Все залеплено штукатуркой, Замазано свежей краской, Проведено много мелких работ. Как вернуться в другую жизнь, Которая кажется сказкой, Когда всюду прошёл ремонт? Flёur — Ремонт
Почему-то в сказках и историях всегда есть главный герой и ему, или ей, везет гораздо больше, чем остальным. Будь-то просто случайность или волшебная палочка, как у Гарри Поттера, обстоятельства складывались в пользу персонажа. Раз так, то почему в её жизни всё как-то неправильно? Марии уже давно не снятся нормальные сны, только зыбучие пески кошмаров затягивают на самое дно. Ей снова снится тот день, когда она оказалась совершенно одна в забытой богом деревне. Жители сожгли девушку и после этого время словно замерло. Гул толпы стих, мир остановился, цепи на руках не исчезли чудесным образом. «Вот что значит чертово везение!» — Горько усмехнулась она, сидя на полу и опираясь спиной о холодную стену. Какой сейчас день? Четвертый? Пятый? Здесь было темно и холодно. Холод проникал под одежду, под кости и нежился в ребрах. Зыбучие пески Морфия являлись единственным спасением в этом кошмаре. Мария ненавидела утро, ненавидела рассвет. Солнце, которое висело над головой, проникало внутрь через маленькое окошко и заливало лицо противным белым светом, от которого зудела кожа. Зуд был хуже всего, хуже даже боли, которая ушла вместе со страшными людьми. Лицо вспухло и растрескалось, как кожура сваренной картофелины, а зуд прятался под кожей, как злобный зверь. Зверь рвал и метал, и она ничего не могла с ним поделать. Он хладнокровно изучал её глазом, а она, в свою очередь, пристально смотрела на него. Свет размножился, проник в днище глаз, и она потеряла способность видеть и ощущать. Пришла в себя, когда свет померк... может, это тонет её разум — или же кто-то загородил солнце? Нечеткая, теряющая очертания фигура не давала ответа. Человек склонился над ней, и её охватил ужас. Он вернулся. Один из мучителей вернулся, чтобы снова приняться за нее... Человек, которого она поначалу нашла таким милым и обаятельным... Да. Глаза раскрылись чуть шире. Да, она вспомнила его. Его и всю эту размытую ситуацию. Но человек, который склонился над ней, был не им. Когда зуд умерил пыл, и в глазах прояснилось, она различила светлый доспех. Как звали этого парня с будоражащей щетиной? Она забыла. — С тобой все в порядке? — Язык похожий на английский, немного на французский. Какая-то озорная частичка мозга выдала искру смеха, но искра тут же угасла во тьме. Она подняла руку. Не знала, каких усилий ей это стоило, но оторвала каменеющую кисть от пола и провела дрожащей от холода ладонью по доспеху. Несколько секунд спустя незнакомец бережно сжал её руку. – Это... всего лишь... сон... правда? — Спросила она, потрескавшимися губами. Он молчал. Хватка чуть ослабла. Свет злорадно выглянул из-за его широких плеч и снова полез ей в глаза. Её рука дрогнула, поднялась, коснулась заветной щетины. Он был так близко, что она могла чувствовать его дыхание. – Скажи мне... я просто слишком много выпила вчера... Провела рукой по его щеке. Он молчал, и свет стремительно поглощал его. Но она знала, что он здесь, рядом, и это приносило успокоение. Хоть кто-то. Свет померк, сменился тьмой. Где-то издалека до неё долетели обрывки фраз. Через несколько месяцев Мария поймет их слова. Они засядут в черепной коробке, останутся, подобно непрошенным и наглым гостям, на несколько дней. — Здесь больше никого нет. Все мертвы. Их будто разорвало снарядом. Там много крови, — действительно. Она это хорошо запомнила. Странно, но мозг человека всегда акцентирует внимание на мерзких вещах. Нет, она помнит то жуткое чувство, когда босыми ногами ступала по липкому и холодному полу темницы. Лица людей, застывшие в немом крике. Тела, разорванные на части, и кровь. Там было много крови. Еще девушка помнит тьму. Липкую и такую манящую. У мрака было свое лицо и свои глаза. Человеческие. Это странно. «Это тоже сон?» — Обычно она редко осознавала, что спит, но сейчас... Почему она видит во тьме человека? Кто он? Юноша с пустым взглядом. Подобно рыбе, выброшенной на берег, он смотрит в пустоту. Его уста сомкнуты. — Кто ты? — Мария протягивает руку, но касается воздуха.***
