Sunny

Так пусто и холодно. Ему так весело сейчас. Когда в голове дурман от белого «снега», по венам течет алкоголь, вытесняя кровь, а перед глазами пляшут яркие неоновые цвета, разноцветными зайчиками скачущие. Тело двигается само по себе в такт безумному ритму, скачущего сердца и громких басов. Ему так весело, что он даже почти улыбается, но на губы лезет только кривая ухмылка. В голове пусто-пусто, разве что молочный туман от дыма сигаретного клубится, и все никак не исчезнет. А хотя похуй. Зрачки у него расширены до предела и на черные дыры похожи. Такие же темные, затягивающие. В разноцветном мигающем свете блестят стекла бутылок и стаканов, и звенят изредка, сотрясаясь от гула. В клубе очень душно, жарко, воняет потом, алкоголем и дешевым куревом. Хотя лично он, Шото, не может вспомнить ни один клуб, где все бы было иначе. Как и не может вспомнить, сколько он выпил. А хотя – похуй. Рубашка уже успела улететь в сторону. Куда? А хер его знает. На теле еще осталась майка и ладно. По ушам бьет громкая музыка. Херовая, честно говоря, но ему похуй. А ему на все похуй. Он уже все проебал, и не страшно уже как-то. В руках и ногах собирается тяжесть и давящая боль. Такая, как и где-то внутри. Но Шото ее старательно заливает алкоголем, вглядываясь в блестящие стекла бутылок и ловя приход. Он пришел сюда забыть и забыться. Самое время перезагрузиться и удалить ненужные файлы. Недалеко от него пляшут изрядно пьяные, в говно, Изуку и Очако, смеется громко обкуренная Яойорозу. Но Шото их не видит. Он вообще мало что сейчас видит. Только цветные яркие огоньки неоновых оттенков, мельтешащие от количества «увеселительного» препарата мошки и блики от бутылок, стоящих в баре. И Шото сейчас так весело. Настолько весело, что он даже почти забывает свою причину похода сюда. Причину, по которой они все пришли сюда. Причину, по которой ему все еще так пусто и холодно, где-то внутри, за ребрами. А эта самая причина одиноко сидит в их темной квартире, где из света только огонек зажигалки, и пьет дешевенное херовое вино из ближайшего ларька. Сидит тихо, без света и нахуяривается в край. Изредка проезжают за окном машины, шумя моторами, скрипя шинами, и освещая фарами кухню, где сидит Кацуки. Что бы после снова скрыться, оставляя того во тьме. На полу пара пустых бутылок виски, и Кацуки знает что понижать градус нельзя, но ему как-то слишком похуй. А ему вообще на все в жизни похуй было. Вот только если так, почему он сидит тут один, на темной кухне с бутылкой дешманского вина и размышляет о вечном? Он знает ответ, только отвечать вовсе и не нужно. Утопая во тьме своей кухни, он продолжает хлебать отвратительную кислую дрянь из немытого стакана, периодически зажигая небольшой огонек, дабы прикурить. Сидит и слышит, как скрипит кровать у соседей снизу, ритмично, а еще как у соседей сверху бьются тарелки, перебивая громкие крики. И ему так смешно становится, прям, пробирает на поржать. Так истерически-нервно. А у них же раньше все наоборот было. Это именно он, Кацуки, сбегал после их ссор в душный шумный клуб со своей бандой, а Половинчатый напивался один в их квартире, где постепенно собиралась коллекция бутылок и битого стекла. И потом они снова, так же как и впервые, спали по-пьяни, и все возвращалось на свои места. Ты посмотри, какая ирония блять. И единственное различие этих ситуаций, кроме обмена ролями, это то, что Шото не придет. На рубашке белой красные пятна, отливаемые фиолетовым, от вина, что вылилось из перевернутого стакана. Сам стакан теперь лишь кучка стекла в углу. А Кацуки ржет и плачет. Ему тоже блять весело, пиздец. Ему так сука весело, что впору умереть прямо на месте. Взять и застрелиться. Потому что он помнит причину его рефлексии. Потому что ему так холодно и пусто, где-то там внутри. Шото так