Sunny

шото кажется что он парит. земля под ногами почти не чувствуется, он даже не уверен, стоит он на ногах или же упал на колени. он просто ничего не чувствует. ничего не слышит, а все что он видит это тело. тела. много тел. сотни мёртвых, безжизненных тел, заполонивших все пространство и все его поле зрения. шото ещё никогда так не хотел ослепнуть. но он смотрел на трупы, разбросанные по всему периметру и, к своему удивлению, совершенно ничего не чувствовал. он просто, будто бы, полностью онемел. от макушки до кончиков пальцев. и это онемение забралось в его голову, заморозив все мысли и чувства, притупив абсолютно все ощущения. замылив взгляд. ледяное спокойствие разливалось в его венах, голова была полна статичного шума и все он мог, пассивно наблюдать за адским месивом из крови, боли и костей, то и дело цепляющих его взгляд. сердца-сухожилия-кровь-кости-пустые-глаза-мертвые-мертвые некоторые из тел, были людьми которых он видел в коридорах Юэй, проходя мимо тех на обед. ребята из классов поддержки, некоторые, их хорошие знакомые из класса Б. некоторые, это герои профи, которые положили свои жизни ради победы в решающей войне, которых он видел по телевизору, слушал их на конференциях или слышал о них от своего отца. некоторые, были людьми, кого он никогда не знал и никогда не видел, но будет вечно скорбеть по безымянным. и были… они. шото видит три горсти пепла, когда-то бывшие его матерью, сестрой фуюми и братом нацуо, которые так самоотверженно бросились на помощь своему родному человеку. три горстки черного пепла, все что осталось от целых трех, когда-то живых и полноценных, людей, с собственными, такими разными, личностями. три горстки черного пепла, три кучки праха оставшихся от людей, соженных синим, адским пламенем ненависти их собственного брата и сына. шото также видит оставшуюся часть своей семьи, чуть поодаль. изуродованное огнем, все еще пахнущее паленой плотью даже на таком расстоянии, тело отца, едва узнаваемое из-за ожогов, крепко сжимает черный скелет своего самого старшего сына, тойи, который так отчаянно пытался всю свою жизнь заполучить признание, что дважды сжёг себя заживо, в попытках. и во второй раз, он забрал с собой всех остальных членов семьи, кроме шото. как всегда, кроме шото. это всегда было без него. шото всегда был отдельно. шото никогда не был частью их семьи. слегка сдвинув взгляд вправо, он видит, как зелёные волосы мидории практически чёрные от пыли и крови, ореолом обвивают его голову, распростертую на асфальте ближе всех к самому шото, а его ранее блестящие надеждой глаза, погасли окончательно, мертвым взглядом впиваясь ему практически в душу. его шея искривлена под странным углом, а руки и ноги выглядят действительно болезненно вывихнутыми, словно он упал с высоты десятков этажей. с другой стороны, изуку вероятно этого уже не чувствует. мертвым же не больно. он видит, как урарака, мертвично бледная и практически прозрачная, сломанной куклой валяется у входа в разрушенный магазинчик игрушек, словно она одна из, иронично звучит, фарфоровых кукол, случайно выпавших из витрины. ее кожа буквально белее чистого листа, что он может видеть все вены и каппиляры, даже сосчитать каждую венку. рядом с ней, словно королева, возлегла тога, на ложе из пыльных плюшевых медведей, улыбаясь окровавленным ртом и безумно глядя в никуда, пустыми мертвыми глазами. шото также видит каминари, чья грудная клетка в, буквальном смысле, вывернута наизнанку и, с ледяным спокойствием, подмечает как ребра едва прикрывают его остановившееся сердце, почти куполом, словно маленький снежный шар с драгоценной, самой важной деталью, — когда-то быстрым и таким же энергичным, как сам денки, сердцем, — в центре. шото видит съежившуюся в агонии джиро, лежащую в позе эмбриона и навеки застывшую в ужасе от полной тишины в её ушах, взорвавшей барабанные перепонки, рядом с каминари. ее лицо, наполовину повернуто к блондину, даже когда она сжимается в клубок, от невыносимой боли и тишины. он видит рухнувших друг на друга оджиро и сато, неподвижно сгрудившихся кучей. их кожа странного зеленоватого цвета и шото не хочет знать чем это было вызвано. он видит очертания тору лишь потому, что её шея туго перетянута чем-то на подобии кнута, за который ее