Ветер завывал в пустых заснеженных полях, замедляя продвижение маленького отряда. Они находились на пути к более крупному городу Уиндому; там Джордж Уишарт собирался проповедовать по призванию, несмотря на предупреждение, полученное от местного лорда Патрика Хепберна. Продолжая свой путь ненастным днем, они следили за всеми подозрительными движениями. Это могли быть и дружественные лорды, обещавшие встретить их здесь, но они не исключали возможности столкнуться и с врагами. Во главе небольшого отряда явственно различалась стройная фигура всадника, горделиво восседавшего на своем скакуне, который бдительно осматривал дорогу и держал наготове двуручный меч. Это был молодой человек лет около тридцати, работавший наставником двух младших сыновей сэра Хью Дугласа из Люмиаса и служивший окружным писарем. Его звали Джон Нокс, и он больше не преклонял колени перед святынями и не умолял Бога. Ответ пришел от Джорджа Уишарта: это мир отвернулся от Бога, сбитые с пути и увязшие в «трясине папизма» овцы слепо идут на убой. В свою очередь, Нокс отрекся от сана священника и принял реформатскую веру. Это было опасное решение. Джордж Уишарт, опьяненный новым «вином» теологии из дальних стран, учил и проповедовал достаточно открыто, чтобы понтифик навострил уши и, словно охотничий пес, почуявший дичь, попытался выследить его. Уишарт продолжал свои смелые проповеди перед растущей паствой, временно уклоняясь от ищеек понтифика. Теперь он направился в окрестности Уиндема, несмотря на предупреждение верных друзей, что король и его подручные готовы схватить его. По крайней мере, сторонники умоляли его не выступать так публично, как раньше. Ибо кто знал, кроме него, что на «костях» старого Мидланда воздвигнут прекрасный город, где будет править Ястреб Света. Наблюдая за этим немногочисленным отрядом с одного из окон замка, сэр Рабан пришел не к утешительному заключению. Неужели слухи окажутся правдой, и король устроит такое? В голове всё перемешалось; недавняя война с империей завершилась в пользу Мидланда. Не было бы более уместно заключить союз с бывшим врагом, нежели с соотечественником? К тому же сэр Оуэн в недавнем разговоре упомянул, что король одного из соседних государств попал в одно неловкое положение, сетуя на неверность своей жены и на то, что Бог не дает ему наследника. Королю было семьдесят восемь лет, его супруге недавно исполнилось двенадцать. Нет, Рабан не станет лезть в политику, не найдись для этого веского повода, чего, к сожалению, нельзя сказать про сэра Оуэна. — Когда говорят о Мидланде, всегда вспоминают о императоре Гейзерихе и о Вас, лорд Гриффит, — несмотря на своё происхождение, этот выходец из простонародья смог добиться многого благодаря своим талантам. В нём не было нарочитой грубости, свойственной многим рыцарям, большая часть жизни которых прошла на войне, но не было и вычурности, и изнеженности придворных хлыщов. И при этом он был удивительно естественен. Глядя на него, Рабан вновь и вновь убеждался — Гриффит был рожден, чтобы править, так сказать, «прирожденный король»… — Вы слишком высокого мнения обо мне. — Поступки говорят за человека больше, чем простые слова, — чтобы там не говорили, но полководец мидландской армии питал к Гриффиту своеобразную симпатию. — Ваши заслуги неоценимы. Популярность Гриффита росла с каждым днем и новой победой. И его появление во дворце возбуждало всеобщее внимание. Открыто шептались и провожали его восхищенными взглядами служанки, заинтересовано поглядывали вслед