Суд Магии. Орден Феникса

Гарри поёрзал в кресле, словно устраиваясь поудобнее, мысли его одолевали ещё те… Он несколько раз встречался с директором перед этим Судом, но и в самом начале Суда, когда они пересекались в перерывах, старик старательно отводил глаза в сторону, а пару раз, заметив, что Гарри идёт в его направлении, сворачивал в соседний коридор… Если… Если ТАКОЕ было возможно… А тут ещё в начале следующей главы описывались те самые мысли и ощущения, которые возникли у него теперь… От которых даже то, что трагедия с мистером Уизли не состоялась и его сознание не переносилось неведомым образом в сознание змеи не спасло… — А это в принципе возможно? Такое вселение? — пробормотал он. Тихо, но кое-кто его услышал. — Увы. То, что… — призрачный Реддл запнулся — Магия не позволяла ему о чём-то упомянуть, — было выжжено ядом василиска, но… Это своеобразное эхо, которое должно исчезнуть через год. Глава 23 Рождество в изоляторе Так вот почему Дамблдор не смотрит ему в глаза! Боится увидеть в них взгляд Волдеморта, боится, что зелёные вдруг станут красными, а зрачки превратятся в щели, как у кошки? Гарри вспомнил, как змеиная морда Волдеморта высунулась из затылка профессора Квиррелла, и провёл ладонью по своему затылку, пытаясь представить себе, что он почувствует, если Волдеморт вылезет из его головы. А сейчас он чувствовал себя нечистым, заразным, словно носил в себе смертельный микроб и недостоин был сидеть в одном вагоне с чистыми, непорочными людьми, чьи мозги и тела не заражены отравой Волдеморта… Он не просто видел змею, он был змеёй, теперь он это знает… Ужасная мысль пришла ему в голову, всплыло кошмарное воспоминание, и внутри у него словно зашевелились змеи. Что ему нужно, кроме сторонников? То, чем он может завладеть только исподтишка… некое… подобие оружия. То, чего у него не было в прошлый раз. «Я — это оружие, — подумал Гарри, и будто яд потёк по его жилам, и весь он покрылся холодным потом в мчащемся по тёмному тоннелю вагоне. — Я — то, что хочет использовать Волдеморт, вот почему ко мне приставляют охрану всюду, куда бы я ни пошёл — не меня защищают, а других людей, только это не помогает, они не могут постоянно держать кого-то при мне в Хогвартсе… Это я напал вчера ночью на мистера Уизли. Я. Волдеморт меня заставил и, может быть, сейчас сидит во мне, и слушает мои мысли…» — А это в принципе возможно? — спросила какая-то третьекурсница из Хаффлпаффа, испуганно глядя на Гарри. Тот мотнул головой в сторону взрослых магов. — Чисто теоретически прежде существовал особый ритуал, который позволял сильным чародеям вселять частицу своего сознания в чужое, — заметил призрак. — Оригинал нашёл упоминание об этом во время своих странствий по самым диким дебрям Азии и африканским пустыням, где встречался с таким контингентом, от которого следует держаться подальше… Этим колдунам ведомы такие разделы магического искусства, что даже тем, которые считаются более совершенными и… не под силу, хотя и тот ритуал… То же, что описывал мастер Поттер… Нет. Для этого оригиналу понадобилось бы вселить сознание — часть сознания Гарри — даже не в самого себя, а в свою змею — а это была именно змея, оригинал не является анимагом, что… В общем, невозможно. Змеёй явно была Нагайна, фамилиар оригинала, в своё сознание она допустит исключительно сознание оригинала, даже если последний и овладеет такой магией. То, что описано… Не могло оказаться вызванным посторонним вмешательством, хотя я не знаю, как это иначе можно объяснить…  — …Ты такой бледный… ты хотя бы выспался утром? Иди сейчас же в спальню и часика два поспи до ужина, хорошо? — Боюсь, в таком состоянии никто не смог бы уснуть, — вздохнул Джеймс. — Безусловно, если Альбус предполагал нечто подобное, я могу понять, почему он ничего не говорил… Но такая безвестность рождает не самые приятные теории и… — лорд