холодно. Так пусто. Шото выбрался из клуба подышать воздухом, совсем не свежим. Привалился спиной к холодной стене и выдохнул облако пара, прикрывая уставшие потухшие глаза. Тишина бьет по ушам еще больнее, чем громкие басы. Сквозь прикрытые веки пробирается яркий неоновый свет вывесок. И он словно ночное солнце ведет его куда-то вперед. И Шото покорно следует за ним, послушно шагая, покачиваясь и приваливаясь в темноте переулков к холодным кирпичным кладкам. Поводырь выводит его куда-то в самую глушь, что Шото может разглядеть небо, которое подобно цветку распускало свои солнечные лепестки. Он видит одинокий дешевый мотель, и тело словно того и ждало, что бы напомнить безответственному хозяину о собственной хрупкости. Гудит голова, словно там что-то взорвали, болят ноги, что не знали отдыха с раннего вечера, тянет руки и сковывает утренним холодом. Шото влетает в здание, кидая на стол регистрации пару смятых купюр, и забирает дрожащими пальцами ключ от своего номера. Захлопывает громко безвкусную розовую дверь и просто падает туда, где стоял. Сидит на неудобном грязном коврике возле входа и смотрит в окно, за которым рассвет, загораясь подобно пламени, цветет на горизонте. Карман джинсов обжигает пачка таблеток, и он достает ее. Блестит металлом упаковка, и светятся внутри прозрачные синие капсулы. Красивые, завораживающие и они словно были сделаны из чистейшего минерала. Словно застывшая во времени вода. Хватит всего одной, и он сможет забыться в своем собственном мире, не страшась реальности. Но что будет, когда пройдет действие наркотика? Когда путы сладкой мечты ослабнут и полностью освободят его из своих теплых объятий? Шото не хотел возвращаться в серый, холодный и теперь уже пустой мир, где он никому не нужен. Где он не нужен ему. Шото хотел тепла и радости в свою мрачную жизнь, поэтому он набирает целую горсть синих капсул и смотрит на них пару минут, что бы потом заглотить все разом. Кацуки так холодно. Так пусто. В квартире не горит свет, стакан разбит вдребезги, да и бутылка вина закончилась. Теперь он просто сидит и ритмично щелкает зажигалкой, зажигая и туша маленький огонек. За окном собирался алым рассвет. Туман укрывает верхушки высоток. Так же как сигаретный дым осел в воздухе, скрывая молочной пеленой кухню. Пустая пачка сигарет лежит на столе, еще пара валяется на полу, вместе с пустыми бутылками. Кацуки до боли сжимал свои блондинистые волосы, вглядываясь в окно пристально. Сидит, почти не дыша, и вскакивает резко, роняя стул на пол. Переворачивает стол, бьет посуду, бутылки швыряется вещами и рычит как дикий зверь. Разбивает кулаки, и руки вообще, в кровь. Закусывает до боли губу, скрипит зубами и продолжает громить когда-то родное любимое место. Успокаивается он только, когда переворачивает все вверх дном. Ноги все в осколках и кровоточат. Не хватает воздуха, и он дышит громко, стараясь заглушить голоса в голове. А потом падает на колени, невзирая на осколки посуды и битое стекло, и смеется. С надрывом, со слезами, смеется от души. Смотрит с улыбкой на светлеющее небо, видит далекие блики звезд и мечтает дотянуться до одной из них рукой. Вернуть ее назад. Он приподнимается с пола, и дотягивается рукой до плиты, включая газ. И вот когда все пошло не в ту степь? Когда все наступил этот пиздец, масштаба всего мира, для двух людей? Где тот переломный момент, когда все пошло по пизде, скатываясь на самое дно? Когда они, двое молодых и перспективных парней, превратились в алкоголиков, пессимистов с вечной депрессией? И если они всем твердили о своей радости, счастье и если это было правдой, то почему тогда они вдвоем сейчас сладко спят, уже никогда не проснувшись? Почему смерть была для них такой желанной?

Да потому, что смысл им жить в пустом и холодном мире, друг без друга?