знатные дамы, не упускали случая засвидетельствовать своё почтение, и многие мужчины… Сам же Рабан — высокий, подтянутый мужчина, с тонкой линией черных усов и аккуратной бородкой. Он пользовался успехом у женщин и уважением у мужчин. Ему было тридцать пять лет и до появления Гриффита он и тридцатилетний генерал Оуэн были самыми молодыми членами военного совета. Но если Оуэн обыкновенно отмалчивался, то мнение Рабана уже имело определённый вес. — Кто эти люди? — Граф спросил не ради интереса, он знал ответ на свой вопрос. — О, эти еретики, — дворянин вновь повернулся к окну, — парочка заговорщиков. Они попросили аудиенции у Его Величества. Надеются найти доктрины, записи. Что угодно. Они верят во спасителя, который изменит мир. — В самом деле? — Да, но Гейзерих всё сжег. Свидетелей и пророчества нет, а они до сих пор продолжают верить в Бога среди людей.***
— Что случилось? — Пробормотала Анна. Шарлотта шмыгнула носом: — Скажи мне честно, я дурная? Некрасивая? Служанка протянула ладонь и погладила принцессу по руке. — Конечно нет, Ваше Высочество. Я считаю вас очень милым и светлым человеком, — на самом деле, Анна думала иначе. Шарлотта напоминала ей безобидного ребёнка, запертого в стенах замка и совершенно не ведающего, что происходит за его стенами. — То есть слишком бледная? — Н-н-нет, — замотав головой, она постаралась говорить убедительнее, — некоторые девушки могли бы позавидовать вам. У вас цвет лица совсем-совсем аленький и глаза синие-синие. Вы похожи на святую, — говорят, мать госпожи была совершенно иным человеком. Анна этому не сильно верила, поскольку поступила на службу уже после смерти королевы. —Тогда почему он не приходит ко мне? — Шарлотта тяжело дышала. Её маленькие пальчики то сжимали, то разжимали край одеяла. Служанка глубоко вздохнула. Многие девицы, что поступили на службу принцессы, хотели получить выгоду: удачно выйти замуж, оплатить долги семьи, либо, на худой конец, обзавестись влиянием при дворе, но с такой госпожой это стоило тяжелых усилий. «Тут написано, что ты можешь носить только чёрное или белое. Ничего цветного! — Вспомнила она наставления матушки. — Только королева и её придворные дамы носят цветные платья, а все фрейлины одеты в чёрное и белое.» На вопрос о таком неравенстве, звучал четкий ответ: «Чтобы вы не затмили королеву, а тем более принцессу! Большинство фрейлин — молодые прекрасные девушки, а королева, честно говоря, не красавица. Но она очень величественна и одевается роскошно. Принцесса ей и в подметки не годится.» Никто не говорил Анне, что придётся спать по очереди с другими фрейлинами на соломенном тюфяке в спальне принцессы, на случай, если ей что-нибудь понадобится. Никто не говорил, что придётся вставать в шесть часов каждый день и ждать, когда принцесса проснётся, чтобы помочь ей одеться, затем идти слушать мессу со всем двором и только после завтракать. Девушка смотрит на свои руки. У неё грубая кожа, у принцессы — гладкая, у неё прямые волосы, у принцессы — вьющиеся. Около девяти часов принцессе помогают одеться. Затем проходит месса. Стараясь унять сердцебиение, Анна вместе с двадцатью девятью другими фрейлинами стояла в отделанном дубовыми панелями кабинете, который использовался, как часовня. Она оглядела своих компаньонок — девушек и молодых женщин, которые стали частью её повседневной жизни. Некоторые из них окидывали оценивающими взглядами юную фрейлину, некоторые улыбались, другие не замечали её присутствия. Раньше она надеялась подружиться со всеми, со временем рвение угасло. Алтарь был накрыт покрывалом и украшен завесой из золотой парчи, золотой Бог инкрустирован драгоценными камнями. Место впереди фрейлин заняли придворные дамы. Принцесса сидела на меньшем из двух обращенных к алтарю кресел, ноги её покоились на бархатной подушке, лежавшей на полу; голову она склонила над