"Которая была вокруг моего сознания раньше."
Так шли дни и недели. Я помогала Нине, а Нина помогала мне, сама того даже не понимая. Время шло то медленно, словно давая нам шанс побыть друг с другом подольше, то летело с неимоверной скоростью, напоминая уже о том, что конец нашей идилии совсем близок и нужно остаток каникул провести с пользой и продуктивностью. К слову, прогресс в состоянии девочки был более, чем заметен. Нина спокойно могла засыпать одна и лишь иногда, когда за день у неё было накоплено множество впечатлений, могла ночью проснуться из-за кошмара. Но, психолог говорил, что это нормально и, даже хорошо, для ребёнка и я не била тревогу, предпочитая не спорить и не оставлять племянницу в такие моменты одну. Так же, Нина, вдохновившись уроками с Линой, изъявила желание более глубоко начать изучать английский. Обучающие мультфильмы и детские программы ей очень нравились и полученные знания очень легко усваивались в её голове, натолкнув меня на мысль о том, чтобы она начала заниматься иностранным с преподавателем. И, сказав только что об этом Ларисе, я получила сначала недоумение, обоснованно тем, что её дочери всего пять лет и что перегружать мозг в её возрасте очень вредно, а потом, уже понимание, когда она вспомнила о том, что дети растут сейчас намного быстрее и что это, в конце концов, пойдёт ей у будущем на пользу. Обсудив дальнейшее обучение Нины и её походы к психологу, Лариса перешла к главной теме своего звонка: — Ксюш, скоро кончается мой курс лечения, — говорит, став сразу более серьёзной и убрав из голоса смех, после недавних шуток. С меня тоже спадает улыбка и я, берясь за пачку сигарет, лежавшей на столе, выхожу на балкон, закрывая при этом двери, чтобы, когда Нина вернётся от бабушки, не учуяла дыма."Я за это время очень сильно привыкла к Нине, чтобы спокойно реагировать на то, что мне скоро придётся вернуть её, пусть даже к её собственной матери.
— Когда? — спрашиваю, подкуривая и делая глубокую затяжку."Лишь бы, больше, чем через месяц. Лишь бы, больше, чем через месяц. Лишь бы, больше, чем через месяц." — буквально молюсь.
Но никакие молитвы меня не спасают. — Через пять дней."Чёрт."
— Ты уверена в том, что ты избавилась от зависимости и теперь полностью здорова? Женский алкоголизм, хоть и не на поздней степени, если и лечится, то очень долго. — Я тут почти полтора месяца тут. Куда ещё дольше? — Другие годами лечатся, — делаю замечание. — Я вылечилась, Ксюш. Если ты не веришь, можешь поговорить с моим врачом, он тебе всё расскажет и подтвердит мои слова. — Я поговорю, — киваю, будто она это увидит, — но всё же, я думаю, что лишние пару недель не помешают, чтобы ты могла закрепить свой результат. — В чём дело? — голос сестры приобретает нотки тревожности, — что-то с Ниной? Она болеет? Ты поэтому хочешь, чтобы я задержалась? — Что? — удивляюсь, — нет, она здорова. Она правильно кушает, хорошо спит, много времени проводит на свежем воздухе. С ней всё в порядке. — Тогда что не так? Неужели, — она делает паузу, — неужели ты всё-таки решила