Sunny

Когда они начинали это, то знали на что идут. Они понимали, ужиться с такими характерами будет трудно. Они знали, ссор будет не избежать. Они понимали, что их взгляды на, те или иные вещи, у них кардинально разнятся. Они понимали, что оба жутко упрямы, и найти компромисс будет очень сложно. Они понимали, уступать не будет никто, оба слишком горды. Они многое понимали, но все равно решились быть вместе. Потому что слишком сильно любили. Потому что их запястья были связаны красной нитью Судьбы. Да и сердцу не прикажешь, как говорится. Многие говорили, что это может кончиться плохо. Многие не понимали, как они уживаются вместе. Многие не понимали их отношений вообще. Но молчали, лишь глядя на конец ниточки, что тянулся от одной к другой руке. Шото тоже не знал, как они уживаются вдвоем. Кацуки тоже не знал, как все это понимать. Они просто жили вместе. Они просто любили. И стены уже были пропитаны холодными криками, яростными возгласами и томными стонами. В кирпичной кладке прочно засело тихим грубым голосом сказанное «Люблю тебя». Под полом поселилось теплое «Я тебя тоже». За шторами спряталось сонное и отчаянное «Прошу, никуда не уходи». Под одеялом засело «Я всегда буду рядом». На кухне, полностью пропитанной смехом и запахом гари, на столе восседало «Отойди от плиты, сожжешь всех нахрен!», что таило в себе заботливое «Отойди, ты ж поранишься придурок». В гостиной, на диване, раздраженно полулежало «Прекрати мельтешить перед глазами». В коридоре яростно в дверях стояло «Хватит! Мне это надоело!». Вся квартира была пропитана самыми разнообразными эмоциями, чувствами, ощущениями. Если бы существовала причуда, что может улавливать все эти моменты, то человек что находился бы тут, просто сбежал. Столько всего противоречивого здесь было. И страсть, и ярость, и боль, и радость, и слезы, и горечь, и нежность, и восхищение, и беспокойство, и раздражение, и удивление, и печаль. Все это насквозь пропитало комнаты, стены, полы предметы. Все здесь видело их жизнь. Их отношения. Их боль. Их радость. И сейчас оно видит конец всего этого. Слышит громкие крики, что еще никогда не слышались так глухо. Так отчаянно. С такой болью. Видит их лица, искаженные страданием. Чувствует души, что, словно птицы в клетке, бьются о стальные прутья в немой мольбе прекратить. -Хватит! Ты ведь знаешь, что я не вещь! - Шото еле сдерживается. Его сил просто не хватает. В последнее время, Кацуки видит в нем только свою собственность, которой не хочет делиться. Видит только предмет, которым пользуется. Ревнует к каждому столбу. Устраивает скандалы из-за этого, как вот сейчас. Да, Тодороки всегда знал, что блондин – собственник. Он и сам им был. Но это переходит все границы. Он черт побери просто говорил с другом. Просто говорил, а Кацуки устроил из этого вселенское предательство. Шото было так больно понимать, что блондин ему не доверяет. Думает, что он предаст его так просто. – Я не предмет, а человек, Кацуки! Перестань вести себя так! -Да, как так?! – не выдерживает Бакуго. На его руках искры, в глазах огонь злости. Перестать, говорит?! Да на него все пялятся, как на Бога. Смотрят, взглядом раздевают, облизывают мысленно. И Деку этот вертится рядом постоянно, и Момо эта смотрит взглядом влюбленным. Им что, медом намазано?! Это он фанаток еще не вспоминал. Да на него вешаются все кому не лень. А он еще и улыбается мило, в ответ. Фоткается, расписывается, отвечает любезно. Это так бесит. Вызывает неконтролируемую ревность. Он не хочет Шото делиться. Шото только для него. Для него одного. Шото был слишком ему дорог, а все что было ему дорого, всегда было близко. Он всегда держал это при себе. Старался защитить и не дать в обиду. Все что было ему дорого, всегда было под сердцем. А Шото и был его сердцем. Был его сокровищем, что он как дракон, охранял ценой жизни. Лишь бы не досталось другому. Лишь бы его смех, его улыбку, его слезы, его печаль не видел никто. Что бы, никто не украл это все. Не украл его сердце. Кацуки боится. Просто боится, что Шото уйдет. Оставит одного. Он не хочет отдавать свое сердце. Он не хочет умирать. А если Шото уйдет, так и будет. А Кацуки уже чувствует, словно они отдалились друг от друга. Охладели. А он не хотел. Он хотел как раньше, что бы до белых кругов перед глазами, что бы до отдышки дикой. Что бы щеки болели. Что бы сердце заходилось в бешеном танце. Что бы до боли. Что бы навсегда, как они и хотели. Он не хотел уходить, не хотел оставлять. Он хотел быть с ним. И что бы только с ним. Без всяких Деку и Момо. -Будто я золотая