… но Чуя не чувствует — ему всё равно.
— Уж простите, Накахара-сан… По-хорошему, пора бы подумать о сохранности собственной шкуры, но он упрямо игнорирует здравый смысл. Ему нужна разрядка, нужен повод, чтобы сорваться с цепи. — … сделка отменяется. Чую кроет. Дайте… Дайте повод разорвать вас! — Кажется, в Портовой Мафии вы на особом счету. Заложник нам не помешает, так… И Чуя срывается. Срывается так, что полыхает весь Токио. Взрывы, огонь и вонь, крики и вой сирен. Больше он ничего не помнит — кого убивал, как и что разрушал. Зато помнит голос Арахабаки и последствия. Чуя должен был умереть, но он выжил — вопреки прогнозам и желанию. Выжил после Порчи. И не потому, что Дазай прибежал на помощь, а потому что — сосуд. Арахабаки не способность — божество, чью силу недооценили, как учёные, правительство, так и сам Чуя. Порча не конец, не смерть, лишь связующее звено — этап, пройти который рано или поздно пришлось бы. Он обрёл мощь, что за гранью человеческого понимания. Возможностей. И только одного Чуя не может — вернуть тех, чьи жизни отнял. И нет — речь не о выродках, таких же, как он сам — гражданских. В ту ночь он буйствовал. Буйствовал так, как никогда прежде. Три района, два из которых спальные — сравнял с землёй. Кратеры — огонь, огонь — кратеры, самый маленький — размером с футбольное поле. И серость бетона, залитая кровью. Несколько тысяч ни в чём неповинных отдали души, сложив головы на алтарь его горя. Тогда Чуя впервые склонился — не перед одним, живым человеком — Мори Огаем, боссом Портовой Мафии — перед теми, кого убил. Чуя вернулся в Йокогаму с одной лишь целью — убедиться в правдивости слухов. Его не ждали в мафии. Были уверены — погиб. Порча — приговор, никогда не щадила. Так он думал. Так думали все. Но Арахабаки плевать на предположения и желания людишек. У него свои планы — он хочет жить. О чём заявил открыто, когтями разорвав законы Вселенной. Вернуть с того света, чтобы мордой ткнуть в последствия, как минимум жестоко. Но божество не спрашивало, не сочувствовало, напротив — рычало: Смотри! Смотри и делай выводы! И Чуя смотрел. Смотрел и давился — вонью, кровью, разорванными телами. К чёрту Арахабаки. Если бы он не позволил ярости овладеть собой, не выпустил на волю бедствие, то не стал бы причиной кровавой бойни. Да, он чудовище — монстр, и осознание с маху вмазало по рёбрам, заставив прочувствовать всё и сразу. Ему нет места среди слабых и хрупких — обычных. Он тот, кто виновен, но кому дали шанс — не исправиться, нет — просто жить. И он будет жить. Не ради себя, не ради Арахабаки — ради самой жизни. Акутагава смотрит так, будто лицом к лицу столкнулся с призраком. Чуя не отрицает. Он и есть призрак. От прежнего члена Портовой Мафии осталась разве что — внешность. Остальное — сгорело в чёрном пламени Арахабаки. — Мы думали… вы погибли, — хрипло выдаёт некогда подчинённый. Чуя скосил взгляд на возню за спиной. Охрана вооружена до зубов. Ухмылка коснулась губ. Так встречают не союзников — врагов. — Уйди, — ровно, спокойно, без тени угрозы. Но его окружают и берут на прицел. Что ж, иного он и не ждал. — Простите, но мы не можем пропустить вас, пока не будем уверены, что вы это вы. Чуя не реагирует на автоматы. Не волнует и наличие снайперов, которых приметил ещё с улицы, а эсперы за спинами головорезов и вовсе не интересуют. Ему ли не знать, кто какой способностью обладает. Положить ораву из пятидесяти человек не составит труда, но Чуя пришёл не драться. Он не знает, почему Акутагава рассматривает его так пристально, просто потому, что за прошедшие пять дней ни разу не взглянул в отражение. Накахара Чуя не может иметь глаз цвета спёкшейся крови, чей блеск пробирает до костей, и роста за сто семьдесят. У него не было татуировок на шеи и руках. Не было шрама на нижней губе, как и ожога на виске слева. А без шляпы, плаща, чокера и перчаток, он и вовсе не имеет