забрать её у меня? Если это так, то у тебя ничего не выйдет. Я не пью и не собираюсь больше пить. Я уволилась с работы и вскоре найду другую, чтобы уделять Нине больше своего внимания. У тебя не получится, — повышает голос, — я найду адвокатов, мы уедем из города, если это потребуется. Мы переедем обратно в Магадан и сменим дом. Ты не заберёшь её у неё. Ты не имеешь права на это. Понимая, что я перегнула палку своими словами о том, что ей рано видеться с дочкой, я прерываю её монолог: — Стой, — говорю, потирая пальцами глаза, — притормози. Не нужно никуда уезжать. Я не хочу отнимать у тебя Нину. Успокойся, Ларис, всё в норме. — Тогда что не так? Почему ты так не хочешь, чтобы я увидела её? — Извини меня за мой напор, — делаю ещё одну затяжку, — я просто... просто я привязалась к ней очень. Я привыкла читать сказки и ложиться потом спать с мыслью о том, что же приготовить на завтрак, чтобы было полезно и вкусно. Привыкла планировать свой день и спешить закончить все дела на работе, чтобы забрать Нину поскорее домой от нашей мамы и спросить, как прошёл её день, а потом вместе посмотреть с ней мультики. Я привыкла к ней, понимаешь. Её смешная картавость, смешные имена её игрушек, её пение, когда она что-то рисует, её любовь к желтому цвету, когда она всегда выбирает одежду именно этого цвета, — на глазах накатываются слёзы, а в горле встаёт ком, — я как представлю, что всё это уйдёт из моей жизни, так меня в дрожь бросает, Ларис. Она мои татуировки фломастерами раскрашивает и блёстками мажет. И кольца из пластилина делает. А ещё мне пришлось подстричься из-за того, что она уронила мне на голову какую-то странную массу, которая называется слайм. Ещё она любит в постели есть и я каждую ночь либо вытряхиваю с балкона крошки, либо меняю все простыни, потому что они измазаны джемом, — замечая, что я активно жестикулирую руками, останавливаюсь и подкуриваю еще одну сигарету, — и мне это нравится, Ларис. Все эти хлопоты, вечные заморочки и хотения новой игрушки. Я теперь картофельное пюре называю только как "каша из картошки". Я когда это в ресторане официанту сказала, на меня как на идиотку посмотрели, что в первый раз в свет из колхоза вышла. За весь мой монолог сестра ни разу меня не прервала. Меня это очень удивило и, даже, заставило проверить, не разъединился ли звонок. И как только я хотела спросить, тут ли она, как она сама задала мне вопрос: — Ты сегодня пила? — Что? — искренне не понимаю, — в смысле? — Алкоголь, я имею в виду. — Нет, — пожимаю плечами, — нет, не пила. К чему бы это спрашиваешь? Лариса вздыхает. — К тому, что мне странно слышать от тебя то, что ты к кому-то привязалась, Ксюш. — Да, привязалась, — непроизвольно говорю это с вызовом, — я живой человек, если ты не забыла. — Нет-нет, — быстро произносит, — я не хотела тебя обидеть, извини. Я, наоборот, рада за тебя. Это очень хорошо, что ты кого-то любишь."Почему она так говорит со мной? Где её прежнее пренебрежение, отвращение и злость на меня? Неужели она переосмыслила не только тему алкоголя?"
