Анатомия крыльев

      ..Третьей причиной, по которой Кроули не выносил четырнадцатый век (как теперь несложно догадаться), была абсурднейшая, бестолковая размолвка с Азирафаэль, оставившая на их непризнанной заклятой дружбе послевкусие ссоры. И хотя при следующей встрече ангел вела себя так же, как обычно, бесконечно далекая от злопамятства и неспособная таить в себе обиду всерьез, послевкусие это сошло на нет еще позже – а именно 29 июня 1613 года, если быть совсем уж точным. Произошедшее в этот день лишний раз доказывало, что для того, чтобы призвать демона, совсем необязательно чертить мелом пентаграммы, жечь свечи и ломать язык латынью. Достаточно посмотреть на одного неудачливого ангела чуть-чуть дольше положенного, погрозить в ту же сторону хотя бы пальцем, и демон к вам явится сам, – вместе с гневным шипением и неприятностями, на которые вы сами, вообще говоря, напросились.       В театре «Глобус» шел «Генрих VIII», – чуть напыщенный, чуть нудный, как и положено по жанру исторической хронике, – и Сатана ему свидетель, Кроули не собирался на него идти – даже зная, что шекспировы творения были предметом обожания одного ангела-сладкоежки, страдающего книголюбием.       Не собирался. Но так уж вышло – у него был свободный вечер.       А у Азирафаэль были ямочки на щеках, перчатки по локоть и мятно-белое платье в кружеве и атласных лентах.       Он обнаружил ее макушку среди зрителей спустя десять минут от начала спектакля и дальше, честно признаться, больше наблюдал за ней, нежели за происходящим на сцене – зрелище восхищенно рукоплещущей Азирафаэль, радующейся даже больше, чем сам автор, пожинающий плоды успеха, было определенно приятней взгляду, чем напудренные щетинистые лица в ролях Анны Болейн и королевы Екатерины. Время от времени она прижимала к губам надушенный платок или кашляла в кулак, и Кроули не глядя зарезервировал актерской труппе уютное местечко в Аду – "добро пожаловать, надежды вытирайте о коврик у входа, Минос покажет вам ваш круг, наслаждайтесь вечностью; спасибо, что выбрали темную сторону".       Азирафаэль могла хворать всего по нескольким причинам – причин этих было семь, и обывателям они были известны под названием «смертных грехов». Хотя среди демонов были больше расхожи термины «основная статья» или «рабочая семерка».       Как и любой ангел, Азирафаэль обладала безукоризненным чутьем на светлые эмоции: от милосердия до терпения – высшей, черт её побери, добродетели. Она умела пробуждать эти чувства в других, указывала на любовь точнее, чем компас указывал на север, и могла безошибочно классифицировать ее по шкале древних греков, если было нужно, но у медалей, как известно, две стороны – кому об этом помнить, как не им, ставящим свое свободное время на «орлов» и «решек» второе столетие подряд. В данном случае обратная сторона подразумевала неприятный побочный эффект – ангел была болезненно восприимчива к тяжелым формам порока. Ангельская сущность в этом отношении была брезгливой, как девица в неубранной конюшне, и изъявляла свое отвращение всеми подвластными способами: а именно плевалась, сквернословила и по мелочи ломала в человеческом теле всё, до чего дотягивалась.       На римских пирах, например, Азирафаэль мутило от Чревоугодия, возведенного в недостижимый абсолют. Римляне первыми додумались до умопомрачительной идеи опорожнять желудок лишь для того, чтобы тут же заново наполнить его съестным, и тем самым нечаянно поспособствовали развитию медицины.       От Алчности царя Мидаса (одного из тех немногих, кто все-таки повелся на неумелые уговоры Кроули и продал душу дьяволу) у ангела болела голова; от Гнева Томаса Торквемады поднималась температура.       В случае с актерами, вероятно, было повинно Тщеславие. Или, может быть, Зависть – с такого расстояния и не учуешь толком.       