ничего общего с тем исполнителем, которого знала, уважала и боялась мафия. Трель знакомого рингтона прошила холл, эхом окатила загривок. Обстановка накалилась до предела. Чуя хмыкнул. Успели доложить. — Да, босс. Лицо Акутагавы меняется — с напряжённо-протестующего до уважительно-влюблённого. Наверное, он единственный, кто рад переменам. Чуя подозревал — догадывался, но верить не хотел. Не о признании мечтал пацан… не о признании. Ну, теперь путь свободен. — Босс ждёт вас, Накахара-сан. В сопровождении Акутагавы и вооружённой охраны из пяти бойцов, Чую провели в кабинет Мори. Двери распахнулись, и тот, кто убил предыдущего босса, встречает до мерзкого фальшивой улыбкой. — Оставьте нас, — голос странный, слишком хриплый и низкий, будто… Охрана рассосалась с невообразимой скоростью, даже Акутагава не стал перечить наставнику. Дисциплина на высоте, чего уж тут. Дазай умеет манипулировать, умеет очаровывать, запугивать и убирать неугодных. — Ты изменился, Чуя. Чуя наблюдает за бывшим напарником внимательно, почти не моргая. Одежда, движения, мимика, взгляд — изменилось всё. Даже цвет глаз потемнел — стал ядовито-чёрным. Дазай выверенным шагом обошёл рабочее место, вальяжно уселся на стол. Он молчит, сканирует взглядом. По задумчивой роже, очевидно — не к такой реакции Дазай готовился, хотя скорее — совсем не готовился. Застали врасплох. На столешнице два пистолета со снятыми предохранителями. Неплохо. Останься Чуя прежним, купился бы, как подросток, только вступивший в низы мафии. — То же могу сказать и о тебе. У меня только один вопрос — почему? Дазай не проявил никаких эмоций, а ведь по сути — должен. Ярость, ненависть, гнев — где? — Он продал Одасаку, — Дазай пожал плечами. Прошло пять дней со смерти Мори, значит — Ода умер немногим раньше. Откуда столько равнодушия? — Кровь смывают кровью, тебе ли не знать. Куда важнее — что случилось с тобой? Чуя не счёл нужным отвечать — незачем. Он получил то, за чем пришёл — увидел. Ни сожаления, ни боли, ни любви, ни ненависти. Дазай, которого он знал, которому доверял, больше нет. Перед ним пустышка, чьё нутро сгнило — давно и безвозвратно. Ему плевать на себя, плевать на Чую, мафию и всё, что связано с жизнью. Дазай не живёт, даже не существует. — Не хочешь говорить, настаивать не буду. Но! Я рад! Теперь к главному. Новый босс, новые правила, но клятву верности никто не отменял. Дазай играючи извлёк из кармана жилетки чокер — его чокер. Что ж, ожидаемо. Вскрыть квартиру, обшмонать гардероб мёртвого напарника и прихватить трофей. Чуя усмехнулся, выхватив из потрёпанных буйством штанов внушительную связку ключей, швырнул, не глядя. Дазай поймал перезвон открытой ладонью, в удивлении изогнул бровь. — От квартиры, машины, кабинета, пыточных, складов и доков. Лицо Дазая изменилось. Фальшивая улыбка треснула, смазался и лживый блеск в глазах. — Не объяснишь? — голос сел, хрипотца резанула слух, как если бы вилкой скребли по стеклу. Чуя повернулся спиной к боссу мафии без разрешения, что считается непозволительным и расценивается, как оскорбление. А ещё является признаком атрофированного инстинкта самосохранения. Кинув взгляд через плечо, ответил ровно, без сомнения и страха: — Я покидаю ряды мафии. Кабинет оглушил громкий смех, стоило шагнуть к выходу. — Чу-у-уя, — стол едва слышно скрипнул, — неужели ты думаешь, что я позволю бойцовскому псу покинуть вольер? Ты либо присягнёшь мне, либо… — Либо? — Чуя обернулся, взглядом встретился с напарником. — Что ты мне сделаешь, Дазай? Убьёшь? Посадишь на цепь, как грозился не раз? — Я убью Коё. Чуя скривился в ухмылке. — Падать ниже некуда. Если начистоту, он не ожидал, по крайней мере — не до крайности. И правда — ничего не осталось. Дазай не Дазай — бесчувственная машина с вагоном масок на все случаи. Как идти за человеком, которого и человеком не назвать? — Почему же? Есть куда. Буду пытать её. Долго