Tsukimonogatari

      — Опять ты… — вздохнул страдальчески Чуя, взглядом буравя непутёвого суицидника.       Снова припёрся побитой псиной. Вообще, Дазай — экстремал по жизни — без риска не видит смысла бытия, как иначе объяснить полное отсутствие инстинкта самосохранения, похотливое животное — да-да, животное и похотливое, и хренов экспериментатор, ибо всё новое стоит опробовать, причём — здесь и сейчас! Так было, так есть и, скорее всего, так будет — всегда. Его и могила вряд ли исправит. Неважно, где, с кем, насколько пропал и куда — вернётся, непременно, змеёй извернётся, но вымолит прощения, и продолжит утягивать напарника нерадивого на дно Марианской Впадины. Хотя, если уж начистоту, не Чуе бояться тьмы. В нём красавицы чёрной куда больше и насыщенней.       — Заходи уже, — Чуя пропустил гостя недорого.       И вот опять. Чуя Накахара — идиот с большой буквы. Прощает блудного сына, вернее — любовника, кормит, поит, вместо того, чтобы — обобрать и отправить в пешее до луны, авось заблудится; укладывает в чистую, тёплую и почти роскошную постель, дарит ласку, нежность, ровно до следующего закидона, от которого глава Исполнительного Комитета будет выведен из строя дня на три, а то и больше.       Когда Дазай покинул мафию, Чуя не слышал о нём полтора года. Жил себе, не тужил, работал на износ сродни среднестатистическому ишаку, которых отродясь не видел, надеялся, что всё у придурковатого и уже бывшего напарника наладится, но куда там. Дазай и всё путём — стилистически несовместимы. Если задуматься, Чуя не винил напарника за предательство, не злился, что оставил одного. Ну, может совсем чуть-чуть, да и то — с большой натяжкой, ибо кому, как не Чуе знать, что из себя представляет мафия. Он и сам не уверен, смог бы простить босса, если бы продали жизнь друга — лучшего и едва ли не единственного. И вот, когда напряжённая обстановка устаканилась, повышение окунуло в кипы бумаг, в голове перестал всплывать образ любовника, а тело послало нахуй и затребовало разрядки — явилось оно. Мокрое, обезумевшее, с ноги вышибло дверь и припечатало к противоположной от входа стене. Судорожно вздыхало, шептало, что любит, жить не может, и если чиби бросит, сойдёт с ума и выпилится с вышки Портовой Мафии, обставив всё так, что в смерти новоиспечённого детектива Вооружённого Агенства обвинят главу Исполнительного Комитета — Накахару Чую. Сказать, что Чуя прихерел — лгать и не краснеть. Со всей дури вмазал ублюдку и вышвырнул прочь. Но… куда ему недалёкому и смертному тягаться с гением. Дазай мягко говоря — за-е-бал! Сидел у дверей шавкой в ожидании злого хозяина. Голодный, холодный, в полуобморочном состоянии. Чуя скрипя зубами, нарезал круги по нехилой жилплощади. Чего отпираться, душой кривить — переживал, боялся. И… сердце всё-таки не выдержало. Матерясь на чём свет белый держится, загнал Дазая в квартиру, пинками допинал до ванной, выделил полотенце, зубную щётку, бритву, и предупредил:       Вскроешься, пощады не жди, сдохнуть не успеешь, а ответ придётся держать десятилетиями.       Сам же потопал кашеварить. Что-что, а в кулинарии Чуе нет равных, ну, по крайней мере — в мафии уж точно. Долго думать не пришлось. Он давно планировал побаловать себя морепродуктами — крабы, мидии, омары и кучу всего, что не запомнить и не выговорить. Орудуя сковородкой похлеще прославленных итальянцев, разложил пасту по тарелкам, откупорил виски для ходячий катастрофы, для себя — вино, и стал ждать, нервно постукивая указательным пальцем по столешнице. Дазай спустя минуту буквально вывалился из ванной, и причины более чем очевидны — голод и отсутствие нормального сна. Чуя вымученно уставился на не-пойми-кого. И правда — кто они друг для друга? Друзья, напарники со сноской — бывшие, враги или любовники? Пока размышлял, туша исхудавшая усадила задницу напротив. Ешь — коротко и сухо севшим от усталости голосом. У Чуи аппетит пропал, может поэтому и присосался к вину, как младенец к соске. Ох, лучше бы он этого не делал. Пьянеет быстро, а на голодный желудок и вовсе — привет космос, давно не виделись. На утро, разлепив веки, взвыл. Вот зачем? Зачем, спрашивается, он пил, чтоб его черти драли?! Хотя… его и так отодрали, только то был не чёрт — дьявол. Поясница стреляла, тянула и ныла, тело налилось не только свинцом, но и багрово-фиолетовыми метками, губы болели, а задница… к чёрту задницу!       