По талому льду

      Это вряд ли была случайность — слишком уж явно и открыто незнакомец забил последний гвоздь в крышку его гроба. Забил, как победитель, безо всяких оговорок и пояснений. Какой точный расчет: наёмника подстерегли не на станции, не на переправе, не в лесу и даже не на пустошах. Всё верно: там ведь он мог быть соперником, мог оказать сопротивление, поднять шум и ринуться в бега. Если б уже пересёк границу, случилось бы примерно то же самое. Таможня, как ни крути, идеальное место для поимки преступников: заплатил, чтоб несчастного подольше держали, разогнал ненужных свидетелей и твори правосудие, сколько влезет. Отступать здесь некуда, далеко все равно не убежишь. План идеальный, все высчитано с математической точностью: время его прибытия, тот стажировщик, свободная скамейка. Он–то, дурак, думал, что весь мир облапошил, а его, оказывается, держали на мушке. Закончились шуточки. Сознание вдруг стало поразительно ясным. Всё в один миг сложилось в логичную цепочку событий. На Лондона будто снизошло озарение: он был слеп! Он не видел ничего дальше своего носа: ни когда нёсся, очертя голову, по лесу, ни когда, рискуя своей жизнью, скакал по льду, ни даже когда убил несчастного старика–механика. Старик тоже был частью плана, не зря он показался Джеку подозрительным. Замечательный ход: заставить одного преступника убить другого, чтобы получить компромат на первого. Он сам любил говорить, что всегда найдётся тот, кто окажется хитрее, проворнее, расчётливее. Конечно же, в другом контексте, намекая на себя. Теперь же все обернулось иначе. На секунду он, с долей чёрной зависти, восхитился тем умом, что породил этот план. Гениальный стратег. Хотя, других в инквизиции и не держат. Все было бы отыграно, безусловно, блестяще, если бы не одно «но». Это «но» лежало прямо под носом, и его было совершенно невозможно не заметить. Очевидно, было потрачено много усилий, денег и времени ради…него? Ради Джека Лондона, который даже руководство гильдии сдать не мог — не знал ни черта. Его шкура для инквизиции и казенного патрона не стоит, уж в этом-то наёмник был уверен. –Полагаю, не стоит пускаться в долгие объяснения, кто я и что мне надо, — начал, наконец, инквизитор, выдержав паузу. –Ты, вижу, и сам все прекрасно понимаешь. Я надеюсь на твое благоразумие. Любой неаккуратный шаг будет расцениваться как попытка сопротивления и я буду вынужден принять меры. Бежать не удастся, ты объявлен в розыск. У меня есть право распоряжаться твоей жизнью в зависимости от обстоятельств, поэтому требую полного подчинения. На мои вопросы советую отвечать чётко, коротко и ясно, чтобы не возникало никаких недоразумений. Итак, всё, что от тебя требуется — не совершать резких движений, молчать, пока не спросят и делать, что скажу я. Он говорил спокойно, без напора, как с душевнобольным, но Джек отчего–то был уверен, что стоит ему только дёрнуться, инквизитор выполнит свое обещание. Нет, не пустые угрозы. Такие как этот дважды не повторяют. Выбора не было. Предпринять что-то сейчас равняется самоубийству. Лондон отлично понимал ситуацию и кивнул, показывая, что все принял к сведению. –Встань, руки за спину. Джек подчинился. Опираться на раненую ногу было чертовски больно, но он старался не подавать виду. На запястьях защелкнулись металлические кольца. Джек вздохнул. Он не раз выскальзывал в последний миг из лап смерти, избегал возмездия, уносился прочь. Это казалось уже само собой разумеющимся, естественным, поэтому сейчас Лондон не мог до конца поверить в происходящее. На улице стояла глубокая, непроглядная темень, только поля, уходящие далеко за горизонт были чуть темнее холодного ночного неба, да кое-где темнели старые пеньки, торчащие из земли гнилыми зубьями. Ночь была безлунной: тучи плотно закрыли