Поттер не договорил, но его и без лишних слов все поняли. Он кивнул. Вот и удобный повод не разговаривать с остальными, как раз то, о чём он мечтал. Поэтому, когда она открыла парадную дверь, он быстро прошёл мимо подставки для зонтиков в форме ноги тролля и поднялся в их с Роном спальню. Тут он стал ходить взад-вперёд мимо двух кроватей и пустой рамы Финеаса Найджелуса, снова и снова возвращаясь к тем же вопросам и строя всё более ужасные предположения. Как он сделался змеёй? Может быть, он анимаг?.. Нет, он знал бы. Может, Волдеморт анимаг? Да, это похоже на правду, Волдеморт запросто может превратиться в змею… — Нет. Он научился лишь контролировать на расстоянии передвижения Нагайны, не более того, уверен, в данной ситуации оригинал тоже был бы сильно встревожен и принял бы все меры для того, чтобы не допустить повторения данного явления. …Но ведь это безумие: если Волдеморт владеет мною, он видит через меня штаб Ордена Феникса! В эту самую минуту! Он узнает, кто в Ордене и где Сириус… и я столько всего услышал, чего не следовало — всё, что рассказал мне Сириус в тот первый вечер, когда я сюда попал…» Выход был только один: немедленно покинуть площадь Гриммо. Рождество он проведёт в Хогвартсе, хотя бы на праздники обезопасит своих… нет, не годится, там масса людей. Что, если они будут изувечены или убиты? Что, если следующим окажется Шеймус, или Дин, или Невилл? Он остановился перед пустым портретом Финеаса Найджелуса. Тело его наливалось свинцом. Выбора нет: вернуться на Тисовую улицу, напрочь отрезать себя от всех волшебников. — Вот, вы на него ополчились, мистер Финниган, а Гарри после этого о вас «думает», — попеняла ирландцу леди Лонгботтом. Неизвестно, что сказывалось на ситуации — то, что они привыкли остро реагировать на всё, о чём читают, забыли о том, что этих событий уже не было и уже не будет или была третья причина — но читатели реагировали так же, как на то, что уже сбылось. Шеймус давно уже извинился перед Гарри за ту стычку и в этот раз выглядел несколько смущённо. — И, боюсь, Дурсли бы тебя на порог не пустили после всего этого, — вздохнула Молли. — Их самих не было дома в этот период, — сказал Дамблдор. — Боюсь, Дадли перенёс встречу с дементорами хуже, чем предполагалось и его с родителями пришлось отправить на курорт. Они вернулись буквально на прошлой неделе. В любом случае, надеюсь, Сириус или Молли успели бы тебя перехватить, — он обратился непосредственно к Гарри. — Шарашиться одному в такое время крайне не безопасно, к тому же, я далеко не уверен, что ты нашёл бы дорогу… Но на полпути его остановил ехидный голос: — Удираем, кажется? — Ну, это не Сириус и не Молли, — улыбнулся Ремус. — Сириус говорил бы грустно, возможно, даже резковато, Молли стала бы… ну, не кричать, но голос чуть повысила бы. И… Это был ни один из Уизли. Он обернулся. На портрете снова возник Финеас Найджелус: прислонясь к раме, он насмешливо наблюдал за Гарри. — Не удираем, нет, — кратко ответил Гарри и протащил чемодан ещё шага на два. — Я думал, — сказал Финеас Найджелус, поглаживая остроконечную бородку, — что принадлежность к Гриффиндору предполагает в человеке смелость. Сдаётся мне, что вы уместнее были бы на моём факультете, Слизерине. Мы, слизеринцы, смелы, но не глупы. В частности, когда есть выбор, мы всегда предпочитаем спасти свою собственную жизнь. — Я не свою жизнь спасаю, — отрезал Гарри, волоча чемодан по особенно неровному месту изъеденного молью ковра, уже перед самой дверью. — Ах, понимаю, — сказал Финеас Найджелус, всё так же поглаживая бородку. — Это не трусливое бегство — вы хотите быть благородным. — Благородство… — некоторые подскочили от неожиданности, выяснив, что Найджелус присутствовал в зале, затаившись на натюрморте. Финеас явно проголодался и успел превратить в огрызки несколько сочных плодов, и в руке у него красовалась уже