Рыбы приняли за водопад бездонную пропасть. Хорошо, что рыбы молчат — ужасна была бы громкость. Реют в воздухе плавники, блестящие спинки. И кружатся чешуйки и золотые икринки. Flёur — Икринки
Привалившись спиной к поваленному дереву, Гатс сидел у костра, вглядываясь в скачущие языки пламени. Заснуть он не мог, звуки ночного леса то и дело будоражили его внимание. Где-то совсем рядом сердито ухал филин, в палой листве испуганно шуршала мелкая живность, время от времени доносился волчий вой. В подлеске мелькнула чья-то тень, Гатс подхватил меч и разглядел силуэт волка. Блеснули жёлтые глаза, и зверь поспешно скрылся в зарослях. Мечник проводил его внимательным взглядом, затем откинулся на валежник и закинул руки за голову. — Дьявольщина! — проворчал он. — Чего я так испугался? «Опять один… — подумал Гатс. — Всё правильно, я так давно не ночевал в одиночестве, целых три года… Я уже забыл, каково это. Я забыл, как длинны и глубоки такие ночи. Я забыл, каково это, когда надеешься только на себя и свой меч… Те, кого я оставил… Коркус, Пиппин, Рикерт, Джудо, Гриффит, Каска… Каска… Возможно, я никогда больше их не увижу… Правильно ли я поступил?» Гатс протянул к огню руку. «Пока я чувствую тепло, мне хорошо, разве не так?.. Но я ушёл… Ради неизвестного будущего… Ради того, чтобы найти в моей жизни что-то важное, я оставил всё, что у меня было… Многие люди живут, не имея мечты, они просто живут». Гатс вытащил из приготовленной кучи сушняка несколько крупных веток, обломал их и побросал в костёр. «Если бы не те слова Гриффита, — нахмурился он, — возможно, я никогда бы не задумался о таких вещах… И теперь… Обрёл ли я собственную судьбу? Кто знает… Но, в конечном счёте, я изменился…» «Ты никогда не станешь таким, как Гриффит!» — вспомнились злые слова Коркуса. Он помотал головой. «Этого больше никогда не будет, теперь это в прошлом». Словно огромная чёрная тень упала сзади и Гатс, не раздумывая, подхватил меч и ударил с разворота. Но клинок разрезал лишь воздух. Лес был пуст. Гатс настороженно огляделся. «Что это может быть? Эта аура зла, это не может быть дикий зверь… Я вспомнил! — зрачки его расширились. — Как в тот раз! Может ли это быть… Это — Зодд?!» Мужчина напряжённо вгляделся в темноту, затылок его подернулся изморозью. Гатса пронзило острейшее ощущение опасности, будто за спиной застыл некто огромный и смертельно опасный. Он судорожно сглотнул, сердце бешено колотилось под самым горлом. По лбу побежали струйки пота. «Стоит мне шевельнуться, и он наверняка нападет!» Мечник отчётливо чувствовал, как тварь подкрадывается всё ближе и ближе, а потом он почти увидел огромный клинок, взметнувшийся над его головой. Гатс крутанулся на месте и взмахнул мечом. И лезвие вновь прорезало только воздух, тревожно затрепетали огненные язычки. Взволнованно зашумели сосны, на землю сыпануло хвоей вперемешку с кусочками коры, упало несколько шишек. Стиснув меч, Гатс метнул взгляд вверх, но увидел лишь покачивающиеся ветки, да полную луну, выглянувшую из-за тучи. На краю поляны вдруг заклубился туман, послышался тяжелый конский топот, а затем, под мерный цокот копыт, из белесого сумрака выплыл человеческий череп. Мгновение спустя всадник выступил целиком и Гатс облегчённо выдохнул воздух — череп оказался всего лишь причудливой формы шлемом. Под стать ему были и доспехи. Изумлённый взгляд обежал рыцаря с головы до пят. Нагрудник, изготовленный в форме человеческой грудины, вместе со шлемом придавали воину сходство со скелетом. Алый плащ, вкупе с наплечниками, украшенными загнутыми вниз шипами, напоминал королевскую мантию. На царственное