Sunny

Они друг у друга уже в печенках сидят. Злят неимоверно. Выбешивают до невозможности. До криков. До яростных взглядов и пропитанных ядом реплик. До чешущихся кулаков и желанию разбить друг другу морды. До желания сотворить кровавое месиво, что раньше было человеком. Переломать друг другу кости. Выпустить кишки и сломать позвоночники. Бить, что бы потом уже не встать совсем. Бить, что бы вместо лица огромный синяк, гематома, на которую даже дышать больно. Хотя. Дышать больно и так. Они друг у друга в головах поселились. И тихим неспешным шагом залезли в сердце и посеяли семена цветов в легких. Они друг у друга в мыслях обосновались, и уходить совсем не хотят. Они друг в друга влюблены отчаянно больно. Так страшно и безумно, что, кажется, они сошли с ума. Влюблены до скрипа в зубах. До сжатых до боли кулаков. До зажмуренных, до белых пятен за веками, глаз. До кома в горле. Цветочного. Влюблены так, что у одного глотку раздражением царапают шипы белой розы, а у другого безучастно стеблями окутывает такой же белоснежный мак. А Матушка-Судьба смеется заливисто. Потешается. У них лепестки, вместо слов и фраз вылетают изо рта, вместе с кровью. Пыльца у них вместо воздуха в легких. В нос забивается сладкий, до тошноты, запах. Больно царапают шипы. Стискивают стебли до хрипа. И хочется вырвать эти цветы. Раскрыть себе грудь кухонным ножом и вырвать, как сорняки. Обрезать садовыми ножницами, и услышать тихий хруст ломающихся стеблей. Словно костей. Хочется, но жить хочется больше. А им без воздуха дышать – сложно. Дышать с цветами в горле – больно. А выхаркивать кровь с лепестками – страшно. Страшно смотреть в умывальник, где листьев и цветов, как в саду. Страшно выбрасывать огромный черный мусорный пакет, набитый до отказа. Страшно быть ходячей оранжереей. Страшно уснуть, и больше не проснуться. Страшно увидеть пустоту перед глазами и навсегда остаться в ней. Страшно гадать на лепестках цветка, сколько еще им осталось. Страшно ждать, когда же. Когда. Страшно умереть. Но еще страшнее ждать смерти. У них на двоих бело-красная симфония страха и боли. Бежит по венам, просачивается в сердце, играет в голове на повторе, оседает на дне зрачков. Слышится криком отчаянным, в кашле. Застывает на кончиках дрожащих, перепачканных красным, пальцев. А рубашки белые в крови, лепестки в руках сминаются, только тронь. И все падают-падают на пол, вылетают нескончаемым потоком, топят. Хочется уже захлебнуться ими. Они поехавшие совсем. Смотрят на страдания – свои, чужие, неважно – и видят искусство. Такое странное, извращенное и неясное остальным. Такое отчаянно-счастливое, опасно-нежное, болезненно-хрупкое и смертельно-прекрасное. Они видят в этом смесь из любви и ненависти. Радости и боли. Невинности и греха. Этот вечный тандем, что словно кружится в танце. И им кажется, слышны звуки вальса, перебиваемого похоронным маршем. Это ощущение осело между ними в воздухе. Впиталось в плоть. Смешалось с кровью. А лепестки все падают на пол. Шипы царапают горло, а стебли сжимают только сильнее. Они мазохисты. Они влюблены в эту боль, так как друг в друга. Так отчаянно и преданно. Они находят в ней успокоение. Такое странное умиротворение поселяется в их душах. Такое недоступное раньше, и такое желанное сейчас. Такое важное. Они думают, что стали зависимыми, наркоманами. Но так на это плевать. Им если честно на все уже плевать. Им это так нравится. И так хочется еще. Они вроде не хотят умирать. Хотят жить, быть любимыми, счастливыми. Они хотят исполнить заветные мечты. И они вроде хотят сказать друг другу эти три заветных слова. Три спасительных слова. Но они молчат. Молчат и улыбаются, стоя друг напротив друга. Они уже сошли с ума от этой влюбленности. От этой любви. Они устали. Они так безумно устали от этого всего. Устали от жизни. А гадание на лепестках предвещало им смерть. Скорую-скорую. Близкую-близкую. Они видят отражение чужих мыслей в глазах напротив. Да и им не надо, все равно думают об одном. Поэтому просто молчат и улыбаются, стоя друг напротив друга. Потому что где-то внутри, умереть все же хочется больше.