полуощипанная гроздь винограда. — Благородство, безусловно, дело хорошее, но и о себе забывать не следует. И вообще, я считаю, что Гриффиндор мастера Поттера только портил, надеюсь, в дальнейшем, под правильным присмотром, — уважительный кивок в сторону Снейпа, — он возьмётся за ум… …Злость поднялась в душе Гарри, как змея из высокой травы. Он был измучен, совершенно растерян, он пережил ужас, облегчение и новый ужас за эти двенадцать часов — и всё равно Дамблдор не желает с ним говорить! — Происшествие в моём кабинете должно было показать, почему я избегал… — …зрительного контакта, — закончила за Дамблдора Минерва, хмурясь. — Совсем не обязательно было смотреть Гарри в глаза, просто открыть рот и сказать несколько фраз, мол, не волнуйся, ситуация под контролем, если тебя что-то волнует, то… Да, признаю, сама виновата, приняла участие в процессе убийства у некоторых учеников доверия к взрослым, но вас я считала более разумным… И несколько раз говорила, что хоть что-то следует говорить Гарри, поскольку он уже с головой втянут во всю эту историю! Так нет — он ещё ребёнок, пусть учится, играет… О каких играх может идти речь?! — Вот как, значит? — громко сказал он. — «Оставайтесь на месте»? И это всё, что могут мне сказать после того, как на меня ещё и дементоры напали! Сиди тихо, Гарри, взрослые без тебя разберутся? Чего тебе объяснять — всё равно не поймёшь своим маленьким умишком! — Знаете, — ещё громче него заговорил Финеас Найджелус, — именно из-за этого я ненавидел преподавание. Молодые нечеловечески убеждены, что абсолютно правы во всём! Вам не приходило в голову, мой бедный надутый индючок, что у главы Хогвартса есть веские причины не делиться с вами мельчайшими деталями своих планов? Лелея свои обиды, вы ни разу не задумались о том, что приказы Дамблдора никогда не приносили вам вреда? Нет. Нет, как все молодые люди, вы совершенно уверены в том, что только вы способны думать и чувствовать, вы один чуете опасность, у вас одного достанет ума проникнуть в замыслы Тёмного Лорда… — Значит, он замышляет как-то использовать меня? — быстро спросил Гарри. — Разве я это сказал? — вопросом на вопрос ответил Финеас Найджелус, праздно разглядывая свои шёлковые перчатки. — А теперь извините, но у меня есть дела поинтереснее, чем выслушивать жалобы подростков. Всего наилучшего. И вышел за край портрета. — Ну и идите! — заорал Гарри пустому холсту. — И передайте Дамблдору мою благодарность ни за что. — Безусловно, это излишне резко, ведь Найджелус прав. Приказы вреда не приносили — лишь молчание, — вздохнула Амелия, качая головой. — Но, несмотря на резкость, это было… ожидаемо. — Гарри, — послышался где-то вдалеке голос Рона, — мама говорит, ужин готов, но если ты не хочешь вставать, она для тебя оставит. Гарри открыл глаза, но Рона уже не было в комнате. «Он не хочет оставаться со мной наедине, — подумал Гарри. — После того, что услышал от Грюма». Да никто не захочет терпеть его в этом доме, зная, что у него внутри. — Не будь ослом, — сказал Чарли. — Правда, Рональд однажды тебя бросил — из зависти… Но в непосредственной опасности он тебя, вроде, не оставлял. Уверен, он вышел из-за того, что мама посоветовала ему оставить тебя одного, если ты будешь ещё спать или покажешься Рону больным. Если бы они знали, о чём ты думаешь… Они бы окружили тебя со всех сторон так, что ты сам от них бы сбежал. * * * Утром все развешивали рождественские украшения. Гарри никогда ещё не видел Сириуса в таком хорошем настроении — он распевал рождественские гимны и был несказанно рад тому, что встретит Рождество не один, а в компании. Голос его доходил до Гарри сквозь пол холодной гостиной, где он сидел один, смотрел, как белеет небо за окном, набрякая снегом, и испытывал какую-то свирепую радость от того, что дал возможность остальным посудачить о нём — чем они, конечно, и заняты. В обед