To Safely Go Home

Дэйв едет в метро в тишине. Бесцельно, в никуда. Ему просто необходимо раствориться в толпе, нужно время, а эта шумная тишина помогает думать. Переваривать информацию. Курт собирался сделать ему предложение – вот что говорят эти кольца; без сомнения, разработал какой-то сногсшибательный план либо на их пятую годовщину, либо на приближающийся двадцать седьмой день рождения Дэйва. Он чувствует, что потерял еще часть Курта, снова, потому что теперь тот совершенно не помнит ни дату их годовщины, ни день его рождения. Дэйв знает, что Курт не пытался умышленно причинить боль или обидеть, он видел это по его лицу. Но ничто не может уменьшить боль очередной потери. К тому же пришлось пережить еще один "разговор" с Бертом ("несмотря на всю вашу пятилетнюю историю и отношения с Куртом, если ты даже просто подумаешь о том, чтобы прикоснуться к нему хоть пальцем без его абсолютного согласия…"). Надо признать, Берт Хаммел, когда этого хочет, может быть весьма пугающим. Но, в любом случае, разве Дэйв мог бы теперь прикоснуться к Курту без взаимности, тем более к Курту, который думает, что ему только семнадцать. Нет, Дэйв не может ощущать себя еще хуже из-за своего влечения, он и так по этому поводу постоянно испытывает чувство вины. И как же это временами трудно – не иметь возможности просто прикоснуться, взять за руки, осторожно обнять за плечи, коротко поцеловать… С того момента, как Курт очнулся, Дэйв всегда держит руки при себе, и его слегка задевает, что Берт этого не замечает и так плохо о нем думает, несмотря на прошедшие пять лет. *** Курт совершенно уверен, что выжил в автокатастрофе только для того, чтобы умереть от смущения. Отец говорит с ним о сексе. Гей-сексе. О сексе с Дэйвом. О том, что Курт не должен сам себя к чему-то принуждать только из-за того, что было в прошлом, или потому, что обнаружил доказательство того, как сильно любил своего партнера… Он может думать лишь о том, что судьба – беспощадный и безжалостный учитель, раз заставляет проходить через второй разговор с отцом о сексе. И хотя сейчас Курт помнит только один – текущий, – он убежден, что, если память вдруг вернется, ему придется справляться с двойным смущением. Он молча сидит, густо покраснев и не отрывая взгляд от собственных рук. Фактически, он пойман в ловушку – ноги слишком устали с непривычки, а кресло осталось в спальне, так что Курт не может уйти. Отец наклоняется и приподнимает его лицо, вынуждая посмотреть в глаза: – Я люблю тебя, и Дэйв любит. И ты тоже должен любить себя, договорились? Пусть все идет своим чередом. И не паникуй, ладно? – Хорошо, пап, – бормочет Курт, он согласился бы с чем угодно, лишь бы отец просто замолчал. – Отлично. Что ж, в этот раз все прошло гораздо лучше, чем в предыдущий. Тогда ты действительно ничего не хотел знать, закрыл уши руками и повторял ла-ла-ла, пока я не заставил тебя выслушать. Курт хлопает глазами. Лучше бы он поступил так же и в этот раз. *** Через пару дней они возвращаются к обычной спокойной жизни. И это скучно. Курт не знает, бывает ли так все время и ведет ли он действительно размеренную скучную жизнь, или отец и Дэйв стараются быть тихими и спокойными, помогая ему восстанавливаться. В больнице и то было интереснее, когда он шутил с медсестрами или наблюдал за людьми, проходившими мимо двери палаты. А сейчас у Курта есть телевизор и передачи, которые иногда вызывают странные ощущения. Хорошо, ему есть чем заняться – физиотерапия, упражнения, – и Курт выполняет все с нездоровой одержимостью, пока Берт не останавливает его, говоря, что так он больше вредит себе, чем помогает. На самом деле Курту просто невыносимо быть запертым в четырех стенах, и ничто не может этого изменить. Он чувствует себя ленивым и словно связанным по рукам и ногам, тогда как на самом деле ему хочется танцевать и прыгать по комнате, потому что жизнь действительно замечательная, хоть и скучноватая. Отец жив и счастлив в браке, у самого Курта чудесный партнер, более того – он живет в Нью-Йорке и занимается дизайном одежды. Он даже не может представить что-то прекраснее. Разве