда гирт в зале все почему-то сразу начинают вести себя приличнее, пусть и не на много, но это так или иначе от многих проблем спасает, Каили давно это за ним заметил. И в конце записки приписать «Прошу прощения, Киур, но мне придётся убедительно попросить вас серьёзно обдумывать Расстановку своего персонала во время работы заведения, иначе этим начну заниматься я». Вежливого в злости Каили все почему-то боялись до усрачки. Гирта, который мог убить и почти не заметить, если считал это заслуженным, так не боялись, как Каили в те моменты, когда он переходил в стадию белого каления. Находящимся в радиусе 10 метров от него могло казаться, что он сейчас вот ещё раз так резко повернет голову — и разрубит взглядом ту часть тела, которую первой увидит, или вот ещё раз взмахнет руками до своей головы и из рукавов его рубашки или из пальцев полетят метательные ножи. — Вроде всё. — Каили заставлял себя успокоиться, всё-таки он должен держать себя в руках. Он сжал пальцами переносицу и зажмурился, сильно хмурясь, — вроде всё главное. Остальное завтра. Все спать, живо. Охрану тому мужчине выставьте. Проходя по продуваемому всеми ветрами переходу между корпусами и смотря то себе под ноги, то на редкие огни в окнах спален верхнего этажа, он чувствовал, как его немного отпускает. Злость ушла. Но в горле будто нарастал зудящий ком. — Акварель, — он слабо постучал в дверь. Она немного приоткрылась, в полоске света показалась часть лица, спутанные волосы и лучистый голубой глаз, одним махом оглядевший его с ног до головы. — Что-то стряслось? — Девушка тут же распахнула дверь, увидев состояние Каили. На нем не было лица. Волосы — как иголки у ежа, только закрученные, белая рубашка помята и не до конца застегнута, более того — её рукава закатаны, а сюртук и жилет отсутствуют. На ботинках — тёмные пятна. — что такое, Каили? — в её голосе мелькнула паника, а в глазах — ужас. Кажись я правда хреново выгляжу, подумалось ему. — Все уже в порядке, — тихо начал он, проходя в комнату и слыша щелчок закрывающейся на замок двери. — Девушку из того корпуса очень сильно избили, напавшего на неё — тоже, напавшего на напавшего на девушку лишили части зарплаты, сладкого и наказали тремя длинными разговорами со мной, начальника напавшего на напавшего на девушку тыкнули носом в плохое исполнение своих обязанностей, а всем остальным я дал втык уже просто для профилактики, потому что достали. — Каили тяжело вздохнул, акварель сидела напротив него на своём маленьком диванчике и внимательно смотрела на него. — Иногда я чувствую себя хреновым начальством. — Тем не менее, то, что ты сделал, правильно, Каили, — тихо произнесла девушка. — Твои решения относительно виновных в случившемся заслужены. — Только меня наказывать некому. — Для этого ты всегда сам находишь себя. — Он усмехнулся. Она была права. — Ты же тоже сделал выводы из этой ситуации? И эти указания для дальнейшей работы, что нужно делать, чтобы такого больше не случилось, уже для тебя. Каили взглядом спросил, можно ли присесть рядом с ней. Она немного улыбнулась. Он присел слева от неё на светлый, как сладкая вата, розовый мягкий диванчик. Осторожно положил голову ей на плечо. Становилось легче. — Я разбудил тебя? — тихо спросил мужчина. — Нет, я просто лежала. Она коснулась указательным пальчиком кисти его руки. Он осторожно приподнял её и переплёл их пальцы. Не выдержал и приподнял голову, зарываясь лицом в её волосы и глубоко вдыхая. Её сердце билось как лихорадочное. Если она сейчас повернет голову, то произойдёт то, что не должно. И они оба это понимали и оба одинаково хотели этого и боялись. Он нежно поцеловал её в плечо и отстранился прежде, чем она успела принять решение. Следующим утром он навестил пострадавшую девушку, она спала. Доктор сказал, при должном наблюдении она поправится скоро. Дурак норовил попасть по лицу и животу, но девушка, видимо, свернулась в клубок и прижалась то ли к кровати, то ли к стулу и закрыла руками голову — на них были синяки и ушибы, как и на голенях, чудом ни одна