происхождение указывали и небольшие зубья, торчавшие из черепа наподобие короны. Справа от седла висел меч, слева — стальной щит, украшенный небольшим гербом — розой, окруженной двумя шипастыми кольцами. Стальные перчатки сжимали поводья, в стремена упирались сплошь закрытые сталью ноги. Единственной частью тела, открытой миру, оставались глаза. Глаза, отливавшие багровым огнем. Глаза, которые не могли принадлежать человеку. Также, как и шлем. Вглядевшись, Гатс отчётливо понял, что это всё-таки череп. Настоящий человеческий череп, хотя и отливающий стальным блеском… «Проклятие! — мысленно ругнулся он. — И как ему удалось сбить меня с толку? Я всегда знал, где находится мой противник! Но… Это ведь не Зодд… Но почему тогда такое знакомое чувство…» — Колесо судьбы пришло в движение, — сказал незнакомец. — Колесо судьбы? Что это значит? — Воитель, ты должен помнить. — Воитель? — Это началось. С этого момента и до начала затмения, которое случится ровно через год. Ты и твои друзья… Прямо сейчас вы слепо бредёте навстречу своему року. И всех вас ожидает смерть… Но ты, Воитель, должен помнить! Ты был рождён из тела мёртвой женщины и ты каждый день сражаешься со смертью! Поэтому ты тот, кто всегда жил рядом со смертью, ты можешь спастись! — Кто ты такой черт возьми?! — заорал Гатс. — Отбрось сомнения, Воитель, и сражайся! Только ты и твой меч стоите против смерти! Не забывай это! — Кто ты? Откуда ты знаешь обо мне?! Всадник развернул коня, и вокруг него вновь заклубился туман. — Ты не хочешь пасть… — донеслось до Гатса. — Но тот, кто остался со сломанным клинком… С ним все иначе… — Подожди! Гатс кинулся следом, но рыцарь пропал точно его и не было. — Что за чертовщина?! Куда делся этот Костяной рыцарь? Или мне всё привиделось? Он опустил взгляд и разглядел отпечатки копыт. Через несколько шагов они исчезли, словно рыцарь растворился в воздухе. — Какого черта?! — Гатс не понимал, что только что произошло. Он и не мог понять. Да и не смог бы. Гейзерих смотрел на него с печалью и с надеждой, хоть и редко верил в то, что можно изменить судьбу. «Только Бог знает истину!» — Разглагольствовал на подобную тему давным-давно мудрец Альбиона. Он говорил неистово, но не заученными текстами, как это делали колдуны и ведьмы. Странно, но Его Величество смог принять его, как человека и друга. У них было что-то общее. Цель, война? У того, кто сейчас носит имя Войд, была своя истина, у императора своя. Они редко спорили, пока не произошло кое-что. Мудрец Альбиона уверовал, и эта вера была непоколебима. «Я видел Бога! У него человеческие глаза!» Он выводил символы на бумаге. Одним из них Гейзерих, после предательства, приказал клеймить последователей Бога. Всех их ждала ужасная смерть. Император был жесток и непреклонен. Нигде не осталось записей, какая участь постигла предателей. Известно, что их тела и по сей день покоятся на дне Башни Возрождения. Там же вскоре и окажется Пятый. Странно, но сколько бы он не странствовал по свету, сколько бы не гонялся за «ним», но он никогда больше не смог почувствовать удовлетворения. Все прежние чувства куда-то ушли. Ничего не осталось, даже жалости. — Человек из другого мира, — он смотрит на девушку, что так похожа на принцессу Мидланда. Незнакомка тяжело дышит, — твоя просьба — пустая трата времени. Он видит будущее и куда дальше, чем она думает. Его Величество замечает розу в эпоксидной смоле. Дивная вещица кажется знакомой. И он вспоминает, откуда это и зачем оно здесь. Гейзерих также вспоминает своего старого друга. Еще и Зодда, которому пальца в рот не клади, дай только поболтать. Искусный воин, но плохой