подвесили на, чудом уцелевший, фонарный столб рядом с разрушенным зданием. хагакуре измазана бетонной пылью с головы до ног и это единственное что позволяет ее видеть. шото видит момо, ииду, тсу, киришиму, мину, токоями… шото учится считать заново, на мёртвых телах своих одноклассников, вспоминая порядковый номер каждого в журнале. когда он доходит до номера семнадцать, он наконец чувствует что падает на колени и, внезапно, все еще тело словно обретает чёткость. будто бы он возвращается в свое тело после астрального путешествия в кошмарный мир, и это, на самом деле, одно из худших ощущений, которые он когда либо чувствовал в своей недолгой жизни. шото ощущает абсолютно каждый синяк на своей коже, каждый порез, каждый ожог, каждый разрыв, вывих и каждую царапину, полученную в жестоких битвах, пока он добирался сюда. пока он так жестоко опаздывал на это поле битвы. пока он спешил на эту ужасающую кровавую бойню. блондинистые волосы все такие же колючие на вид, стоящие торчком, словно шерсть пушистого кота, а костюм все такой же яркий, как и его обладатель, предупреждающий всех вокруг о смертельной опасности, носителя этого костюма. кацуки бакуго выглядит все так же прекрасно, как и всегда. цепляющий глаз, удерживающий внимание, с единственным лишь недостатком. у него дыра в груди размером с два кулака, рот перепачканный кровью и алая лужа, расплывающаяся под ним, словно густая гуашь. о, нет, погодите, это три недостатка. но самый главный состоит в том что кацуки бакуго — мёртв мертвмертвмертвмертвмертв и это возвращает шото возможность наконец почувствовать. и это ещё хуже, чем ощущать все собственные физические травмы. он наконец осознает что все его друзья, его семья которую он не так давно приобрёл, все они мертвы. все до единого. его любовь, которой он так и не успел сказать, «я тебя люблю» мертва тоже. его чудная ласковая мама, отец, старающийся исправиться, его мягкий старший брат и заботиливая сестрёнка, его первый и лучший друг, лучшая бойкая подруга, его лучший спарринг партнёр… каждый из его семьи мёртв, но почему-то именно шото остался вживых, хотя он вообще предпочел бы не рождаться. шото кажется, что судьба действительно издевается над ним, когда он, не желающий жить, сидит единственным выжившим среди всех тех отчаянно сражавшихся за свои жизни. шото хочется смеяться от иронии. шото плачет. шото хочется закричать. хочется вырвать. ему хочется просто закрыть глаза, чтобы не видеть этой страшной картины больше. сделать хоть что-то. любое маленькое движение. хотя бы отвернуть голову в сторону. но он не может. слезы пассивно и медленно текут по его лицу, смазывая копоть и брызги крови со щек. его тело, будто парализовано, хотя внутри мечется бушующий огненный ураган, пытаясь пробить ледяные стены. шото едва дышит, снова и снова глядя в пустые и мёртвые глаза друзей, глядя на смертельные увечья знакомых, чёртовы кучки пепла, и на блондинистые волосы которым он едва не посвещал стихи, лицо которое видел в самых красивых снах, на лежащее пластом тело, которое открывалось ему во всей своей ужасной красе. шото не чувствует ничего кроме боли внутри себя. он чувствует как огненная агония пробегает по его венам, а холодные пальцы паники сжимают его сердце ледяным кулаком. он пытается дышать, хрипло хватает воздух со свистом напряжения, он слышит чей-то громкий безумный смех. он узнает этот смех и понимает что смеется он сам. он смеется, он плачет, он ломается и тогда, наконец, происходит взрыв. наконец, шото кричит. *** просыпаться в три часа ночи, определённо не то, о чем мечтал кацуки, этой ночью, — или вообще любой ночью, — но просыпаться в три часа ночи от, практически, нечеловчеческого вопля, определённо было наихудшим вариантом из возможных, о котором кацуки даже и помыслить не мог. он подскакивает на постели, уже слыша чужие торопливые шаги в коридоре, и выбегает из своей комнаты, пытаясь понять что происходит. крик звучал максимально близко, но незнакомо и кацуки, спросоня, едва ли понимает чей именно голос он слышал. он все еще наполовину спит, когда открывает дверь, но стоит ему только показаться из комнаты, как киришима тут же хватает его за локоть и уверенно тащит на пятый этаж, даже не дав ему возможность спросить в чем дело. -это голос