что выступать на сцене, но ведь он может быть дизайнером-модельером. Курт совершенно уверен, что если бы принялся за работу или имел возможность выйти из дома и посмотреть город, то в мгновение ока избавился бы от скуки. Вот только отец решительно этому воспротивился, сказав, что еще неделю Курт должен провести дома. И несмотря на то, что Дэйв насмешливо фыркнул, очевидно, не ожидая, что Курт подчинится, Курт не смог заставить себя ослушаться отца. Кроме того, он все равно не мог выбраться на улицу без помощи. Отношения с Дэйвом напряженные. По крайней мере, Курт чувствует себя неловко. Он совершенно не уверен, что это: подростковая гормональная реакция – ведь он же не может больше ее испытывать, да? – или результат того, что отец настоял на разговоре о сексе. Но теперь каждый раз, когда Курт видит Дэйва, он краснеет от смущения. Особенно когда тот появляется в костюме, в котором он еще сексуальнее, чем обычно, и говорит, что ему придется уйти на работу. – Мой телефон будет постоянно включен. И я постараюсь вернуться не позже шести. С тобой все будет в порядке? Курт успевает сдержаться и не закатить глаза, настойчиво напоминая самому себе, что едва не умер. Дэйв имеет право беспокоиться. Пусть даже совершенно неоправданно. – Все будет хорошо. Папа здесь, и Блейн скоро придет. – Точно. Хорошо. Ну… надеюсь, вы отлично проведете время. И снова неловкая пауза. Курт понимает, что ее стоило бы заполнить прощальным поцелуем, но Дэйв пожимает плечами и уходит, махнув рукой Берту. *** Блейн загадка. Этакий странный кусочек жизни, которому никак не найдется места, и Курт все не может решить, куда именно он должен быть поставлен. Он хотел бы знать, потому что, может, тогда иметь с ним дело станет гораздо проще. По крайней мере, Блейн перестал поливать Дэйва грязью, вместо этого начав заваливать Курта многочисленными историями о том, как здорово было в старшей школе и в колледже. Как он перевелся в Маккинли, потому что безумно полюбил Курта. Как по той же причине последовал за ним в Нью-Йорк. Это заставляет Курта чувствовать себя некомфортно, хоть он и ничего не говорит, потому что Блейн для него, по сути, все тот же незнакомец, рассказывающий одну за другой смешные истории. Блейну, кажется, никогда не надоедает болтать, и он все говорит и говорит. Это заставляет Курта еще больше ценить тихое безмолвие, установившееся между ним и Дэйвом, пусть оно временами и крайне неловкое; к тому же, когда они разговаривают – это всегда диалог. Даже если они обсуждают телешоу, или погоду, или тот ужасный факт, что Берт опять пытается скрыть, что на обед ел пиццу. Дэйв каждый день пытается завязать именно разговор, а не просто говорит без умолку, как Блейн. *** – Как прошел день? – спрашивает Дэйв при первой же возможности сесть и поговорить с Куртом наедине, когда Берт, извинившись, выходит позвонить Кэрол. – Весьма интересно. Блейн… странный. А он очень изменился с тех пор, как мы порвали? – Ну, я никогда не знал его достаточно хорошо – ни тогда, ни сейчас. – Почему? Дэйв не думает, что "потому что он засранец" будет приемлемым ответом, и просто пожимает плечами. – Мне его немного жалко. Я имею в виду, вот он пришел ко мне и все время жаловался на то, как ужасна его жизнь, что у него сейчас нет работы, что он одинок, – ничего позитивного. Это слегка удручает. Дэйв не знает, что на это ответить, потому что Курт идеально сформулировал все мысли Дэйва о Блейне. Тот вроде и перестал быть совсем уж эгоцентричным ослом, но близок к тому, чтобы стать им снова. Дэйв молчит несколько секунд, еще раз все взвешивая, прежде чем сказать то, что всегда думал: – Каждый раз, возвращаясь после встречи с ним, ты день или два чувствовал себя подавленным, словно считал, что не заслуживаешь счастья, или что-то в этом роде. А он стремился встретиться с тобой только тогда, когда жизнь переставала его устраивать. И я… я его терпеть не могу. Курт наклоняет голову к плечу и изучающее смотрит на Дэйва, и тот нервно ерзает. Дэйв всегда был очень осторожен и никогда ничего не говорил о Блейне плохого, поскольку еще в самом начале их отношений