Не делай мне больно

Шли дни. Расследование брало полный верх над всем свободным временем, что было у нас. Мы окончательно решили отдать себя этому делу, чтобы поскорее решить этот вопрос и уйти со спокойной душой на заслуженный отдых. Я даже мельком не успевал видеться с Тони, он залезал в лабораторию совместно с Брюсом (почему я его и ревновал) и не вылезал оттуда вплоть до поздней ночи. Что оставалось неизменным, так это то, что мы всегда спали вместе. Он мог придти поздней ночью, за что я бубнил себе под нос, а он лишь мягко улыбался, ложился рядом, обвивая мою талию своими руками, всегда целовал в висок, и говорил. Он часто говорил, когда у него еще были силы. В основном это были его мечтания или просто признания в любви, но мне было невероятно хорошо и тепло. Как будто все то время, что я был без Тони, даже до его появления, мне чего-то не хватало. Важное тепло, которого не было, родное, то, что даже мысленно заворачивает тебя в кокон тепла и уюта. Так мы и проводили время: он перебирал мои волосы, а я, лежа на груди Тони, слушал размеренный стук его сердца. Сердца, которое билось для меня. Сердце, которое он мне отдал. Мэй благополучно выписалась из больницы, каждый день названивая мне. Я общался с ней, иногда мельком заезжал домой. Тони решил, что сейчас я нужнее на базе, чем дома или в школе, поэтому любезно намекнул директору, что моя стажировка требует всего времени, которое я прогуливаю. Мэй так и светилась от того, что я был счастлив. Она часто говорила мне, что выгляжу очень хорошо. Она больше всех переживала в то время, когда я корчился от страданий, порезанных вен, а теперь я, кажется, самый счастливый. Я был рад, что все нормализуется, становится как прежде, даже еще лучше. Иногда виделся с Мишель и Нэдом. Удивительно, но даже Уэйд помогал расследовать, так что мы с ним безвылазно работали с видеозаписями и Пятницей. За эту тревожную неделю нам удалось много чего выяснить, даже напасть на след, и хорошо так взять банду за хвост. Грузовик, который я так любезно выследил, привел нас к частному дому, который хорошо охранялся и выглядел очень богато. Без ведома папочки-Старка туда отправились я, Уэйд и Стив, чтобы узнавать подробности. Прежде мы выяснили, что в том доме живет мистер Никсон, именуемый «Никелем». За что получено такое прозвище, понятно не было. Мы наведались к нему, расспросив о главном, Уэйд даже прострелил ему колено. Случайно, само собой. Он рассказал, что работает с заказами. И недавно к нему пришел мужчина лет так сорока пяти. Он выглядел вполне солидно, только лицо его обрамлял безобразный шрам. Он запросил у их компании эти самые чертежи, на что Никсон отказался, как только пронюхал, что придется иметь дело с федералами. Тогда мужчина взялся за шантаж, мол, сдаст его конторку с потрохами. Ну и ничего им не оставалось, как на этом черном грузовике вывести все чертежи из дома Оливера. Передача должна была осуществляться в том лесу, через который ехал грузовик, но что-то там пошло не так. На встречу приезжал не сам загадочный мужчина, а странный тип в капюшоне. Он забрал чертежи, не отдав деньги, и началась потасовка. Ребята Никсона еле выбрались оттуда живыми. Человек с чертежами скрылся, а потерпевшие поехали сообщать Никсону о случившемся. Искали, конечно, потому что провернуть такое дело дорого стоит, но никого и не нашли. Испарились без следа. И это все, что удалось от него узнать. После окончания судорожных дней сбора информации мы собрались в гостинной базы и начали обсуждение: — Совершенно понятно, что Никсон тут не при чем, — сказал Стив, постукивая пальцем по столешнице. — Он выкрал чертежи. Теоретически, он виновник этого, — возразил Клинт. Все были уставшими, то и дело зевали. Мозг отказывался думать. — Но его взяли на шантаж, к тому же, он не знал, что они будут использованы во зло, — проговорил я и протяжно зевнул. Тони сидел рядом, а я любезно облокотился на него. Никто не обращал внимания, кажется, потому что привыкли. — Он