Ты больной.

-Я хорошо разобрался в Вашем личном отношении к таким мальчикам, как этот Армин, мистер Кирштайн, - почему-то Жана пробрало от бесчувственного "этот", слетевшего с губ доктора. Разве найдётся где-нибудь ещё один такой Армин Арлерт? Жан, конечно, с усилием замял этот неожиданно острый риторический вопрос, посчитав более рациональным решением погрузиться в него наедине с собой и любимой кружкой мятной настойки. Юноша искренне надеялся, что дозировка после сегодняшнего приёма у доктора Пиксиса снизится хоть на пару капель. -Но теперь я бы хотел попросить Вас составить максимально дополненную картину того, во что вытекли Ваши отношения с этим мальчиком. Мне нужна та трагичная кульминация, которая сегодня привела Вас сюда. Что вы чувствовали лично к Армину? Жан отрешённо бросил взгляд на настенные часы за спиной мистера Пиксиса и пару раз моргнул, концентрируя себя на словах, которые собирался произнести. Доктор решил ненадолго вмешаться в его размышления и произнёс: -Мистер Кирштайн, Вы можете быть предельно прямы, даже если сами потеряетесь в объяснении. Признайте, Вам не хотелось, чтобы Армин принимал влияние, подобное Вашему, от кого-либо иного из Ваших товарищей, тем более - от незнакомого кадета? Вы желали стоять во главе угла его восприятия всей этой хулиганской идиллии? -Мне...мне нравилось его обращение со мной, - Жан нервно закивал головой, предвкушая приближение доктора к истине, которую юноша сам не мог вытянуть из пучины, охватывающей его чувствительность. -Как Вы можете отобразить это "обращение"? - доктор отсчитывал, как стремительно растёт напряжение Кирштайна, но понимал, что наводящие вопросы сейчас не навредят продолжению диалога. -Армин был терпеливым и отзывчивым, - Жан с увлечением перебирал большими и указательными пальцами, стараясь "попасть в точку", подбирая эпитеты, - понимал меня, даже если я намеренно не посвящал его в ситуацию. И, что интересно, словно не замечал в моих подначиваниях угрозу. Мне ни разу не удалось увидеть его надломленным или зашуганным моими провокациями. Он всегда встречал и провожал меня с улыбкой. Кажется, Армин без притворства полагался на меня, как на друга. Часы на стене отмеряли секунды с назойливым тиканьем, и именно его едва слышный ритм помог Жану удержать последовательность описываемых чувств и событий. ___________________________ Армин был не в том возрасте, когда мог необдуманно, напролом пробивать себе тропинку за личные границы другого человека, особенно, если этот человек оказывался до безобразия привлекательным и драгоценным. Кроме того, Арлерта всю его сознательную жизнь словно стягивали специфические смирительные оковы, строго удерживающие мальчика на расстоянии от откровенных действий в направлении сколь угодно полюбившегося человека. Поэтому, пока Армин не располагал хотя бы половиной того доверия, на которое мог рассчитывать - притрагиваться к дверям "шкафа со скелетами" просто не смел. Это неукоснительное условие касалось и Жана. Безоговорочно, оно касалось Жана. Армин, не сознаваясь вслух, открыл настоящие поиски той "чувствительной точки" в Кирштайне, к которой смог бы при удобном случае прикоснуться и расположить к себе падкую на сентименты сторону товарища. Нет, он не собирался манипулировать. Он всего лишь хотел узнать однокурсника в чуть больших деталях. Быть может, Жан, несмотря на свою беспечность в повседневном общении, претерпевает ничуть не меньше, чем Арлерт. Конечно, мистер Арлерт, родной дедушка и единственный прямой родственник Армина, маловероятно обрадуется такому известию от любимого внука. Дедушке, очевидно, хотелось бы на старости лет порадоваться за мужающего на глазах мальчика, которого он старательно многие годы ставил на ноги. Эти размышления очень отягчали положение Армина, ставили под сомнение его силу духа и вынуждали задаться вопросом, а с кем он вообще должен себя идентифицировать, если его внутренние настроения нигде не встречаются с теми, что обитали в его сверстниках, в его родственниках и наставниках? Кто-нибудь пустится к нему на подмогу, если он провалится, когда