«Я ненавижу тебя за потраченное время и за то, что ты игралась со мной. Но, желаю тебе с ней счастья.»
— Что там? Ань, давай читай уже вслух, а. Я всё равно всю вашу подноготную знаю. Согласились с тем, что он прав, повторяю прочитаю уже вслух. Чувствую, как друг рядом со мной напрягается. — Она про Аню? — Да. Я сказала ей, что люблю другую, —и поясняет, — Аню.«Любишь? Тогда почему так себя ведёшь? Или ты ведёшь себя так, будто ведёшь со мной игру? Точно такую же, как и с этой Лерой?»
Не один из нас не знал, что говорить. Атмосфера и, будто бы, сам воздух накалился до такой степени, что было невыносимо жарко и душно. — Я поку’ю пойду, — встаю, хлопая по коленям ладонями, отчего все вздрагивают. — Оденься только, — доносится до меня от Егора. — Угу, — киваю, выходя. И, выйдя, я принялась, конечно же, не за сигареты. Достав, начатый до этого косяк из зиплока, который спасал меня от того, чтобы мой рюкзак не провонялся уже жжёной травой и не спалил меня перед Милас и Егором, я вновь его подкурила. Делаю пару тяг, отпускаю все свои мысли и чувствую в кармане вибрацию. Затушив самокрутку и отложив её на подоконник, я начинаю искать у себя телефон. — — Алло, — поднимаю трубку, находя его. — Ань, привет. Скажи, Егор с тобой? — спрашивает у меня его девушка. — П’иветки, — в ответ здороваюсь, — да, мы у под’уги моей сейчас. — В смысле, вы у подруги? — слышу то, как голос Кати поднимается на пару тонов выше.«Ха, прикольно я сказала, кончено.»
— Не-не, ты не подумай, — опережаю её истерику, — она это, ну, лесбиянка. — Вы у Милас что ли? Я пускаю смешок. — Ага, у неё самой. Так что, не пе’еживай, всё чики-пики. — Скажи ему, чтобы он позвонил мне, ладно? — А чё, чё-то с’очное? — Да нет, я просто звонила ему раз пять, а он трубку не брал. — Соскучилась, ко’оче, — выношу вердикт, — окей, без п’облем, пе’едам. — Я тебя так давно не видела. Ты как там вообще? — слышу искренний интерес и улыбаюсь. — Да я неплохо, только 'аботать малясь подзаебалась. Бывает, целую неделю работаю и ещё несколько дней в придачу, а бывает, что нелжлинннл выходные дают. В общем, график такой, что что-то планировать вообще невозможно, — жалуюсь, — а у тебя как дела? Учишься ещё или тот год последний был? Поболтав ещё пару минут с девушкой, которую не видела уже очень давно, я вернулась с балкона в квартиру. Выпив стакан воды и позалипав в мобильник, я иду в гостиную. И, только там появившись, я останавливаюсь в проходе. — Мне домой по’а. Я поеду уже, — Егор на это меня пытается уговорить, но я стою на своём, — ты оставайся, если хочешь. — Ага, конечно. Так я и пустил тебя одну, да ещё и пьяную, — недовольно кривит губы. Я пожимаю плечами. — Я не много пила же. — Так, ладно, я покурю и поедем. Егор встаёт с дивана и меня пронзает жаром.«Я не спрятала косяк обратно в рюкзак.»
— Эй, стой, — выставляю руки перед собой, но, выходит вяло, — дай я оттуда свои вещи забе’у и пойдёшь. Но он игнорирует мой жест. — В смысле? — Ну, там вещи мои, — цепляюсь за его руку. — И что? Я что, не помещусь теперь? Типа я широкий или чё? Или я твоих вещей не видел? Не еби мозги, Ань. — Да Его', стой! — всё же выкрикиваю и, выходя за ним, захлопываю за собой дверь. — Ань, угомонись, а. Если так хочешь забрать свой шмот, то пошли. Чё орать-то? И он, щёлкая на стене кухни выключатель для освещения балкона, открывает дверь и входит в неё первым. Я тут же разворачиваюсь, чтобы быстро выбежать, но не успеваю. Егор ловит меня сзади за капюшон и одним резким движением дёргает на себя. Я, падая назад, больно приземляюсь на задницу и тут же, оказываюсь поднятой вверх за грудки. Я смотрю в его глаза и понимаю, что всё, он снова потерял рассудок.«Только не опять, нет» — мысленно молюсь, но, всё равно понимаю, что все мои молитвы будут абсолютно бесполезны.
— Его'! — пытаюсь хоть что-то сказать, пока он меня просто напросто начинает кидать по всей комнате, — хватит, остановись! Но он услышал меня лишь тогда, когда я ещё несколько раз врезаюсь спиной в край стола и случайно негромко вскрикиваю от тупого удара боком о край холодильника. Я падаю на пол и крепко зажмуриваюсь, когда на мою голову упало пару тяжёлых магнитов. — Это чё?! — взяв меня за волосы, он поднимает меня и в миг прижимает моё лицо к окну, которое вело на балкон, — это чё, я тебя спрашиваю?! И из-за того, что друг даёт мне сильный подзатыльник, мне приходится вновь открыть свои глаза. И перед ними, прямо под яркой лампой люстры, на балконе лежит недокуренная мною самокрутка. Начинаю мямлить: — Его', я… я хотела… хотела 'ассказать… — Чё ты мне, блять, рассказать хотела?! — перебивает, — кому ты врёшь, а?! Нихуя бы ты не рассказала, я тебя чё, не знаю что ли?! Он прижимает меня еще сильнее к стеклу и я даже не почти не пытаюсь высвободиться. И не только из-за того, что боюсь, нет.«Я не пытаюсь высвободиться потому что знаю, что это бесполезно и, по большей части из-за того, что мне перед ним безумно стыдно.»