пришел в ужас от одной только мысли, что Курт начнет защищать Блейна, а от него избавится, как от вчерашнего кофе. – Ты… ты никогда раньше не говорил о нем так. Дэйв снова пожимает плечами, даже не пытаясь это отрицать, и его слегка обескураживает, что даже сейчас, с полной амнезией, Курт может видеть его насквозь. Его настоящего. Это дает некоторую надежду. – Он твой лучший друг, Курт. Я это принял и не возражаю… – Я склонен думать, что фактически это ты мой лучший друг, – перебивает Курт, и Дэйв вспыхивает и опускает голову – именно так все последние годы он и думает о Курте. Крошечный огонек надежды в сердце разгорается чуть сильнее. В его голове в эти дни, даже недели, засел вопрос, который действительно хочется задать, – вернее, на который нужно услышать ответ. – Позволь мне кое-что спросить? – Конечно. Я не могу пообещать, что знаю ответ, но спросить ты всегда можешь. – Тогда, в больнице, ты сказал, что лучше я, чем Блейн. Что ты имел в виду? Он смущен собственным вопросом, и видит, как от такого же смущения алеют щеки Курта, пока тот думает над ответом. Дэйв чувствует себя идиотом, но это то, что всегда тревожило его, то, от чего Курт всегда отмахивался, уверяя, что любит тело Дэйва именно таким, какое оно есть. – Оу. Ну… э-э-э… моим первым увлечением был Финн, а потом Сэм, а еще позже было совсем короткое увлечение Ноа… И я всегда думал, что начну встречаться с парнем, который будет больше меня. Физически. Красный как рак Курт может смотреть только в пол, что полностью устраивает онемевшего от ошеломления Дэйва. Он никогда и подумать не мог о подобном. – И я просто… не могу понять, почему моим первым парнем был он, если ты был рядом… Дэйв распахивает глаза и даже приоткрывает рот от удивления, и когда Курт наконец поднимает на него взгляд, вдруг понимает, как комично, должно быть, он выглядит. Он каждый день пытается понять, что должен Курт чувствовать, как вообще может видеть весь этот незнакомый ему маленький мир, в который попал, и иногда кажется, что тот никогда ничего не забывал, но в такие моменты, как сейчас… – Я не учился в старшей школе вместе с тобой. Я превратил твою жизнь в ад. Мне потребовались годы, чтобы принять свою ориентацию, а ты… ты казался таким цветущим, был так горд, что ты не такой, как все. И Блейн был единственным геем, которого ты в тот момент встретил… Ну, возможно, были и другие, но он… поддержал тебя и помог справиться со мной… и был рядом тогда, когда никого больше не было. Дэйву не нравится говорить о Блейне так, что тот кажется хорошим. Он знает, что это не злость и не мстительность; просто каждый раз, когда Блейн рядом, Дэйв чувствует, что отходит на второй план. К тому же ему даже думать неприятно о том, что Блейн тоже видел Курта обнаженным, целовал его, обнимал, пока тот спал. Слышать недоумение Курта из-за того, что они вообще когда-то с Блейном встречались, похоже на освобождение. – Так что же, я встречался с Блейном потому, что у меня не было других вариантов? – М-м-м, ну да, вероятно. Если так можно выразиться… – Дэйв осознает, что так оно и есть. Если бы десять лет назад он был совершенно другим человеком, сейчас его жизнь могла бы быть абсолютно другой. Курт кивает, словно что-то действительно для себя прояснил. *** Отец медленно собирается, и Курт наблюдает за ним, легко постукивая ногой по кровати в комнате для гостей. Он уже достаточно окреп, прожив две недели дома. Ежедневные занятия в бассейне с физиотерапевтом приносят свои плоды, и сейчас Курт надевает только легкие фиберглассовые лангеты. Ему разрешили не пользоваться креслом, но в конце дня, когда уже начинает уставать, он все еще опирается на трость. Если бы Курт не знал, что потерял память, то мог бы сказать, что практически полностью пришел в норму. – Ты правда не против, что я уезжаю? Ты еще не так хорошо знаешь Дэйва… – Пап. Последние восемь недель я проводил с ним практически все дни. И теперь, по меньшей мере, считаю его лучшим другом… *** Курт общается с Мерседес по Интернету; она просто фантастически изменилась, и когда он ей об этом говорит, она смеется и называет его