Кроули попытался присмотреться к опороченным лицедеям (поскольку в ремесле греховной оценки он действительно преуспел и даже имел отличительную грамоту, подписанную Люцифером; «За выдающиеся достижения в анима-структурном анализе» значилось там: Кроули едва избежал повышения и назначения на пост сортировщика душ под началом Харона), но отчего-то вместо тонких дрожащих аур углядел только неопознанное тело, устроившее руку на спинке соседнего сидения. Тело было опрятное, ладно сложенное и предположительно мужское, а его владелец что-то увлеченно нашептывал Азирафаэль на ухо, рукой почти касаясь ангельского плеча, носом почти касаясь уха, а коленом почти касаясь колена. «Почти» это, тем не менее, явно было обусловлено не скромностью тела, а чудом безучастной к заигрываниям Азирафаэль, отгородившей себе двухдюймовый слой личного пространства и не пожелавшей отвлекаться от спектакля на такую ерунду.       Клыки у Кроули, тем не менее, заныли, – накопленным ядом, желанием укуса, – как и крылья, кротко удерживаемые за спиной чистым усилием воли; таким же усилием он удержал и себя от идеи выбросить тело на противоположный край Земного шара или еще куда подальше, потому что стоило бы ему по-настоящему пожелать, и это произошло бы немедленно. Кроули стиснул зубы, но гнев все же просочился через него, как гной в воспалившейся ране; в голове у него что-то щелкнуло, потом щелкнуло уже снаружи, и послышался оглушительный треск.       Сигнальная пушка за кулисами, испорченная нечаянным демоническим вмешательством, дала осечку, плюнула снопом искр и воспламенила соломенную крышу.       Упс.       Огонь весело затрещал и мигом перекинулся на деревянные балки, пополз к сцене и трибунам. Завизжала женская половина зрителей; поднялся шум, ругань и крики, затопали ноги, затолкалась суетная толпа. Кроули горестно вздохнул об испорченном вечере, но подниматься с места не спешил (зачем, если можно с удобством обождать и вполне свободно уйти последним?), даже вытянул ноги впервые за представление и потянулся, размяв хрустнувшую позвонками шею, но после окинул взглядом поток паникующих людей и метнулся вниз по лестнице, перескакивая ступени.       Хотите верьте, хотите нет, но у Кроули был План с большой буквы "П", и до этого момента он даже собирался претворять его в жизнь. Кроули, как и любой демон, умеющий бродить, таиться и красться с мастерством Робина Гуда, а так же овладевший искусством организовывать неожиданные встречи еще с Месопотамии, рассчитывал незаметно пролизнуть ко входу в театр и натолкнуться там на Азирафаэль как будто невзначай – "вот дела! Какими судьбами, ангел? Я тут гулял неподалеку, не расскажешь, что тут происходит?". Поизумляться вместе такому совпадению, обмолвиться ненароком, что ему на руки попало первое издание «Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского», подписанное самим Сервантесом, пригласить выпить чего-нибудь сносного, но у Всевышней свои пути, и они неисповедимы.       Театр наполнялся дымом, дерево стремительно чернело и трещало. Ангел оказалась зажата в углу, в опасной близости грозящих вот-вот рухнуть балок, без возможности влиться обратно в толпу, но дамоклова меча не замечала и преспокойно стояла на месте, обнимая себя за плечи, придерживаясь, очевидно, той же тактики, которой хотел придержаться Кроули. По пути к ней демон потушил кружкой эля чьи-то загоревшиеся кюлоты, прихватил пару виноградин из брошенного продавщицей лотка и нечаянно кого-то проклял, впоследствии виновато прикусив язык.       