— Я п’осто устала 'аботать без конца. — Сука, от чая она отёкшая такая была, — с омерзением говорит и толкает меня в проем балкона с такой силой, что я, запинаясь о небольшой порог ногой, врезаюсь животом в подоконник, — ты кому вообще врать вздумала?! И Егор, потушив на балконе свет, заходит ко мне и замыкает изнутри дверь.«Чтобы Милас ничего не слышала и не видела.» — понимаю.
И меня начинает трясти. И трясти в самом прямом этого смысле. Я прекрасно осознаю то, что сейчас я пересчитаю своими костями все горизонтальные и вертикальные поверхности, которые только есть вокруг меня. — Извини! Пожалуйста, извини меня! — надеюсь, что это поможет. Я повторяю это несколько раз, но, видя из-за рассветного неба каменное лицо друга, понимаю, что мне сейчас ничего не поможет. — Идиотка ты тупая! — по лицу приходится пощёчина, и я тут же отбегаю в другую сторону от него, — ты опять сторчаться хочешь? Хочешь, сука, снова занюхиваться чем попало, а потом от передоза сдыхать? Хочешь, снова как мразь последняя жить, да? — с каждым словом он подходил ко мне всё ближе и ближе, заставляя меня отступать назад и вскоре уже, упереться спиной в стену, — хочешь, чтобы тебя ломало? Снова хочешь дружков-торчков? Мы еле от них избавились, блять, и ты снова хочешь вернуться в прошлое?! — его ладонь звонко впечатывается слева от моего лица. Вздрогнув, я сажусь на корточки и закрываю руками голову. — Его', пожалуйста, хватит, — прошу его. — Ты тупая, Аня, — друг вновь берет меня за капюшон и тянет вверх. Ткань, будто острие ножа, врезалась в кожу шеи и я, чтобы не хватать воздух ртом, сопротивляясь, послушно встаю на ноги. — Его', больно, — пытаюсь убрать его руку со своей толстовки. — Больно тебе? Больно, да? А мне не больно было, когда мне приходилось тебя наручниками к батареи пристёгивать? А как ты на крышу сбегала, и мне приходилось искать тебя? А когда ты решила как-то с балкона спрыгнуть, чтобы сбежать? Тогда мне не больно было, по-твоему, да? Больно ей, блять, а! — ещё одна пощёчина по моему лицу. И следом ещё одна, но по другой щеке. И ещё одна снова по правой. По левой. По правой.«Скорее бы он успокоился.»
— Ну это же т’ава всего лишь. Это не химия даже. — Нет, ты точно тупая, — негромко говорит и с грохотом скидывает пепельницу с подоконника. Вздрагиваю повторно. Пепел из неё и бычки тут же падают на пол, но, благо, стеклянная тара не разбивается, а лишь закатывается за кресло, теряясь из вида. — Это был последний 'аз, честно! Я тебе обещаю, что больше не буду! — Тебе, вот, самой не противно обещать каждый раз одно и тоже, нет? У тебя «последний раз» раз тридцать уже был. Какого хуя, Ань? Мне опять тебя под свою опеку тебя взять? — На этот 'аз п’авда, я не буду больше, — повторяю, уже не так громко, понимая, что будет очень плохо, если Милас узнает, что тут сейчас происходит. — Будешь, — кивает, — я тебя чё, не знаю что ли? Его больше не кричит, ничего не швыряет в меня и не оскорбляет. И от этого мне становится ещё больше не по себе. Это ведь не к добру. — Ну не буду я!«Лишь бы Милас не решила к нам выйти. Боже, пожалуйста, лишь бы она этого не видела.»
— Ань, тебе же курить даже не желательно, ты понимаешь? Тебя даже сигареты могут спровоцировать на срыв. По его скулам начинают ходить желваки. — Его'. Его', нет, пожалуйста, — я пытаюсь пройти к двери, но, он тут же перекрывает мне путь к ней. — Нет, Ань. Нет. Я тебе говорил. Я тебя предупреждал. Я тебе ещё давно сказал, что за каждый твой косяк, ты будешь получать так, как заслужила. Перед глазами сразу всплывает воспоминание того, как после очередной жёсткой драки, Егор забрал меня всю в крови и, обработал все мои побои, заставил меня четыре часа сидеть одной в лодке посреди реки. Он поступил так, чтобы я поняла, что ему было за меня так же страшно, как и мне страшно находиться в воде.«У него очень жёсткие методы воспитания.»
— Его', пожалуйста, — мой голос начинает дрожать, — пожалуйста, не надо.«Я же знаю, что он сейчас сделает. Блять, лишь бы Милас не пришла.»