— Да, я больше не тот человек, которого ты знала. — Но и тем ты человеком была не специально. У тебя была детская травма из-за мамы. Тут же сжимаю челюсть от этих слов. — Спасибо, что напомнила, сестрёнка, что мама любила больше тебя, чем меня. Слышу на том конце провода вздох. — Я опять тебя задела. Извини, Ксюш. Просто тут психолог хороший, она мне помогла понять и принять некоторые вещи и я ещё толком не понимаю, как пользоваться тем, что узнала. — А что ты узнала? Что поняла? — То, что ты уехала от нас с мамой не из-за того, что больше её не любишь, а из-за того, чтобы начать свою жизнь и найти чувство любви и заботы. То, что ты любишь маму, но, относилась к ней плохо из-за того, что у тебя была обида на неё. Да и то, что ты не плохая, Ксюш. Ты просто... просто... — Обиженная? — спрашиваю это и ухмылка сама собой появляется на моих губах, — ты это хотела сказать? Лариса молчит. — Я не... — Не это значит, — перебиваю её неуверенную интонацию, — а зря. Потому что я такой и была. Я была обижена на маму за то, что она тебя любит просто так. За то, что ты у неё есть. А я, как бы не старалась, какие бы места не получала, сколько бы медалей не вешалка на шею и сколько бы грамотно сиавмоа в рамочки, максимум, что получала от мамы, так это сухое "молодец" и натянутую улыбку. Только отец дарил мне понимание того, что такое родительская любовь и всегда находил передо мной оправдание за отношение мамы ко мне. А после того, как он, — и резко замолкаю, до сих пор не в силах сказать слово "умер" вслух, — в после того, как его не стало, я вообще перестала что-либо чувствовать. Я закрылась в себе, надев такую броню, которую, чтобы снять, мне потребовалось два года. Ибо всегда было всё лишь для тебя. Все лавры и подношения. Вся любовь, — понимая, что мой голос давно стал жёстким и хлёстким, как пощечина, я стараюсь успокоиться, — и тогда да, я решила уехать. Уехать и найти счастье в другом месте, раз его нет в том, которое я называла своим домом."Что-то я аж разнервничалась от такой темы для разговора, — делаю несколько глубоких вдохов и выдохов — странно, что Лариса ничего не отрицает. Неужели она и правда что-то поняла за это время?"
— Мама тебя любит. Она одинаково нас любит, — тихо произносит, боясь сказать что-то лишнее. — Уже да, — соглашаюсь уже спокойным голосом, — кстати, я удивилась, когда спустя год она за мной переехала в Москву. Я не думала, что стану ей как-то важна. Но, она, хоть и поздно, но поняла, что я тоже её дочь и тоже хочу видеть рядом с собой маму, а не холодную и строгую ко мне женщину. И я рада этому. Но обида до сих пор во мне всплывает, Ларис. Я не могу ничего с собой поделать. Я поэтому и стала бить тревогу, когда узнала, что ты поступаешь с Ниной так же, как поступала со мной мама. Только разница в том, что мама меня не била. Последнее сказанное мною предложение, видимо, бьёт по ней, ибо я слышу ответ лишь после долгой паузы. — Ты правильно сделала, когда заставила меня пройти терапию. Я понимала, что я срываюсь на ней, но, толком не осознавала того, что она может это запомнить. Да и вообще, что нельзя так себя вести с ребёнком, я не осознавала. Благодаря тебе, я теперь становлюсь другим человеком. — Ларис, — останавливаю её, думая о том, что если не скажу сейчас, то не скажу никогда, — у тебя хорошая дочь. Цени её и не вреди ей, пожалуйста, — замолкаю, сглатывая ком в горле, — и не запрещай мне видеться с ней. Прошу, Ларис. Ты даже не представляешь, как я к ней привязалась. Сестра по-доброму смеётся. — Боже, ну о чем речь? — восклицает, — да хоть жить к нам переезжай, Ксюш! Я буду не против! Её предложение резко вводит меня ступор, заставляя зажать в зубах сигарету и начать считать собственные пальцы, чтобы понять, что к чему."Это сон? Нет, это не может быть сном. Никак не может. Тогда я бы не смогла их посчитать. Или всё же сон, просто такой реалистичный? Что, если это осознанный сон и я вижу то, что хочу видеть?... " — подумав об этом, тут же начинаю щипать себя за кожу и кусать губы.