небо и мелкая морось, будто водянистая пыль, беспрестанно сыпалась с неба. Из ангара они вышли под любопытными взглядами таможенников. Да уж, шикарное зрелище. Не каждый день отсюда кого-нибудь в цепях выводят, как циркового медведя. — Пойдешь впереди меня, — сказал инквизитор, одарив Джека, который невольно отставал из-за боли в ноге, лёгким тычком в спину. Тропинка в поле была едва различима из-за темноты, только впереди светились маленькие, бледные огоньки одинокой железнодорожной станции. Если Лондону не изменяла память, там была своя таможня. Ездил пару раз зайцем в вагонах с углём, не очень-то тщательно там проверяют. Однако сейчас это все равно не помогло бы: Джек всем существом чувствовал внимательный, прицельный взгляд инквизитора. Наемнику приходилось почти бежать, спотыкаясь. Руки, скрепленные за спиной, мешали сохранять равновесие. Его конвоир шёл, казалось, в обычном своём темпе, не обращая внимания на мучения наёмника. «Вот скоростной–то. С бабой своей, наверное, так же. Уж она радуется!» — мысленно съязвил Джек, цепляясь ногой за очередную ветку. Несмотря на все это, даже в нынешнем незавидном положении был один безусловный плюс — уж лучше слышать за спиной тихие шаги живого человека, чем неожиданный треск веток в пустом лесу или зловещую тишину пустошей. Суеверный страх остался позади, по ту сторону забора, и не мог уже достать Джека здесь. Этот страх отбирал у него все силы, владел его сознанием, правил им. Но цена за избавление могла быть слишком высокой…       На перроне было почти безлюдно, лишь под козырьком закрытых касс курили и тихо переговаривались механики, закутавшиеся в промасленные куртки. Скорее всего, ожидали прибытия поезда. Джек, взглянув на них, инстинктивно потянулся рукой к карману — захотелось курить. Он одернул себя, только когда тихонько бряцнула цепь наручников. Глупо вышло. Инквизитор, даже не шевельнувшись, кинул на него внимательный взгляд из-под капюшона. Лондон усмехнулся: сигарет в кармане ведь и не было. Какая тоска! Наёмник обратил взгляд на север, туда, где виднелись очертания тоннеля и узкой каменистой насыпи. По бокам от тёмной арки, словно два немигающих глаза, горели красные фонари, обозначая конец тоннеля. Джек не мог разглядеть его лучше: ветер бросал в глаза мелкие капли, обдавая ледяным дыханием. Северо-Западный. Не ядовитый, свежий и холодный. И будь он в немного других обстоятельствах, то даже порадовался бы этому факту. Мысли его упорно подбирались к текущему незавидному положению. Лондон настолько привык метаться от абсолютно упаднического настроя до бесконтрольной ярости, что и теперь не мог ничего с собой поделать. Он даже не знал, на какой свой вопрос сейчас уместнее было бы искать ответ. Вопросов было слишком много. Почему именно он? Почему он ещё жив? Ведь если жив, значит, для чего-то нужен. А если нужен инквизиции, то дела совсем плохи. Его собственное бессилие давило и выводило из себя. Что дальше? Ведь даже если ему повезёт, даже если фортуна ещё разок повернётся к нему лицом, и сбежать удастся, нет никаких гарантий, что получится далеко уйти. Если Джек уже в розыске, его узнает каждая собака, заляжет на дно — все равно найдут, в возможностях инквизиции он не сомневался. Спрятаться от них можно было только закопавшись под землю метра на два. Только теперь, кажется, он начал осознавать, насколько плачевно его нынешнее положение. Обжигающее, болезненное волнение снова начало разгораться в груди. По напряжённым онемевшим рукам, вывернутым за спиной, пробежала мелкая дрожь. Джек усиленно втянул носом холодный воздух и мотнул головой, пытаясь привести себя в чувство. Паника была неуместна. Нет, этого не могло произойти. Только не с ним, только не сейчас. Все свалилось на него так стремительно, что даже казалось