волшебным. Люди присылают ему письма, но он не может вспомнить пароль, чтобы проверить почту, поэтому все пересылается Дэйву, который разрешил ему пользоваться своим аккаунтом для переписки с друзьями. Горькая радость – разговаривать с ними, поскольку это окончательно подтверждает, что он потерял десять лет; позволяет понять, что с кем-то из бывших знакомых он, став старше, больше не поддерживает отношения. Все они полностью поглощены своими личными жизнями, и весьма трудно оставаться на связи, особенно учитывая, что все разъехались кто куда. Тем не менее, он постоянно видит Арти, и ему это нравится. Арти спокойно мирится с его постоянными "напомни об этом" и рассказывает истории обо всех сумасшедших вещах, которые вытворял хор. Курт не может наслушаться. Арти работает музыкальным продюсером, всего лишь мелкая сошка в огромной компании, но Курт знает, что именно Дэйв помог Арти получить эту работу, потому что Дэйв в этой же компании работает бухгалтером. И Курт не знает, как и когда это произошло, но понимает, что Дэйв и Арти очень близкие друзья. Ему нравится наблюдать за их общением. Когда отец возвращается домой, Курт пару раз приезжает вместе с Дэйвом на работу; по большому счету только для того, чтобы выбраться из квартиры, и еще потому, что Дэйв крайне неохотно оставляет его одного. Кажется, до аварии он довольно часто появлялся у Дэйва в офисе, потому что все его узнают. Курт неловко и коротко улыбается, когда с ним здороваются так, словно знают его годами, и держится поближе к Дэйву, чувствуя некоторую нервозность. Отъезд отца положительно влияет и на еще один момент. Скука уходит практически мгновенно, когда Дэйв освобождает его мастерскую, перебравшись в комнату для гостей. Мастерская оставалась чем-то вроде волшебной страны, которая была скрыта от Курта до этого времени. Это, без сомнения, самая большая комната в квартире, и когда Дэйв впервые приводит его туда, Курт просто рассматривает. Как будто все его дизайнерские мечты осуществились: раскройный стол, оверлок, машинка для вышивки, обычная швейная машинка, чертежная доска и множество рулонов ткани. Все разложено и расставлено именно так, как только Курт мог сделать. Это самое первое ощущение того, что он дома, с момента, когда он очнулся, – ощущение, что он действительно проживает свою жизнь, а не чью-то еще. Курт едва не рыдает от облегчения. Он проводит здесь каждую свободную минуту, разбираясь, что к чему, и конструируя для себя одежду. Дэйв сидит рядом с его столом, наблюдает и улыбается каждый раз, когда Курт замечает его краем глаза. Курт понимает, что все это – вполне обычная и привычная для Дэйва картина, которую тот так давно не видел; ему нравится эта новая улыбка Дэйва – влюбленная и слегка застенчивая, – он хочет видеть ее как можно чаще. *** На тот день, когда Курту снимают с руки гипс – последнее физическое напоминание о том, что он едва не погиб, – Дэйв имеет определенные планы. В соответствии со строгими инструкциями врачей не доводить и не перегружать Курта, все это время он был очень осторожен, помогал направлять всю энергию Курта на выздоровление и отдых. Врачи проводят ряд тестов, делают рентген и МРД. Курт проходит через это очень терпеливо, спокойно отвечает на вопросы и в перерыве читает с планшета последний выпуск Вог. Прошло уже три месяца с момента аварии; и когда Дэйв отводит невролога в сторону и спрашивает, останется ли амнезия навсегда, тот только пожимает плечами и говорит, что придется принять это как данность и жить дальше. Но добавляет, что мозг – крайне забавная штука, и что "маловероятно" совсем не значит "невозможно". На какое-то мгновение Дэйв соскальзывает в белый шум – в тайне он надеялся получить от врача совсем другой ответ, – выпутывается из собственных мыслей и поворачивается к Курту, который сообщает отцу, что, судя по результатам обследования, физически он в полном порядке, и осталась лишь текущая физиотерапия для ног и руки. Он усмехается на что-то, что говорит Берт. Продолжает улыбаться, когда ловит взгляд Дэйва и удерживает его. До этого момента Курт вспыхивал и снова тут же