И почувствовав боль, чуть успокаиваюсь и наконец отвечаю: — Будет достаточно того, что я буду иногда оставаться у вас на ночь. — Хорошо, — слышу её улыбку, — тогда как тебе будет удобнее? Если ты привезёшь Нину до меня или мне самой заехать за ней? — Я, — резко замолкаю, всё же, не желая возвращать девочку. — Всё нормально? — тут же спрашивает сестра, — связь, кажется оборвалась. Повтори ещё раз. Закрываю глаза, вдыхая. — Я сама привезу, говорю. — Тогда смотри, в одиннадцать я уже выхожу из клиники, а в час я буду вас ждать. Как думаешь, будет уместным, если я приглашу Костю? — Куда пригласишь? В собственный дом? — усмехаюсь. — Ты не знала? Он переехал, как только я отравилась на лечение. — Ты это серьёзно? Он, — не нахожу слов, — он ушёл, как ты только уехала? — Да, — спокойно говорит, — именно так. — Тряпка, — с отвращением чуть ли не выплёвываю, — уходить не попрощавшись и разрывать отношения по телефону может только настоящий слабак. — Я не на него злюсь, всё в порядке."Господь велел всех прощать и подставлять другую щёку, да? Она не в секте была, случаем?"
Но эту мысль я решаю оставить при себе и уточнить детали возвращения Нины.***
Настал день икс. Половина первого дня. Мы едем с Ниной в такси на заднем сидении. На Нине её любимое платье, которое я подарила ей перед поездкой на Бали, в руках большой заяц, которого мы купили в первый день прилёта в Москву, а в багажнике два больших чемодана и три небольших пакета, в которых были аккуратно сложены все новые вещи, игрушки и книжки, которые я ей купила за период всего пребывания у себя. — Ты чего грустная такая? — поправляю её колоски на голове."Да, за эти полтора месяца я научилась не только косички завязывать, — про себя смеюсь.
— Мама точно будет 'ада меня видеть? Ты меня не обманываешь? — понимает на меня свои большие голубые глаза. — Ну ка, — комично потираю подбородок и поводу глаза ко лбу, при этом одну бровь приподнимая, а другую опуская вниз, — напомни, когда я это тебя обманывала? Нина пальцами возвращает мои брови в нормальное положение. — Не делай так, — хмурится, — у тебя будут лапки гусей возле глаз. Услышанное заставляет меня рассмеяться. — Это где же ты такое услышала? — Мне так бабушка гово'ила, когда я возле зе'кала к'ивлялась. Она тоже меня обманула? — В смысле тоже? — легонько щипаю её за бок, — я тебе никогда не врала вообще-то. И бабушка тоже, — киваю, — если будешь много кривояться, то и правда будут гусиные лапки вокруг глаз. — Тогда почему ты до сих к'ивляешься? — Потому что мне всё равно на морщины. Разве тебе было бы со мной весело, если бы никогда не кривлялась и не корчила рожи? — вижу отрицательное качание головой, — вот и я так думаю. — Тогда я могу п'одолжить к'ивляться? — Делай всё, что захочешь, — заговорщицки подмигиваю ей, — и всем говори, что это я тебе разрешила. Такси остановилось по нужному адресу и мы, со смехом вышли из машины, то и дело показывая друг другу, эти самые рожи. На моё удивление и вопреки моему ожиданию, Нина сторонилась своей матери, всё время играя в недавно купленном мною телефоне. Она держалась либо возле меня, либо возле бабушки, то и дело исподлобья поглядывая на Ларису, когда в раундах игры наступала пауза. От этого я начала чувствовать себя очень неловко, ощущая всё ярче и ярче из-за этого вину внутри себя. — Я пойду чайник поставлю, — говорю, вставая из-за стола. Но Нина тут же поднимает на меня глаза, испуганно распахивая ресницы. — Можно с тобой? — начинает подниматься со стула, — я помогу то'т по'езать. Я его на столе видела, когда мне бабушка попить давала. — А может, — киваю на её телефон, — ты покажешь маме фотографии, которые мы сделали, когда были вчера в аквапарке? Твоя мама давно там не была и я думаю, ей будет интересно посмотреть, как там всё поменялось, пока её не было, — натягиваю улыбку. — Да, Нин, покажешь? Ксюша говорила, что она тебя плавать научила. — Ларис, у нас даже видео есть, как она заплывы делает, — придаю голосу восхищённый тон, — под конец Нина уже без круга плавала. Да, Нин? Ну ка, давай, хвастайся бабушке с мамой. Лицо девочки уже приобретает более дружелюбное выражение и я, беря её за руку, помогая спуститься со стула и подойти к матери. — Да, — неуверенно говорит племянница, открывая галерею, — сейчас покажу. Постояв пару минут рядом и прокомментировав несколько фото и видео, я, убедилась в том, что атмосфера более менее разряжается и пошла, как и собиралась, на кухню, дабы поставить чайник. И как только я наполнила его и поставила на плиту, на кухню зашла мама. — Ты чего их одних оставила? Нине же неуютно с ней, — поясняю, огибая её и идя в гостиную."А если она испугается и заплачет? Нам кошмаров и так хватило, еле от них избавились."