Он протиснулся между обернутых камзолами тел и ухватил ахнувшую Азирафаэль за локоть. – Кроули!.. – уже было собиралась обрадоваться она, но демон, до сих пор, честно говоря, не привыкший к тому, что кто-то радуется его появлению, а оттого смущавшийся и раздражавшийся, решил не расщедриваться на приветствия и, щелкнув пальцами, подхватил ее на руки: окрестная толпа тут же неожиданно угомонилась, обретая хладнокровие, какому позавидовал бы сам Будда, и расступилась подобно водам перед Моисеем, образуя коридор. Оставшиеся зрители двинулись к выходу из театра так слаженно, будто были манипулой римских легионеров, перестали толкаться и вместо оскорблений начали осыпать друг друга комплиментами.       Ангел, невинно изогнув брови, точно к последнему явлению была совершенно непричастна, оплела шею Кроули руками и прижалась щекой к костлявому плечу, очевидно пытаясь поплотнее свернуться крендельком и доставлять носильщику поменьше неудобств.       Кроули, старательно игнорируя тот факт, что они только что превысили обыкновенную порцию их мимолетно-случайных прикосновений раз этак в шестьсот шестьдесят шесть, невозмутимо шагал по улице, насвистывая «Зеленые рукава»; театр за их спинами осыпа́лся, как карточный домик. Только когда он, наконец, перестал чуять языком запах дыма, то опустил пролепетавшую "спасибо" Азирафаэль на землю. Пошатнувшись, но все же устояв, она неловко переступила с ноги на ногу и так же неловко сняла руку с демонского плеча, за которое ухватилась, восстанавливая утраченную гармонию с земным притяжением (о котором люди, лентяи этакие, до сих пор были не в курсе; Кроули, как бывшего мастера над созвездиями и подмастерья архитектора туманностей, неспешность открытий астрофизики, космологии и небесной механики расстраивала неимоверно). Перчатки у нее порвались, ленты на платье обгорели, а юбка была в грязи и копоти. – Тебе не стоило так утруждаться, дорогой мой, право слово. Со мной всё было бы в порядке, – вздохнув, проворковала она ласково, сшивая, платая и вычищая испорченную одежду такими движениями пальцев, как будто играла на невидимом фортепиано или дергала за кукловодческие нитки. – И все же спасибо еще раз. Ты как всегда вовремя. – Обычно я опаздываю, – возразил он сварливо и по обыкновению начал медленно обходить собеседницу по кругу, чуть покачиваясь из стороны в сторону, как если бы рядом играл на дудке заклинатель змей. – После того, как обзавелся карманными часами, даже чаще, чем раньше. Тебе стоит быть осмотрительнее, ангел, если не хочешь провести грядущий век за заполнением объяснительных и заявлений на новое тело. Меня может не оказаться поблизости в следующий раз, когда ты захочешь постоять под горящей крышей.       Азирафаэль округлила глаза. – Прямо под?.. – Ровнехонько. – Боже правый, – выдохнула она, несчастно надламывая брови. Кроули тем временем протер очки от пепла краем рукава, хмуро зыркнув в опухшее свинцовое небо – не любил он дожди, за дождями бывали ливни, грозы, а иногда ураганы, – а когда надел их обратно, у Азирафаэль в руках чудесным образом возникла плетеная корзинка, укрытая тартаном. – Хотела как-то отблагодарить, – пояснила она смущенно. – Не знаю, бывал ли ты там, но в Вестминстере открылся парк лет десять назад. Составишь мне?.. Хотя нет, не так. Позволишь искусить тебя своей компанией?       Кроули покосился на нее с ухмылкой на краешке рта и лукавым прищуром. Он не пожалел, когда поддался ангельскому искушению в прошлый раз – устрицы были вкусные, музыка недурная, а Азирафаэль, у которой, к вящему демоническому изумлению, обнаружилось чувство юмора, научила его играть в Терни Лапилли: римского предшественника крестиков-ноликов.       Кроули забрал у нее из рук корзинку, тщательно проследив, чтобы пальцы у них не столкнулись, и зашагал к мосту через Темзу – разумеется, фирменной виляющей походкой, не предвещавшей ничего хорошего тем местам, куда он направлялся.       Или, по крайней мере, так он любил думать.