молитвенником. Её губы неустанно шептали одну и ту же молитву. Никто не слышал слов, но почти каждый в этом помещении знал, о ком она молится. — Опять она о нём думает? — Шёпотом спрашивает кто-то за спиной. — Она всегда о нём думает. Это же очевидно! — Замолчите! Не пристало в доме господнем обсуждать госпожу! — фыркнула на них Мерджери Хосман. Она была главной фрейлиной и самой противной. Её отец погиб на войне, а супруг променял на девицу помоложе. Жизнь так измотала и замучила бедолагу, что к своим двадцати годам она была похожа на мертвеца и крайне негативно отзывалась о мужчинах. Когда время медленно подошло к завтраку, принцесса села за стол с тремя придворными дамами, остальные, сделав реверанс, покинули комнату и торопливо направились через приемный зал, где их ждали служители двора. Анну принцесса не сильно жаловала. Для Её Высочества было тяжело открыться хоть кому-то, но за короткий промежуток времени многие неожиданно решили снискать её расположения. Король после гибели супруги был в печали, но не выглядел расстроенным. «А разве должно быть иначе? Он ведь король», — оказавшись среди нескольких слуг, она заметила лорда Гриффита. Того самого, о котором все только и говорят. Не сказать, что в нём было что-то особенное, но и дурной наружностью он не обладал. «Он красивый, он очень красивый, — мечтательно лепетала Шарлотта, стоило Анне остаться с Её Высочеством наедине, — особенно, когда улыбается.» — Надеюсь, Её Высочество в добром здравии, — граф протянул Кетрин Парр что-то. От его жеста девушка немного отступила назад. Её лицо покрылось пунцовыми пятнами, перед глазами всё поплыло. В комнате и так было душно, а теперь стало совсем жарко. — Да, я передам ей, — выхватив из рук лорда фигурку, то ли из камня, то ли из другого материала, Парр испуганно сделала реверанс, держась на расстоянии от галантного придворного и с ужасом осознавая, что квадратный вырез её нового платья открывает грудь гораздо сильнее, чем хотелось. Гриффит мягко улыбнулся. Он узнал почти всё, что хотел и у него не было больше причин задерживаться здесь. Граф уже хотел удалиться, вот только. — Лорд Гриффит! — подобрав юбки, через весь зал бежала Шарлотта. За ней следом ещё несколько дам. Ни слова больше не говоря, принцесса упала ему на грудь, оттолкнув от себя Кетрин Парр. Из глаз ручьем хлынули слёзы. — Я так хотела вас увидеть, с того самого дня, когда вы отбыли на войну… — она всхлипнула. — Я так боялась! Мне было так страшно, когда приходили все эти ужасные вести с войны. Меня постоянно мучили кошмары… Когда же вы вернулись, в тот праздничный вечер, когда случилось это ужасное событие, я была больна… А потом погибла королева… Я не могла ничего делать… Столько ужасных вещей случилось… И я была всё время одна… Почему? Почему ты не мог прийти раньше?.. — Она перешла на «ты» с человеком из простонародья. Все, естественно, начали шептаться, но граф вежливо отстранился от неё, все так же мягко улыбаясь. — Я очень рад снова Вас видеть, принцесса Шарлотта, — он специально сделал акцент на «Вас», чтобы проследить за реакцией. В их последнюю встречу она не вела себя так откровенно. Её Высочество старалась держаться особняком и Гриффит это хорошо заметил. Ещё она постоянно была задумчива и расслаблена одновременно. Белый Ястреб взял её левую ладонь в свою. Пальцы застыли на кончиках пальцев принцессы. — Лорд Гриффит, — Шарлотта расплылась в глупой, по-детски нелепой улыбке. Её щеки порозовели, а грудь то поднималась, то опускалась. — Кетрин Парр сказала, что Вы плохо себя чувствуете. Я решил не беспокоить Вас, но вернуть то, что обещал, — он указал на фрейлину и опустил ладонь принцессы. Слуги прекратили перешептываться, однако от прежней атмосферы не осталось и следа. — Лорд Гриффит… Я… — Мы обязательно встретимся с Вами, когда Вашему Высочеству станет лучше, — сколь