кость не была сломана, но повреждённых было три, плюс гематома на ребрах, рассеченная губа и бровь, а на спине — поперечная полоса синяка. Дурак, по словам доктора, пострадал сильнее. По пути к кладовщику Каили заглянул в столовую своих девушек, спросил у женщины, что стояла на раздаче порций, все ли были на завтраке. Обычно девушки пропускали то ужин, то обед по разным причинам, но Каили всегда следил, чтобы на завтрак ходили все, так как это то, с чего организм начинает свой день. Не пришли Дита и Аква. Первая завтрак проспала. Когда Каили постучался в ее комнату, то разбудил её. Две девушки из их общей спальни говорили, что не стали будить её потому, что та легла спать под утро, а сама спящая красавица виновато потупилась, сидя в постели. Каили примирительно вздохнул. — На обед пойдёшь обязательно, слышала? Она кивнула. — хорошо, отдыхай. — Он вышел из их комнаты и пошёл к лестнице, чтобы подняться на этаж выше, вздыхая от воспоминаний о попиздетябре. — Я уж думал, опять что-то случилось. — Почему ты не была на завтраке? — Каили прошёл в комнату акварели. Пока она закрывала дверь, он подошёл к небольшому окну, не до конца закрытому голубоватым тюлем, и развернулся к нему спиной. Странно, комнаты девушек этого крыла борделя всегда напоминали ему белую фарфоровую вазочку с кремовыми конфетами, подвязанную шелковой лиловой лентой. — Мне нездоровится. Каили ждал продолжения. — Я не знаю, — она сокрушенно всплеснула руками, — у меня слабость, хочется спать и нет аппетита. Сутра заглядывала Сания, и ей почудилось, что у меня жар. Криса думает, что я просто нервничаю или у меня крыша едет, а Ерения шутит, что я влюбилась, а мне уже просто кажется, что меня все достало и мой организм устроил забастовку. Она была похожа на ребёнка, которому надоело, что его любимая игрушка ломается и не поддаётся ему. Но на милого, а не капризного и кричащего ребёнка. — Ещё ты вот приведешь доктора, — она надула немного похудевшие, но краснеющие от чувства несправедливости жизни, щечки, — и он скажет, что у меня простуда и пропишет пилюли. Каили сдержал улыбку. — У тебя ещё есть время отлежаться и поправиться. Я пошлю человека принести тебе завтрак, и только попробуй его не съесть, — его тон был тёплым и примирительным. Он двинулся в сторону двери, — и доктора я все же пришлю. И вышел. Ох, блять, если она действительно заболела. Ему было почти все равно, что это не понравится хозяину, ведь она и так уже больше недели не приносит прибыли. Однако хозяин знал, что у Каили сейчас и так проблемы лопатой разгребать можно, так что не трогал его сейчас. И потому тот мог отстоять отдых Акварели только посмотрев в сторону Зигхара. Она действительно заболела. Врач подозревает занесение вируса через повреждённую плоть во время лечения или последнего соития. Но он сказал, что это было бы странно, так как на поправку она пошла сразу же. Может, не хотела, чтобы Каили упекли в темницу или казнили из-за убийства (кого-нибудь. Если не насильника, то того, кто под руку подвернётся), или, может, сама не хотела быть больной. Кто знает, что именно помогает нам выздороветь? Она пошла на поправку почти через неделю. Бреда и круглосуточного сна от обилия лекарств уже не было, но лихорадка начала спадать лишь через две без чего-то недели. Бежали первые дни ноября. Каили частенько заходил к Акварели. Ему было тяжело справляться со всем одному, он никому не говорил об этом, но даже сквозь болезнь девушка чувствовала, что он устал. Она не раз предлагала ему попросить отпуск. Но он не мог оставить заведение роз без присмотра, «тогда он рухнет,» — он сказал, — «и превратится в убогий неорганизованный бордель». — Как ты? — тихо спросил Каили, входя вечером в комнату акварель без стука. Девушка лежала в постели под пухлым одеялом и розовым бархатным пледом с золотистым рисунком. Он сел на резной стул рядом её постелью. — Жар вроде пока спал, — она протерла лоб важным платком. — голова немного болит. А ты? Устал. — Она очень серьёзно посмотрела на него. — Овернайр, ты ведь