тодороки, — только и говорит он на бегу, и кацуки, мгновенно просыпаясь, сразу понимает, что происходит что-то действительно странное и, вероятно, очень серьёзное. половинка никогда не кричит, а чтобы вопить, должно случиться что-то, наравне с апокалипсисом или внезапным воскрешением мудака все за одного, что, в прочем, одно и тоже. кацуки мог себе признаться, что от такого и сам бы завопил. они прибывают последними из мальчиков, хотя и живут всего этажом ниже, а девушки все ещё спешат к ним из другого крыла, тоже услышав этот нечеловеческий звук, как сообщает ему напуганный каминари, сжимая телефон. толпа, собравшихся у двери громко пытается дозваться до тодороки, но в ответ получает тишину и целое ничего. кацуки слышит знакомый треск «одного за всех» когда деку пытается взломать дверь, но он с треском проваливается и скользкие щупальца беспокойства охватывают его сердце, заставляя кровь холодеть. -она не поддаётся! — в отчаянии, кричит деку, оборачиваясь ко всем собравшимся. еще немного и паника в его глазах достигнет своего апогея. — что-то блокирует её, а я не хочу случайно навредить тодороки выбивая ее. -но мы должны забраться внутрь и проверить его. что-то точно случилось! — качает головой киришима, и его вид становится мрачным. он практически в ужасе. кацуки чувствует как его сердце сжимается в своей собственной панике. перепуганные парни медленно переглядываются. — он звучал так отчаянно… — тихо шепчет денки, глядя в пол, затем зажмурившись до боли, сжимает кулаки, давя в себе слезы. он говорил действительно негромко, но в тишине нависшей над группой, это казалось словно взрывом над их головами. -балкон, — удивляя всех, — и даже самого себя, — говорит кацуки, вдруг, в тишине, когда вся толпа из парней оборачивается на него и он чувствует иррациональное желание вжать голову в плечи. — комната половинки находится над моей, я могу залететь к нему на балкон и зайти внутрь. этот идиот не закрывает балконную дверь. -это… звучит как хороший план, каччан, — бормочет деку, и несмело смотрит на него, нервно заламывая руки. — ты сделаешь это? -черт возьми, да, я не пущу никого из вас на свой балкон, так что сам это сделаю. да и я хочу знать почему этот полуублюдок разбудил меня в три часа ночи и какого хрена он так вопит, — говорит кацуки, но холодные щупальца никуда не деваются и, противный понимающий взгляд деку, говорит ему, что он уловил двойное дно в его словах. чёртов глазастый неудачник. кацуки не пускает одноклассников за порог своей комнаты, в последней попытке оставить свое место в сохранности и неприкосновенности, но позволяет им держать дверь открытой и смотреть, как он залезает на перила своего балкона и лёгкими взрывами подбрасывает себя наверх, чтобы оказаться на чужом, хватаясь за перила, когда те появляются в его досягаемости. едва он становится на пол балкона и сразу же чувствует, босыми ногами, как от открытых дверей тянет ужасным холодом. -чёртова морозилка… — бормочет кацуки, сам себе, потирая руки друг о друга и зовет, довольно громко, что, вероятно, даже вся толпа собравшаяся этажом ниже слышит. — половинчатый? ты здесь? из комнаты не издаётся ни звука и тогда, с тяжёлым вздохом, кацуки ступает внутрь комнаты. первая мысль которая ему приходит в голову: «я, что попал в чертову криокамеру?» а ответ на этот немой вопрос обнаруживается моментально. вся комната была практически накрыта толстым слоем льда, как гребанным куполом для снежного шара, который даже не таял. на улице было не лето, конечно, но внутри этой традиционно обставленной комнаты, можно было действительно заморозить человека и хранить его годами. это было намного хуже чем японские зимы. это, блядский, ледниковый период. хотя теперь объяснялось, почему даже деку с его силой не удавалось открыть дверь. она банально вмерзла в небольшой ледник. кацуки зябко поежился и поторопился осмотреться, надеясь что тодороки не спит где-то в шкафу из-за какой-то странной детской травмы, — которая наверняка могла быть у человека с похожим на его детством, — или ещё каком-то странном месте. но, к его счастью и, буквально сразу же секунду спустя, ужасу, он быстро обнаруживает неподвижное тело, лежащее на футоне посреди комнаты, с, действительно, мёртвым видом. он выглядит