прав, Никсон теоретически невиновен, но за его бизнес засадить его можно, — вынес вердикт Тони. — Тогда остается прошарить лес и выяснить, что там происходило, — пожала плечами Ванда. — Легко сказать. Все, что у нас есть — портрет того парня, который забирал чертежи. В лесу камер нет, свидетелей не особо много, — тяжко вздохнул Брюс. — А что насчет вибраниума? — поинтересовался я. — Без него бомба не может работать, значит они откуда-то его взяли. Однако между первым взрывом и передачей чертежей разница в два дня. За такой срок почти нереально достать все необходимое, сделать и подготовить, продумать план. — Значит, готовились они задолго до. Нужно найти поставщика вибраниума, и тогда мы снова сможем напасть на след, — продолжила мысль Романофф. — А где в городе можно найти того, кто доставит тебе все нужные материалы, включая вибраниум? — спросила Ванда. — Не столько проблема найти этого человека, сколько подумать логически. Они не могли сделать несколько бомб за данное время. Всего два дня на изучение чертежей, сбор материалов, изготовление бомбы. Опустим момент, что ее нужно протестировать перед использованием. Нужно место, где взрыв не будет услышан и обнаружен, — задумчиво произнес Брюс. — А если, когда были получены чертежи, они уже знали, какие материалы нужны? — предположил я. — Если все так серьезно, должна быть какая-то зацепка. Возможно, там, где использовались и изготавливались эти бомбы, был свой человек, который поделился информацией. — И опять все пути ведут к Оливеру. Замкнутый круг, друзья, — монотонно произнес Клинт. — Нужно шерстить место, где работал Оливер. Всех людей, опрашивать коллектив. А еще нужно поехать в город и узнать у местных торгашей, кто заведует вибраниумом, — подытожил Тони. Его голос отдавался вибрациями внутри груди, я лежал и завороженно слушал. — И бить нужно куда-нибудь в центральную улицу, в подпольные казино, — сказал я. — А еще осмотреть лес.

***

— Я совершенно точно устал, — сказал Тони, когда мы лежали в обнимку на нашей кровати поздней ночью. Дебаты на кухне не утихали, а мы под шумок решили смыться пораньше, чтобы хотя бы чуть-чуть насладиться друг другом. Я успел чертовски сильно соскучиться по запаху Тони, и потому сейчас жадно вдыхал его и запоминал каждый миг, который мы проводили рядом. А еще я думал. Напряженно думал об одной вещи, которая, кажется, беспокоила меня всю жизнь. — Ты в порядке, малыш? — обеспокоенно спросил Тони. — Да… — растерянно ответил я. — Просто думаю о том, почему не все люди такие как мы. В плане добрые. Почему кому-то нравится причинять боль другим? Кому-то вообще нравится смотреть на это, а наш удел — спасать и тех, и тех, — я свел брови к переносице. — Ведь… у них тоже семьи? Жены, мужья, дети. Разве они не боятся потерять их, как я чуть ли не потерял… Мэй? — проговорил я едва шепотом. — Почему все такие разные? — Тони улыбнулся. — Могу рассказать тебе о людях. Они ведь действительно разные, — задумчиво произнес Тони, на что я одобрительно кивнул и затаился в ожидании рассказа. — Знаешь, это довольно длинная история, но судя по тому, что я пережил, я могу тебе ответить. Люди — как элементы. Мне довелось встретить людей всех элементов. Некоторые сделаны из огня, их прикосновения прожгут тебя насквозь. Их губы застывают на твоей коже; спичка загорается от трения о коробку. Такие люди усердно удерживают страсть… Один разговор с ними заставит твою пожарную сигнализацию взывать о помощи, — Тони повертел пальцем в воздухе, на что я улыбнулся и продолжил его слушать. — Некоторые больше, чем жизнь, некоторые живут под морем спокойствия, некоторые тонут в кровавых реках, а некоторые контролируют направление песен океана — их прикосновения уменьшат твои страдания. Их улыбка не кажется счастливой, не переживай, они скажут, что всё будет в порядке, потому что какая же жизнь без толики грусти. Они прожили внутри своей депрессии так долго, но у них получилось выжить. Они были заключены внутри