так себя изведешь. — Девочка... - Не-ет, — она подняла брови, — всё, хватит с тебя, твои люди работают здесь не первый день, и они знают свои обязанности, они справятся пару дней и без тебя. Почему же ты никак не можешь отпустить свою ответственность хоть ненадолго? Он тяжело вздохнул. Положил голову на край её постели. Он молчал. Ей очень хотелось ругаться. Потому что он дурак. Дурак, который не щадит себя. Ни один бордель не стоит здоровья. Люди в нем — да. Но они могут позаботиться о себе те пару дней, что могли бы стать днями «я наконец-то выспался, наелся и медленно (медленно!) прогулялся по саду» для Каили. Почему он не может отпустить это? Этот ком, который будто давит ему изнутри на ребра и поднимает гортань и заставляет её втыкаться в его мозг. Акварель уже изучила это его состояние вдоль и поперёк. Немудрено! Он постоянно в нем находится и с каждым днем все больше погружается. А если дело не только в борделе? Может, у него проблемы с семьёй? Боже. Акварель ведь даже не знает, есть ли у него семья. Стыдоба. Друг, называется. Ну, это выражение такое. Она не замечала, что все это время левой рукой легонько перебирала кудряшки на его затылке. А ему было уже все равно, как кто на это отреагирует, потому что если бы он умел мурчать или хрунеть, то мурчал бы и хрунел и лапками перебирал. По его спине и задней стороне бёдер бегали мурашки. Чувствуя, что не выдержит, если это продолжится, он приподнял голову, взял эту её руку, положил на кровать и сверху — свой лоб. Она вздрогнула, потому что поняла что делала, и, захлопнув глаза, прижала свободную руку к лицу. Стыдоба! А потом почувствовала, едва-едва, чужие губы на своей ладони. Мягко, нежно и в то же время так. Вожделеюще? Он поцеловал каждый тонкий белый пальчик. Она не могла смотреть на это. В её животе закручивался тугой жаркий узел и отдавал болью в ноги. Она думала, что задохнется, если он не прекратит. Потому что они сами, с тихой, неозвученной договорённостью провели между ними границу. И поэтому она не могла прямо сейчас попросить у него поцелуй, прося о продолжении. Она судорожно сжала руку. Он опомнился. Положил голову обратно на постель. — Прости. «Это ты прости», сказала бы она, если бы могла вымолвить хоть слово. Взамен этому она провела рукой по его волосам, цепляя кудряшки. К середине (или третьей неделе ноября) все более-менее утряслось. Проблемы, конечно, остались, но теперь их было не так много, чтобы Каили боялся сойти с ума. Поставщика не нашли. Деньги тоже. «Ну и хрен с ним» — подумал Каили. Мужчину, избившего ту девушку, выходили ровно до той степени, чтобы он мог стоять на ногах, занесли в чёрный список и заставили выплатить ущерб, нанесённый заведению. Каили думал, что тот человек мог написать жалобу на заведение наместнику, за избиение. Но кто начал драку? И кто начал её, ударив девушку? И кто не читал правила заведения перед тем, как придумывать себе развлечение? На этом и порешили. Хватит с него и того, что он пять дней занимал комнату. Хотя и за это его заплатить заставили. Пострадавшая девушка уже жила в своих комнатах, ждала, пока с тела сойдут синяки. Чувствовала себя вполне неплохо. Как, впрочем, и Акварель, что работала уже три дня. Каили уже отвык видеть её в зале и потому ему было непросто справиться с удивившей его ревностью, с которой он встретил девушку, сидящую на диванчике бок о бок с каким-то усатым высоким мужчиной. Она смотрела на него, как на знакомого. Видимо, он не первый раз сидит возле её бока. Это больше всего убивало Каили. Он уже любил её. Глупым было бы бегать от этого признания с самим собой. Он уже готов был взять её себе в жены и, как волкодав, разрывать на куски каждого, кто на неё позарится. Но она сидела на бордовом низком диванчике в полумраке с таким же бордовом вином в бокале, чужой рукой на открытом бордовой с разрезами юбкой бедре (бошку тебе оторвать, Каили, за такую юбку!), липким взглядом на её теле и брошью в волосах, с красными камнями и... и... И не принадлежала ему. Черт бы побрал весь этот свет!