Не стоило подпускать Дазая ближе, чем на пушечный выстрел. Первый секс, точнее — дрочка, ни к чему не обязывающая взаимопомощь произошла лет этак семь назад на почве внезапно обострившего спермотоксикоза из-за просмотра фильма непристойного содержания. По законам мироздания должно было опротиветь и забыться как страшный сон, но кто ж знал, что тормоза слетят не в ту сторону, Бойка рухнет, а напарник вскоре заразится бешенством (вероятно, от братьев наших меньших). Как итог — пиздец полным ходом.       Дазай больной на всю голову ублюдок, любовь не любовь — самая настоящая одержимость. Терпимо, пока держит себя в руках, однако бывают случаи, когда кулаки весомее слов и поцелуев. Хотел бы Чуя чисто по-бабски обидеться, поплакать, щипая себя так, чтобы выпустить пару-тройку скупых слезинок и свалить вину за испорченную жизнь на Дазая, но вот беда — рассудительность против. Вечно встревает в монолог со стервозным нутром, подкидывая моменты, когда мог решить проблему без риска и потерь. Истина куда банальнее, да и нет в ненормальных отношениях-не-отношениях второго дна. Чуе нравится секс с Дазаем — вот и всё. Если уж совсем начистоту — в его постели был и есть только один мужчина — бывший напарник.       — В душ пойдёшь?       Дазай помотал головой, кое-как разувшись, потопал прямиком на кухню. Чуя вернулся к тому, на чём остановился, когда назойливый звонок нарушил идиллию — сварить кофейку.       — Что на этот раз? — поинтересовался Чуя, разливая кофе по чашкам.       — Не могу без тебя.       — Знаем, проходили.       Чуя поясницей навалился на столешницу, со смаком отпил кофе и блаженно вздохнул. Крепкий, слегка горьковатый с едва уловимой ванильной ноткой — идеальное сочетания. Взгляд скользнул по незваному гостю. Растрёпанный, сутулый, без привычной маски клоуна, отрешённо бздынкает ложечкой о края бадьи. О-о… Какие слова он знает. Радует, весьма. Не зря говорят: ученье — свет, а неученье — тьма. Коё подсадила на советские фильмы, вот и результат. Теперь изъясняется так, что Огай волком воет и грозится урезать зарплату, если подчинённый не перестанет выкорчёвывать многострадальный мозг неизвестными фразами и словцами. В арсенале Чуи затесалось много выражений — от философских до быдловских, и он весьма неплохо владеет ими. Знает, где, куда втыкать, в каких случаях и стоит ли. Правда, покупка иностранного кинематографа с качественным переводом влетает в копеечку, но — деньги деньгами, а душа требует просветления, мозги — пищи для размышлений. Ну, да ладно, ведь не о том речь.       Терзания Дазая Чуе непонятны. Зачем грузиться по пустякам и драматизировать там, где драмы и в помине не было? Ну, один раз не получилось, второй, третий — не умирать же, ей богу. Получится, найдёт того, кто сможет разжечь и угли, и пепел. Хотя… Чуя задумался. Перебрав всё, что вспомнилось, послал думы великие рис выращивать. Какой породы тараканы водятся в лохматой башке не поймут и Небеса. В отличие от Дазая Чуя — би. Ему и с прекрасными представительницами рода человеческого отлично отдыхается, особенно, если ласки не оплачены купюрами — всё-таки взаимная симпатия куда приятнее и желаннее. А напарник бывший… Однажды Дазай сказал:       Ты без меня сможешь, я же без тебя просто сдохну.*       Тогда казалось — попытка на жалость. Может и так, однако чем дальше в лес, тем гуще дебри — слетел с катушек давно и безвозвратно. Откат невозможен, и виной всему некто по имени — Накахара Чуя. Позволял, подпускал, принимал, был и опорой, и щитом, и кнутом, и пряником. Даже тогда, когда следовало отпинать и засунуть в дурку на принудительное лечение.       Что странно, Дазай принимает в себе ту сторону, что зовётся — нетрадиционной ориентацией, но по непонятным причинам не может заниматься сексом ни с кем, кроме Чуи. На вопрос — почему? — раз за разом отвечал — не стоит. Могло бы сойти за шутку, неправдоподобную отговорку, но, увы, Чуя видел. Как бы искусно не ублажали — ноль — висело бесполезной тряпкой (да от таких прелюдий нормальным крышу сорвало бы напрочь), но стоило Чуе подойти, кончиком языка коснуться мочки уха, как зашевелилось и встало. Вот негодяй! — всё, что смог выдавить Чуя, косясь на паршивца меж ног напарника.       — Научи.       Чуя подавился воздухом.       — С бабами трахаться?       На уверенный кивок, Чуя заржал в голосину. Интересно, гении все с приветом? Вот где стоит порадоваться, что природа не наделила интеллектом под стать мумии.       — Слушай, я даже не знаю, что тебе ответить, — ржёт Чуя, теряясь в желаниях, то ли за живот хвататься, в попытках унять истерику, то ли слёзы вытирать.       — Давай так, сейчас ты пойдёшь в душ, а после поговорим.       