опускал глаза, и Дэйв неожиданно чувствует себя гораздо лучше от того, что Курт не смущается. Это не только радость, но и облегчение. Потому что если бы его влечение оказалось невзаимным, это было бы не только неловко, но и неуместно. Он даже представить себе не может, как нелегко Курту думать и чувствовать, что Дэйв настолько старше его. И хоть десять лет не такой уж большой срок – это все же прожитые годы. Ему нужно к этому привыкнуть, он должен привыкнуть, если хочет – а он, конечно же, хочет, – чтобы у них с Куртом было совместное будущее. И Дэйв рад тому, что есть сейчас, хоть и повторяет и повторяет слова врача. – Знаешь… Я тут думал о том, чтобы пойти отдохнуть сегодня вечером. Ужин и какой-нибудь спектакль, – он понимает, что все делает правильно, потому что Курт сияет. – Я… с удовольствием. Это свидание? Это звучит так застенчиво и тихо, что Дэйв не может не думать о том, что это безмерно очаровательно, к тому же он вдруг внезапно понимает, что да, это именно свидание. Он кивает, едва подумав об этом, и Курт краснеет и все-таки отводит взгляд. Дэйв очень рад, что Курт об этом спросил, потому что сознает, хоть и с опозданием, что, если действительно хочет построить заново отношения, то должен начать с нуля. *** – О боже, это же Театр Гершвина… – произносит Курт с трепетом, и Дэйв улыбается, кивает и протягивает руку, и Курт принимает ее, еще раз с благоговением оглядывая все вокруг. – Каждый раз, когда мы сюда приходили, ты рассказывал мне историю о том, как вы с Рейчел сбежали, когда хор приезжал сюда на Национальные. Мы часто тут бывали, так что, полагаю, я могу в точности пересказать ее тебе, – Дэйв продолжает улыбаться, потому что Курт ловит каждое его слово и все еще держит за руку. *** Курт в отчаянии. Физиотерапия проходит успешно, и он уже даже ходил на работу и встречался со своим боссом, который на самом деле был действительно приятным человеком, хоть выглядел устрашающе. Дэйв его сопровождал, он вообще постоянно рядом. Дэйв проводит с ним практически все свое время; и если не считать того, что они держатся за руки на официальных свиданиях (которых было уже три), больше никакого физического контакта не происходит. Курт понимает, что тот пытается быть джентльменом во всем, но его уже начинает раздражать то, насколько Дэйв осторожен – никаких случайных прикосновений, они даже не сидят на одном диване, когда смотрят телевизор. Он совершенно уверен, что Дэйв обращает на это внимание. Во всяком случае, что-то да замечает, потому что Курт пару раз огрызается в ответ на самые невинные вопросы. Он чувствует себя ужасно, собирается извиниться, но все никак не решится. Дэйв не придает этому большого значения, просто продолжая заниматься тем, чем занимался. Это заставляет Курта задуматься над тем, какой же сукой он был прошлые десять лет, и ему хочется верить, что он не перегибал палку. Что достоин быть с Дэйвом. Поскольку чувствует, что ему очень повезло, что Дэйв есть в его жизни. Курт знает, что Дэйв не идеален – оставляет грязную посуду в раковине, хотя есть посудомоечная машина, не всегда смывает из раковины в ванной зубную пасту, и еще десяток подобных мелочей, которые, возможно, он и сам за собой не замечает. Но все это отходит на задний план, когда Дэйв улыбается, или приносит Курту книгу о модных тенденциях за последние десять лет, или водит его на один и тот же спектакль в третий раз только потому, что Курт никак не может им насладиться… Они в кухне, когда это, наконец, случается – Курт разбирает посудомоечную машину, а Дэйв тянется через него, чтобы поставить что-то в верхний шкафчик. – Прости, – бормочет Дэйв. И Курта прорывает: – Я не развалюсь, если ты ко мне прикоснешься. – Я… Курт, я знаю, просто… – Я уверен, ты не причинишь мне вреда. – Дело не только в этом, Курт. Даже если бы в твоей голове сохранились все воспоминания, я бы все равно был очень осторожен с тобой, понимаешь? Ты еще не совсем окреп, и я не хочу случайно задеть тебя и уронить. – Поверь мне, я не такой хрупкий. На какое-то мгновение кажется, что Дэйв не согласится, но он пожимает плечами так, словно