этих четырёх стен, которые мы называем своими мыслями, тысячелетиями… Но по-прежнему хорошо шутят, потому что какая же жизнь без капельки смеха? Эти люди удерживают счастье за тоненькую нить… Один взгляд в их глаза, и ты поймёшь, что не только голубые глаза способны удерживать вес целого океана, разливающегося внутри, — я провел соответствие с собой, и поразительно: это все воплощение меня. — Некоторые сделаны из стали, их прикосновения — это пушечный металл с отражением солнца, тепло, созданное из самого невинного холода, то, что так далеко и по-прежнему непонятно. То, что мы называли своим домом, но так и смогли соорудить его здесь. Эти люди с осколками серебра на губах, они говорят истинную правду об этом мире и о том, как мы лгали всё это время. Открой свои глаза, этот металл… Мне больше не удаётся его топить. Открой своё сердце, эти цепи больше не могут сдерживать меня. Открой свою душу, эти жизни, которые мне пришлось искать ради тебя, не определяют меня. У них есть шрамы, но этот металл невозможно погнуть, сломать или поцарапать; один разговор, и ты узнаешь, что мысли не податливы, и нет, этот погасший свет не сможет сломить нас; мы пройдём через каждую паузу с чёртовой улыбкой, потому что какая же жизнь без неудержимой силы? Некоторые сделаны из дыма, их прикосновения будут удушающими, но порой это покажется не таким ужасным. Они узнают, как сгорать, потому что они были запредельно злыми. Они узнают, как потушить сожжённые мосты, потому что они были причиной, возгорания в первый раз. Они прощены, но они так же и есть те, кто прощают. Они узнают, как достать с неба звёзды, а потом скажут, что «это дерьмо не такое яркое, как ты», — я улыбнулся. — Они знают, как заставить нас почувствовать себя особенными, не говоря открыто «я люблю тебя». Они держат тебя рядом так же, как и ты, потому что как дым, оно затягивает, и как рак — нахуй всё, давай останемся внутри этих лёгких и назовём это искусством, давай разукрасим это дерьмо в небесно-чёрный, давай превратим их улыбку в кашель. Полагаю, именно поэтому они называют это «непрерывным курением». Есть те, кто сделан из воздуха, их смех фальшивый… Но в то же время тебе хочется верить, что где-то внутри этой мягкой и яркой линии существует вздох реальности, ждущий своего выхода наружу в первый раз, и тогда тебе придётся присягнуть… Может, люди из воздуха существуют, потому что мы все хотим дышать тем же воздухом, что и люди, которых мы не можем любить; поэтому между тем, что мы нуждаемся в них, и они не нуждаются в нас, такие люди и существуют, чтобы напоминать нам, даже если тебя не любит кто-то конкретный, всегда есть непредсказуемый кусочек воздуха, которые ждёт момента, когда сможет забрать твой чёртов вздох, и, о господи, они же и есть опасный глоток искренности. Некоторые сделаны из скал, их прикосновения напомнят тебе о забытом детстве. Пропусти меня подобно камню, мне никогда не хотелось покидать твои руки, пока ты не бросил меня далеко, туда, где феи прилетали, чтобы петь, и драконы охраняли принцесс. Между скалой и трудным местом их дружба — это единственное, что понадобится тебе, чтобы продолжить идти. Ты тело, которые сбросили в реку, ты привязан к скале, и ты погружаешься под воду, и погружаешься, и погружаешься, и погружаешься, и ты уже тонешь, чтобы наконец-таки понять, было ли это всё реальным. Да, было. Не переживай. Твой друг здесь, а это просто мысли, в которых мы продолжаем жить. Это мысли, которыми мы продолжаем дышать. Мы вздыхаем, шепчем, задыхаемся, кричим и живём, будто в маленьких камнях, отравленных каждым именем, которое мы когда-то любили… Они не причинят тебе вреда. Твои лёгкие просто заполнены скалами, и нет, ты не тонешь. Это просто сон, это всего лишь стих. Не переживай, скалы могут превратиться в горы, а ты просто пейзаж, который ждёт, чтобы его нарисовали, а я просто художник, но я рисую боль. А это не то же самое, что и любовь, но если ты захочешь послушать об одиночестве, ты можешь