— Ксюш, постой, — просит меня, когда я почти дошла до двери, — она её мать и ей нужно исправить то, что она натворила. Лариса хочет поговорить с Ниной и объяснить ей, что теперь у них всё будет хорошо. — Но не так сразу же, — пожимаю плечами, — Нина отвыкла уже от неё. И если ей сразу всё рассказать, то она только испугается. У нас дома всё было тихо, спокойно. А этот дом для неё теперь остался ассоциацией с плохими воспоминаниями. — Пока ты не перестанешь всегда быть рядом, то эти ассоциации у неё никогда не пройдут. Ты для неё ходячее напоминание о том, что ты её больше любишь ты, чем её мама. — То есть, ты, наконец, признала это? — внутри что-то поднимается. — Да, — мама кривит губы и закрывает на секунду, при этом медленно кивая, — это так, потому что ты не причиняла ей никакого зла и была с ней добра. Она ребёнок и поэтому очень ярко воспринимает твою опеку над собой. И пока ты не отойдёшь на второй план, то она никогда не даст шанс матери, так как... — Боже, мам, — зажимаю пальцами виски, пытаясь унять головную боль, — я знаю. Знаю, — повторяюсь, возвращаясь на кухню. — Тогда в чём же дело? — В том, что я не могу. Ну не могу я не быть рядом с ней. Я привыкла к Нине, мам. И почти слово в слово повторив то, что на днях уже говорила Ларисе, я поймала на себе понимающий взгляд. — Ты у меня молодец, — кивает, — ты поступила очень правильно, защитив свою племянницу. Но поступи правильно и сейчас, защитив сестру от страха перед своим будущим. На моих глазах наворачиваются слёзы. — Как? Как мне это сделать? Не приезжать? Или ты предложишь обидеть Нину, чтобы той было проще забыть о том, что со мной ей лучше? — Ты очень изменилась, но твоя защитная реакция на боль никуда не ушла. Научись смирению, Ксюш. Пора уже. — Моему смирению можно позавидовать, мама, — эти слова выходят излишне резко, но я, не в настроении извиняться, отворачиваюсь и, подойдя к столу, снимаю с торты пластиковую крышку. Достав из специальной подставки нож, я начинаю прорезать его лезвием мягкую и податливую текстуру жёлтого крема."Она запомнила, что Нина полюбила жёлтый цвет." — мелькает в голове.
— Ну тише ты, — мама касается моей спины, — ты вся как струна. Спина напряжённая, челюсть сжата, глаза, вон, искры метают. Выдохни, дочь. — Я пытаюсь, — быстро и тихо отвечаю. — Начни с того, чтобы перестать говорить "мы" когда рассказываешь о себе Нине. — А я говорю? — повернувшись, не понимающие на неё смотрю. — От тебя я за сегодняшний раз не услышала отдельных "я" и "она", — кивает. — Нет, — качаю головой, — я говорила. Я точно, помню, что говорила, — я задумываюсь, пытаясь привести пример, но, себе на зло, ничего не вспоминаю, — или нет. В прочем, это не важно, — взмахиваю ножом, измазанным кремом, — важно то, что я не хочу, — понимая, что уже чуть ли не кричу, убавляю громкость голоса, — не хочу отдаляться от неё! — Доченька, — мама забирает из моих рук нож, — успокойся. Постарайся переключиться на кого-нибудь другого. Если тебе необходимо делиться с кем-то своей любовью, то найди того человека, кому она нужна. Того, у кого нет любви вообще."И почему в моей голове сразу возник образ рыжей?"