прискорбно это осознавать, но либо он встретил другого похожего на неё человека, либо её ногти стали длиннее за две ночи. Граф специально взял ладонь принцессы, чтобы убедиться в некоторых нюансах. Иные жесты, иная мимика лица и манера речи. Та девушка, с которой он разговаривал, не стала жаловаться на боль и даже не просила о помощи, что, с одной стороны, похвально, но, с другой, глупо. У командира Ястребов была хорошая память. Ему стоило посмотреть на вещи раз, чтобы запомнить. То же касалось людей. И, если в глазах Шарлотты он видел любовь, одобрение, признательность и преданность, то в глазах у той леди он видел собственное отражение, опаску, ненависть и то, что редко касалось его самого… Безразличие. Но, посторонний человек не мог знать о том, что знала загадочная леди. Она знала слишком много, может знать гораздо больше. Ненужные языки отрезают, ненужных свидетелей убирают.***
Этот мир похож на камень. Никогда не знаешь, что за сторона попадется; гладкая, с острым выступом, либо неглубокой выемкой. Это невозможно — проще подумать, чем сказать, но… Девушка снова дома. Только до дома идти и идти. Мария подняла голову, всматриваясь в серое небо над головой. Горло болело, одежда промокла от снега, а обувь проваливалась в сугроб при каждом шаге. Мимо проехала машина, светофор сменил цвет. «Я дома?» — Она выдохнула, хотя и дрожала от холода. Все магазины на Ставропольской были закрыты. Несколько только открывались. Люди второпях проходили мимо, проклиная утро. Вглядевшись в лицо одного из них, она вспоминала о молодом человеке, которого видела во тьме. Его голубые глаза напоминали нетронутый лед. Он смотрел мягко, но отнюдь не внушал доверия. Мария сжала руки в кулаки и побежала. Движение — единственный способ согреться, особенно, когда людей вокруг мало. Краснодар. Она любила и одновременно ненавидела этот город. В нём было столько возможностей и столько же недостатков. Скопление людей на улице напоминало муравейник. Все спешат, никому до тебя нет дела. Как она добралась до Гидростроя? Как подошла к собственной многоэтажке? Её здесь нет? Или это она? Собственные руки и ноги уже окоченели от холода. Её одежда была непригодна для подобных прогулок. Благодаря кому именно она оказалась внутри, не помнила. На автомате нажав на кнопку в лифте, дождалась, как окажется на одиннадцатом этаже, и позвонила в дверь. Дверь лениво открыли с неохотой и не сразу. — Мария? — Лена, не веря своим глазам, моргнула раз, затем еще. — Ты сказала, что приедешь завтра, а тебя не было уже пять дней. Где ты и что на тебе за одежда? Мария вытянула ладонь и сказала только одно: — Дай мне ключи, пожалуйста. Это дурная привычка, иметь про запас несколько вариантов вещей. Она ведь ещё раньше знала, что может где-то потерять свои ключи, поэтому заранее сделала три копии, две оставила у себя, одну отдала подруге. Ну как подруге. Хорошей знакомой. Так же дело обстояло и с телефоном, и с номерами. Два телефона; один с собой, один в квартире. Только с машиной не повезло и даже жалко. Всё осталось в том мире. Когда в ванной набралось достаточно воды, она сняла с остервенением одежду и опустилась в воду. Сердце бешено колотилось в груди, разум отказывался отвечать на вопросы. Да и ответов вообще не было. Эмоции взяли вверх, и она сорвалась. — Как? Как, блядь, как это работает? — Она не плакала, не уткнулась носом в колени, только поудобнее села в ванной. — Нужно успокоиться, просто успокоиться. В данной ситуации слова не помогали, а в том мире не помогали молитвы и прочие обращения к Богу. Это было бесполезно. Бессмысленно, но зачем отправлять в мир девушку, похожую на Шарлотту? Могло быть несколько вариантов, один напрашивался сам собой. Мария представила, зачем бы ей это понадобилось. Чтобы заменить принцессу крови, но с какой целью? Спустя пятнадцать минут она стояла на