нереальным, невозможным, как лихорадочный, мучительной сон, с которым хочется поскорее распрощаться. Мир качнулся в помутневшем взгляде и Джек почувствовал как кровь бешено запульсировала в висках. Лондон снова ощутил как все тело, будто ведомое чужой волей, медленно и подло предаёт его. Протяжный хриплый звук вмиг вывел его из оцепенения: гудок поезда, вырвавшегося из тёмной клоаки тоннеля прокатился гулом по перрону. Железная ограда позади Джека завибрировала, качнулись скрипучие цепи фонарей. Стук исполинских чугунных колёс, похожий на звериный рык, стремительно приближался. Заскрипели, защелкали механизмы, замедляя свой ход. Сквозь густые клубы пара сияли два жёлтых огня. Паровоз шумно рассек ночную мглу, проносясь мимо перрона. Сильный поток воздуха, притащенный им из степи, погнал песок и мелкий мусор по бетону, с силой хлестнул по ногам. Механики засуетились, перекрикиваясь между собой, побросали окурки и принялись за дело. Поезд останавливался, отчаянно повизгивая тормозами. Горячий пар валил из-под колёс, окутывая платформу. В узких окнах вагона было темно, лишь в каморках проводников горел тусклый свет. Последний вагон медленно, еле заметно подполз к перрону, останавливаясь под светом фонаря. На ржавом боку был выведен белой краской список станций, но мелкие буквы с такого расстояния практически невозможно было разглядеть. Последнюю строчку Джек практически угадал по очертаниям. «Фортенберг». –Сюда, — коротко сообщил инквизитор, толкая Джека в спину в нужном направлении.       Лондон все ещё не мог сосредоточиться на происходящем, всецело погрузившись в свои отнюдь не радостные мысли, однако на подсознательном уровне понимал, что ему лучше подчиниться, чтобы не потерять хотя бы призрачный шанс вырваться на свободу. Лондон, с трудом переставляя ноги, поплелся ко входу в вагон. Дверца, расчерченная ржавыми потеками, была закрыта; видимо, рассудительный проводник решил, что никто в здравом уме не будет торчать глубокой ночью на платформе, ожидая поезда. Хотя скорее уж он не хотел выбираться из своей маленькой уютной каморки рядом с тёплым бойлером и выходить навстречу пронизывающему до костей весеннему ветру. Джек остановился, глупо уставившись на закрытую дверцу с маленьким, как в сортире, запыленным окошечком. Никакой ручки тут и в помине не было. Даже никак не подцепить. Наёмник рассеянно огляделся. Инквизитор, стоящий позади него, тихо, на грани слышимости, вздохнул. –Проблемы? Джек собрался было постучать в окошко, однако цепь за спиной насмешливо звякнула, будто напоминая о его беспомощности. Он на миг оглянулся на инквизитора. Тот стоял и выжидающе смотрел на Джека. Наёмник, не имея другого выхода, с силой лягнул дверь ногой. Звук получился не таким и сильным, и Лондон уже приготовился повторить, однако через несколько мгновений в тамбуре послышались торопливые шаги и щёлкнул замок.       Проводник, сонный, как осенняя муха, выглядел несколько удивлённым. Инквизитор, видимо, предупреждая все последующие вопросы, раздражённо сунул ему под нос удостоверение и втолкнул застывшего на месте Джека в вагон. В узком прокуренном коридоре стояла гробовая тишина, будто в вагоне никого и не было. Из разбитых окон, заделанных маскировочной фанерой, отчаянно сифонило. Вагон, видимо, остался ещё со времен войны, не претерпев никаких изменений, по крайней мере — к лучшему.       