обнажит перед Жаном все самые трепетные негодования? Какой будет эта желанная "грандиозная кульминация", и будет ли она на самом деле желанной? Риск всегда вводит в волнение, а иногда и пугает, но Армина уже не отвлечь от влюблённого безолаберства вперемешку с любопытством. Мальчик приступил к исполнению своего замысла. В течение неполных двух недель Арлерт со всей почтительностью силился разобраться в концепции такого неоднозначного характера Жана Кирштайна, прислушиваясь даже к тем мелочам, что он мог неосознанно проронить, чрезмерно вспылив. Армин хотел прощупывать каждый неведомый ранее скачок в поведении Жана, согласовывать с уже имеющимся опытом и делать новые выводы. Словно юноша был интригующего содержания энциклопедией, затерявшейся среди неисчислимых рядов похожих книг. Армин отказывался оставлять его без внимания на лишнюю минуту, каждый день с всё большей уверенностью составлял ему компанию, чем бы Жан ни решил заняться. В соответствии с "планом", блондин бескорыстно и с концами отдавал Кирштайну слова поддержки, воодушевлённые взгляды, которые было невозможно не уловить, а также ментально согревающие улыбки. Через любой камень преткновения, материализующийся на пути "исследования", мальчик старался переступать, тепло и успокаивающе улыбаясь. Причём, зачастую на характер этого жеста Армин не уповал - улыбался так, как подскажет уже давно привитый инстинкт. Но делать всё это Арлерт старался с такой непринуждённостью, словно и сам не замечал своей броской привязанности. Товарищи Жана в неприятном неведении происходящего косились на Армина, раздражаясь и обзывая оказываемую им галантность навязчивостью, которая портила ранее построенную атмосферу в их преступном объединении. Жан, в свою очередь, может и не планировал оставлять свою драгоценную компанию на произвол судьбы, но и от Армина отгородиться не спешил. Мальчишки прямым текстом вынуждали его отвечать на глупые вопросы, в духе: "Зачем ты вообще притащил этого Арлерта к нам, если он без конца суёт свой нос, куда не просят?" "Ты не знаешь, почему этот новичок Арлерт всегда кружится вокруг нас?" И Кирштайн первоначально относился к перечисленным резкостям с пацифистическим пренебрежением. Вода подогрелась, когда его друзья вместе с немногими "отчаянными" осмеливались интересоваться бреднями, вроде: "Тебе что, сложно ему разок зарядить, чтобы не донимал? Или, может, он тебе пригляделся, а, Кирштайн?" "Да по нему видно, из каких он - на лице всё написано. Тебе в кайф терпеть его прилизывания?" На каком-то этапе этих зудящих издёвок Жан надломился и почувствовал, что выходит из себя. Ему было горько не столько из-за высказываний в сторону Арлерта, сколько из-за выводов о нём, Жане, лично, которые его названные друзья спешили делать без капли стеснения. Армин в самом деле любезничал с Кирштайном, и намерения его были искренними. Но они ни нозили, ни прельщали, ни, уж тем более, возбуждали. Они лишь безобидно существовали, чтобы от случая к случаю подпитывать эго русого юноши - в этом пытался убедить себя он сам. Для чего нужно было напускать эти нелепые "голубые облака" - хотел бы Жан знать. И всё же отречься от этого товарищеского "предупреждения" Кирштайну не хватало сил. А почему? Разве его сердце трепетало от мысли, что на расстоянии вытянутой руки кто-то воркует над романтическими мыслями о нём? Неужели у него дрогнет рука искоренить со своего пути предполагаемого "кого-то" вместе с его мыслями? Почему бы по крепкой дружбе не послушаться мальчишек из компании и не превратить эти телячьи нежности в пыль, а затем вернуть протекающую службу на круги своя? Но ведь мерзости об Армине могут быть лишь полыми сплетнями, откуда же его друзьям знать наверняка? Жан решил сдержать удар. В то время, как Армин перешёл в более открытое действие. _________________ Четыре года назад Кирштайн решительно открестился от возможных склонностей Армина, касающихся перевоплощения их товарищеских отношений во что-либо более откровенное. Арлерт действовал и коммуницировал с полюбившимся однокурсником всё так же робко, как и при поступлении. Разница