кухне, опираясь на столешницу и всматриваясь в стекло бокала, будто могла найти выход из сложившейся ситуации в немом отражении. Со злости и безысходности она подумала швырнуть его на пол, но… Был ли в этом смысл? Осколки на полу останутся, а убирать их у неё нет никого желания. — И что теперь? — Обрывисто выдохнув, поставила бокал на стол. Это нельзя назвать пустым нравом, скорее уже давно выработавшейся привычкой. «Вы — женщины — сильно подвержены эмоциям. Сначала думаете, потом действуете, — вспомнила девушка нравоучения отца. — Совершив ошибку, уже поздно искать выход. Нужно заранее просчитывать всё в своей голове и со здравым рассудком подходить к ситуации.» Вот почему у неё всегда всё на запасе. Номера телефонов заранее хранятся на ноутбуке и на диске, да даже запасной телефон всегда имеется, если со старым что-то случится, но… Что толку теперь с его слов? Он никогда не умел считаться с мнением других и теперь постоянно жаловался, что остался совершенно один. Поругался с братом, поругался с дочерью. Если бы Мария чётко и ясно осознавала, кто и с какой целью дает ей право путешествовать по тому миру. Вспоминая надменный голос Гриффита, она проводит правой рукой по волосам. Пусть и перемещается туда и обратно. Девушка похожа на Шарлотту. Конечно, нелегко быть принцессой, но возможностей гораздо больше, чем у обычной сельской девки. И все же, зная Белого Ястреба, она смела предположить, что дальнейшими его действиями будут попытки докопаться до правды. Ну и пусть. У принцессы он вряд ли станет что-либо в открытую спрашивать. Как он её нашел, через человека в трактире? Сто процентов спросил у того, кто её чаще видел. Ладно, но… Если она снова, не дай Бог, окажется в том мире… Разумнее всего было бы убрать похожую на принцессу девку, чье существование могут использовать. Кроме того, проще контролировать влюбленную в тебя наивную принцессу Шарлотту, чем человека с собственным мнением. Пусть она и окажется там, ей нельзя возвращаться в Мидланд. Ладно, Гриффит сейчас человек и его возможности ограничены, другое дело демон или ангел. Как бы его не называли и кем бы не считали, у Фемто гораздо больше возможностей. — Надеюсь, у Руки Бога нет планов по захвату мира, — мысли вслух заполнили тишину в комнате. Отчего-то ей стало холодно. Не из-за того, что она не в тапочках шагает по холодному полу. Нет. От осознания одной простой истины. — Гатс ведь когда-то упоминал, что одним только замком его амбиции не ограничатся. И что тогда будет? На троне сидит наивная курица, по уши влюбленная в короля демонов, понтифик под рукой, также кучка демонов снесут голову любому, кто пойдет против их короля. Соня может убить Шарлотту из-за ревности, Гриффит может убрать всех, кто ему мешает, но приносить целый город, тем более Фальконию в жертву, как-то глупо. Хм… Она начала расхаживать по кухне, совершенно не замечая ничего вокруг. Странным было еще то, что символ Идеи зла, местного божества, очень напоминал символ ястреба. Словно… — Это просто глупость. Зачем возводить кучу символичных сооружений в виде каменных птиц вокруг территории королевства, тем более, если они со времен Гейзериха? Может быть люди того мира ещё тысячу лет назад знали, что придет Ястреб Света. Раз так… — Она остановилась. — Войд пришел к власти примерно восемьсот с чем-то лет назад. Если же в период правления императора Гейзериха был святой мученик, которого он заточил в башню и этим святым был Войд, не совсем ясно, о каких ангелах идет речь дальше? Святой призвал ангелов, и те разрушили королевство ради одного человека? Почему тогда башня Возрождения осталась нетронутой? Не хватает информации. Опустившись на стул, Мария запустила руки в волосы, затем уткнулась лицом в ладони. Можно, конечно, предположить, что те четыре ангела — это члены старой руки Бога, тогда, куда они пропали? Или кто-то их