На развалинах былой жизни

если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. и в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег, и суетных дней взметенный карнавал растреплет страницы моих книжек… слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг. — Маяковский. Ароматный запах свежеиспеченных круассанов заполнил кухню и грозился вот-вот проникнуть в спальню, дабы побеспокоить спящего в ней мутанта. Она раскатывала слоеное дрожжевое тесто, купленное в магазине, разрезала его на вытянутые треугольники, клала в один чайную ложку густого клубничного варенья, в другой — сгущёнки, а третий заполняла ягодой замороженной клубники. Иногда смешивала начинку между собой, а затем, изляпав все руки в липкой вязкой сладости, закручивала получившееся во всеми любимые французские крендельки. Складывала на бумагу для выпечки, смазывала яйцом, посыпала сахаром и ставила в разогретую духовку. Она отыскала глубоко запрятанную в кухонном шкафу коробочку Питерского чая со смородиной, насыпала в маленький железный чайник и залила кипятком, оставив тот завариваться. Погода, что удивляло, не была пасмурной, как обычно, а скорее наоборот: меж пластин жалюзи проникали в кухню лучи яркого солнца, падали на золотистые корочки круассанов, невольно попадали в глаза, заставляя морщиться. Небо было ясным, но все же ощущалась холодная погода. Оттянув чуть рукава свитера, Соня в очередной раз недобрым словом упомянула отца, что привык все время выключать отопление, как только семья покидает дом. Будто бы он здесь один жил. Никогда бы ранее она не захотела бегать по кухне и готовить завтрак. Вспомнить её месяц назад, перекусывающую на ходу, занятую делами мафии, с впалыми глазами и бледной кожей, так сразу думается, что счастье людей меняет. По крайней мере, определено наливает щеки румянцем. Хотя, может, это и не счастье, а просто напросто отсутствие стрессов и контактов с наркотиками. — Так у нас теперь? — раздалась довольная хрипотца на пороге в кухню. — Скоро съедемся, и будешь мне завтраки готовить? — Мне кажется, — усмехнулась Соня, накрывая на стол, — или вчера я говорила что-то подобное? Рафаэль только пожал плечами да закинул себе в рот большой круассан. Пережёвывая его, с набитым ртом, что казалось скорее мило, нежели отвратительно, произнес: — Я только помню, что ты уснула в самом начале фильма, а перед этим упрашивала меня остаться. — Да ты что? — Соня скептически приподняла одну бровь вверх. — А я вот что-то не помню, чтобы я тебя упрашивала. — Упрашивала-упрашивала, — деловито кивнул Раф. — Это я точно помню. Её удивляло в какой-то мере, что несмотря на зеленую кожу, мутацию и одинаковую семью, Рафаэль действительно был непохож на своих братьев. То есть они все были похожи друг на друга и непохожи одновременно. Она заметила это именно сейчас, когда даже по черепашьей морде можно было понять — проснулся, умылся, а глазки сонные. Такие чуть прикрытые, немного отёкшие и вялые. — Значит, и поцелуев со мной ты не помнишь? — наигранно обиделась девушка. — Как жаль, ведь если ты продолжишь выделываться — воспоминания станут последним, что у тебя осталось. — Молчу, молчу, — усмехнулся он, плюхаясь на стул, где уже стояла чашка. Его чашка. Красная керамическая с надписью: «I love NY». — Ты сама испекла их? — А ты видишь здесь кого-то еще? — улыбнулась она, присаживаясь рядом и подвигая кружку к себе. Надбровные дуги взметнулись вверх, и впервые в жизни девушка увидела восторг, перемешанный с удивлением в янтарных глазах:  — Серьёзно? Она кивнула, наблюдая за реакцией темперамента, что поспешил почти сразу же принять мужественный вид, словно этого секундного восхищения никогда и не было. Прокашлялся, прочистил горло, сделал брутальный голос крутого парня: — Неплохо. Соня не смогла вспомнить по утру, как оказалась в своей кровати. Не поняла, кто выключил телевизор и укрыл её тёплым пледом, однако догадалась обо всем, когда увидела спящего в кресле мутанта. Встала рано, подошла тихо, чуть сжала плечо, прошептала что-то о том, что в кресле неудобно, и попросила лечь на кровать. Сама