собеседник. Это из-за него половина апостолов повылазила из своих нор. Почувствовали свободу, ведь грядёт затмение. Он с безразличием рассматривает ту, кто пришла сюда, но вопрос, застывший в голове, сам вырывается: — Тебе его жалко? — Мария прекращает задыхаться и переводит взгляд со снега на императора. — Вы знаете гораздо больше, чем знаю я. И знаете, кем станет… — разум противоречит сам себе. Она не может представить, что он станет Фемто, хотя знает, что это возможно. Да, Мария общалась с Гриффитом, да она не отрицает сам факт и сходство его с Ангелом. — Кем может стать граф, но вы могли бы предотвратить всё это. «Бессмысленно. Это не предотвратить. Рано или поздно бехелит сделает своё дело, и он станет Фемто.» — Ты сама в это не веришь, — он знает — ей не жалко Гриффита. Пусть девушка и не осуждает его пока что, но… Роза в эпоксидной смоле блестит при первых лучах солнца. Кусочек уже отвалился, проклятие не начало действовать, хотя и набирает силу. Бедная девочка, но ему её не жалко. Она не ведает, сколько крови на её руках, как и не ведает с кем связана. — Любовь и ненависть — не антонимы. Противоположность любви — безразличие. Оно ранит гораздо больнее ненависти, — она удивлённо смотрит на него, сильнее кутаясь в грубую ткань плаща. Да, она не знает и никогда не узнает. — Ваше Величество, может я чего-то не понимаю, но откуда вы знаете такое понятие, как антонимы?***
— Ну и? — Что «и»? — Джудо смерил Коркуса взглядом. Мужчина хмуро уставился в пол. — Как мы его вернем? Есть идеи? — Так ты вернуть его хочешь? — не веря ушам, спросил молодой человек. — Ведь недавно именно ты настаивал на обратном? — Да я. Да, ах, — сдавшись, он вздохнул. — Столько мыслей сразу, а слов не хватает, — Джудо знал, как задеть словами. Он это умел лучше, чем кто-либо другой из отряда Ястреба и Коркус за это его уважал, но не ценил. — Я не люблю долго объяснять очевидные вещи — это меня раздражает! — заявил он, но его почти никто не слушал. Все в трактире были погружены в свои мысли, кроме Рикерта, что ухватился за соломинку. — Коркус прав, мы должны пойти и вернуть его! — Пипин недовольно буркнул, скрестив руки на груди. Джудо смерил мальчишку взглядом и замотал головой. — Не выйдет. Гатс сам решил уйти. Никто не просил его об этом, — он отодвинул пинту с элем подальше. Неужели он был не прав? Он ведь видел, как тяжело далось Гатсу это решение и ничего не сделал? — Но что мы теряем? Если не сделаем этого сейчас, то пожалеем! Ты ведь сам говорил, Джудо, ястребы — это семья! Мы должны держаться вместе! Гатс ушёл, но никто не знает почему он ушёл и была ли причина вообще? — Удерживать человека силой, против воли — глупо. Каждый сам знает, чего хочет, но есть то, на что даже ты или я не должны посягать. — Но..! Но ведь! — Рикерт оглядел всех, но нигде не нашёл поддержки. Джудо не смотрел ему в глаза. Он смотрел сквозь него. Был ли он уверен в том, что говорил? — Гатс сам решил найти свою цель, и мы не должны… — но его перебили. — Какую цель? Стрелу в задницу решил найти, а не цель. Он не такой, как Гриффит. Ему никогда не стать Гриффитом! Джудо, подперев подбородок рукой, стал разглядывать линии на столе. Сосредоточиться не получалось. Он всё думал и думал, а правильно ли поступил? Гатс хотел взять Каску с собой, но не стал этого делать. Молодой человек сам любит её уже несколько лет, но эта любовь никогда не выходила за рамки дозволенного. Они оба смогли оставить выбор за ней. Точно также большинство, из тех, кто знал об уходе Гатса, смогли отпустить его. Все, кроме Каски, Гриффита и Рикерта. Каска не смогла бы остановить его, как и Рикерт, поэтому