убрал, разуверившись в результате, и стал заранее подготавливать почву для новой руки Бога? Это бы объяснило появление различных сооружений в виде птицы. — Пусть люди заранее знают своего спасителя. Такой себе пиар ход от компании руки Бога, — а воображение пустилось в новый пляс. Конечно, это не то, о чём стоит сейчас думать, но кучка артов с рукой Бога в виде пони (на которые она наткнулась еще до «путешествия») натолкнули на мысль, что кооперативы в этой компании проходят не самым веселым образом. А Гриффит в деловом костюме, пожимающий руку президенту страны, вообще казался вымыслом. И все же, как бы смешно сейчас это не выглядело со стороны, когда это случится — станет не до смеха.***
Как бы Мария не старалась этой ночью заснуть, чтобы она не делала, она не могла перестать думать о том мире. Её вовсе не заботила ноющая боль в сердце. Не зря ведь она высидела с ним за одним столом, пытаясь улыбаться и не подать виду. Но Гриффита здесь нет, нет здесь и Гатса и ястребов. Она у себя дома, что ей ещё нужно? У неё не было много друзей, с которыми можно в открытую говорить о таком. Все подруги давно замуж повыходили, а кто-то вообще решил, что сначала нужно построить карьеру. Ей же хотелось путешествовать. Посмотреть мир, побывать в других странах. Не быть привязанной к одному месту и к одному человеку. Стыдно это не признать, но ей нравился Мидланд с вечно свинцовыми тучами и редкими лучами солнца, нравились незнакомые улицы, в самом начале вызывающее чувство страха. Ей нравилась свобода и собственное одиночество. Нравились беседы у камина с доброй старушкой Нен и вечно пьяный здоровяк Гастон, мечтающий бросить отряд и на заработанные деньги открыть свое дело. Марии не нравилось собственное имя. Имя, которое дала ей Ольга Ивановна — её мать, служило напоминанием. Нет, даже олицетворением той самой веры в Бога и Богоматерь и это всякий раз подчеркивалось и доказывалось словами. Странно, но где был этот самый Бог, когда столько людей умерло из-за войны в слепую веру? Католики, протестанты, святая инквизиция. Нет, девушка не была против религии, просто каждый верит во что хочет. Одни люди говорят, что хотят сделать мир лучше, но отказываются помогать другим. В чем смысл веры или правда всегда где-то посередине? И почему её сердце начинает болеть, когда она находится рядом с Гриффитом? Откуда этот странный кулон с розой в эпоксидной смоле. Раньше на нём не было ни одной трещины, но сейчас он рассыпается на глазах.***
Последующие дни прошли быстро. Нет, даже пролетели. Она больше не возвращалась в тот мир, но старалась собрать побольше информации со всех ресурсов. Со всего, что возможно, но руки опускались, стоило дойти до затмения. Гриффит сам виноват в своих ошибках — и да, и нет, но дела это не меняет. То, насколько отвратительно он обошелся со своими товарищами, тем более с Каской и Гатсом, в копилку к его карме за это не прибавилось. Но это не её дело. Если она расчувствуется, то начнет кричать, орать и метать в стену предметы, как это делают многие. Нет, к сожалению, это не в её характере. Забив в поисковой строке: «Берсерк Идея Зла», и открыв новую вкладку, стала листать вниз. Ничего эта информация ей не дает. Одни только вопросы. — Может стоит попробовать это? — «Мидланд». Кучка картинок с Шарлоттой, императором Гейзерихом и королем без имени. «Берсерк Гейзерих». И все же странно. Как легко она нашла его в том лесу, словно он её ждал. Был еще один интересный момент. После того, как они закончили разговор, Рыцарь Череп потянулся за своим мечом, будто хотел убить её, но передумал. — Он может знать куда больше, чем говорит, — пролистав вниз, она наткнулась на изображения Гейзериха в полный рост. На его щите была роза. Раньше она этого не замечала.***