же направилась в душ. А ему было непривычно. Рафаэль был не из робкого десятка, не из тех, кто любит прибедняться, но какие-то сомнения терзали грудь каждый раз, когда он обводил взглядом дорого обставленный большой дом, когда подмечал, какая красивая девушка рядом с ним. По крайней мере, красивая для него. Самая красивая. Еще месяц назад он сравнивал её с Шанель, что казалась ему элегантнее Сони. Не забывал и о Стейси, что определённо была умнее, да и эта милая Ева. Кем была Зицына? Преступницей, одной ногой на наркотиках, а другой — на платформе из лжи. Однако сейчас, когда шоколадные кудри спадали на жемчужную кожу, лишенную макияжа, когда он глядел на покрытые румянцем щеки, блестящие карие глаза, мешки под которыми как минимум стали меньше — он понимал, что лучше и быть не могло. Но кто он? Уродец из канализации, который дальше холодных бетонных стен много лет ничего не видел. Зачем ей выбирать его? Ей, может быть, просто разнообразия захотелось, а он тут себе напридумывал. — Чего так смотришь? — уголки её губ взметнулись вверх. Неужели он и вправду без стеснения её разглядывал? — Эм, — Рафаэль отвёл взгляд, — я не смотрю. Просто у тебя что-то на лице. Вроде бы. Мне показалось. Её душу тоже терзали сомнения. Они неприятно сдавливали грудь в непонятном страхе, чем-то схожим на переживания перед важными мероприятиями. Это страх забыть слова, играя в спектакле, страх споткнуться, шагая по красной дорожке, страх, который заставляет людей терять голос и путаться в мыслях, мямлить и говорить несуразицу. Соня боялась предстоящего знакомства с семьей. Но ведь это было необходимо, верно? Если она и вправду хотела быть с Рафаэлем. Но не быстро ли это? Они и недели не встречаются, а уже знакомить с родителями. — Раф, а когда там надо с отцом знакомиться? — нахмурилась Соня, откусывая круассан. Вкусно, но немного подгорел. — Эм, — он почесал затылок. — Когда тебе удобно? Смешно, приятель. Быть честной, ей никогда не будет удобно, потому что Соне стремно, страшно и неловко. — В пятницу. — В пятницу? — Ага. В следующую. На этой неделе семейный ужин. — Понял. Воцарилось режущее слух молчание. Тишину прерывала лишь секундная стрелка настенных часов. Ну, разумеется, она с отцом не ужинает. Она просто струсила. Раф в какой-то мере чувствовал обиду, однако пытался её понять. Че-фон разрывался от звонков, но стоял на беззвучном все это время, поэтому, почувствовав вибрацию, Рафаэль наконец решился взглянуть на дисплей. Он закатил глаза.  — Мне пора. Брат потерял уже. Соня в миг подскочила. — Конечно, я тебя провожу. Положить круассанов? Он отрицательно и недовольно покачал головой, сделал максимально угрюмый и обиженный вид.  — Нет. Ох уж эти мужчины. Софья лишь пожала плечами. На что тут обижаться? Она просто хочет отсрочить момент позора. Идти в ту семью, где о тебе уже составили плохое мнение, равно тому, чтобы добровольно идти на казнь. Публичную казнь. Они вышли из дома. Рафаэль быстро двигался к своему байку, а Соня шла следом, раздумывая над таким его поведением. Он наверняка считает, что за несколько дней его девчушка планирует передумать, расстаться с ним и избежать знакомства. Нет, он и вправду полагал, что Соня в нем не уверена. Какая-то интуиция. Чутьё, заставляющее остановиться. Быть может, это боевой опыт, не дающий возможности спокойно жить и искать везде засаду, однако что-то заставило Рафаэля глянуть на крышу дома напротив. — Соня! — рявкнул он, одним движением руки толкая девушку за дерево, где еще, казалось бы, совсем недавно стоял, курил и выяснял с ней отношения. Зицына приложилась головой о кору дерева. Из легких выбило воздух от резкого толчка. Ночной Всевидящий, убедившись, что дама его сердца в порядке, уже было дернулся к ней и почти достиг своей цели. Руки задрожали, когда не добежавший до неё Рафаэль рухнул на землю. Оставался всего-то какой-то жалкий метр. До укрытия было совсем чуть-чуть, однако ведь пуля дура, верно? Взгляд испуганных карих глаз метнулся в сторону крыши, и сердце пропустило пару ударов, когда мозг опознал знакомую куртку снайпера.