прочитать о моём элементе. Мне удалось подружиться с огнём и сжечь себя заживо. У меня получилось разглядеть вулканы и остаться лавой, стекающей по их улыбкам. Мне пришлось проглотить целый лесной огонь, чтобы притвориться, будто сигареты могут исправить всё, что со мной не так. У меня был секс с мечтами, испаряющимися и стекающими по моей потухшей свечи, и я клянусь, её стоны были маленькими осколками молниеносных уколов в мою кожу, но это не то же самое, что и быть живым, если тебе хотелось почувствовать больше, чем тебе было известно. А правда в том, что нет ничего страшнее, чем прочитать то, что было написано тобой в три часа ночи. Мне удалось подружиться с водой и утопить себя в собственной печали. Я облизывал губы слёз и спрашивал: «Почему ты падаешь, когда никто не собирается тебя ловить?». Я взвывал под луной, и некоторыми ночами я всё ещё убегаю с волками. Я топил себя в виски и почти умирал. Заполнял свой шум рыбьей чешуёй размером с свою ложь, и я клянусь, ничто не станет прекрасным с того момента, как ты осознаешь, что тебя на самом деле здесь и нет, но придёт день, и ты больше никогда не почувствуешь по-настоящему. Я видел дожди, похожие на людей, и ураганы, у которых никогда не было имён, потому что нет ничего больнее, чем представлять людей как природные катастрофы… Я полный беспорядок и использую свои мысли как швабру, но эти слова так и застряли у меня в горле, и я давился твоим именем, потому что устал скучать по тебе. Некоторые люди напоминают нам воду, поэтому помни… Мы не можем жить как с ними, так и без них. Мы состоим из воды, так что это неудивительно, что такие люди нужны. Они существуют внутри тебя. Однажды тебе пришлось познать вкус того, что поистине пугает — когда они плакали, а их слёзы были и твоими тоже. Мне удалось подружиться со сталью. Изначально предполагалось, что железо будет защищать меня, закрывать мои руки от боли и держать мои пальцы. Ты бываешь взволнован, обеспокоен. Ты прямолинейный, острый, упрямый. Ты — это всё, чем должен быть металл, поэтому неудивительно, что ты стал моей бронёй. Я рыцарь, а ты мой меч. Я павший, а ты рана на моей спине. Я сам дьявол, а ты мои вилы. Я гитара, а ты мои аккорды. Я Земля, а ты драгоценные металлы, которые постоянно добывают. Я последний раз, когда тебе ещё нужно будет чувствовать, потому что если приставить его к твоей голове, ты нажмёшь на чёртов спусковой курок. Я прожёг очередную дыру в тебе, но не переживай, свет никогда не сможет ранить тебя. Я видел, как люди ломались, но есть одна мелочь, которую они не знали… Они всего лишь немного наклонились, разогни их обратно. Они всего лишь повреждены. Они просто немного сломались. Тебе не нужно что-то исправлять в себе, ты прекрасен таким, какой ты есть. Мне удалось подружиться с дымом, и я в порядке с тем пламенем, что сидит у меня в груди, я в порядке со свечами, я в порядке с лесными пожарами, я в порядке, пока ты здесь. Я в порядке, если это гараж, я в порядке, если ты машина, я в порядке, если ты в порядке. Я никогда не задохнусь. Здесь лишь немного углекислого газа, он не убьёт меня. Это всего лишь дым, а нам всем нужен перерыв или даже два. Мне удалось подружиться с ворами. Они украли несколько упомянутых вздохов, кроме того, о котором я ни разу не сказал. Тот, о котором они никогда не услышат. Это всё мои переживания, и, господи, я легкомысленный, безрассудный и неосторожный, и я боюсь, что ты больше никогда не станешь моим. Я не могу удержать тебя, нет, я не могу. Я по-прежнему внутри тебя так же, как и ты внутри меня. Я вдыхаю твои страдания, как будто ты последний ингалятор, и я умру, чтобы найти лекарство для этих лёгких. Я умру, чтобы петь нам в постели, умру, чтобы сказать это. Мне удалось подружиться с горами. Да, у меня получилось. Некоторые люди становятся нашим домом. Некоторые люди становятся нашими горами. Некоторые люди живут так, разве можно их не любить? Они намного больше, чем ты понимаешь, но они поступают так, как