миссис Уизли тихо позвала его снизу, но он не откликнулся и ушёл на самый верх. Около шести вечера в дверь позвонили, и миссис Блэк опять принялась вопить. Решив, что это пришёл Мундунгус или кто-нибудь ещё из Ордена, Гарри только поудобнее устроился у стены в комнате Клювокрыла. Теперь он прятался здесь и подкармливал гиппогрифа дохлыми крысами, стараясь забыть о собственном голоде. — Ох, это похоже уже на очень сильную депрессию… — Джеймс покачал головой. — Решительно, остаётся благодарить судьбу в лице того, кто придумал всю эту историю с арестом Гарри, иначе добром для него это бы точно не кончилось. — Я думал, ты на лыжах катаешься с мамой и папой. — Честно говоря, лыжи — не самое любимое моё занятие. Приехала на Рождество сюда. — В волосах у неё был снег, лицо раскраснелось от мороза. — Только не говори Рону. Он надо мной смеялся, а я без конца доказывала ему, что кататься на лыжах — большое удовольствие. Папа с мамой немного огорчились, но я сказала, что все, кто ответственно относится к экзаменам, остаются в Хогвартсе заниматься. Они хотят, чтобы я хорошо сдала, они поняли. — А просто провести время с дочерью, которую они даже летом практически не видели, они не хотели? — возмутилась леди Лонгботтом. Некоторые из присутствующих переглянулись и промолчали. Амбридж и так вся позеленела от того, что вы улизнули у неё из-под носа. Правда, Дамблдор ей объяснил, что мистер Уизли в больнице святого Мунго и он дал вам разрешение навестить его. Так что… — Но послужило бы это основанием для исчезновения Гарри? — спросил Колин Криви. — Всем известно, что Гарри очень привязан к семье Уизли, — ответила МакГонагалл. — Скорее уж в данной ситуации всех бы удивило, если бы он НЕ исчез вместе со своими друзьями. — …Мы с тобой хотели поговорить, — сказала Джинни, — но ты всё время от нас прячешься… — А я не хочу, чтоб со мной говорили, — сказал Гарри, всё больше и больше раздражаясь. — Грубовато… — И глуповато, — поправил Лили Сириус. — Но в данной ситуации… было естественно. Гарри очень «боялся», что из-за его предполагаемой одержимости друзья от него отвернутся и он останется совсем один. Не хотел видеть, как они уходят, предпочёл уйти сам… Да, глупо, я уверен, что ребята его поддержали бы, как никто не бросил камень в Джинни — из тех, кто знал о её беде. — Ну, это глупо с твоей стороны, — сказала Джинни. — Из твоих знакомых я одна знаю, каково это, когда ты одержим Сам-Знаешь-Кем, и могу тебе рассказать. Гарри на секунду застыл, ошеломлённый этими словами. — Я забыл. — Поздравляю, — холодно откликнулась Джинни. — Прости, — сказал Гарри и правда почувствовал стыд. — Так думаешь… думаешь, и я одержим? — А ты можешь вспомнить всё, что ты делал? Или были такие провалы в сознании, когда ты не понимал, что делаешь? Гарри стал мучительно припоминать. — Нет. — Тогда Сам-Знаешь-Кто не завладел тобой, — твёрдо сказала Джинни. — Когда это было со мной, у меня вылетало из памяти то, что я делала в предыдущие часы. Окажусь где-то, и сама не знаю, как сюда попала. Гарри боялся ей поверить, но на душе у него всё-таки стало легче. — А как же этот сон с твоим папой и змеёй? — Гарри, у тебя и раньше бывали такие сны, — вмешалась Гермиона. — В прошлом году ты тоже иногда чувствовал, что замышляет Волдеморт. Гарри покачал головой. — В этот раз было не так. Я был внутри змеи. Как будто сам был змеёй… А вдруг это Волдеморт перенёс меня в Лондон? — Когда-нибудь, Гарри, — с большим раздражением сказала Гермиона, — ты всё-таки прочтёшь «Историю Хогвартса», и, может быть, она напомнит тебе, что с территории Хогвартса нельзя трансгрессировать. Даже Волдеморт не в силах заставить тебя вылететь из спальни. — Ты не покидал своей постели, понял? — сказал Рон. — Ты сучил ногами во сне не меньше минуты, пока мы тебя будили. Гарри снова заходил по комнате. То, что они говорили, было не только