как, чёртово, мифическое существо из сказки, как и всегда, чертов красивый ублюдок, но в то же время лицо половинки бледное, практически обескровленное, и шрам выделяется на нем почти как кровавое пятно на белом листе бумаги. или на снегу, учитывая холод в комнате. губы у него синие, а глаза за веками даже не вздрагивают, когда кацуки подходит, как если бы он был во сне. он выглядит холодным, неподвижным и очень, очень мертвым. -твою же мать, тодороки! — кричит кацуки, бросаясь к бледному телу, и чувствует что, видимо, придурок добивался своей собственной полной заморозки, потому что он буквально был как кусок льда на ощупь и мышцы его были так же напряжены, что парень больше был похож на куклу с шарнирами из пластика, чем на бессознательное тело. руки кацуки затряслись не только от холода, когда он лихорадочно искал хоть какое-то место, где можно было почувствовать биение сердца. а когда ему едва удалось нащупать чужой слабый пульс, он буквально упал от облегчения на чужую грудь, судорожно вдыхая. — не смей замерзать до смерти, идиота кусок, иначе я тебя с того света достану и лично убью, гребанная ты снежинка. кацуки, бегая глазами по комнате со скоростью света, пытается понять и придумать, что ему делать и как вывести одноклассника из этого, практически, морга холодильника, но вариантов, кроме балкона у него нет. пока он будет взрывать лёд, созданный половинчатым, тот может и нахрен замёрзнуть, а других путей отхода нет. -ну, ледяная принцесса, полетели, — пропыхтел кацуки, поднимая мертвый груз с футона себе на плечи, дрожа от холода, пока тащит его к балкону. — с тебя причитается купить мне обогреватель, чёртов ледяной придурок. эй! — кричит кацуки, немного наклоняясь вниз и надеясь, что один из идиотов его услышит. головы деку и киришимы тут же появляются в открытой двери балкона, словно по заказу. — я спущу вам половинчатого вниз, так что хватайте его. он без сознания и блядски замерз, так что нужно отвести его к исцеляющей бабке. его инструкции быстро обрабатываются и с усилиями всех троих парней, тодороки удалось транспортировать на балкон кацуки. все тут же начали суетиться, увидев состояние в котором половинчатый попал им в руки, сразу же думая как и пытаясь ему помочь. сил и желания выгонять всех из своей обители у кацуки не было, потому он пассивно смотрел как одноклассники, под командованием момо, торопливо сооружали носилки из сделанных хвостиком вещей, звонили айзаве, нервно рассказывая о том что случилось и всеми силами пытались отогреть их снежного принца. и только деку выжидающе уставился на него, а не на замерзающего лучшего друга. тогда кацуки наконец вздохнул, не выдерживая пристальное взгляда. -что ты хочешь чтобы я тебе сказал? — шипит негромко кацуки, без слов понимая чужой вопрос в глазах, которые жаждут объяснений. — вся его комната от пола до потолка покрыта гребанным льдом и дверь вмерзла в дверной косяк, потому ты не мог её открыть. когда я его нашёл, он уже выглядел так, словно… — кацуки сглатывает, переводя глаза на того о, ком они говорили, чтобы убедиться что тот все ещё здесь, что он жив и он дышит. закончив свой торопливый осмотр, Кацуки вздыхает, возвращая мидории серьезный взгляд. — деку, это, блять, было реально страшно. я подумал что он умер, на секунду. если бы он не закричал и мы не знали что, что-то не так, утром у нас бы освободилось место в классе. я без понятия что такого могло случиться с половинчатым, что произошло вот… вот это, но, кажется, это серьёзно. *** -…истощение, переохлаждение и чрезмерное использование своей причуды и последующее лечение, вогнали тодороки в глубокий сон, потому на данный момент он отдыхает и вам не о чем переживать, он в надежных руках исцеляющей девочки, — говорит айзава, почти монотонно. ключевое слово почти, потому что как толкьо класс взрывается криками радости, он позволяет теплу скользнуть в свою речь. — вы действительно успели вовремя и никаких долгосрочных последствий для тодороки не наблюдается. мы подозреваем, что вся психологическая тяжесть его битвы с даби наконец добралась до него, а вкупе со всеми недавними событиями, — шота вздыхает, имея ввиду их битву против все за одного, около двух месяцев назад. — его, скрываемой, бессонницей и изнурительными тренировками, его