— Нет такого человека, мам, — перевожу взгляд на её глаза, тревожно смотрящие на меня, — всех кто-то любит. А если и не любит, то этот человек ни за что не подаст вида и не признается в своей слабости."А сейчас в моей голове возник уже мой собственный образ."
Усмехаюсь. Опускаю голову, чуть ли не прижимаясь подбородком к грудине. — Ну почему ты снова отводишь глаза? В чём дело? В последние дни ты сама не своя ходишь. Это из-за Ани? Услышав её имя, мои мышцы сами собой сокращаются и я вздрагиваю. Не зная, что отвечать, я молчу, не в силах даже пошевелиться. — Ксюш, посмотри на меня, — мама берёт меня за подбородок, — Ксюш, подними глаза. Ощущая на них влагу, я повинуюсь. Смотрю несколько секунд в глаза мамы и когда замечаю в них жалость, тут же опускаю их обратно. — Всё в порядке, не беспокойся обо мне. — Ты снова бросила пить таблетки? Меня снова дёргает, словно переворачивая что-то внутри. — Мам, говорю же, всё в порядке, — делаю шаг назад, освобождаясь от родных рук. Но мама накрывает моё запястье своими пальцами, не давая мне уйти от ответа. — Скажи, ты их пьёшь? — Мам, — морщусь, — всё... — В порядке? — строгим голосом перебивает, — я вижу, как с тобой всё в порядке. Как я же сразу не догадалась о том, что ты бросила пить свои лекарства? Я думала, твоя апатия вызвана привязанностью к Нине и неразделённые чувства к Ане, но теперь-то я вижу, что тебе снова становится хуже. Скажи мне, ты сколько времени убила, чтобы привести себя в норму? Скажи, разве месяц? Или разве пол года? Ты что, готова взять весь прогресс и так легко его перечеркнуть? Её голос становился всё громче и громче, впиваясь в мои уши словно мелкими змеиными зубами. Боль в голове в миг усилилась, кровь забилась толчками, в глазах начало стремительно темнеть, по конечностям пополз мерзкий холод и я, чтобы прекратить поток монолога и остановить приближающуюся панику, закрыла уши ладонями. — Не кричи, — тихо прошу её, чувствуя слабость, — пожалуйста, не кричи. Через несколько секунд, когда я уже сидела на корточках, согнувшись в спине и воткнувшись лбом в собственные колени, мои плечи накрыли теплые руки. — Тише-тише, — шепчет мне, обнимая руки от моего головы, — идём в ванную, нечего здесь сидеть. Кивая, я встаю на ноги и иду в сторону нужной комнаты. Зайдя в неё, я тут же иду к аптечке, достаю валерьянку в таблетках и, открыв кран, запиваю пару таблеток прямо из него. После бросаю себе в лицо несколько горстей ледяной воды, смывая с себя выступивший пот. Пока я переводила себя в порядок, мама стояла позади меня. Я спиной чувствовала её взгляд и из-за этого не хотела поворачиваться. — Я полторы нелели назад закончила последнюю пачку, — начинаю говорить, опираясь на края раковины, — доктор говорил, что, возможно, мне потребуется ещё одна, чтобы продлить курс приёма, но я отказалась и попросила расписать мне приём лекарств так, чтобы не было синдрома отмены. — Но... — Но он есть, да, — киваю, — начался на днях. В тот день, когда я тебе Нину привезла. По началу я думала, что это просто усталость. Что из-за этого болит голова и общее состояние вялое, но... но это не усталость и не простуда. Не знаю почему, но у меня начался этот синдром отмены, — закончив, всё же, поворачиваюсь, — но ты не переживай, — выставляю раскрытые ладони вперёд, — день-два и он закончится. — А если тебе снова начать пить их? — Не хочу мам, — закрываю глаза, — не могу. Устала. Устала постоянно таскать с собой эти пачки, постоянно помнить, что нужно их принимать каждый день, не пить алкоголь, когда нахожусь на праздниках, всегда думать о том, что если остаётся пара таблеток, то нужно ехать за рецептом. Это угнетает, мам. Я не могу так больше. — Ну а как тогда иначе? Другого же выбора нет, Ксюш. — Моя депрессия не мешает мне жить. Она же не всегда у меня, проявляется лишь периодами. — Так было, пока ты пила лекарства, — снова этот жалостливо-обеспокоенный взгляд. — Я хочу попробовать без них, — и подумав, добавляю, — хотя ыю попробовать. Поговорив с мамой на тему моего ментального здоровья, мы начали тему моих чувств к рыжей."Опять двадцать пять." — качаю головой.