Джек направился вперёд по коридору, прислушиваясь к быстрым шагам инквизитора за своей спиной. Кое-где, в маленьких закутках за деревянными ширмами, горел свет. Значит, люди все же были. Тут было, пожалуй, не сильно теплее, чем на улице, разве что без порывистого ветра и сырости. Джек отрешенно разглядывал густо покрашенные стены. Тёмная масляная краска кое-где отходила от поверхности, подёрнулась паутиной трещин. Буквально все здесь кричало о давно прошедшей войне — покрытый железными листами пол, заколоченные окна, почти полное отсутствие света. В таких же вагонах тогда эвакуировали людей с зараженных территорий. Спешка, давка, крики, плач, неистовый вой сирены, доводящий до агонии. Джек помнил это в мельчайших подробностях. Помнил, как тронулся, хрипло прогудев, забитый до отказа поезд. Огромная людская река на перроне пришла в хаотичное движение. Все стремились втиснуться в вагон, зацепиться за него, как утопающий из последних сил хватается за соломинку. Они были готовы с воем разодрать друг другу глотки — так дикие звери в голодную зиму дерутся за последний кусок замерзшего окровавленного мяса. Именно тогда, в этом беспощадном хаотичном месиве искаженных страхом лиц, Джек осознал, насколько быстро люди теряют свою человечность. В тот день, наверное, даже бог отвернулся от них. Со временем эти воспоминания теряли свой первоначальный смысл, выцветали, как фотографии, и не вызывали уже того страха и отвращения. Наверное, это и есть смирение. Шаги за спиной вмиг прекратились, и лязгнула, отъезжая в сторону, металлическая ширма. В открывшемся закутке было темно, как в кладовке, зато довольно сухо. Пространство было рассчитано явно не на двух взрослых мужчин: узенькие лавочки, стоящие у противоположных стен, занимали половину пространства. Между ними стоял колченогий деревянный столик, утыканный чёрными следами от затушенных окурков. Джек, согнувшись в три погибели, забрался на одну из лавок, придвинувшись поближе к стене. Он уже на уровне инстинктов потянулся ногами к соседней лавке, пытаясь найти более удобное положение, но вовремя остановился. Инквизитор тем временем опустился на соседнюю лавку и с грохотом задвинул ширму. Глаза уже давно привыкли к темноте, и Джек мог различить нечеткий силуэт человека напротив. Тихонько, разгоняясь, зашумели механизмы где-то в недрах вагона и поезд, испустив протяжный гудок, медленно двинулся с места, оставляя позади одинокую станцию. На стол перед Джеком с тихим стуком опустилась знакомая ему уже фляга и блистер с таблетками.  — Антибиотик, — коротко прокомментировал инквизитор, даже не глянув на Лондона. «В таблетках? Ах да, это же инквизиция. Всё-то у них есть, кроме совести» — подумал Джек, печально усмехаясь. «Теперь-то ему действительно незачем меня травить». В темноте чиркнула и вспыхнула спичка, заставляя наёмника крепко зажмуриться. Свеча в железном блюдце, сиротливо приютившаяся на краю стола, зажглась непривычным для глаз ярким светом. — Рану нужно прижечь, иначе кровь не остановится. Возьми что-нибудь в зубы, чтоб не верещать, — безучастно проговорил инквизитор, доставая кинжал.       Джек дёрнулся, как от пощёчины и резко выдохнул. Безусловно, это было необходимо, но… Лондон уже буквально почувствовал эту адскую боль, прокатившуюся по всему телу. Выхода не было. Его конвоир уже поднёс лезвие ножа к горящему фитилю. Джек поставил ногу на соседнюю лавку. Продолжая нагревать блестящий в темноте металл, другой рукой инквизитор задрал штанину на ноге Джека и начал разматывать окровавленные бинты. Лондон ощутил предательскую дрожь во всем теле и вцепился зубами в воротник плаща, приготовившись к этой пытке. Глаза закрыть он не мог, от этого, казалось, стало бы ещё страшнее. Сердце сбилось с ритма и будто бы колотилось о ребра изнутри. Перед глазами стремительно темнело. Это было даже больнее, чем он думал. Будто его проткнули насквозь в нескольких местах сразу. Джек дёрнулся, пытаясь отстраниться, но его крепко держали за лодыжку. От контакта с раскаленным металлом кровь зашипела, и Лондон почуял удушливый запах горелой плоти. Из последних сил он сжимал сидение позади себя руками и стискивал зубы почти до хруста. Боль только