заключалась лишь в том, что теперь робость, неконтролируемыми ударами подступающая к сердцу блондина, являлась следствием осторожности, с которой он пробивался к "чувствительным местам" Жана. Точно так же он, ещё совсем маленьким мальчиком, с предельной аккуратностью обследовал почти нехоженные, поросшие преклонёнными к земле травинками, тропинки в рощицах или небольших лесах, куда отправлялся на прогулки. Оглядываясь по сторонам, старательно выискивая и заучивая наиболее надёжные направления, предоставленные этими тропами. Поэтому экспрессивного Жана мальчик внимательно выслушивал, схватывая с языка всё, что считал необходимым. Армин вовсе не помнил, если когда-либо сознательно говорил юноше "нет". Не то чтобы Кирштайн часто и о многом обращался к Арлерту, но не брезговал просьбой, если ситуация требовала таких мер. И блондину это на всех уровнях доставляло удовольствие. Выполнять рутинные поручения, нести общую ответственность за серьёзные приказы, даже вести практические задания на составление мелких боевых стратегий - Армину было тепло на душе, если капризами судьбы или воспитателя Аккермана во всём перечисленном ему доводилось принимать участие с Жаном. Они были близки, они концентрировали внимание на дискуссиях друг с другом - и это казалось мальчику маленьким чудом, уготовленной возможностью. Тем временем, параллельно с развергнувшимся напряжением в некогда неразлучном кругу общения Жана, пронеслось чуть больше двух месяцев службы. Но Жан хорошо запомнил конкретный день и конкретный момент, когда всё ранее привычное пошло вниз по наклонной. Это был один из тех отличных от прочих дней - впрочем, Жан эту "особенность" фактически не облагал беспокойством - когда служебные обязанности могли удерживать его и Армина порозень в течение целого дня. Воспитанников академии, сортируя на небольшие компании из четырёх-шести человек, отправляли наводить порядок на продовольственном складе и вместе с этим добавлять к убывающему составу свежие ресурсы. Перетаскивать плотно набитые ящики, в размерах иногда достигавшие стандартного воспитанника, выслушивать досадные угрозы от воспитателей за повреждённый материал, а также, сломя голову, носиться от одного поручения к другому, из-за чего иногда приходилось ловить упрёки за чьи-то чужие проступки, которые воспитатели свободно перекладывали на кадетов без разбора - всё это было посильным, но физически расклеивающим трудом. Кирштайн, как общепризнанный грузоперевозчик, прославленный своей выносливостью, был до последней капли утомлён и, решительно пропустив ужин, завершающими шагами пробирался к своей постели. Стёртыми пальцами зарываясь в рыжеватые локоны, он заботливо распускал всю ту цепочку действий, за которой хранился блаженный покой, и с чуть большей лёгкостью стучал подошвой о деревянные полы в коридоре. Академия ужинала, поэтому на территории казармы в настоящий момент было сложно уловить посторонний шум, вроде непрекращаемого галдежа воспитанников или возни с мебелью в комнатах. Жан был в ещё более выигрышном положении, поскольку молчание на лестницах и среди симметричных коридоров словно предоставляло пространство для его вселенской усталости: никакой кадет не прилипнет, пробегая мимоходом, с монотонными вопросами о Кирштайне, который "неужели снова отказывается от ужина" и "совсем не понимает, как важно вовремя питаться", а также "видимо, не очень беспокоится о материальных вложениях родителей". Удивительно, но Армин был первым, кто стойко допрашивал Жана, не так давно встретив его, проходящего мимо столовой, и даже сразу получил ответы, хоть и пропитанные манерной дерзостью. Арлерт делал всё возможное, но не мог понять, как после суточных энергозатрат его задиристый однокурсник мог осознанно отвергать самую необходимую потребность, которая могла их восполнить. И Кирштайн ловил во взгляде блондина потерянность, смешанную с волнением. Мальчик хотел спросить ещё что-то, что могло бы сдвинуть с оси безрассудство Жана, это было заметно, и сам Жан на пару секунд застывал, запечатляя этот проблеск чувств, просто чтобы потом забыть. Сейчас