не собирается тратить свои силы на спор, и это жутко раздражает. – Да, не такой, – настаивает Курт, и хоть Дэйв и отворачивается, он успевает увидеть улыбку в уголках его губ. – Что здесь смешного? – Я… если бы ты помнил… несколько недель назад ты бы просто накричал на меня. Сказал бы что-нибудь резкое и потребовал, чтобы я перестал относиться к тебе как к инвалиду. Наверно, ты бы сделал так, еще находясь в больнице. – Вот как. Ну что ж. Отлично. Перестань относиться ко мне как к инвалиду! Я в порядке и прекрасно себя чувствую. – Ну ладно. Я попробую, но… я хочу, чтобы ты чувствовал себя в безопасности. Это же и твой дом тоже. Когда мы только начали… м-м-м, встречаться, у нас были разные квартиры. А здесь только одна спальня, так что, на самом деле, тебе просто негде спрятаться. Поэтому, если я делаю или говорю что-то, что тебе не нравится, что тебя раздражает, – не сдерживайся. Тебе просто не нужно сдерживаться. Ты никогда не держал все в себе, так что и сейчас не стоит этого делать только для того, чтобы не задеть мои чувства, договорились? Курт кивает, он прекрасно понимает, о чем Дэйв говорит, потому что никогда не был тем, кто терпеливо молчит. А Дэйв такой милый и понимающий, и Курт хочет сказать ему то же самое – что это и его дом, и что он тоже должен чувствовать себя комфортно. – Ты можешь прикасаться ко мне, если хочешь, – выпаливает Курт, и шокировано распахивает глаза от того, как это прозвучало. – Я имел в виду не это. Я хотел сказать, что ты не должен быть так осторожен, чтобы не прикасаться ко мне. Черт, – он почти никогда так не ругается, но все же чертыхнулся, и Дэйв хохочет. Курт пристально на него смотрит. – Все в порядке, Курт, я понял, о чем ты. И это взаимно. Ты тоже можешь ко мне прикасаться… э-э-э… в этом же смысле. Хм. Да. Не бойся задеть меня или случайно ударить. Я большой мальчик. – Ага, договорились, – отвечает Курт, понимая, что снова краснеет, потому что, несмотря на все свои усилия, теперь, когда Дэйв назвал себя большим мальчиком, он не может не думать о том, какого размера его член. *** И позже, когда они смотрят телевизор, Дэйв сидит рядом с ним на диване. *** Проходят еще два свидания, прежде чем Курт решается на поцелуй. Он совершенно уверен, что Дэйв мало того, что обладает поистине ангельским терпением, еще и имеет серьезный комплекс вины из-за того, что Курт считает себя подростком. Не то чтобы сам Дэйв временами не вел себя так, словно все еще не повзрослел. Сегодня, например, он потащил Курта смотреть боевик с участием каких-то супер-героев, и смутил его, когда, шутливо толкнув, сказал "эй, ты не можешь не признать, что они клево выглядят". Поэтому, прежде чем Дэйв успевает открыть дверь в квартиру, что неизбежно означает окончание свидания, Курт перехватывает его руку, не позволяя достать из кармана ключи. Он совершенно не представляет, что делать, потому что это должно стать его первым поцелуем, и решает сделать все быстро, пока не струсил. Курт подается вперед, сжав губы, прикасается к нижней губе Дэйва и отстраняется. Он и дотянулся-то до его нижней губы только потому, что Дэйв уставился на него, открыв рот. И словно стряхнув с себя морок, он притягивает Курта к себе. – Ты в этом уверен? Курт коротко резко кивает. Он не думает, что когда-то в чем-то был более уверен. – Только… – Поцелуй, я понимаю. Дэйв обхватывает его лицо ладонями, нежно поглаживая скулы подушечками больших пальцев, и его губы такие мягкие и теплые, что Курт сам подается навстречу. Это просто легкое нежное прикосновение. Он знает, что Дэйв сдерживает себя, и очень благодарен ему за это; и стайка бабочек порхает в его животе, и он ощущает все так остро и глубоко. А когда Дэйв отстраняется со слабой смущенной улыбкой, Курт улыбается в ответ так же смущенно. Дэйв выуживает из кармана ключи и открывает дверь квартиры. – Спокойной ночи, Курт. *** Курт просыпается, весь дрожа, скользкий и холодный от пота, желудок сводит от боли. У него никак не получается собрать воедино образы, вспыхивающие в голове, и все, что он может вспомнить, это охвативший его ужас, отчаяние и лицо Дэйва.