Дазай молча выполнил все указания и вернулся на кухню. Чуя качнул подбородком на полную тарелку закусок, среди которых затесались столь любимые напарником-не-напарником крабы.       — Ешь…       … но договорить ему не дали наглые губы да руки загребущие. Дазай знает, как заставить Чую потерять голову — пальцами зарыться в волосы и целовать без обильного слюноотделения. Чуя помнит первый опыт с блядской мумией. С-су-у-ка-а-а… Думал блеванёт. Врезал и с криком — научишь лизаться, прежде, чем лезть!!! — выставил из квартиры. Спустя три месяца красавец бинтованный вернулся и… научился. Чуя не раз думал, что совершил ошибку, натолкнув бывшего напарника на повышение скилла. Да и чёрт с ним! Ему хорошо и ладно!       Напор Дазая почти лишает воли — честь блюсти поздно, выёбываться не перед кем.       — С-стой…       — Малыш, я так скучал, — шепчет так, что тормоза срывает.       И снова поцелуй до потемнения в глазах. Чуя тает, когда Дазай оттягивает резинку спортивки, и сжимает член у основания. Когда горячее дыхание опаляет шею, а чужое возбуждение упирается в поясницу. Блядский рост! Как же хочется быть хоть чуточку выше, чтобы спиной чувствовать сучьи бинты на груди партнёра, ощущать эрекцию ягодицами, руками доставать до шеи, когда сосредоточены исключительно на толчках и пошлых шлепках.       Дазай не даёт опомниться, не даёт вести, ни в поцелуе — никак. Вдавливает весом в край столешницы, вырывая из Чуи утробный рык. Ему и больно, и приятно. Кажется, он слегка мазохист.       — Сегодня у нас будет просто крышесносный секс, — всё также томно прошептал Дазай, кусая загривок.       — О-откуда т-такая… мм-м… уверенность?       Тяжело говорить, когда тебя в прямом смысле насилуют руками и губами.       — Новая смазка. Эксклюзив.       Экспериментатор, хренов. Но сейчас Чуя на всё согласен.       — Надень презерватив.       Ответа не последовало. Чуя почти обернулся, когда в него толкнулись до упора. Дыхание перехватило, по телу растеклась столь желанная истома. Два толчка, и Дазай замер. Чуя почти возмутился, когда почувствовал неладное:       — Д-Дазай… какого хера?       Тишина, лишь тяжелое дыхание и едва уловимый скулёж.       — Т-ты… т-ты… Какого хера ты увеличиваешься?!       — Я-я… я-я…       Чуя чувствует, как член Дазая дёргается в конвульсиях — предсмертных, кажись. Периферия цепляется за тюбик лубриканта. Схватив его, Чуя так охуел, что не заметил, как Смутная Печаль вытолкнула дружка Дазая и со всей силы впечатала в холодильник — обоих.       — Тобаско, сука? Тобаско, блять?!!

***

      Когда Дазай пришёл в себя, то сразу понял, где находится. Ему очень сильно захотелось растворится, ну, или, как носители шарингана наложить иллюзию на всех, кто стоит в ожидании ответов справа от койки. Сказать, что он облажался — в наглую пиздеть. Он не просто облажался, он эпично проебался! Мало того, что подверг себя и Чую опасности, так ещё и умудрился всем поведать об интересных отношениях бывших напарников.       Дазай до последнего делал вид, что спит сном младенца, пока нечаянно не задел промежность. Ор его услышала вся Йокогама.       — Скажи мне, Дазай, где ты эту дрянь откопал? — дождавшись, пока горе-любовник отойдёт от умопомрачительной боли, спросил Огай, препарируя придурка взглядом.       Дазай не поднимает глаз. Ему стыдно. Перед Огаем, что готов прибить бывшего протеже здесь и сейчас, так сказать, отомстить за своего милого и чересчур ценного члена организации; перед Йосано, которую вытащили из тёплой постельки только потому, что кое-кому приспичило опробовать новое и, казалось бы, безопасно-сладкое; перед Фукудзавой, что прибежал в госпиталь Портовой Мафии, вероятно, с целью четвертовать обидчиков подчинённого, однако был остановлен и дотошно проинформирован; но больше — перед Чуей. Сердце готово прямо сейчас выпрыгнуть из груди и рвануть к любовнику — вымаливать прощение.       — В интернет-магазине, — просипел Дазай, опустив голову ещё ниже.       — С каждым разом всё припизднутее, — выдохнул Огай, сдавливая виски. — Надеюсь, тобаско сделает тебя евнухом, — прошептал босс портовых, но его услышали не только стены палаты.       — Уверена, он ещё долго не сможет… ммм… любить, — съехидничала Йосано, сверкая глазками.       Дазай знает, хоть и не смотрит в сторону дознавателей. Успел изучить привычки и повадки детективов.       — Месяц наказания — обоим. Ты, Дазай, будешь пахать на мафию в низах, Чуя поработает в агентстве. Впредь, будете думать, стоит ли обмакивать член в китайское дерьмо или нет…