— Ты поступаешь мерзко, когда не ценишь свою жизнь, Ань. Как думаешь, я себя сейчас чувствую? Ну, после того, как нянчился с тобой хуеву тучу времени с твоими ломками и сейчас увидел то, что ты шмаль куришь. Я качаю головой, смотря в пол. — Ужасно, наве’ное. — Что? Я не услышал. — Ужасно, наве’ное, — повторяю. — Что?! Громче, Аня! — Ужасно! — Наверное? То есть, ты не уверена? Типа, может быть, я не ужасно себя чувствую, а вполне хорошо, да? — Без «наве’ное». Я случайно это сказала. — А курила тоже случайно? — Бля, Его', ну хватит уже, ну правда. Я всё поняла уже. — Я не чувствую себя ужасно. Я чувствую себя мерзко и отвратительно.«Блять. Теперь, я точно знаю, что будет через пару секунд…»
— Я понимаю, но, я же гово’ю, что не буду больше. — Мерзко и отвратительно, — вновь повторяет и делает шаг ко мне. Резко схватив меня за руку и кинув на пол, он быстро намотал на свой кулак мои волосы и прижимает меня к себе. — Его', больно! — А мне не больно?! — снова повышает на меняиголос. Я, сама того не желая, снова вывела его из себя. Парень собирает свободной рукой бычки с пола и, быстро подносит ладонь к моему лицу. Во мне начинается истерика. Хныканье выходит само собой и я, несмотря на боль в затылке из-за оттягивания волос, пытаюсь сдать назад. — Его-о-о'! — начинаю реветь и от этого дрожать, — ну, я тебя п’ошу, ну не надо, ну пожалуйста, ну, Его'! И он начинает размазывать по моим щекам бычки. В нос ударяет противный запах и, всё ещё пытаясь высвободиться стараюсь не дышать им. Но, Егор, не останавливается на том, чтобы просто меня испачкать. Он, крепче взяв меня за волосы, ещё сильнее прижимает мою голову к себе и, разжав пальцами челюсть, всыпает в мой рот новую порцию скуренных недавно сигарет. Я тут же начинаю выплёвывать их, но он, плотно приложив ладонь к моим губам, не позволяет мне этого сделать, приказывая мне: — Пережёвывай. Ты не выплюнешь, пока не прожуёшь их. Я пару минут пытаюсь ещё вырваться, но, прекрасная зная друга, осознаю, что он отпустит меня лишь тогда, когда я выполню то, что он просит. И я начинаю жевать эти ебаные бычки. Жёсткие фильтры застревают между зубов, табак царапает дёсна, а ставшая вязкой слюна вызывает во мне рвоту. Слёзы, выступившие из-за страха, режут глаза и вызывают отёк на моём лице. — Всё? — спрашивает у меня, когда я перестаю работал челюстью. Вместо ответа киваю, даже несмотря на него. Он, взяв под меня под руки, подводит подоконнику. Открыв окно, кивает на него. Тут же перекинувшись через него, я начинаю выплёвывать и выкашливать из своего рта всю вонь, которую в меня только что засунул Егор. — Теперь отпусти меня, — дёргаю руками, желая сбросить с себя его хватку. — Не-не, — делано спокойно говорит, снова крепко меня «обняв», — у тебя ещё десерт по плану. — Да блять, ну, хватит уже, а! — со всхлипом говорю, — меня тошнит! И от меня же уже воняет! — Меня тоже от многого тошнит, и ничего, живу. — Меня внуту’е тошнит! Я не могу уже! Из меня выходит судорожный вздох и по лицу ещё больше начинают литься слёзы.«Хочется остаться одной. Просто одной. Без Егора, без Милас и без кого-либо. Хочу уйти в одиночество.»
Егор вновь усаживает меня на пол и прижимает моё лицо плотно к себе, чтобы я не могла дёргаться и выворачиваться. Снова больно разжимает зубы, надавливая мне на щёки, но, на этот раз, в рот мне залезает не горсть бычков, а так и не докуренный мною косяк. — Жуй. Я не стала пререкаться и сделала так, как он хотел.«Смирение» — мысленно даю определение тому, что чувствую сейчас.
Быстро размолов зубами жёсткий косяк, я, с разрешения Егора, встала с колен. — Мне нужно умыться. — Дома умоешься, — говорит и выталкивает меня на кухню, открыв дверь. На ходу отряхивая лицо от возможной грязи, я первая вошла в зал и тут же словила на себе встревоженный взгляд голубых глаз. — В чём дело? — Ни в чём, — отвечает сухо Егор и сняв мою одежду с батареи, кидает мне её в лицо, — переодевайся, — я ловлю её и топчусь на месте, понимая, что не желаю уходить из квартиры, — переодевайся, я сказал! Милас, видя настроение парня, решает встать с дивана.«Не поможет, Милас, даже не мечтай. Ни он, ни я тебе ничего не скажем.»
— Не кричи на неё. Что между вами произошло? Всё нормально же было. — Милас, не лезь, — говорит ей и поднимает на меня глаза, — ты чё встала?! Ты не слышишь меня?! Одевайся! — несмотря на то, что я как комкала в руках свою кофту, так её и комкаю, снова взрывается, — блять, чё ты стоишь, я не пойму?! Ты тупая, да?! Егор, уже полностью разъяренный, подходит ко мне и, заламывая мои руки над моей головой, натягивает на низ рукава толстовки. Милас начинает кричать. — Егор! Ты в своём уме?! Отпусти её! — Уйди, не влезай! — Егор тоже никак не успокаивается.«Как же стыдно, господи.»