она привела Гриффита. Белый Ястреб не станет отпускать. Гриффит не из таких людей. Он привязал Гатса уважением и доверием. Узнавая его, он дал понять, каков сам. Гатс был для него важен. Если бы Джудо был таким, как командир, то не смог бы просто так отступиться от Каски, и всё же сделанного не вернуть. — Да как вы можете! — Рикерт рукой задевает кувшин с элем. Специально. Не просто так из-за глупой случайности. Они все вбили ему в голову, что являются семьей. Где теперь были их слова? Всхлипнув, мальчишка выбежал из трактира, чуть не столкнувшись у самого входа с пьянчугой. — О, так это же ястреб! Во славу Мидланда! — но слова больше не имели значения, как и не имели значения мимо проходящие люди. Привычный мир для одного человека рухнул, для других же наступило обычное утро.***
Мария не была из тех людей, которые любили на что-то жаловаться. Её не сильно волновало урчание собственного живота или одежда, что, из-за пота, противно липла к телу. К этому можно привыкнуть. Можно привыкнуть и к одиночеству. Оперевшись спиной о холодную стену заброшенного дома, девушка так и не решилась вернуться в трактир. Теперь дорога домой для неё закрыта. В принципе, у неё уже и нет никакого дома. Возможно, его и никогда не было. С матерью были натянутые отношения, с отцом гораздо хуже, но они как-то жили в одном доме. Жили или существовали, если можно так сказать. Мария не могла найти общего языка ни с отцом, ни с матерью. Отец, преподаватель истории в университете, часто любил смотреть с ней фильмы и редко засыпал на сеансах в кинотеатре. Чего нельзя сказать о бывшем парне девушки. Ещё её отец любил играть в шахматы, отсюда и страсть к этой игре. И, вроде бы, семья идеальная со стороны; мать — учитель, отец — историк. Но, нет. Открыв одну из ветхих дверей, она вошла внутрь. Мария провела по двери ладонью, ощущая подушечками пальцев неровную поверхность. Мать была одержима религией до фанатизма и старалась втянуть во всё это, как отца, так и дочь. Вроде бы, в этом нет ничего такого, но зачем навязывать насильно свою веру кому-то, кто давно разочаровался в Боге? Когда, в результате несчастного случая, отца парализовало, она сорвалась. Впервые за долгие годы хотелось забыть, что существуешь. Что дышишь воздухом и ходишь по земле. Беда, кстати, не приходит одна. Отца парализовало на день матери, в ноябре. Какая прелесть, какая ирония! И именно, после таких случаев начинаешь ощущать острую нехватку денег, а также счастья и удачи в этом мире. Почему им везёт, а мне нет! Почему у других есть деньги, а у меня нет ничего, кроме этого отвратительного тела? Она не могла смириться, да и сейчас не может. Видимо, она просто неудачница по жизни, что ей повезло оказаться здесь? Обычно, в фильмах и книгах, больные родственники, почти всегда, рады видеть свою семью. Ей отец сказал иное: «Почему ты не улыбаешься? Ты пришла сюда и стоишь здесь, как робот. К другим родителям дети кидаются на шею!» Она глубоко вздохнула. Вспоминать прошлое бессмысленно, ведь она здесь и жива. У неё есть немного денег. Этого хватит на несколько дней. Она села на край кровати. Ноги болели, хотелось спать и... Мария посмотрела на окно. Сейчас над Мидландом висели тучи. Такая погода не угнетала, а наоборот радовала. Девушка любила мрак, но не холод. Уиндхем очень большой. Он занимает много места и она сейчас в той части города, где редко кто появляется. Здесь жили только старики. Ветераны войны, да и те, кому просто не повезло. Девушка легла на кровать, посильнее кутаясь в плащ. Здесь не было камина, только стол и несколько развалившихся деревянных полок в углу. Ей нужно закрыть глаза, поспать и не думать о холоде.***
