***
Метель в тот вечер была ужасная. Снег валил густыми хлопьями, да еще и ветер. В сплошной снеговой мгле где-то вверху маячили тусклые луны фонарей. Машины шли, занесенные снегом, пешеходы ссутулились, подняли воротники. Особенно тяжело было идти против ветра. При входе в сквер меня чуть с ног не свалило. В бешеных снежных вихрях, прямой, неподвижный, возвышался черный человек. Воротник и полы шинели как будто тоже развевало ветром. Лицо поэта задумчивое, его печальный взгляд устремлён в себя. Голову, плечи и живые цветы у его подножия запорошило снегом. В сквере пусто. Деревья, кусты, скамьи — все белое-белое. Вику я увидела сразу. Одиноко сидела она, согнувшись под метелью. Я громко крикнула: «Ви-ика!». По дороге я подбирала самые добрые слова — хотелось утешить, ободрить. Вгляделась, и слова замерли. Виктория распрямилась, поднялась и с гордым достоинством стояла передо мной. — Ну и метелища! Может, куда-нибудь пойдем? Я даже растерялась. — Пойдем? Мы же хотели… поговорить… — Ну что ж, садись, — она указала на очищенное место, где сама только что сидела. Смела перчаткой снег и села рядом. Никогда в жизни не испытывала я такого гнетущего молчания. Оно давило на меня, и я не находила слов. Преодолевая мучительную скованность, с трудом выговорила: — Вика, я понимаю, что тебе тяжело… не сердись. Она не дала мне договорить, замахала рукой, повернулась ко мне лицом. На шапочке и на волосах лежал снег. Задумчиво и грустно смотрела она на меня. — Это я должна тебе сказать: не сердись, — твердо ответила Громова. — Я во всем виновата. Нет, не перебивай! Вместо того чтобы все сразу в себе подавить, я злилась, завидовала… Я вот ждала тебя, обо всем передумала. Мне показалось, что лицо ее мокро от слез. Я вгляделась. Нет! Это снег растаял на щеках. Глаза светились сухим, острым блеском. Она заговорила быстро, отрывисто. Все душевные тайники, все их извилины открывались мне. Горькие признания! Одинокая любовь, цепляющаяся за воображаемые надежды, ревность, зависть… А снег падал и падал. Живые цветы у памятника уже чуть виднелись… Викино страдание и замерзающие эти цветы сливались с давящим впечатлением непроницаемой метельной мглы. Но наперекор всему живет в нас неукротимая тяга к свету: мне показалось, что растаяли снега и Лермонтов стоит, освещенный солнцем; летний день насыщен весельем толпы, и Вика, такая же счастливая, как и все, сидит рядом со мной. Я старалась удержать это видение, но кругом бушевала метель и у плеча раздавался приглушенный голос. Я не прерывала ее: понимала, как необходимо ей выговориться. Она смотрела в снегопад, сосредоточенная только на том, о чем говорила. Молча, как-то оцепенев, смотрела я на нее: стремительность речи, решительность взгляда, голоса — это была какая-то новая девушка. Бледное лицо ее дышало непоколебимой душевной силой. Эта искренность и беспощадность к себе самой и потрясли и растрогали меня. — Ты поступила, как настоящий друг, — говорила она. — - Счастливые часто не замечают горя, а ты заметила. Никогда я этого не забуду. А на меня не обращай внимания. И она замолчала, опустив голову. Я тоже молчала. Я понимала, что ей трудно. Мне казалось, что надо быть очень осторожной, когда человек в таком душевном состоянии. Думается, чтобы до конца понять другого, надо себя поставить в его положение и пережить в душе его жизнь так, будто это все с тобой происходит. Кажется, я верно поняла Викторию. Но ведь я пришла сюда для того, чтобы помочь, найти для нее какой-то выход. — Вика, поверь, я чувствую, как тебе тяжело. Она молчала. Опущенные глаза, вздрагивающие губы, будто она сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Заговорила я так, словно не замечаю ее волнения. Мне хотелось оторвать ее от горестных мыслей. — Понимаешь, — сказала я. — Случается вот так… — Понимаю, — перебила Виктория. В глазах и в голосе у нее появилось выражение решимости. — Я все понимаю. Нельзя больше так. Нужно что-то предпринять, сделать какой-то важный шаг. Вот я и подумала — уйти мне надо… Может, найду себя… Ваня обещал перед Колосовым обо мне посодействовать… Долго сидели молча. Я чувствовала, что Виктория много думала, прежде чем принять это решение. Наконец Вика взглянула на меня, заторопилась: — Заморозила я тебя! Ты вся застыла! Вставай, пойдем, пойдем скорей! Сейчас в такси… Довезу тебя до дому… Машина пробиралась сквозь снежную мглу. Ехали молча. Я сидела рядом с Викторией. На прощанье она сказала: — Смотри — никому!.. Когда все решится, узнают. Я кивнула. Дверца захлопнулась. Я долго смотрела вслед красным огонькам, пока они не утонули в метели.***
Людно, шумно. В переговорной ФЭС ребята весело готовились праздновать день рождения Виктории. Иван на правах близкого друга распоряжался. Яркие украшения на стенах придавали строгому помещению пестроту цветущего луга. Огромный букет в вазе — подношение наших сотрудников Вике. Перед началом ужина ребята разложили перед ней подарки. Вдруг во время празднования Вика порывисто поднялась и взяла слово: — Друзья мои… Спасибо вам огромное за поздравления. Я хотела вам сказать сегодня… Я увольняюсь, буду работать под началом генерала Колосова, меня пригласили… Громова не произносила громких фраз, но мне казалось, что она и говорит и смотрит на все по-особенному: она уходила от тех, к кому привыкла, с кем сроднилась, покидала того, кого любила. Вдруг я заметила, с каким пристальным вниманием, не отрываясь смотрел на нее Игорь. Я поняла, что он увидел в ней нечто новое, что и удивило и привлекло его. Мелькнула мысль: значит, он мог бы ее полюбить? Он почувствовал мой взгляд, посмотрел и слегка улыбнулся. — Желаю удачи у конкурентов! — весело сказал Ваня. — Обязательно дай знать, если твое сердце покорит кто-нибудь из сослуживцев. Давай так! Ты со своим избранником приедешь к нам и мы отпразднуем вашу свадьбу! Вот здесь же, за этим же столом. Договорились? Вика молча улыбалась. «Конечно, Виктории там будет лучше, — думала я. — она отвлечется, успокоится. Обстановка, новые люди — все это прояснит душу». Празднование продолжилось танцами на пустом пространстве переговорной. Я сидела и наблюдала за танцующими. Они менялись парами. Игорь подал руку Вике, наклонился к ней и в те мгновения, когда их лица были обращены друг к другу, я вижу их взгляды, улыбки. Как просияла Громова! Да, да! Она первый раз так широко, так открыто улыбнулась. Музыка прекратилась. Танцующие сели за стол. Игорь поднял бокал. — За твое счастье, Вика! — Спасибо за все! Долго-долго виделся мне Викин взгляд. Она смотрела только на Игоря. Никогда не забуду ее широко раскрытых глаз…