Я выпуталась из рук Егора лишь с помощью Милас и то, чуть не вывернув себе, случайно, руки. — Да успокойся! — снова повторяет Милас. Парень сжимает и разжимает кулаки несколько раз и, всё же, видимо, чуть придя в себя, поворачивается ко мне и короткими предложениями говорит: — Быстро собралась и вышла. Я тебя жду в подъезде. Не споря, киваю. — Хорошо. — У тебя две минуты. Как только друг вышел из квартиры, ко мне подскочила Милас. Начала трогать меня за плечи, заглядывать мне в глаза и спрашивать, всё ли со мной в порядке и что, вообще, между нами произошло. — Я не хочу 'ассказывать. Но, если сказать в двух словах, то я это заслужила. — Что ты сделала?«Сделала много, а заплатила мало.»
— То, за что, считай, недостаточно получила, — выношу вердикт. — Почему не хочешь рассказывать? Не могу не усмехнуться причине своего молчания, встретившись с напряжённым голубым взглядом. — Стыдно потому что. Девушка на секунду чуть сильнее хмурится, но, потом, кивает. — Ладно. — Я у тебя всё-таки останусь, знаешь. Только это, ну, с Его’ом пе’егово’ю пойду. Выйдя за дверь, чуть ли не врезаюсь в спину друга, что курил, сидя на корточках. — Рюкзак где? — осматривает меня мельком снизу вверх. — Я у Милас останусь. — Ты же домой хотела. А, или ты просто дунуть хорошо дома хотела? Чтобы никто не мешал, да? — презрительно усмехается. — Нет, не хотела. У меня дома осталось да, но, я не буду больше ку’ить. Можешь хоть сейчас поехать сам выб’осить всё. Ключи у тебя есть. — Предлагаешь, мне не домой ехать спать, а к тебе, чтобы снова хату подчищать? Поняв, что сказала глупость, мысленно бью себя по лицу. — Я имела в виду, что если мне не дове’яешь… — Не доверяю, — перебивает. Но, я, не делая на этом акцент, продолжаю: — Вот, то можешь сам выкинуть. Когда тебе удобно будет. Можем, завт’а вст’етится и вместе поехать ко мне, чтобы ты не думал, что я отсыпала куда-то или ску’ила уже. — Позвони, как проснёшься тогда. Он делает пару шагов к лестнице, но я окликаю его. — Его', — жду, когда он обернётся, — извини.«Извини, блять, за всё.» — вспоминаю всё дерьмо, которое вываливалось на него по моей вине.
Друг на это ничего не отвечает и, отвернувшись, уходит. Я же, постояв ещё немного на лестничной клетке, захожу обратно в квартиру Милас. — Ань, всё нормально? — спрашивает у меня, находясь в той комнате, где мы совсем недавно играли в «правда или действие».«Хуёвая игра» — внутренне усмехаюсь.
— Да, всё окей, Ксюх. — Ксюх? — переспрашивает, показываясь в дверном проёме с полотенцем на плече, — с каких пор ты меня Ксюхой называешь? — С сегодняшних по', — пожимаю плечами, — ты п’отив что ли? — Да нет, — говорит, — называй так, как удобно. Я в душ, Ань. Если потом тоже будешь купаться, то полотенца в зале в шкафу.«Неужели она почувствовала, что от меня бычками воняет и так сейчас намекает мне на это? Если так, то это пиздец, какой позор…»
— Да, хорошо. А ты мне можешь мне вещи свои дать на ночь? Я свои пости’аю и, когда они высохнут, их надену и твои отдам. — Ань, — она смотрит на меня, чуть улыбаясь, — да если ты заберёшь половину моего гардероба, я не обижусь. Я, всё ещё, находясь в неком трансе из-за произошедшего между мной и Егором, лишь киваю головой, смотря куда-то мимо неё. — Угу. Милас, хоть и видя моё состояние, не стала ничего спрашивать и молча ушла в ванную. Мысленно благодаря её за это, я мигом прошмыгнула на балкон и начала собирать разбросанные по всему полу бычки. Собрав их, я нашла в коридоре половую тряпку и, намочив её в кипятке и налив на неё жидкое мыло, принялась протирать чёрную плитку.«Лишь бы успеть до того, как она выйдет из душа.»
***
Спалось мне настолько хорошо, что я в первые за месяц проснулась без головной боли. Вместо неё у меня были, как я уже посмотрела в фронтальной камере, следы от подушки на лице и короткие воспоминания от множества снов в памяти. И сны снились мне настолько светлые и хорошие, что мне вовсе не хотелось открывать глаза и выходить из них в реальность. Хотелось, подольше в них находиться или, вообще, чтобы они не прекращались.«С такими снами и наркотики не нужны» — думаю, сладко потягиваясь и вставая с постели.
***
Я давно забыла, каково это: целовать кого-то, чувствовать объятия на своих плечах, быть любимым и любить и каково это, вообще, быть в отношениях. Я даже не забывала этого. Я, попросту, не знала этого. До«Наверное, потому что сама Милас не такая, как все» — подсказывает мне внутренний голос.