тело отключилось для сна, но в итоге весь психологический ущерб вылился в кошмар, который и вызвал всплеск причуды, для защиты от невидимого врага, что истощило его и без того обессиленого, и он перестал подсознательно поддерживать регуляцию температуры, что в свою очередь привело к гипотермии. однако, мы не исключаем ещё один факт. факт нападения. учитывая то, с чем семье тодороки пришлось столкнуться во время и после войны, наверняка остались слишком недовольные и обиженные люди, готовые навредить им. и шото в том числе. мы собираемся провести независимое расследование, спонсируемое исключительно школой, и если мы узнаем что кто-то мог быть к этому причастен, не сомневайтесь что он получит то, что ему причитается. айзава вызлядел убийственно, говоря о возможном нападении на собственного ученика, каким-то недалеким идиотом, решившим винить самого пострадавшего из семейства тодороки, заставив его пройти через ужас ради слепого акта мести или удволетворения своей злости. шота понадеялся что если это действительно было нападением и он найдет нападавшего, то хизаши остановит его от кровавого убийства. или всемогущий. ну, или они, хотя бы, помогут ему скрыть все улики. айзава делает глубокий вдох. поправив повязку на глазу и оглядел своих, нетипично, тихих учеников. класс на минуту замолчал, обрабатываю всю полученную информацию, а затем рука мидории несмело потянулась вверх. шота выдыхает что-то похожее на «ну конечно это будет пролемный ребенок» и кивает ему, взмахивая рукой и разрешая спрашивать. -когда можно будет его навестить? — тихо спрашивает изуку, теребя в руке ручку, с закушенной в беспокойстве губой. сразу же следуют несколько одобрительных согласий и кивков. -вы можете сходить к нему в обеденный перерыв, но исцеляющая девочка сказала что, вероятно, он будет спать до самого вечера, утомлённый как лечением, так и гипотермией, а покинуть лазарет сможет и того дня через два, — отрапортировал учитель и прервал все, уже зашумевшие, разговоры движением руки. — а теперь, давайте начнём урок, пока вы, паршивцы, не устроили облаву на больничную койку тодороки. дайте парню время и место отдохнуть. задушить его вниманием, вы сможете позже. *** кацуки открыл дверь максимально тихо, чтобы исцеляющая девочка не прописала ему профилактических тумаков в медицинских целях, и вошёл в лазарет, закрыв, — также тихо, как и открывал, — дверь за собой, пристально следя чтобы та не захлопнулась от сквозняка. как только это препятствие оказалось пройдено, кацуки едва не заработал сердечный приступ, услышав чужой тихий голос за своей спиной. -вероятно исцеляющая девочка, действительно страшна в гневе, если даже ты не хочешь злить её, — тихо говорит половинчатый, сидя на своей койке, сложив руки на коленях. он выглядит… ну, лучше. бледность ещё осталась, но он больше не был похож на лист бумаги, а губы приобрели свой естественный такой привлекательный и сладкий розовый цвет, так что это немного его успокаивало. образ неподвижного и холодного тодороки буквально отпечатался за его веками, так что вероятно, скоро станет ещё одним его кошмаром. не то чтобы ещё один прибавившийся в эту огромную кучу, что-то изменил для кацуки, но, для разнообразия, приятно было знать что этот кошмар, на самом деле не сбылся и, он очень надеялся, что никогда не сбудется. -ты в порядке? — тихо спрашивает половинка, обеспокоенный взглядом осматривая своего замолчавшего посетителя, и из кацуки вырывается хриплый смешок. -это не я лежу на больничной койке, придурок, — произносит он, качая головой. в голосе звучит обречённая нежность, мол, «какой ты у нас идиот, все таки». он берет один из этих противных, неудобных больничных пластиковых стульев и подставляет к чужой койке, чтобы сесть. тодороки никак не комментирует это и кацуки ему благодарен. он не хотел объяснять, что ему жизненно необходимо было увидеть парня живым и относительно здоровым, что избавиться от ощущения что он опоздал. кацуки прочищает горло и пытается вести себя как… обычный он, а не беспокойное месиво из вины, желания завернуть половинчатого в пупырчатую пленку и, буквально, потребности крепко обнять, чтобы даже сломать ему пару рёбер. в итоге, он не придумывает ничего лучше чем: — ну, половинчатый, больше ты тут никого