Tsukimonogatari

      Сказано, велено, приказано — всё едино, всё одно. Вердикт вынесен. Исполняй! Королева? Брехня! Её власть не больше, чем у рядового. Выбор дали, но как найти верное решение возникшей проблемы (а проблема ли?), свести к минимуму риски и потери? Слишком молода, слишком глупа и неопытна. Справится ли?       Хистория стянула заколку, волосы светлой россыпью укрыли оголённые плечи. Большая спальня давит роскошью. Непривычно. Больно. Одна, уже который год — одна. За неё сражаются, её любят, но сердце не чувствует ни радости, ни тепла. С каждым днём она отдаляется от боевых товарищей — на шаг, а то и вовсе на два. Микаса, Эрен и Армин; Конни, Жан и Саша. Они всегда стоят позади, но Хистория видит их спины, расправленные крылья и… свободу — столь желанную и одновременно пугающую.       Что есть свобода? Неизведанные просторы за некогда возведёнными стенами, или душа, окрылённая мечтой, целью — счастьем?       Её крылья сгнили, высохли и развеялись по ветру. Давно. Как только надела корону и заняла трон. Птица в золочёной клетке — не вырваться. Имей она право голоса и выбор, променяла бы казармы на хоромы, пресную похлёбку на изысканные яства? Вряд ли. Ей нравилось проводить время в шумной компании почти сверстников, делить еду и сражаться бок о бок, пусть порой и впадала в цепкие лапы страха.       То время не вернуть. Но как же тянет вновь ощутить дуновение ветра, услышать шелест листвы и, улыбнувшись солнцу, любоваться миром с высоты полёта, маневрируя на УПМ; почувствовать тяжесть клинков и увидеть в отражении себя.       Хистория замерзает в просторных, полупустых помещениях из камня и мрамора, сходит с ума в сопровождении вечного спутника — эхо — пугает, точит выдержку и рассудок, словно вода камень. Она задыхается во лжи и лицемерии, в безукоризненных манерах и утончённых нарядах. Её воротит от короны, воротит от окружения. Она росла простолюдинкой, без малого нищебродкой. Презираемая матерью, ненужная отцу, гонимая деревней. Место ли ей во дворце, на кушетке из золота и серебра?       Хистория судорожно вздохнула, пошатываясь, осторожно опустилась на край кровати. Ночь за окном, а луна до сих пор прячется за облаками. Темно. В такое время огни в жилых домах гаснут один за другим — знает, часто наблюдала за городом с крыши Корпуса Разведки — впрочем, как вера и надежда в окровавленном сердце. Не разжечь.       Пожертвовать собой?       Нет, она из рода Райсс, а значит, ничего не изменится. Будущее, к которому человечество так яро стремится, упорхнёт, как птица, едва приоткроется дверца клетки. Ей не совладать с волей Первого. Этого Хистория боится больше всего.       Найти замену?       — Найти, да? — шепчет она, и усмешка застывает на лице перекошенной гримасой — уверена.       Найти замену — ни что иное, как родить. Она последняя из Райссов. Печаль расползается под рёбрами, топит во мраке, и пустота оплетает сетью одиночества. Быть может, где-то за стенами есть родичи, но даже если и так, что с того? Кто захочет обзавестись силой полоумных уродов и пожирать своих? Никто, по крайней мере, адекватные.       Кровь… Если бы не кровь, она смогла бы сделать куда больше, чем просто сидеть на троне и отправлять товарищей на смерть — стала бы опорой Эрену, Армину, остаткам 104-го, и разделила с ними одну судьбу сроком в тринадцать лет. Но…       — Кровь!       Хистория вскочила с кровати. Именно! Кровь! Она Райсс лишь наполовину!       Спонтанное решение, серьёзный разговор с командором Ханджи, а после капитан Леви в её спальне под покровом ночи. Тогда ей казалось, что иного выхода нет, что ничего страшнее поражения быть не может.       Ошиблась.       Её колотит. Под пристальным взглядом сильнейшего воина человечества Хистория чувствует собственную ничтожность. Каждая клетка тела скулит, руки дрожат, и вопрос — зачем? — рёвом гигантов врезается в сознание.       Она не ждала его, вернее сказать — не знала, в какой день и время суток ждать, ведь связь их под печатями — секретно. И стоит ли расписывать причины? Аккерман и Райсс. Мощная смесь, но что важнее — непредсказуемая. Противники найдутся, и на сей раз вердикт сформулируют иначе — от пожизненного заточения до виселицы.       Хистория стоит посреди спальни, обёрнутая коротким полотенцем. С волос стекают капли, оголённый участки кожи непроизвольно покрываются мурашками. Холодно. Неуютно. Капитан молчит, но слова излишни. Сидит на кушетке у окна и кулаком подпирает щеку, глаза разглядывают без интереса и желания. Вещь — дешёвая и непримечательная. Больно. Страшно.       Лицемерка — навязчиво зудит под ложечкой.       Хистория закусила губу. И правда — лицемерка… в собственных глазах. Она боится смерти, боится закончить так же, как сотни гигантов до неё. Не поражение пугает. И капитан знает это, видит… чувствует. В виду возраста, быть может — опыта. Он читает людей, словно книги на понятном только ему языке. Не обмануть и не скрыться, даже в надёжных стенах дворца.       Высокопарные речи — часть её роли. Уверенные, цепляющие. Она ведёт народ к свободе, армию на смерть. Королева — монарх — палач, а ныне — и подстилка.       Унизительно.       Хистория вздрагивает, когда видит ухмылку. Леви плевать на мнение общества, предрассудки, гордость или честь. Он руководствуется лишь инстинктами, и самобичевание малолетки скорее забавляют его, чем вызывают жалость или желание поддержать.       Не осудит.       Он не верит красивым словам, не верит в чудо. Ему не нужна победа, не нужны земли и богатства. Он несёт свой крест — клятва, данная командору Эрвину. На лице его — отрешённость, но, сколько бы не говорили — бесчувственный — ложь. Каждая смерть — грузом на плечах, изуродованными телами в сознании и клеймом на сердце.       Хистория открывает рот, когда понимает, чего капитан ждёт, но тут же замолкает, увидев стальной отблеск его глаз. Он не намерен растрачиваться на прелюдии, пустую болтовню или безмолвное не-свидание. Она сделала выбор, отдав предпочтение Леви, хотя никто не просил и не приказывал прыгать выше головы.       Шаг, второй. Всё ближе к цели, дальше от судьбы. Трон, корона, и запах смерти шлейфом за монархом — неизбежность. Пусть раз, но решение принято лишь ею. Сколь бы страшно ни было — она справится. И со страхом, и с последствиями.       Мозолистые пальцы на спине, сухие губы на шее. Приятно. С поступления в Легион Разведки она видела одну сторону медали, вторая же, сокрытая ото всех, сгорала от одиночества. Хистория ждала иного. Привычной грубости, брезгливости, отчуждения, но в глазах напротив медленно вспыхивают искры, тело отзывается на неуклюжие ласки, а губы распаляют, плавят — утешают. Страх сменяется желанием, и мир больше не кажется убогим. Надежда в груди загорается, как румянец на её щеках. Почти не больно. Отвлекают поцелуи, прикосновения, и мысль, что не кто-то, а сильнейший воин человечества — согревает.       Не ошибка.