настолько, насколько хватит здоровья. Чтобы каждый её крик намертво врезался в рыжую голову. Я знаю все твои слабости, напарник, и поверь… — Кто бы сомневался, Дазай. Интересно, Ода Сакуноске был таким же отморозком? — Не смей!.. Всего на миг, но пошатнуть Дазая Чуе удалось. Лицо искажённое адскими муками — это то, что нестерпимо хотелось узреть. В коим-то веки Чуя смог раскрасить харю гения его же оружием — словами. — Отпусти Коё. — Нет. Пёс Огая останется при мне или будет казнён за предательство на пару с наставницей. — У псов только один хозяин. Моего ты убил. — И второго можно принять, было бы желание. — В таком случае — пёс ли? Чуя развернулся, характерный звук металла раздался со спины. — Стой, где стоишь, — голос Дазая надломился. Едва Чуя вплотную подошёл к двери, как крик на грани резанул перепонки: — Не вынуждай меня стрелять!!! — Стреляй, Дазай. Стреляй в спину, пока можешь, в лобовую у тебя нет и шанса. — Чуя, неужто ты забыл о моей способности?! Аура Расёмона всколыхнула нутро. Отпрыгнув, Чуя коленом припал к полу. Дверь разлетелась под жгучим натиском ученика Дазая. Агутагава с Чёрными Ящерами и простыми солдатами влетели в кабинет, лихо окружили. Чуя стиснул кулаки. — Отпусти. — Я не могу, Чуя. — Дазай!!! — Я не могу отпустить тебя! Ты нужен мне, Чуя, нужен мафии, — с такой мольбой в голосе, что в пору капитулировать и захлебнуться от счастья. Чуя рассмеялся. Боги, какой же он всё-таки наивный дурак. Ведь почти поверил. Дазай — талантливый актёр. Наедине — к ноге, псина, на публике — ты нужен мне. Зачем он вообще припёрся в самое сердце организации, которую решил покинуть? Неужели надеялся на понимание, разговор по душам? Способность отзывается, едва периферия выхватывает знакомую заколку в идеальной причёске. Он не оставит Коё в мафии, не позволит бинтованному ублюдку замучить наставницу до смерти. Последний раз… В последний раз он прибегает к силе, что разрушает и убивает. Кабинет заливает багровым светом. Смутная Печаль вдавливает тела в бетон, останавливает пули и прицельно возвращает…***
Дазай искал Чую четыре года. Изнывал. Рычал. Безжалостно убивал. Выплёскивал боль на того, кто отчаянно любил, круглосуточно находился рядом. Дазай надеялся отпустит — не отпустило. Ни через год, ни через два. Акутагава не Чуя. В нём света столько же, сколько в самом Дазае. Его ломало, периодически крыло. До кровавых разводов на бёдрах ученика, до синяков на шеи и глубоких порезов. Рано или поздно он убил бы кохая, но судьба, быть может, сама жизнь пожалела… защитила. По глупому стечению обстоятельств босса Портовой Мафии забросило в самый криминальный район Йокогамы. Без охраны и оружия, в стельку пьяный, он умудрился угодить в лапы местных бандитов, но его вызволили, кто — узнал лишь наутро. Дазай не поверил глазам, когда увидел бывшего мафиози в окружении детей, не поверил и тогда, когда узнал, что местный приют, который открылся года два назад, принадлежит сильнейшему эсперу Йокогамы. Чуя изменился, изменилась и Коё — его наставница, сестра, почти мать. В их улыбках Дазай не увидел ни капли фальши, в глазах — ни намёка на усталость. Жить ради жизни…… совсем как Одасаку.
Ему не хватило смелости встретится с бывшими союзниками лицом к лицу. Дазай ушёл молча. Слова пусты, поступки — показательны. И он показал, насколько дорог Чуя и то, что он делает. Портовая Мафия взяла финансирование приюта на себя. Мешать ему заботиться о сиротах всё равно, что собственноручно осквернять могилу Одасаку.Чуя больше не пёс, не монстр — человек.
Одной дорогой, но разными тропами к единственной и, как выяснилось, общей цели — защитить. Мафия — город, Чуя и Коё — детей — от суровой реальности, от смерти, голода, боли и страданий. Он справится с блядской одержимостью напарником, справится и с тем, что зовётся любовью. Чуя поборол, поборет и он. Акутагава поможет, если, конечно, простит и примет…