юноша с новой силой ощутил на своём изнемождённом теле эти озадаченные голубые глаза, скользившие по его лицу в поисках оправдания, и раздражённо прошипел что-то сквозь зубы. Армин ему не мамочка, чтобы столько спрашивать, в конце концов. Сам едва ли не проваливается во время сдачи нормативов, но надоедать решает одному из самых физически способных однокурсников? Чудак. Едкая насмешка исчезает с лица Жана, когда два смешавшихся в неразборчивый, отвлекающий шум голоса разбавили одурманенный усталостью разум русого звуками мира материального. Один другому ни капли не соответствовал, ни тембром, ни характером. Чаще и динамичнее, можно сказать, прорезался сквозь воздух по природе своей раскрепощённо-громкий, но нарочно испорченный нагнетающей грубостью голос. Кирштайн уловил одну из реплик, как только приблизился к таинственному повороту, скрывающему его обладателя. -Кем ты вообще возомнил себя, обсосок? - искренняя агрессия рычала в его юношеском голосе. - Кто тебе разрешил лезть, куда не просят? Не обязывая себя дослушивать вопросы до конца, Жан распознал в носителе голоса одного из своих давних друзей-хулиганов. Без долгих разборов Жан сделал вывод, что дело пахнет горячими, но уже такими типичными разборками. Интерес русого юноши, как ни странно, ни с одной стороны не подогрелся, наполняющая до верхушек ушей сонливость отворачивала Жана даже от таких мелочей. Подавив непринуждённо выбравшийся зевок, Кирштайн собрался сделать такого же характера заворот за угол и, поприветствовав товарища, наконец выломать дверь в желанную почивальню, только последовавший за дерзостями хулигана характерный удар повалившегося на пол тела и чувственный возглас его апонента поставил Жана по-армейски ровно. -Прошу, извини... Слегка оторопевший, Жан в ту же секунду распрощался с проклятым деревянным углом и, преодолев поворот, с глазу на глаз встретился с тем, на что нехотя рассчитывал. Всполошённый, Кирштайн неизбежно встретил омрачённую страхом голубизну в глазах перепуганного Армина, когда мальчик, резко обернувшись на пустеющий до этого поворот в безнадёжных надеждах увидеть одного из воспитателей, показал их из-под трепыхнувшейся чёлки. Его сравнительно небольшое, худенькое тело, наполовину прислонённое к стене боком и едва дрожащей рукой, в самом деле явилось источником ранее услышанного удара и теперь, деактивированное страхом пошевелиться, лежало на полу в ожидании продолжения, на которое был нацелен молодой задира. Но товарищ Жана сделал едва заметный шаг назад в испуге, что по его душу пришёл один из воспитателей, и так же, как Армин, уставился на появившегося из-за поворота однокурсника. Страх навёл Арлерта на мысль о том, что Кирштайн позволит этой стычке продолжиться и даже примет участие, не оставляя поступок друга в тени. Однако Жан изменился в лице, его тёмные брови надавили на веки, а карие глаза помутнели в недовольстве. -Что тут происходит? - привычно твёрдыми шагами приближаясь к двум юношам, русый вперился взглядом в Армина, хотя абсолютно точно обращался к вспылившему другу. Армин испуганно отпрянул от обоих, испустив неровное издыхание, но ни слова не проронил. Впрочем, Кирштайн с лёгкостью спутал просьбу о помощи со страхом, когда сам блондин проводил его с кислой растерянностью в глазах. -Этот патлатый привязался ко мне после разгрузки продовольствия и начал задавать про тебя какие-то идиотские вопросы, - злостно осмотрев Арлерта, признался задира. -Сначала скажи мне, что он спросил, а потом уже чеши кулаки, - Жан встал напротив товарища, как бы невзначай закрыв ему доступ к мальчишке на полу. А сам Армин видел безумный риск в любом движении своего тела, которое мог допустить, поэтому не посмел даже сдвинуться, когда Жан встал в считанных сантиметрах от него. -Он начал расспрашивать меня, есть ли у тебя какие-то проблемы, из-за которых ты пропускаешь ужин, потом спросил, много ли у тебя здесь друзей, - на мгновение юноша приостановился. - А ещё он спросил про Марко. Кирштайн изучающе взглянул на замолкнувшего друга, и морщинки на его лбу, поддерживаемые тонкими бровями, сгладились