своими воплями не напугал? — я очень сожалею, об этом. мне не хотелось доставлять вам всем неприятности, тебе в особенности, — моментально морщится тодороки, от этого комментария. чудесно, значит ему уже рассказали что произошло, а кацуки только что все испортил. снова. — я не хотел будить… мне очень жаль… -конечно, лучше же просто замёрзнуть насмерть в своей собственной комнате, — закатывает глаза кацуки, в порыве неясной и довольно сильной злости. он вздыхает, пытаясь успокоиться, и спрашивает, чуть тише, потирая переносицу пальцами. — почему ты вообще активировал свою причуду во сне? я думал ты контролируешь это. -я и контролирую, — вздыхает уже тодороки и опускает взгляд на свои ладони, теребящие одеяло на коленях. он говорит так тихо, что кацуки приходится наклоняться чтобы слышать его. — причуда, которая была на мне использована просто вогнала меня в такой сильный и реалистичный кошмар, что моё тело посчитало его реальностью иинстинктивно… отреагировало. -ты хочешь сказать… что на тебя все-таки напали? — сузив глаза спрашивает кацуки. он чувствует необъяснимое, огромное и тёмное желание найти этого человека и заставить его страдать. кто посмел прикоснуться к его однокласснику? шото сжимает плечи от вопроса и отводит глаза в сторону, не отвечая. кацуки давит, вкладывая в голос больше силы. — тодороки. на тебя кто-то напал? -да… — выдаёт он тихо, спустя минуту, и прикрывает глаза, все так же отворачивая лицо. его руки нервно перебирают складки одеяла, а сам он очень увлеченно смотрит в окно, закусив губу. — точнее, я бы не назвал это нападением. просто этот человек был очень недоволен тем, что делал даби. возможно, он был одной из жертв его поджогов и… ну, он решил что его появление было моей виной. поэтому он решил отомстить мне, вот таким вот образом… показать мне все мои самые страшные кошмары, чтобы я как бы… прочувствовал самое что чувствует он? я не совсем уверен в его мотивах. я знаю только, что его причуда это возможность насильно погрузить человека в сон и активируется на дальних расстояниях. все что ему нужно было, это один раз прикоснуться ко мне и он мог сделать все то, что хотел. ну, он и… сделал. кацуки молчит. его лицо невозмутимое и спокойное, что нехарактерно для него, но ещё более нехарактерным оказалась ледяная ярость которую он почувствовал. пробегающий в его венах леденящий огонь заставлял его руки чесаться и вызывал непреодолимое желание вдавить их со всей силы в лицо того, кто решил мстить невиновному тодороки, и активировать на нем свою причуду со всей своей силы. чтобы его лицо превратитоль в кровавый фейерверк. он хотел врезать, тому, кто решил что он может безнаказанно причинять боль его возлюбленному другу. он хотел раскрошить череп этому подобию человека и убедиться что у него есть мозг в черепной коробке, который он может вставить на место. да, после войны все они стали… слегка сверхзащитными по отношению друг к другу. это было не ново, и даже не удивительно. половина из них была на грани смерти и никто не хотел повторения этого опыта. но кацуки никогда ещё не чувствал такого сильного, уверенного желания искренне навредить другому человеку, за то что он посмел навредить одному из них. он хотел убить его. -я убью его, — холодно произносит он вслух, даже не пытаясь скрывать свои мысли. его тон спокойный и даже мирный, по сравнению с его обычным, что, в прочем, совершено не вяжется с его, вполне серьезными, словами. — я найду этого ублюдка и убью его настолько жестоко, насколько смогу. я взорву его изнутри. -бакуго, не надо, — просит тихо тодороки, наконец поднимая взгляд. она кажется искренне обеспокоенным его словами и даже протягивает к нему руки, словно пытаясь удержать. — не делай глупостей. это того не стоит, пожалуйста. айзава-сенсэй уже вызвал его на разговор с комитетом учителей и директором, он наверняка уде получил свое. -максимум что ему грозит — отчисление. и этого недостаточно. и что, значит ему можно мстить тебе безо всякой причины, а мне отомстить за друга — нет? — хрипло спрашивает кацуки, сжимая кулаки. он резко встаёт со стула и нависает над тодороки. — мне нельзя отомстить человеку который заставил меня на секунду поверить что я… мы потеряли тебя? и что черт возьми значит «оно того не стоит»? хочешь