Sunny

Ты бежишь. Бежишь, бежишь, бежишь. Воздуха не хватает. Нестерпимо колет бок. Ноги гудят, и, кажется, скоро совсем откажут. Пот градом льется, застилает глаза пеленой размытой. Ты спотыкаешься на ровном месте. Но продолжаешь бежать, не оглядываясь. Не останавливаясь. Ты летишь по опустевшим улицам стараясь обогнать Смерть. Стараясь скрыться. Ты не хочешь умирать. Поэтому не останавливаешься и продолжаешь бежать. А она дышит тебе в спину морозным дыханием, оно до тебя доносится ветром. И смеется тихо-тихо. Безумно-безумно. Тебе от этого хриплого звука только страшнее. Тихо тикают часики, отчитывая минуты. У тебя еще есть время убежать. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Мелькают в глазах пустые переулки. Бегут неоновые вывески. Шумит в ушах тяжелое дыхание. Каждый вздох оседает болью в легких. Падает в ноги болевым импульсом. Сверкает белыми вспышками за веками. От недостатка воздуха темнеет в глазах. Немеют кончики пальцев. Но ты продолжаешь бежать. Быстрее, быстрее, быстрее. Нужно быстрее. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Ноги сами несут тебя по знакомым дорогам. Но в голове у тебя лабиринты ужаса и путаницы страха. Ты сворачиваешь в переулок. Спотыкаешься, почти падаешь и снова бежишь. Но вот беда. Тупик. Тик-так. Тик-так. Тик-так. В твоих глазах животный страх. Безумная паника. Истерический смех слетает с губ. Ты в неверии прикасаешься к холодной стене. По руке бегут холодные мурашки и маленькими иголками простреливают насквозь. -Нет. Н-нет, н-нет. Пожалуйста, нет. Прошу. Нетнетнетнетнетнет! — ты разбиваешь руки в кровь, о стену что отделяет тебя от жизни. Ты смеешься и плачешь. Ты срываешь голос, стараясь, что бы тебя услышали. Что бы спасли. А сзади животный рык, громким эхом летит. Тихо клацают зубы. Сзади чудовище с горящими красным глазами. Сзади — последнее что ты сможешь увидеть перед тем, как навсегда для всех пропадешь. Сзади — твой самый страшный кошмар. Сзади тебя — Кацуки Бакуго. -Вот ты и попался — тихо звучит в переулке. Так громко у тебя в ушах. Ты на грани животной паники, диких криков. У тебя перед глазами не пролетает жизнь. У тебя за веками горит ярко молитва. Тик-так. Тик-так. Тик… стоп. Время вышло. Взгляд полный безумного страха скользнул по фигуре, что стояла в тени. Луна ярко светила с небес, вкушая скорое представление. Кровавое, жертвенное представление. Белый свет окутал переулок и вот, он вышел из тьмы. Ярко красная рубашка в бледном холодном свете напоминала кровь, что вот-вот прольется. Черный галстук развивался на легком ветру. Алые глаза сверками предвкушением и голодом. Пшеничные волосы небрежно растрепаны. Пиджака на плечах уже не было. Блондин разминал руки в черных перчатках. На лице играл хищный дикий оскал. Стена холодит тебе спину. Ручьем льется холодный пот, и пробегают трусливые мурашки по коже. -Я размажу твои мозги по этой стене, а затем и все твои внутренности. Распотрошу, как животное. Ты будешь захлебываться своими криками и кровью — угрожающе пообещал Бакуго. — Но сначала… В блеклом свете Луны блеснул нож. Громкий крик пронзил ночную тишину, отбивался от стен переулка и летел дальше. Руку пронзила страшная, кошмарная боль. Словно в нее пустили заряд в несколько тысяч вольт. Деревянная рукоять торчала из стены, а лезвие насквозь пронзило мягкую плоть. Теплая жидкость потекла по руке вниз, капая на асфальт. Так блондин поступил и со второй рукой. Крик не утихал, но вскоре прервался. В глазах двоилось. Горло было сорвано и из него слышались только хрипы, кричать хотелось нестерпимо, но ты уже не можешь. Все что ты можешь это хрипеть и молиться про себя, что б все закончилось быстро. Ты знаешь, что не выживешь. Никто не выживал. И ты не сможешь. Если ты не успел убежать, то просто смирись. Слезы текли по лицу. Ты едва мог различить силуэт мучителя из-за размытой водной пелены. Руки горели огнем. Любое движение приносило еще больше боли. Хотелось умереть прямо сейчас. Хотелось молить о смерти, но ты не мог издать ни звука. Кацуки стоял и наслаждался зрелищем. Немая, сломленная фигура металась в его руках. На губах застыл немой вопль боли. Чудеснейшая картина. Но когда жертва немного успокоилась, смирилась со своей смертью, он взялся за рукоять одного из ножей и силой попытался прокрутить лезвие внутри, лишь бы только снова увидеть выражение полного страдания. Улыбка безумца проявилась на его лице, когда жертва затрепыхалась от боли в его руках снова. Широко раскрытые глаза полные агонии и слез глядели на него. На дне зрачков застыла мольба вперемешку с безумием. Он повторил процедуру и со второй рукой. Хрип на последнем издыхании оглушил мрачную тишину ночи. Потом блондин достал скальпель. Поправил черный жилет и наигранно деловито присмотрелся, где начать резать. А потом мучительно медленно и томительно больно, улыбаясь словно ребенок, что получил давно заветную игрушку, начал разрезать одежду вместе с плотью. Так легко, медленно и больно. Больно. Больно. Больно. Ты задергался в агонии. Каждое движение доставляло тебе боль, что электрошоком проходила по телу. Ты не чувствовал рук, ног. Ты еле мог видеть из-за