Заметив Гастона, Рикерт перешёл на шаг. Он мало что знал о человеке из ударного отряда. Только то, что он был помощником Гатса. «Как он может стоять здесь и улыбаться в такое-то время?» — мужчина мечтательно смотрел на одежную лавку, игнорируя торговца. — Сегодня я занят, приходите в другой раз, — заворчал он, но ястребу было все равно. Гастон представлял, как сам будет торговать в этой части Уиндхема. — Делай, что хочешь только отойди отсюда. Ни выгнать, ни прогнать не получилось. К тому времени, как торговец закончил перебирать свой товар, Рикерт приблизился к бойцу почти вплотную. И тот обернулся. — А, Рикерт, прости. Я задумался? Что-то случилось? — Гатс ушел. — С чего ты взял? Он ведь не мог уйти сейчас и всё бросить? «Вот почему во время парада он выглядел таким подавленным», — подумал Гастон, но не стал вслух этого говорить. Мало ли. — Давай лучше прогуляемся, и ты мне всё расскажешь.***
Шарлотта стояла у окна, глядя на потоки воды, заполнявшие королевский парк. Её с самого утра преследовало стойкое ощущение, что что-то должно случиться. Нечто очень важное, нечто значительное. Она не могла понять, доброе или злое, но что-то определённо должно было произойти. День ещё не близился к концу, однако, ничего знаменательного так и не произошло. И сейчас, разглядывая растекающиеся за окном ручьи, у Шарлотты мелькнула мысль, что, может быть, в этом всё дело. Может быть, именно этот дождь, этот тающий снег и должны что-то изменить. Как именно — она не знала. — Ваше Высочество, вы ещё окончательно не поправились, — обратилась к ней служанка. — В такую-то погоду лучше лечь спать, чем ждать его, — подхватила другая. — Вы, двое, можете идти, — сказала Шарлотта. — Ничего со мной не случится… Служанки двинулись к выходу. — Принцесса последнее время выглядит расстроенной, — вздохнула одна. — Ничего удивительного, — откликнулась вторая. — Два года назад она потеряла мать, а вскоре были убиты граф Юлиус и принц Адонис. — Но ведь она не очень-то любила их всех, даже мать… — Глупая, сколько бы они не ругались, это все-таки была её семья. Они захлопнули за собой дверь. Шарлотта немного постояла у окна. Она ждала лорда Гриффита, но он так и не пришел. У него появились важные дела. Она обняла себя за плечи, чувствуя, что что-то не так. Шарлотта знала, что что-то не так, но не могла объяснить, что именно. На глаза наворачивались слезы, но принцесса сдержалась. Нет, она должна быть сильной ради лорда Гриффита. Разве рыцари не становятся сильными ради своих дам? В комнату заходит Анна и принцесса не сразу замечает её. — Ваше Высочество, полно вам! Вы не должны плакать, тем более перед балом! — Я не могу! Почему он так холоден со мной? Почему он ко мне не приходит?! — Не приходит? — уточняет служанка, изумлённо таращась на принцессу. — Он всё время занят! — Шарлотта судорожно вздыхает, краснеет. Она никогда и ни перед кем не откровенничала, а тут ни с того, ни с сего начала. Да ещё и при служанке! — Принцессу с пробитым сердцем любили все: и её народ, и её рыцарь. Я хочу, чтобы и меня любили. Неужели я этого не заслуживаю? Я ведь так мало хочу! — Кто вам такую глупость сказал? — спросила Анна, теребя передник. — Все! Все об этом говорят! Именно поэтому рыцарь и спас её! Снял проклятие, и они правили с ним вместе, после смерти короля! — эту часть сказки Её Высочество придумала сама. Ведь все истории заканчивались именно так. Служанка мрачнеет, она знала, что эта работа не для неё, но другой, к сожалению, не было. — Есть кое-что, что вы не знаете. — И что же это? — Принцесса умерла. Рыцарь её не спас.