***

Зрение еще минуты три было нечётким после того, как он открыл глаза. Первым импульсом оказалось желание пошевелиться, однако руки оказались крепко связаны толстой веревкой, саднящей кожу. Первой мыслью — где она? С трудом Рафаэль разглядел шлейф нескольких расплывающихся темных силуэтов на фоне яркого солнечного горизонта, серые бетонные стены, такой же пол. Он хрипло прокашлялся, глубоко вздохнул. Голоса были, словно за стеклом, и слов он разобрать не мог. Все больше старался сфокусировать взгляд, понять, где находится. Позже стало ясно, что это ветхое заброшенное здание. Разглядел и центр Нью-Йорка на горизонте, и битое стекло, перемешанное с пылью и грязью под ногами, и три мужских лица. Затем заметил и еще несколько в углах помещения. Судя по всему, Раф находился где-то на десятом этаже. Прыгать высоковато. — Ночной Всевидящий, — протянул знакомый низкий голос. Лицо бандита предстало перед янтарными глазами. — Страшно находиться рядом с теми, кто может в любой момент тебя убить? Раф усмехнулся. — Более страшно представить, как вы меня сюда дотащили, ребята. — Тут есть лифт, — спокойно сказал молодой парень, стоящий позади самого старшего. — Да срать мне, честно говоря, — ответил Рафаэль. — Мне более интересно, какого хуя я тут забыл. Зицын, мало я твоим людям навалял? — Мало, — кивнул он. — Раз решил встречаться с моей дочерью. Действительно думал, что я допущу что-то подобное? — Где она? — прохрипел Рафаэль. В басе грубого голоса не было более и смешка. — На маникюре, — выплюнул Зицын. — Поощряю свою дочь за хорошо выполненное задание. — Какое еще задание? Холодно. Осенний сильный ветер обдувал и без того не горячую кожу, покрытую маленькой, едва заметной чешуёй. Ветер был единственным звуком, кроме голосов мафии и Рафаэля, и даже гула машин, жизни Нью-Йорка не было слышно. Холодно не только снаружи. Внутри мутанта так же все похолодело. Страх, сомнения, опасения: все смешалось в одну горькую тягучую смесь, заставляющую глубоко дышать и как-то истерически усмехаться. Нет, она не могла. Ева могла, а Соня — нет. — Ну как же? — усмехнулся глава семьи Зицыных. — Ты ведь не думал, что Сонечка и вправду хотела с тобой отношений? Она просто выполняла работу. Рафаэль отрицательно покачал головой. — Ты пиздишь. — Да? Тогда откуда я знаю это все? — он с презрением и едкой жёлчной насмешкой оглядел Рафаэля с ног до головы. — Моя дочь всегда работала на меня и будет работать дальше. Ей не интересны уродцы вроде тебя, ей интересна её семья. Поэтому я поручил ей важное дельце еще в самом начале. Янтарные глаза глядели в кусочек серого неба, выглядывающего из проема в стене, где должно было быть окно. Вот-вот должен был пойти дождь, несмотря на то, что утро обещало его отсутствие. Такое бывает. Кажется, что день будет ярким, солнечным. Что горящий в безоблачном небе диск будет ласкать своими лучами до заката, разливаясь на горизонте оттенками от нежно-персикового до пурпурно-красного, а затем наступит чуть прохладная, но приятная звездная ночь. А на деле небо затягивается тяжёлыми тучами. И идёт дождь. Сильный, холодный, липкий. И холод наступает. И ночь потом холодная, кусает одиночеством. И это сейчас не о погоде. — Я помню все, — спокойно произнес Зицын, — и ничего не забываю. Помнишь тот день, когда ты в первый раз навестил нас? Тогда моя дочь и получила задание — заманить тебя в ловушку. Женщины. Удивляет, что они могут сделать с нашими сердцами, да? Был волевой и сильный воин ночи, а стал разбитым связанным слабаком. Позади главы мафии мялся какой-то парень. Взгляд его глаз бегал, и смотрел он куда угодно, но не на Рафаэля. В его лице Ночной Всевидящий разглядел знакомые черты. Невольно вспомнилась ему фотография Сони с похожим на него парнем, что стояла на заставке её телефона. Она обмолвилась, что это её брат. Любимый брат. Как там его звали? Егор. — Ты думаешь, я ничего не знал? Не знал о вашем свидании в баре? Если не заметил, то её привёз мой водитель. Думаешь, не знал, что вы с твоим дружком ночевали у нас? Дождь забарабанил внезапно. По карнизам крыши, а значит, что этот этаж был последним и самым высоким. Он понимал, что его убьют. Не хотел умирать, потому что он нужен братьям, нужен отцу. Нужен Кейси, в конце концов. Но да. Он никому больше не был нужен. Второе предательство. Фальшивые слова, фальшивые чувства. Он не хотел умирать и в то же время понимал, что ему нет места в этом мире. Рафаэль изначально получился не так, как нужно было. Он — действительно ошибка. Сбой в системе, непредвиденный сбой. Никто даже не удосужился вытащить дротик из его шеи. Он калека. Душевный калека. Возвратился назад в тот вечер, когда глядел на оживлённую веранду в поместье Эйприл. Видел, как были счастливы Лео с Венус и Мэй с Майки. Как хорошо вместе Эйприл и Кейси. Как Донни занят ценным и важным делом, делом его жизни — трудом. Рафаэль думал, что его наблюдения за всем этим сделают его счастливым. Что ему будет достаточно счастливой семьи. Но ему недостаточно. — Твои последние слова? Может, передать что-то Соне? — усмехнулся Зицын, наставляя дуло пистолета на его лоб. — Передай, что куриный бульон был охренительным.