утешительно, но и звучало здраво. Не отдавая себе отчёта, он схватил с тарелки сандвич и чуть не целиком запихнул в рот. «Всё-таки, я не оружие», — подумал он. Сердце его наполнилось радостью, и он готов был присоединиться к Сириусу, который протопал мимо их двери к лестнице наверх, распевая во весь голос: «Храни тебя Господь, весёлый гиппогриф». — Вот, правильно, всё, что было необходимо — элементарно выслушать друзей, — успокоились взрослые. * * * — …Пустяки. А это для кого? — Рон кивнул на свёрток у неё в руках. — Для Кричера! — Смотри, если одежда… — предостерёг он. — Сириус что сказал? «Кричер слишком много знает, мы не можем отпустить его на свободу». — Это не одежда. Хотя, будь моя воля, я дала бы ему что-нибудь вместо его грязной тряпки. Нет, это лоскутное покрывало, пусть немного оживит его спальню. — Дело не в тряпке… Если бы Кричеру дали новую наволочку или полотенце, она бы уже через несколько часов вновь стала бы столь же ужасной, как прежняя, — вздохнул Регулус. — Для того, чтобы домовик выглядел опрятнее, не достаточно таких вещей. — А что ещё нужно? — Привести в порядок дом. Не просто расставить всё по своим местам и выбросить весь мусор, но вылечить магическую ауру дома, — пояснил Блэк-младший. — Мы многое уже сделали в данном направлении, но многое ещё предстоит сделать, а после того, как всё закончится, вы Кричера не узнаете. — Какую спальню? — спросил Гарри, понизив голос, потому что они проходили мимо портрета матери Сириуса. — Ну, Сириус говорит, это не то чтобы спальня, а скорее нора, — сказала Гермиона. — Видимо, он спит под котлом, в чулане возле кухни. Когда они спустились вниз, там не было никого, кроме миссис Уизли. Она стояла у плиты и пожелала им весёлого Рождества таким голосом, как будто у неё был насморк. Они отвели глаза. — Так здесь спальня Кричера? — сказал Рон, подойдя к невзрачной двери в углу напротив кладовки. Гарри ни разу не видел её открытой. — Да, — сказала Гермиона несколько неуверенно. — Пожалуй, лучше постучать. Рон постучался, но ответа не было. — Наверху где-нибудь шастает, — сказал Рон и без дальнейших рассуждений распахнул дверь. — Фу-у! Гарри заглянул в чулан. Большую часть его занимал старинный отопительный котёл, но в невысоком пространстве под трубами Кричер устроил себе что-то вроде гнезда. На полу были навалены разные тряпки, вонючие одеяла и небольшая ямка в них указывала, где спит по ночам, свернувшись крендельком, Кричер. Там и сям среди тряпья валялись хлебные корки и заплесневелые кусочки сыра. В углу блестели мелкие предметы и монетки, которые он перетаскал к себе, как сорока, спасая от генеральной уборки, затеянной Сириусом. Кроме того, он собрал фамильные фотографии, которые Сириус повыбрасывал летом. — Да, Кричер спас довольно много вещей, — признали оба брата, переглянувшись. — …Между прочим, — сказал Сириус, выйдя в это время из кладовой с большой индейкой, — кто-нибудь видел Кричера в последнее время? — Я не видел его с тех пор, как мы сюда прибыли, — сказал Гарри. — Ты ещё выгонял его из кухни. Сириус нахмурился: — Да… Знаете, по-моему, я тоже с тех пор его не видел… Прячется где-нибудь наверху. — А уйти он не мог? — спросил Гарри. — Когда ты сказал «вон», он мог так понять, что вон из дома. — Нет, нет, домовые эльфы не могут уйти, пока им не дали одежду. Они привязаны к семейному дому. — Если очень захотят, то могут, — возразил Гарри. — Три года назад Добби ушёл от Малфоев, чтобы меня предупредить. После он должен был наказать себя, но уйти всё-таки смог. На лице Сириуса промелькнуло озабоченное выражение, но он тут же сказал: — Ладно, потом его поищу. Где-нибудь наверху сидит, льёт слёзы над панталонами моей мамаши или ещё чем. Конечно, мог заползти в вентиляционный шкаф и умереть… Но надеяться на это не смею. — Вообще-то Кричер вполне мог воспринять это «вон», как разрешение временно