И я, украдкой смотря на то, как Ксюша смеётся с очередного забавного момента в фильме, согласно киваю. Да, она не такая. Она серьёзная, размеренная, не дающая просто так обещания, умная. Она сказала, что любит меня. Сказала это, между делом, в стрессовой, для неё, ситуации, но, сказала же. Из песни слов не выкинешь, как говорится. И я люблю её в ответ, конечно же. Только я не сказала этого даже тогда, когда она сказала, что хочет быть со мной столько, сколько сможет. Для меня это сложно, потому что. Я не люблю говорить что-то, не зная, насколько человек честен со мной и на сколько долго он сможет быть со мной. И, как раз-таки, в последнем я и не была уверена. Милас поступила подло со своей бывшей девушкой, когда изменяла ей с другой и, поступила подло с той, с кем изменяла. Была с ней около двух лет и держала на протяжении всего этого времени её на расстоянии, пользуясь ею лишь тогда, когда ей самой это было нужно. Вообще, Милас сегодня вечером призналась, что никогда её не любила и не смогла бы её любить. Не её типаж, как она сказала. — Ксюш? — трогаю её руку, вспоминая об этом диалоге, — ты сказала п’о Лену, что она не твой типаж, да? — Ага, — соглашается, не отрываясь от экрана тв, — она красивая, но не по мне. — А какие тебе вообще н’авятся? — Не знаю. Как Яна, наверное. — Та, с тёмными волосами? — вспоминаю одну из фотографию из её инстаграма, который её днях изучила от и до. — Да, это она. — Тогда почему ты выб’ала меня? Я вообще на неё не похожа. На это Милас ставит на паузу фильм, транслируемый с её телефона на большой экран и поворачивается ко мне. В комнате резко наступает тишина. — В смысле? — Ну, я же не похожа на Яну. Ну, типа, у неё волосы тёмные, она фигуристая, правильное питание, стихи и так далее, ну. Я же вообще не такая. 'ыжая, ку’яюша, люблю фаст фуд, — и со смешком, спрашиваю, — ты что, это, ну, 'езко сменила типаж, да? Тепе' ь тебе на’команки по вкусу? Мне кажется это шутка очень смешной, но, Ксюша, видимо, так вообще ни разу не считает и, от того, сейчас хмурится: — Не говори так. Ты не наркоманка. В прошлом, да, ты употребляла, но сейчас ты бросила. Перед глазами проносится то, как я курю во время перерывов с Лерой; как курю дома одна, плотно закрыв все двери и окна, чтобы соседи не услышали запах и то, как курю у неё самой на балконе, а потом получаю по шее от Егора за это.«Бросила, да уж.»
Отведя взгляд, киваю. — Ну, это то да, — и, чтобы Милас не заметила смену моей интонации, натягиваю на лицо улыбку, — так что? Почему именно я? — Анют, — закидывает мне руку на плечо и мягко притягивает к себе, — если бы я знала ответ, то сказала бы, правда. — То есть, я тебе просто нравлюсь? Ну, типа, ни что-то конкретное во мне, а просто я? — Ну, вообще-то, — она чуть смеётся, — я тебе не говорила, что ты мне нравишься. — Эй, — пытаюсь отодвинуться от неё, но она только крепче меня обнимает, — ты чё-ё? В смысле? — Чё-чё, — повторяет и вздыхает, — нужно тебя отучить чё-кать. И Егора тоже, кстати. — Не сливайся с воп’оса давай, — ты у её пальцем в рёбро. — Ай! Да Аня! Щекотно же! — вскрикивает, смеясь, — ты мне не нравишься потому что, я люблю тебя! —и, хватая ртом воздух, аккуратно хватает и удерживает мои ладони, чтобы я не трогала её, — это намного сильнее, чем просто симпатия. Я люблю тебя не за что-то конкретное, а всю тебя. Твои волосы, глаза, веснушки эти, — касается моей щеки пальцем, — твою мимику, твои жестикуляцию, когда ты что-то рассказываешь. А ещё, люблю то, как ты морщишь нос, когда психуешь и то, как сводишь брови.«Признайся в ответ, Ань, — вопит внутренний голос.
Но я не могу этого сделать и, понимая, что отличный шанс уйти от ответа, это поцеловать её прямо сейчас. И я целую. Высвобождаюсь из её рук и, кладя ладонь на её затылок, целую её губы. Я целую её, потому что тоже люблю.***
— Слушай, возможно, это не моё дело, но я должна спросить, — говорит, ставя передо мной тарелку. — Так, — киваю, — я слушаю тебя. — Что произошло между тобой и Егором вчера? Почему он взбешенный такой был?«Если мы сейчас с ней пара, то, наверное, стоит рассказать всё, да?»
— Я у тебя на балконе ку’ила. — И что? Он же тоже курит. И я там курю, — смотрит на меня с недоумением. Опустив глаза вниз, я стала ковырять вилкой только что приготовленный ею мясной стейк. — Я ку’ила не сигареты, Ксюш. Дальше мне не нужно добавлять что-то, чтобы Милас поняла, что именно я курила.«Сейчас она скажет, что я никогда не изменюсь и что сделала поспешно решение, предложив мне встречаться. Я просто, блять, в этом уверена» — чувствую ком в горле.