медаль, которой ты хвастаешься! Будто я твой трофей! – теперь кричал уже и Шото. Он, что, действительно не понимает, что это больно? Что когда смотришь в глаза, видишь только что ты его вещь, становится так тоскливо? Что так неприятно осознавать, что в чужих руках ты только игрушка? А что потом? Он наиграется и бросит, словно куклу. Пойдет искать новую жертву, а Шото просто сломается пополам. Упадет и разобьется. Разлетится на осколки и сам себя не соберет. И никто больше не соберет, потому что нужен только Кацуки. Потому что никто кроме него. Потому что любит. Потому что никто кроме него не знал. Не видел, как ему было больно. Плохо. Никто не поддерживал его так, вытаскивал из трясины и мрака, обратно в свет. Шото всегда считал Кацуки солнцем. Кацуки и был для него солнцем. Ярким таким, горячим и далеким. Недосягаемым. Тем, к чему прикасаться нельзя. Но Шото был так влюблен. Так отчаянно влюблен, что как мотылек, как Икар, летел ближе. Ближе, ближе, ближе. Только бы быть рядом. Быть вместе. Невзирая на ожоги, раны. Что бы, никто не отобрал у него его солнце. Даже смерть. Между ними напряжение руками можно отламывать по кусочку. Между ними искры, из которых пожар, что потом не потушишь. А если и потушишь, останутся только тлеющие угли. Между ними стена, на которую сил не хватает что бы пробить. Между ними кирпичная кладка, которую героям из первой тройки сломать, как палочку переломить. Но, почему тогда так сложно? Почему рука не поднимается? Почему сил не хватает? Почему? Красная нить, натянутая до предела, дрожит как лист на осеннем ветру. Вот-вот порвется совсем. Лопнет и вместе с тем оглушительно ударит по их душам. С хрустом переломает все кости. Устроит внутри кровавое месиво с осколками любви внутри. Взорвет голову картинами несбыточного будущего и приторно-сладким, и одновременно горько-кислым «если бы», что на языке осядет. Размажет по стенке от тоски и боли. Что из горла будет рваться крик громкий-громкий и вой дикий безумный. Все говорили, что это плохо кончится. Но, почему никто не сказал, что будет так больно. Так отчаянно плохо. Почему никто не сказал, что душа такая хрупкая и одного толчка хватило что бы разбить. Между ними стена квартиры, что разделяет кухню и коридор. Шото не может стоять, он опирается о дверь спиной. У него перед глазами все размыто из-за горьких слез. Они жгут кожу, и леденят душу. Заливают сердце жидким азотом, замораживают. У него теперь все холодное, а темнота окутывает коконом, потому что света нет. Солнце ушло. У Шото внутри что-то надломилось. С тихим звуком треснуло и разлетелось. Возможно, душа. У Шото руки дрожат. Шото дрожит весь. Комната ходит ходуном, перед глазами. У Шото коленки подгибаются. Шото боится упасть. Шото закрывает глаза и рот руками, тихо плача. С надрывом ревет, но неслышно. Всхлипы заглушает рука. Крик, он сдерживает еле-еле. Боль подавляет в сердце. Сжимает зубы, злясь на себя, стараясь быть неуслышанным. Ненавидя себя. Так привычно. Так как всегда. Кацуки на той стороне, сползает вниз, горбиться и обхватывает плечи руками. Прозрачные соленые ручейки катятся по лицу. И каждая оставляет ожог. Кацуки чуть ли не воет. От боли в груди, где раньше сердце было. Сейчас это сердце по ту сторону двери. У Кацуки больше сердца нет. Кацуки один. У Кацуки кулаки до боли сжаты, зубы стиснуты до скрипа. У Кацуки взгляд потерянный, стеклянный. Такой как у мертвецов бывает. У Кацуки пустота внутри. Возможно, не хватает души. Кацуки тоже дрожит. Ему холодно. Ему больно. Ему одиноко. Кацуки опускает голову вниз, в руки, потому что не видит ничего. Не может. Рвутся всхлипы из глотки, он заталкивает их обратно. Катятся слезы по щекам, он закидывает голову назад, что бы и те ушли, но они начинают течь с новой силой. Ему так противно от себя, что довел их двоих. Так отвратно. Так привычно. Так как всегда. Они знали на что шли, когда начали это все. Но не знали, что будет так до безумия больно. Красная нить, натянутая до предела, дрожит как лист на осеннем ветру. Вот-вот порвется совсем. Но почему-то, до сих пор остается привязанной к их мизинцам. Все еще объединяет две души, что не могут жить друг без друга. Потому-что жить без сердца невозможно. Потому-что цветок не живет без света. Потому-что умрет один – второй последует за ним немедленно. Потому-что Судьба не настолько злодейка. Потому-что пусть хоть у одной сказки, конец будет хорошим. Но сейчас их разделяет стена. Из горла рвутся всхлипы и рыдания. Щеки обжигает соленая вода. А вместо души у них пустота. Сейчас, они мертвы.