покинуть дом, — сказал Амос Диггори. — Разрешение или — прямой приказ. И мне это очень не нравится… Он был явно не одинок в этом. …Мистер Уизли сидел в постели с подносом на коленях, только что кончив ужинать индейкой, и на лице у него было слегка виноватое выражение. — Всё налаживается, Артур? — спросила миссис Уизли после того, как они поздоровались с ним и вручили подарки. — Всё отлично, — сказал мистер Уизли как-то чересчур бодро. — Ты… э-э… не виделась с целителем Сметвиком? — Нет. А что? — насторожилась она. — Ничего, ничего, — беспечно ответил он и стал разворачивать подарки. — Хорошо провели день? А вам что подарили? Ох, Гарри, это просто чудо! — Он развернул подарок — электрический шнур и набор отвёрток. Многие рассмеялись — в этом весь Артур Уизли, даже на больничной койке радуется магловским инструментам! …Но, ступив на лестничную площадку, он остановился как вкопанный: взгляд его упёрся в дверь с табличкой «НЕДУГИ ОТ ЗАКЛЯТИЙ», за которой начинался коридор отделения. Через оконце в двери, прижавшись носом к стеклу, на них смотрел светловолосый кудрявый мужчина с ярко-голубыми глазами и улыбался бессмысленной лучезарной улыбкой во весь свой белозубый рот. — БЕССМЫСЛЕННОЙ?! — возмутился присутствующий здесь обладатель оной. — Простите, Гилдерой, — развел руками Гиппократ Сметвик. — Но совсем недавно у вас была именно такая. Радуйтесь, что теперь это не так… — А всё почему?! Почему, вы знаете?! — Знаем… Да, кстати, как продвигается ваша работа над новым циклом книг? — полюбопытствовала Тонкс, останавливая Молли, которая готова была наброситься на злополучного писателя. — Переделываю «Каникулы с каргой», — пробурчал Локхарт, демонстрируя означенную книгу и пергамент с пятой главой, в которой каждый абзац содержал основательные правки. …Целительница направила волшебную палочку на дверь палаты Януса Тики и произнесла: — Алохомора. Дверь распахнулась, и, крепко держа Гилдероя под руку она ввела его в палату и усадила в кресло возле кровати. — Здесь пациенты на длительном лечении, — тихо объяснила она ребятам. — Непоправимые повреждения от заклятий. Конечно, с помощью сильных лекарственных зелий и чар в удачных случаях мы добиваемся некоторого улучшения. Гилдерой, кажется, понемногу приходит в себя, а у мистера Боуда налицо значительное улучшение: к нему возвращается дар речи, хотя пока что он разговаривает на языке, который нам не известен. — Бродерик с лёгкостью разговаривает на пятидесяти языках, из которых двадцать являются не национальными, а кастовыми, — сказал Шеклболт, улыбнувшись. — К примеру, он является единственным в Западной Европе специалистом, который способен с лёгкостью объясниться с шиваисткими кшатриями… — Шиваисткими кшатриями? — удивились многие. — Кшатрии — военная каста в Индии, — пояснила Гермиона. Она смутилась — девочка не хотела опять демонстрировать характер заучки, но в этот раз ей все улыбнулись и Лили предложила девочке продолжить. — В Индии общество разделено на несколько каст, главными из которых являются брахманы — священнослужители, и кшатрии — политики и военные. А Шива — великий бог-разрушитель. — Совершенно верно. Но среди магов Индии деление ещё сложнее, — дополнил девушку Шеклболт. — Некоторые объединяют функции разных каст, вот и тот язык, о котором я говорю и на котором, скорее всего, стал бы бредить Бродерик, принадлежит шивакшатрам. Это немногочисленная, закрытая, но очень могущественная каста магов, которым известны многие магические тайны, недоступные для других. В Европе есть несколько магов, которые способны худо-бедно разбирать те весьма и весьма немногие рукописи, которые попали в руки чужаков… Но только Бродерик способен не только читать, но, как он утверждает, объясняться на этом языке. Нам ни разу не удалось это проверить… — И как удаётся учить эти языки? — удивилась Лаванда Браун. — Если общество