Она молчит, но, после тихой паузы, коротко спрашивает: — Зачем? — Я не знаю. 'еально не знаю. У меня начальница курит прям на работе. Она предложила мне и всё, понеслось. — А почему не отказалась? В её голосе я почти не слышу разочарования. Ксюша спрашивает с серьёзностью и непониманием. — Сначала отказалась, а потом тебя увидела с Ле’ой этой и не смогла уде’жаться. Со’валась с’азу же. — Понятно, — вздыхает, — и вы из-за этого с Егором подрались на балконе? На этот вопрос я не могу не усмехнуться. — Это он со мной подрался, а не я с ним. — В смысле? — Бля, ну, Ксюш, — со стуком кладу вилку на стол, — он нако’мил меня бычками и косяком и покидал меня малёхо по комнатам. Ме’ы воспитания у него такие. Глаза девушки напротив расширяются, а светлые брови ползут вверх. — В смысле? — повторяет шокированное.«Да-да, ты не ослышалась, именно бычки.»
— Ну, в п’ямом смысле. К’ыша у него иногда едет, когда кто-то из его близких что-то не так делает. У каждого человека есть свои минусы, понимаешь? У него, вот, его нестабильность минусом идёт. Его иногда так с’ывает, что даже я не знаю, чего от него ожидать. Он может очень жёсткую х’ень тво’ить, если его из себя вывезти. — И легко его вывести? — Не, — веду головой, — это сложно, на самом деле. Но, он, вот знаешь, как чайник: закипает, закипает, закипает и всё, потом всё вокруг так затопит, что без ожогов точно никто не уйдёт, — поднимаю рукав толстовки, показывая ей запястье, — но, иногда он уходит, чтобы не п’ичинить никому в’еда. Но, он 'едко так делает. Он, ну, не всегда, ко’оче, понимает, что он со’вался. Но, если он уходит, то п’опасть аж на месяца два может. Ксюша обводит глазами немалые синяки, что разбросаны по коды большими округлыми пятнами и сводит брови к переносице. — Покажи, где ещё синяки, — коротко просит. — Ноу п’облемс, — пожимаю плечами, — всё равно ты бы их увидела. Мы ж теперь это, ну, — смеюсь, — типа вместе живём, да? Она на это кивает и чуть улыбается, смотря на то, как я встаю из-за стола. Я ухожу в гостиную и, сменив джинсы на спортивные шорты, которые на мне были вчера, снимаю с себя толстовку и, оставаясь в спортивном топе, возвращаюсь обратно на кухню. — Блять, Ань, — она встаёт со стула и касается пальцами моего живота, — он совсем ненормальный что ли? — Это заслуженно, Ксюш, всё в по’ядке, — пожимаю губы и тяну их уголки вверх, — я понимала, что делала и понимала последствия. — Ну-ка, — поворачивает меня к себе спиной, — боже, Ань, тебя срочно помазать нужно, чтобы это всё побыстрее прошло. — Ну, если у тебя что-то есть, то давай, да. — Есть, конечно, сейчас. Садись пока. Сев, я вижу то, как Милас достаёт из холодильника какой-то тюбик и, на ходу его открывая, садится ближе ко мне. — Кстати, ты так и не сказала, что у тебя с лицом. Ава’ия, да? Холодная густая жидкость касается моего плеча и я, по инерции, дёргаюсь. — Не шевелись, пожалуйста. — Да я случайно. Так что, 'асскажешь? — Давай я расскажу, как вы с Егором помиритесь, ладно? Проще будет уже вместе с ним рассказать. После этих слов я напрягаюсь, предчувствуя что-то явно, не очень хорошее. — То есть? Вы чё, тоже под’ались? — Не между собой, — качает головой, не поднимая на меня глаза и продолжая наносить на мою руку прозрачный гель. — Милас, — меняю свой тон на более серьёзный, — гово’и. Ксюша сжимает челюсть и нервно двигает губами. — Хорошо. Только давай, я закончу с синяками сначала, ладно? — Потом домажешь, — убираю от неё свою руку. — Ань, давай закончим и я расскажу, ладно? Если сегодня не нанести мазь, то позже заживёт всё. Да и самой тебе неудобно будет спину мазать. До меня, постепенно, начинает доходить то, что сейчас она расскажет то, что полностью поменяет моё отношение к ней. — После… после твоего рассказа, я могу не согласиться на то, чтобы ты докасалась до меня? — Если даже так, то это будет твоё решение и не посмею тебя удерживать. — Мне это уже всё не н’авится, знаешь. — Извини, — поднимает на меня глаза. — Сначала начни гово’ить. — В общем, я познакомилась с одним из твоих знакомых, — медленно говорит на выдохе. — С кем? — С Ваней. — Случайно? Я тут же отодвигаюсь от него, громко проводя ножками стула по паркету. — Нет. — Гово’и, Милас, — повышаю голос, — п’осто начни гово’ить, окей? В ответ она смотрит на меня до жути виноватым глазами. — Пообещай, что не уйдёшь сегодня от меня, — устало склоняет голову на бок. — Мне кажется, я по-любому уйду, — усмехаюсь и встав, отхожу к окну. — Уже ночь, Ань. — Да гово’и ты, блять, а! — пинаю стоящую на полу бутылку колы, от чего та подлетает вверх и, уже с грохотом, приземляется обратно на пол. — В общем, Егор мне рассказал про то, из-за чего ты прекратила общение с этим Ваней и — Не, — перебив его, я истерически смеюсь, качая головой, — походу, мы уже с Его’ом не помиримся, знаешь. — И я нашла того человека… человека, который, — Милас почему-то замолкает. — Человека, кото’ый что? Кото’ый что, Милас? — Ань, ну, который… — Ты можешь но’мально гово’ить, а? Куда вд’уг все твои способности к красно’ечию делись? — Который тебя, — она шумно вздыхает, — не могу я это слово сказать, Ань! Во мне что-то гулко падает вниз.«Я, кажется, понимаю.»
