Sunny

У него под ключицей расцветает алым ненавистное до зубного скрежета имя. Кацуки не знает, напоминает оно рубин или кровь. Знает только, что имя прямо под цвет его глаз. Знает только, что красный его теперь не любимый цвет. Знает только, что ненавидит обладателя имени. Знает, что так просто он теперь это не оставит. Знает, что совершенно точно плюнет на всю эту мишуру со связью и соулмейтами. Знает, что ни за что не променяет свою свободу. И знает, что врет сам себе. Может ему мерещится, но имя блестит ярко-ярко, переливается словно. Тихим мягким светом грудь укрывая. А все вокруг него серое. И только чертово имя да его глаза теперь яркого красного. Яркий цвет бьет по глазам и взрывается фейерверками, где то за веками. Давит и заставляет прикрыть глаза, стараясь не видеть. Мелькает вспышками перед лицом, словно неон. Мельтешит маленькими мошками. А открываешь глаза – ничего. Только отражение в зеркале. Где отражается серая комната, его лицо тоже серое, только глаза алым горят, и грудь, а на ней цветком камелии распускается шипящее на губах имя. Цветет, корни пускает глубоко внутрь. К сердцу пробирается. Бежит по венам и проливается на бетонный пол, от неудержимого чувства глубоко внутри, куда тянутся корни. И закипает от злости. Злости на имя, его обладателя, себя и чертову связь, о которой никто не просил. Но злость утихает, адреналин пропадает, связь укрепляется, а корни, только растут все быстрее. Обхватывают сердце, и каждый раз видя человека, чье имя у него под ключицей, сжимают сладко-сладко. И боль эта приятная, манящая. Хочется больше и больше. Кацуки думает, что мазохист, но всегда оглядывается, стараясь увидеть. Кацуки думает, что сошел с ума, но не пытается остановиться. Только хочет большего. Кацуки вообще много думает, но предпочитает действовать. Да вот только лишь в мечтах. На деле все не так просто. А ему хочется забрать его себе всего, без остатка. Хочется подчинить хладный притягательный нрав и зацеловать до смерти. Чтобы губы были алые-алые, а на шее отметины с отпечатками зубов, что кричат: «Мое!» Чтобы все знали, все видели что его. Что он только его. Хочется слышать сладкие вскрики и томные стоны. Хочется свое собственное имя, на чужом теле увидеть и услышать, срывающимся чужим голосом. А еще хочется кричать от противоречия. Хочется кричать от того, что сам себя в ловушку загнал. Сам натянул ошейник с цепью, сел в клетку и отдал ключ в чужие руки. И вместе с ключом свое сердце. Отдал, без возможности вернуть назад. И он пытается убежать. Скрыться от мешающих мыслей, чувств. Пытается забыть о каллиграфическом красном имени под ключицей. Пытается забыть взгляд гетерохромных глаз, что заставляет сердце сладостно сжиматься и заставляет кровь течь быстрее. Он не хочет боли, не хочет страдать. Он не хочет собирать свое сердце из осколков и склеивать кое-как. Он хочет счастья и любви свободы. Он пытается убежать, скрыться и забыть, только бы не к нему. Он пытается. Но не может. В конечном счете, Кацуки осознает, что врать себе бессмысленно. Осознает что противиться связи – глупо. Осознает, что цветок, сладко сжимающий сердце, пахнет до безумия красиво. Осознает, что клетка, куда он по глупости загнал себя, не закрыта, ошейник, и цепь не сдерживают. Осознает, что свободен, что его никто не держит, а только всегда хочет быть рядом. Не пытается заставить его, только тихо просит, ни на что не надеясь. Но это держит лучше любой клетки и ошейника. Потому что добровольно. Осознает, что его сердце целое и теплится в чужой груди, а взамен за его ребрами горит пламенем сердце чужое. И еще осознает, что красный его любимый цвет поровну с белым, а капли крови на почти прозрачной светлой коже смотрятся невероятно эстетично. Осознает, что тихого «Люблю» и взрыва цветов в глазах, было достаточно, чтобы быть счастливым. И Кацуки счастлив. Кацуки свободен. Кацуки любим.