закрыто? — Их молодёжь проходит обучение за пределами Индии, — сказала Парвати. — И не только у них. Мы с Падмой, к примеру, тоже приехали из Индии, чтобы получить максимальное представление о европейской магии, чтобы потом вернуться в Бомбей… Подозреваю, что кто-то из них мог в этот период своей жизни дружить с мистером Боудом… — …А тебе, Бродерик, смотри, прислали цветок в горшке и красивый календарь с разными забавными гиппогрифами на каждый месяц. С ними будет веселее, правда? Целительница подошла к бормотуну, поставила на тумбочку довольно уродливое растение с длинными качающимися щупальцами и волшебной палочкой прикрепила к стене календарь. — Кошмар… — Помона Спраут схватилась за голову. — Гиппократ, неужели у вас и в самом деле принимают такие подарки?! — Какие? — Это же Дьявольские Силки! Если больной хотя бы случайно до них дотронется… Вспомните конец первой книги! Целительница-убийца… — Насколько мне известно, Бродерик пребывает в добром здравии… — Но всё равно… — Мы проведём работу с персоналом, — успокоил профессора Целитель. — Твои друзья, Невилл, дорогой? — любезно сказала его бабушка, направляясь к компании. У Невилла был такой вид, будто он предпочёл бы провалиться сквозь землю. Пухлое лицо его налилось багровой краской, и он старался ни на кого не смотреть. — Ах, да, — сказала бабушка, приглядевшись к Гарри. И подала ему морщинистую и как бы когтистую руку, — да, да, конечно. Я знаю, кто ты, Невилл очень тебя ценит. — Спасибо, — сказал Гарри и пожал ей руку. Невилл не смотрел на него, он потупился и ещё больше потемнел лицом. — А вы, несомненно, Уизли, — продолжала старуха, царственно подавая руку сначала Рону, а потом Джинни. — Да, я знаю ваших родителей — не близко, конечно, — достойнейшие, достойнейшие люди. А ты, должно быть, Гермиона Грейнджер? Гермиона была поражена тем, что старой даме известно её имя, но руку исправно подала. — Да, Невилл про тебя рассказывал. Выручала его не раз, правда? Он хороший мальчик, — старуха кинула на внука сурово-оценивающий взгляд, — но, боюсь, не унаследовал отцовского таланта. — Августа… — Да поняла я всё! И Френк, когда я их навещаю, постоянно ругается… — Как они, кстати, себя чувствуют? — Очень хорошо, уже дома, получают пергаменты с этими текстами… — леди Лонгботтом покачала головой. — Альбус, я совсем забыла… Френк просил передать, чтобы ты даже не заикался об их возвращении в Орден, помогать тебе в дальнейшем они не будут. — … Да, Алиса? Что такое, дорогая? К ним незаметно подошла мать Невилла в ночной рубашке. Совсем не та круглолицая счастливая женщина с фотографии первоначального Ордена Феникса, которую Грюм показывал тогда Гарри. Лицо у неё исхудало и состарилось, глаза на нём казались огромными, а волосы поседели, стали жидкими и тусклыми. Она как будто не хотела заговорить, а может, вообще не могла и только делала какие-то робкие движения, протягивая что-то Невиллу. Многие посмотрели на бабушку с внуком, которые сейчас испытывали двоякие чувства. Да, больше Невилл не оставался сиротой при живых родителях, он еженедельно получал от них сову и посылал ответы… Но как — как забыть те страшные годы?! — Я не знала, — сказала Гермиона, чуть не плача. — И я, — хрипло отозвался Рон. Оба смотрели на Гарри. — Я знал, — сказал он угрюмо, — Дамблдор мне рассказал, но я пообещал, что буду молчать… За это Беллатрису Лестрейндж отправили в Азкабан — она пытала их заклятием Круциатус, пока они не сошли с ума. — Её отправили туда не только за это, — сказал Скримджер. — Но это была одна из самых страшных последовательниц Лорда… — …который сам порой… не побаивался, конечно, но остерегался эту даму, поскольку она была совершенно непредсказуемой, — закончил призрак. Многие плакали, тронутые описанной сценой и думая о том, что должен был испытывать в такие моменты один отдельно взятый широколицый гриффиндорец…