— Изнасиловал? Тебе сложно сказать именно это слово? — Да, — отворачивается. — Пиздец, — качаю головой и облокачиваясь руками на подоконник, смотрю на небо, которые было видно через окно балкона, — пр’одолжай. — Этим человеком оказался мой лучший друг. Вспомнив, что, когда я влезла в машину Милас, то узнала запах духов того человека, которого ненавижу всей душой, меня пробирает дрожь. — Дальше. — Мы не стали этого рассказывать Ване и просто назначили с ним встречу, чтобы узнать, в курсе он или нет. — В курсе чего? Что меня изнасиловали? — Нет. В курсе того, знает ли он, что это сделал именно Миша. Они общаются между собой.«Миша, — повторяю про себя, — теперь я занб, что его зовут Миша.»
— Дальше. — Мы встретились и он пришёл не один. Егор предупреждал меня, но, я не поверила. Он пришёл ещё с несколькими ребятами и потом, когда они с нами не справились, послал к нам ещё одного парня. Мы шли до машины, он на меня запрыгнул сзади и я бросила его на асфальт. — Зачем ты мне это говоришь? — поворачиваюсь, — зачем мне детали вашей д’аки? — Чтобы ты знала, что этот парень, которого я с себя скинула, от этого чуть не умер. Во мне опять что-то падает вниз.«Это какой-то абсурд.»
— Где он сейчас? Я его знаю? — Нет, не думаю, что ты его знаешь, ибо Егор не в курсе, кто он. Он в больнице сейчас. Если что, то все чисто: я заплатила ему, чтобы он не записал заявление на нас. — Что? — мой голос хрипит, — ты се’ьёзно сейчас? Еба-а-ать, — непроизвольно смеюсь, — он чуть не уме', а ты деньги ему заплатила? — Так он не из-за меня же чуть не умер, Ань! Это Ваня подослал его ко мне! А если бы этот тип заявил ментам, то он бы чистый остался и всё на меня бы повесил! Мне это не надо, Ань! У меня самозащита была!«Вот так и верь человеку в то, что он любит тебя искренне, а не для галочки.»
Во мне просыпается равнодушие. — Тогда зачем, Ксюша, ты лезла в эту исто’ию, если тебе не нужны последствия? — Я имела в виду, что мне не нужна статья и решётка за то, чего я не делала. — То есть, это не ты его б’осила так, что он чуть не откинулся, да? Мне считаю, что именно ты и виновата в том, что он в больнице. — Я, но, Ваня бы это обставил, как умышленное причинения вреда, а не самооборона, понимаешь? Устало вздыхаю и прячу лицо в ладонях. — А Миша этот что? Он участвовал в вашей вст’ече? — Он вышел уже потом. После драки, но, до того, как я того парня скинула. Он жалеет о том, что сделал. — Жалеет он, — говорю и слыша то, как мой голос искажается, проходя сквозь пальцы, открываю лицо, — а я желею о том, что он живой, п’икинь? Что он случайно не 'азбился на классной батиной тачке или, что его не убили где-то в Майами, наприме'. — Я понимаю тебя, — кивает, смотря на меня с жалостью. — Не надо меня жалеть, слышишь? Мне это нахуй не сдалось. Самое тупое, что ты можешь сейчас делать, так это вот так вот смот’еть на меня! — Ань, я не жалею. В общем, Егор избил его, чтобы ты звала. Я не стала его сразу оттаскивать, дала ему время, — и видя то, что я хочу что-то сказать, выставляю ладонь впереди себя, — но, только тебе решать, что с ним будет дальше. Можем пойти в полицию, можем его избить ещё раз, можешь рассказать его семье об этом, испортив репутацию. Что угодно вообще. Я любое, абсолютно любое твоё решение поддержу. — Хочешь, чтобы я, только забыв и отпустив случившееся, снова начала о нём думать? Спасибо, блять, — саркастично отвешиваю небольшой поклон. Почувствовав, что глаза начинает жечь, я дернула на себя ручку балкона и уже вскоре оказалась у открытого настежь окна. Ветер, что гулял меж многоэтажек холодом ударял в лицо, напоминая о том, что ещё немного, и улицы запорошит снегом. Сползшая на щёки влага обжигала кожу, заставляя тут же её вытирать тыльной стороной ладони. Осмотрев подоконник и, не найдя на нём сигареты, я нервно выдохнула, жалея о том, что не догадалась взять с собой на кухню толстовку, в которой делала почти полная их пачка. Я не могла успокоиться. Слёзы душили моё горло, то и дело вызывая в нём першение. Пару раз глубоко вздохнув, я закрыла глаза. Перед ними сразу же замельтешили картинки прошлого, до этого момента глубоко спрятанного за непробиваемыми стенами безразличия, которые мне собственноручно пришлось выстроить.«Как научиться справляться с болью без наркотиков?»