сказать твоя жизнь и психическое благополучие это ничего?! -бакуго… -ни. слова. больше. — шипит кацуки, от злости хватая тодороки за ворот его спальной рубашки, пытаясь заставить его посмотреть себе в глаза. половинчатый все ещё был в том, в чем он нашёл его ночью, что отнюдь не помогало успокоиться. — ты, блять, даже не представляешь что я почувствовал, когда забрался к тебе и увидел тебя лежащего на полу, мертвенно бледного и чертовски холодного. ты даже не представляешь как я себя чувствовал думая что ты, блять, умер! так что не смей говорить мне, что оно того не стоит, тодороки шото иначе я не посмотрю что ты лежишь на больничной койке и ударю тебя. -вообще-то я представляю себе это чувство, кацуки бакуго, — шипит тодороки в ответ, удивляя как кацуки, так и кажется самого себя. он захлопывает рот, с лёгким хлопком, а блондин от удивления выпускает его рубашку, позволяя половинчатому отклониться назад и снова отвернуть голову, уставившись в окно. -что это значит? — спрашивает удивленно кацуки. в ответ тишина. голова тодороки только больше отворачивается, а его глаза старательно уводятся в сторону. и кацуки ничего не остается, как встряхнуть чужие плечи, пытаясь обратить на себя чужое внимание. — что это, мать твою, значит, ты знаешь? ответь! -я помню! — раздраженно восклицает шото, снова удивляя кацуки, как своими словами, так и своим тоном. он звучит… сломленно. будто вот вот заплачет. — я помню, как видел тебя… на больничной койке. ты был… был потом таким мертвым… таким… а потом он мне… показал всех вас… в том сне… я видел всех… мёртвыми. вы все были там… с пустыми глазами… все в крови… в ранах… а я… я ничего не смог сделать… вы все… мертвы и ты… я. . я не могу… не… могу… тодороки хватает воздух ртом, задыхаясь. крупные слезы катятся по его лицу, пока он хватается за шею, в попытке обуздать свое дыхание, но сквозь рыдания, все что он мог сделать это хрипло всхлипывать, надеясь глотнуть еще немного воздуха. кацуки ошеломлен такой реакцией, но всего пары секунд ему хватает, чтобы крепко охватить трясущиеся плечи тодороки руками и прижать к своему телу, слегка неудобно поставив свое колено на койку. -все хорошо, шото, тише, я здесь. успокойся, не плачь, все хорошо, дыши. давай со мной, раз два, дыши, — начал негромко бормотать кацуки, проводя рукой, по чужой вздрагивающей спине. он чувствовал как материал его формы намокает в месте, где тодороки уткнулся лицом в его плечо. они все выучили дыхательные практики на случай панических атак, зная что все то, через что им пришлось пройти, не оставит их в покое. но они так надеялись не пользоваться ими слишком часто. конечно, это было глупым несбыточным желанием. у них их было много таких желаний. тодороки трясется как осиновый лист в его руках, и, вероятно, оставив его форму с мокрым пятном на плече, но он хотя бы начал дышать, пусть сквозь поток захлебывающихся всхлипываний, невнятных слов и рыданий, но он дышал и это все что беспокоило кацуки в данный момент. чужие руки так сильно вцепились в его рубашку, что ему казалось, если половинка отпустит ткань, то он тут же умрет, такой отчаянной была его хватка. однако он не возражал против этого. даже когда обнаружил, что шов рубашки неудобно впивается в его бок, когда ноги затекли от неудобной позы, он ничего не сказал. он ничего не говорил даже после того, как тодороки в его руках затих. он уснул прямо на его плече, когда сразу и без того истощенное тело выплеснуло столько эмоций. кацуки только вздохнул, поддерживая тело, лежащее на себе и наполовину улегся на узкую койку, прислоняя тодороки к себе ближе, и уложил его голову себе на грудь. тяжесть его теплого и живого тела была чрезвычайно успокаивающей и заземляющей, а знание того что это был шото, живой, дышащий и теплы, позволяло расслабить плечи и облегченно выдохнуть. кацуки знал, что исцеляющая девочка, вероятно, накричит на него за то, что он расстроил ее пациента и пробрался в лазарет не сказав ей. вероятно, айзава будет недоволен, если он не появится в общежитиях, может быть, даже сам тодороки не захочет его видеть, когда проснётся. но все это было не важно, для кацуки. он просто рад был держать живого, спокойного и дышащего тодороки в своих руках, а с остальным он мог разобраться позже.