пелены слез. Кричать не осталось сил, да и горло сорвано уже давно. Ты надеялся на болевой шок, обморок или скорее смерть. Ты с преданностью и радостью ждал своей кончины. Но она не хотела забирать тебя в свои костлявые объятья. Все что ты мог, это чувствовать только боль. Только ее. Острый скальпель разрезал тебя, как мягкую игрушку. Тебя препарировали, словно лягушку на уроке биологии. Кровь заливала землю. Неприятно чавкала под ногами и оседала на языке вкусом металла. Сладковатый запах забивался в нос. Внезапно новая вспышка боли, более сильная, чем прежде. -Ой, прости. Я, похоже, проколол тебе легкое — наигранно извинился Бакуго, с ухмылкой. Рот наполнился горячей кровью. Твоей собственной кровью. Ты кашлял, задыхался и, в конечном счете, просто обмяк, повиснув на ножах, воткнутых в стену. Ты был безумно рад тьме, что встретила тебя. Но Кацуки не понравилось, что его игрушка так быстро сдалась на волю обморока, и он с силой ударил по щеке жертвы. Потом еще, еще, еще. Пока она не выглядела как огромное синее пятно, что растекалось по чужому изнеможённому лицу. -Хватит — властный холодный голос отлетел от стен. Шаги, заглушенные ранее звуком ударов, приблизились к блондину и его жертве. Бакуго оглянулся и оскалился. Его взгляду предстал Тодороки Шото в черной рубашке, поверх которой белый жилет, красный галстук и черный пиджак. Лицо, как всегда, до тошноты спокойное и даже распотрошённый полутруп его никак не пошевелил. Идеальная статуя без эмоций, которую не заботит окружающий мир, вот что выросло перед красными глазами. Взгляду самого Шото предстал зверь, пес которого нужно усмирить. С горящим алым взглядом, диким оскалом и безумием на дне зрачков, где утопилось все, что в нем было хорошее. -Ты мне не указ! — рыкнул на него Кацуки, но отошел от полуживого парня. Тодороки даже не моргнул, а только достал пистолет и покончил со всем окончательно. Точный выстрел в голову, никого не оставлял в живых. Завтра с утра, когда полиция обнаружит труп, то будет теряться в догадках, зачем было уродовать парня настолько сильно, чтобы потом просто застрелить. -Пойдем. Нас ждут — развернулся гетерохром и за галстук утащил блондина из переулка, не боясь острых зубов, что клацали перед его лицом и рукой. *** Уже на базе, когда отчитавшись о пройденной охоте, они не сговариваясь оба прошли в старую часть здания. С огромными окнами до пола, бетонным полом и множеством железных каркасов над головой, комната напоминала завод. Для чего использовалось это помещение, не знал никто, да и узнавать особо не хотелось. Все что их тут интересовало два красных кресла, что не слишком вписывались в общую атмосферу. На них и уселись эти двое. Бакуго, раздраженный обращением с собой, как собакой, назло Шото закурил, не открывая окон. Тодороки не любил запах сигарет и дыма, о чем Кацуки прекрасно знал и в наглую пользовался этим, выбешивая его. Он любил смотреть в горящие огнем разноцветные глаза и слушать приятный баритон, в котором сквозила холодная ненависть. Что наблюдал и сейчас. Его это заводило и возбуждало. Вызывать хоть что-то на вечно спокойном лице, в безучастных всегда глазах было до мурашек приятно. Знать, что именно ты стал причиной, вдвойне приятнее. Шото резким движением дёрнул Кацуки за галстук и запечатал сигаретный дым в вакууме поцелуя. Они не то что бы любили друг друга, скорее зависели. Да. Как от тех же сигарет. Их отношения были привычкой, которую ты завел совершенно нехотя. Привычкой, от которой ты хочешь избавиться, но не можешь. Просто не представляешь жизни без этого. И, в конечном счете, смиряешься с ее существованием. Иногда поощряешь. Тодороки изредка давал себя трахать, а Бакуго выбешивал до белых пятен перед глазами и не сопротивлялся холодной ярости, давая делать что угодно. Их отношения это вечное соперничество. Игра в победителя и проигравшего. Это слишком искаженное понятие, что не назвать любовью, но они не были и врагами. Они были чем-то средним. Чем-то иным. Чем-то за гранью понимания. Да и вряд ли, любящие люди будут видеть друг в друге неуправляемую дикую псину и холодную ледяную статую, старого музея, покрытую слоем пыли. Они были друг для друга просто способом отвлечься от вечной проливаемой ими самими крови. Способом хоть немного забыть все ужасы их жалких жизней. Они просто зависели друг от друга. Они зависели от ошейника, что сдавливает шею и грубых мозолистых пальцев, сжимающих бедра, что на белой мраморной коже расцветают фиолетовые синяки. Они зависели от резких команд, сказанных голосом похожим на обжигающий лед и горящих пламенем безумия алых глаз, что прожигают насквозь. Они зависели от сжигающей тело дотла страсти и леденящих душу криков. Они соврут, если скажут что им это не нравится. Они соврут, если скажут что это любовь. Они соврут, если скажут, что это их не затягивает еще дальше во тьму. Они скажут истину, когда назовут это обоюдным паразитированием. Они скажут истину, когда назовут это эгоистичной помощью самим себе. Они скажут истину, когда назовут это их личным лекарством, панацеей от мрака. Но возможно, они соврут и в том, что в их отношениях нет и проблеска любви.