Этот вопрос мучил меня с того самого момента, как я завязала. И я до сих пор не могла найти на него такой ответ, который не причиняла мне ещё большей боли. Каждый раз, когда я вспоминала о чём-то плохом, то старалась либо залить всё это алкоголем, либо же работать и заниматься спортом настолько долго, чтобы в конце дня, попросту, завалиться спать крепким снов.«Чтобы потом проснуться и вновь повторить абсолютно такие же действия.»
И ничего из этого мне не помогало. От работы болела голова, от спорта болели мышцы, из-за которых потом сложно было работать, а от алкоголя мой мозг кидал в меня настолько сильные флешбеки, что чудом удавалось вообще выходить из квартиры.«Почему, как только я стала более менее спокойно относиться к своему прошлому, как меня тут же окунули в него носом, как нашкодившего котёнка?»
Чувствую себя и правда котёнком. Которого подобрали с улицы, пригрели, заставили мурчать, сказали, что он самый хороший и самый нужный и потом, когда он только в это поверил, напомнили, какое он, на самом деле, облезший и брошенный.«На меня будто снова повесили клеймо испорченности.»
Втянув носом побольше воздуха, я качаю головой, понимая, что не только «испорченности».«А ещё и слабости.»
Будто я сама не могу разобраться в своих проблемах. Да даже если я не разбираюсь в них, значит, мне это не нужно. Зачем нужно было устраивать этот цирк? Зачем Егор вообще рассказал ей о том, что со мной случилось? Без моего спроса и ведома. Это не то, о чем можно трепать направо и налево, даже если сильно язык зачешется. Это не его тайна, чтобы он мог ею распоряжаться ею, как хочет.«Так ещё и избил меня.» — качаю головой, снова выпуская из себя нервный смех.
Если бы я рассказала чей-то секрет, я бы потом вокруг этого человека по струнке ходила, чувствуя свою вину перед ним. Я позволила себя вновь глубоко окунуться в свои мысли и вынырнуть из них лишь тогда, когда почувствовала на своих плечах тепло пледа. — Надеть тапки, пожалуйста, — слышу над ухом, — ты совсем раздетая. Посмотрев вниз, вижу на полу белые тапочки и свои, уже чуть посиневшие от холода, пальцы ног. Кости тут же заломило и я обулась. — Знаю. Я соби’алась уже заходить, — вру ей. — Ты минут сорок тут стоишь. Я не хотела раньше заходить, ждала, пока ты остынешь, — ведёт по моим волос рукой. — Смот’и, чтобы к тебе не остыла, — поворачиваюсь к ней. В голубых глазах отражается свет фонарей над балконом и светится изнутри вина. — Я сделаю всё, чтобы не остыла, — переминается с ноги на ногу. Сглатываю очередной ком в горле. — А как вот мне в это ве’ить, скажи? Я ведь не знаю, чего от тебя ожидать следующим. К каким новостям мне готовиться? — Ни к каким плохим, — качает головой, — я обещаю тебе, что подобного ты больше не услышишь. — Не услышу, потому что ты не захочешь 'ассказывать, да? — на моих губах сама собой всплывает ухмылка. — Нет, Ань. Мне нечего будет рассказывать. Я обещаю. — Как вообще так вышло, что Его' тебе 'ассказал, ну, об этом? — Он не сам рассказал, — поджимает губы, — давай покурим? Я сигареты принесла твои. — Давай, — спокойно говорю, но, внутри радуюсь тому, что меня успокоит никотин. Милас подкуривает себе и мне и продолжает свой рассказ: — Я послушала ваш диалог, когда мы за городом были. Помнишь, я в первый день много дерьма тогда сказала и ты ушла на веранду? Ты плакала тогда ещё. — Да, помню. Забудешь такое. — Ну, я тогда всё слышала, что ты говорила Егору, а потом пришла и рассказала ему об этом. Он добавил пару деталей и так получилось, что сказал, что ты помнишь лишь запах того парня. И я вспомнила то, как ты выбежала из машины и как задавала потом вопросы мне в сообщениях, где я была на новый год очень давно. Пазлы в голове сложились и дальше я поняла всё уже без помощи Егора. Вспомнив тот день, я киваю.«Звучит правдиво.»
— То есть, Его' не т’епло? — Он не хотел рассказывать, пока я не сказала, что, возможно, знаю того, кто это сделал. — Ну да, — ещё раз киваю и делаю тягу, — на его месте, я бы тоже рассказала. — Прости меня, — вижу, что ей сложно смотреть на меня из-за бегающих по моему лицу глаз, — я когда узнала, что с тобой произошло, то меня сильно перемкнуло. Я даже не понимала того, что тебе будет больно снова это всё вспомнить. Я поняла это лишь потом, когда домой приехала, — сказав это, она ладонью, в которой не было сигареты, ведёт по моей щеке и я тут же прикрываю глаза, — Ань, прости меня пожалуйста. От этого, казалось бы, не многозначного жеста, меня пробирает дрожью. То ли от того, что её кожа контрастна по отношению к моей, то ли из-за того, что я никогда не позволяла никому так касаться себя. — Хо’ошо, — трусь щекой о её тёплые пальцы и возвращаю свой взгляд на неё, — только пообещай, что больше ты не будешь лезть в мои проблемы без моего ведома. — Обещаю, Ань, — она заключает меня в объятия, — даю тебе слово. И мне настолько уютно в этих руках, что все плохие мысли разом уходят даже не на второй, а на десятый план.«Мне так хорошо с ней.»