— Ну что ты так зациклилась то на ней? Других девушек рядом со мной что ли нет? — Может и есть, — кивает, — но я их не видела. — Есть одна девушка, — всё же сдаюсь, — я давно с ней знакома и недавно мы начали более тесно общаться. Недавно вот, были у знакомых на дне рождении. — И? Вы встречаетесь? — Нет, ещё нет. Но, я думаю, что всё к этому идёт. — А Аня как? Я чувствую, что у неё тоже чувства к тебе. — Ну ты же не экстрасенс, чтобы чувствовать, — улыбаюсь, — нет у неё ко мне чувств, мам. Если только ненависть, — пожимаю губы и сжимаю челюсть. — А когда я с ней разговаривала, мне так не показалось. Видя странные огоньки в её глазах и загадочную улыбку на её губах, я сразу спрашиваю: — Ты что, спрашивала у неё за меня? — Нет, — улыбается шире и поднимает брови. — Мам, ты меня пугаешь, если честно. В чем дело? — Я кое-что придумала. Эти слова вызывают во мне ещё большее подозрения и я щурюсь, не понимая, что к чему. — И что же? — Давай на входные поедем к нам на дачу? — Так ты же там недавно была. Зачем снова ехать? — А мы не одни поедем. Мы возьмём с собой Аню."Что? Это ещё зачем?! "
— Если ты думаешь, что она согласится, то ты ошибаешься. Она на дух меня не переносит. — Ой, придумаешь что-нибудь, — взмахивает рукой, — ты уж явно выкрутишься. — Одна она не поедет. В этом я точно уверена. — А с кем тогда? С мамой? — С ней она сейчас не общается, — задумчиво произношу, — она из дома ушла. — - В смысле? — удивляется. — Там долгая история и я не уверена, что могу её рассказывать. Она захочет взять с собой своего друга. — Друга? У неё что, парень есть? Тогда почему ты мне не сказала? — разводит руками, — я бы тогда сразу от тебя отстала. Я же думала, что она как и ты... — Да я сама точно ещё не знаю, как я она или нет. Но Егор, это который для неё только друг, — поясняю, — всячески и неоднозначно шутит над нами, когда я спрашиваю про Аню у него. — Это немного запутанно для меня, но, думаю, я потом точно во всём разберусь. А пока, позвони ей сейчас и спроси, не хочет ли она с нами поехать. О, скажи ей, что я её пригласила. Так ей будет сложнее отказать тебе."Ну и продуманная у меня мама, конечно..." — по-доброму усмехаюсь.
— Я лучше завтра лично с ней встречусь. Закончив долгий диалог, мы, снова вскипятив чайник и дорезав торт, вернулись в гостиную. И обнаружив то, что Лариса с Ниной о чём-то увлечённо беседуют, переглянулись друг с другом."Хорошо. Она должна быть с матерью."