в такой пугающей манере, словно до него только что донесли позорную сплетню или он нежданно столкнулся с воспоминанием, ловко затерянным на просторах бунтующего разума. Ещё не полностью подмявший под себя полученный ответ и уставший смотреть на глупо стоящего перед собой товарища, Жан обернулся на Армина. И снова он метко, не выискивая ни секунды, приник к напряжённо замершим глазам блондина. Из-за широкого плеча был виден едва ли не один только взгляд Жана, холодно вопрошающий и одновременно сконцентрированный на ответной реакции Армина, как на сытной добыче. Нет, Армин достаточно знал Жана, чтобы должным образом идентифицировать характер брошенного в свою сторону взгляда. Но сейчас...он обозлён? Тронут? Он что-нибудь ответит, или слишком переутомлён сейчас для продолжения этой маленькой анархии? Перед тем, как что-либо успело произойти, всё ещё удушающий взор Кирштайна на мгновение помутился приспустившимися бровями, после чего его друг был толчком смещён на несколько шагов назад. Арлерт даже ни разу не моргнул и засвидетельствовал, как в неизмеримо короткий момент нависающая над ним фигура крепкого юноши, ускоренно развернувшись и почти не склоняясь, грубо ухватилась за воротник его рубашки одной рукой и без усилий подбросила его тело на ноги. Рассудок Армина окутался лишающим дара речи страхом и почти разрушенной надеждой на решение вопроса в свою сторону. И то, и другое затерялось в том же взгляде русого однокурсника, который оказался угрожающе близко. Костяшки на удерживающей блондина за рубашку руке неприятно надавили на горло, и теперь мальчик задыхался вдвойне. -Ах, вот оно что, - все черты в голосе соответствовали выражению лица Жана, он говорил уравновешенно, но слегка процеживая сквозь зубы, - решил в исследователя поиграть? Ну так я с ним с радостью посекретничаю. Армин буквально почувствовал, как вес его тела в мгновение переместился с целой стопы на самые кончики носков, когда Кирштайн без затруднений и с манерной грубостью вздёрнул его повыше, чтобы мальчишка оказался почти на одном с его лицом уровне. Краем глаза Арлерт приметил за спиной однокурсника приближавшегося задиру, намеренного оказать поддержку, как вдруг: -Свали. И без тебя разберусь, - обратив на друга взгляд, отрезал Жан, после чего всё в радиусе трёх кадетов разразилось безмолвием, разбавляемым стуком подошвы уходящего юноши. Как только кадет скрылся из виду, не отступавшее ни на секунду остережение указало Армину на отрывисто мелькнувшую возле его предплечья руку, и мальчик тут же решил, что сейчас последует "заслуженный" удар. Однако, не успев опомниться и защитить себя, блондин уже ровно встал на обе стопы, а некогда "опасная рука" Жана обвилась вокруг предплечья пальцами и помогла Арлерту удержать равновесие. Другая рука, как только Армин приземлился, высвободила воротник его рубашки и позволила грубо выдохнуть. Отпустил, словно бы и не хотелось "выпускать пар". Сам же Армин был окончательно потерян за прошедшие двадцать минут, будучи несколько раз потенциально атакованным, но, по воле господа, видимо, не получившим ни одного синяка. -Ты больной, - похоже, Кирштайн не собирался оправдываться, - Как малолетняя девчонка. Иди на ужин. -Жан, клянусь, я просто хотел помочь, - а вот Арлерту хотелось объясниться, хоть этого никто не требовал, - Я только хотел узнать-- -А я думаю, мы одинаково хорошо поняли, что тебе без надобности что-то обо мне узнавать. Мои друзья тебя не касаются, потому что ты им никогда не станешь другом. Теперь смойся, пока я не передумал. Не посмев задаться вопросом, почему он "передумал" и почему незадолго до этого так нарычал на одного из своих друзей, Армин исчез без ориентира - исчез в той стороне, где могла наступить нога. Осуществление плана провалилось на пробном этапе по его наивности, и теперь сам Армин лишился всякого аппетита, досыта наглотавшийся переживаниями. В казарме уже обосновался раздражённый и уставший Жан, на пути в столовую всегда мог ожидать остаток от преступной группировки, поэтому блондин обезопасил себя, спрятавшись в библиотеке до самого отбоя.