Чтобы она ни делала и как не искала, она ничего не нашла. А еще эта длинная история с объяснением, всем и каждому, вызывала рвотные позывы. Что толку маячить без дела на пустом месте. Пришлось возвращать деньги за коммуналку на этой неделе, хотя должна была на прошлой. Хозяйка квартиры выслушала её, сохраняя пустое выражение на лице. Марии от этого равнодушия становилось паршиво на душе. Вот есть же люди, после общения с которыми, остается вязкое и липкое ощущение на душе. Один из таких кадров быстро возник в голове и исчез. Девушка не вспоминала его уже две недели и тут на тебе такое счастье. Услышав песню, она открыла боковой карман сумки. Телефон был найден быстро, вот только звонивший не радовал. «Папа». Он не из тех людей, которые звонят первыми и не из тех людей, которые просят о встрече. По-любому поводу он звонить не станет, да и напрашиваться тоже. Университет на Ставропольской не был тем местом, которое хотелось посещать каждый день, но это просто вынужденная мера. В этот раз можно и потерпеть. Ведь розу в эпоксидной смоле она нашла в кабинете у отца. Он может знать, либо не знать откуда она. Во всяком случае, Мария надеялась, что он не волшебник из страны ОЗ и не путешественник измерений. Больше похоже на фарс, чем на правду. Подождав профессора Денисенко у его кабинета и изучив всевозможные объявления на этаже, она ещё раз задалась вопросом — оно того стоит? Не попробовав, не узнаешь. Дверь открылась, и из кабинета со студентами вышел он. Старый, небритый в неглаженной рубашке и очках. Он был выше неё на голову, но выглядел не так величественно, как раньше. — Продолжайте работу, я сейчас вернусь, — Виктор Иванович подошел к дочери, но так и не смог протянуть руку. А ведь в детстве он всегда брал её за руку. Сейчас всё изменилось и прошлого не вернуть. — Мы поговорим быстро. — Ты мог просто позвонить. — Это не телефонный разговор, — он открыл перед ней дверь. Внутри за ноутбуком сидела молодая девушка. — О, Виктор Иванович, я почти закончила… — Залепетала она, но он остановил ее, сделав жест рукой. — Потом закончишь. Оставь нас наедине, — Мария подметила про себя, что отец больше не называет её дочерью при остальных. Очень давно она спросила почему? Он сказал, что она сама должна всего добиться и что родственные узы — это еще не показатель мозга. Девушка кивнула и в спешке покинула кабинет, но стоило им остаться наедине, как все нужные слова пропали. Пять минут, десять. Ладно, тогда так. — Мне просто интересно, — она положила на стол розу в эпоксидной смоле, — откуда мог взяться этот оберег? Денисенко Владимир Николаевич пристально разглядывал отражение дочери в окне, не силясь повернуться и взглянуть в глаза. Стоит ли говорить об этом сейчас или она знает? Они не так часто разговаривали, тем более в свободное время. — Ты помнишь дядю Юру и его сына Андрея? — После того, как переехала, да, мы продолжали общаться некоторое время, потом у него умерла жена, он взял кредит и… — Мария попыталась вспомнить еще какие-нибудь подробности, но это было бесполезно. — Я не общаюсь с ним уже несколько месяцев, только с Андреем… — Они умерли. — Что? — Собственный голос звучал неестественно, отчужденно. Да, она четко расслышала, но понять до конца. Принять. Осознать. Они словно говорили ни о её родственниках, а о других людях. — Полиция считает, что это было ограбление, но они что-то не договаривают. Три дня назад кто-то проник к ним в дом и убил сначала его, — он сделал паузу, — затем ребенка. — Погоди-погоди, то есть… Как… Я не понимаю? — Мария отодвинула от себя сумку. Это просто… Совпадение? Но совпадений слишком много. — Как их убили? — Зарезали, только вот, — он опустился на стул, поскольку ноги больше не держали, — ребенка зачем? Его убили только потому, что он рано вернулся домой и все видел. Девушка глубоко вздохнула и рвано выдохнула. «У Шарлотты тоже был дядя и двоюродный брат. Их тоже убили. Почему все происходит, как и там?»