усиливалась с каждым мгновением и Джек, не выдержав, вскрикнул от невыносимой, жгучей боли, пронизывающей до костей. В ушах шумело, стук колёс то становился невыносимо громким, то исчезал вовсе. Где-то совсем рядом Лондон услышал тихий, вкрадчивый голос. Эти слова, пробившиеся в его сознание сквозь пелену остальных звуков, выбили из лёгких весь воздух разом. -Вопишь так же, как твой отец, перед тем как я всадил пулю ему между глаз. Заросший травой палисадник со старыми яблонями казался таким знакомым и одновременно чужим. Здесь почти ничего не изменилось, разве что стало каким-то приземистым и маленьким. Ржавая бочка с водой не сдвинулась за эти годы ни на сантиметр, шест с рукомойником все так же нелепо торчал у калитки. Высокие мальвы с розовыми цветами высовывались из-за соседского забора, покачиваясь на ветру. Джек перевёл взгляд выше, где выцветшие нагромождения крыш утопали в начинающей желтеть листве. Сумерки уже притаились в глубине густых крон, ветер принёс с полей свежий вечерний воздух, пахнущий сеном. Война не коснулась своими жадными пальцами этого островка земли, не изрыла землю воронками, не пролила крови на тихих улицах. Но оттого-то теперь все здесь было чуждо Джеку, казалось неуместным и пустым. Нет смысла тешить себя иллюзиями. На веранде тускло горела старая керосинка, о её стекло остервенело бились мотыльки, желая, наверное, расшибиться в лепёшку. Когда слабый огонёк погаснет, он встанет, запрет дверь на ключ и уйдёт, от души хлопнув калиткой в последний раз. Он больше не вернётся сюда, не будет жадно всматриваться в знакомые до боли окна, не сядет на этот порог, гуляя рассеяным взглядом по переплетентям темных яблоневых веток. Ему уже все равно. Ни горечь, ни тоска, ни утрата — ничто не тревожило его душу в этот час. Джек ощущал лишь удивительное ледяное спокойствие. Воспоминания вяло текли в его сознании, но не вызывали в нем ни капли боли или радости. Между Джеком, который плакал, дуя на ободранную коленку и несся домой, услышав строгий мамин голос и Джеком, который сидит сейчас на пороге, застыв каменным изваянием, разверзлась огромная временная бездна. Он смотрел на мир уже другими глазами, думал другими мыслями, говорил другими словами. Он никогда больше не встретит отца с работы, не сядет рядом за обедом в маленькой светлой кухне. Не скажет матери, что ушёл гулять, не заберётся на крышу веранды, когда звезды рассыплются млечным путем по небосклону. Не погладит соседскую собаку, не отдаст ей остатки еды, не будет красить обветшалый забор. Ему, черт возьми, восемнадцать, и он больше не падает с велосипеда. Теперь он падает в ад. Свет лампы заметно потускнел. Джек чувствовал, что осталось совсем немного, и он закроет эту страницу навсегда, ничуть не жалея об содеянном. Лондон опустил рассеянный взгляд на два свернутых листка, лежащих перед ним на ступенях и пошарил рукой рядом с собой, ища спички. Он весь день мечтал прикурить от этих жалких бумажек, доказывая себе, что ему уже все равно, но в последний момент понял, что это был бы лишь глупый фарс перед самим собой. Джек взял первый попавшийся лист и развернул, прислушиваясь к своим ощущениям. Все та же пустая отрешенность. Безликие, ровные буквы, печать в правом верхнем углу. «…за антигосударственную агитацию, критику действующей власти, организацию нескольких покушений…призывы к революционный деятельности…» Даже не верится. Но ведь отец всегда врал им. Нет, не врал. Недоговаривал. Легче от этого, правда, не становилось. «…Эдвард Гаррет Лондон приговорён к расстрелу…» Джек жаждал дойти глазами до этой фразы. Увидеть то, что должно всколыхнуть в нем хоть какие-то чувства. Но ничего не происходило. Он безразлично зацепил взглядом последнюю строчку: «Приговор привел в действие старший лейтенант Т. Драйзер »