поступает пейзаж… они такие, какие есть, просто так им диктует природа, и если у тебя не получилось полюбить их, не переживай, однажды это случиться. Я сидел с открытым ртом и не мог ничего вставить, потому что это было так захватывающе-непонятно, и все же глубоко до мозга костей. — Ну, а твой элемент? — спросил я. — Мой элемент? Я сделан из облака, немного серого, немного белого. Я как дождь, стучащий в твоё окно, рассвет, за которым ты наблюдаешь, потому что красная птица пролетела мимо твоей машины, страсть, в которую ты поклялся не верить, луна, улыбающаяся твоей ночи, она была длинной, не так ли? Я эхо этого места — «просто останься». Я ничего нового, и здесь тоже нет ничего, чего бы раньше ни произносили. Я всего лишь пустые слова безумного поэта, который любил десятилетия, чтобы понять, что переливать себя в океан просто бессмысленно, потому что кто ещё может так любить. Я всего лишь элемент, которого не существует, поэтому я переделал себя в нечто, что живёт в твоей голове. и если тебе когда-нибудь понадобиться подтверждение — ты мой элемент. — Вау. — я не знал, что сказать, — это было романтично, и такое чувство, что ты все это наплел, лишь бы сказать это снова, — я улыбнулся. — Ты слишком хорошо меня знаешь, — Тони пожал плечами, и в момент навалился сверху, так, что я был полностью под ним, — а еще, я очень старался, когда плел это, поэтому, думаю, ты мне не откажешь, — он игриво повел бровью, и загадочно улыбнулся. В его глазах вспыхнули знакомые огоньки, а теплый жар начал стремительно разливаться вниз по телу, понимая, к чему все идет. — Когда бы я тебе отказывал? — прозвучал, скорее, риторический вопрос, на что Тони, проигнорировав его, прижался к моим губам, начиная страстный поцелуй. Он кусал, облизывал, создавал свои рисунки, я лишь тихо постанывал и поддавался ему навстречу. Он был везде: запах. Запах коньяка, дерева, сквозь дорогой одеколон. Наши языки переплетались, создавая нечто невообразимое. Я выгибался в пояснице, пытаясь быть ближе: тело требовало большего. (ПОТОМУ ЧТО ОРГАНИЗМ ТРЕБУЕТ ЭТОГО) Мы так давно не были вместе, и я безумно скучал по нему, по всему Тони, потому что он мой, полностью мой, с головы до пяток. С каждого момента, до кончика языка и всего тела. Он мой, прямо сейчас, и я полностью отдался ему. Кажется, терялся в своих ощущениях, и чувствовал контроль над собой и своим телом, и это мне чертовски нравилось. Тони властно овладел телом, да я даже не сопротивлялся, только ближе, поддаваясь ему навстречу, чтобы наши разгоряченные тела были рядом. Он целовал: кусал, зализывал, делал восхитительные вещи, и все для меня. Поцелуй казался бешеным танцем, и сами движения разгоряченных тел были в особом ритме: ритме любви. Хотелось всего его и сразу, я тихонечко постанывал в поцелуй, мне было до одури хорошо, ведь неделя выдалась и вправду отвратной. Мысли о банде, взрывах, оружии, смерти — все отошло на задний план, тут был только Тони и любовь, при чем две вещи уживались в одном флаконе совершенно спокойно. Старк шарил руками по моему телу, горячему телу. Касался где мог, обводил руками позвоночник, ключицы, шею, возвращался к ягодицам и сминал их. Его касания обжигали мою кожу, температура в комнате сразу стала выше. Больше. Ближе. Ярче. Я бродил руками по его туловищу, изгибался в спине, и затем поддался на встречу, когда рука Тони ловко опустилась под резинку трусов, взяв в ладонь мой член, давно истекающий смазкой. Я невольно застонал, откинув голову назад, что дало шанс Тони впиться в мою шею, оставляя свои отметины и укусы. Тони легонько, совершенно медленным, мучительным темпом надрачивал мне, что заставляло меня выгибаться в пояснице все ближе у нему. — Тони.. мгмх.. — простонал я, поддаваясь навстречу. Весь мой вид так и просил: возьми, возьми, блять, скорее! — Ты о чем то хочешь попросить, мой мальчик? — сделал невинный тон он, будто и не знал, что нужно нам обоим. Пытался играть, смутить, но я и не был из робкого десятка, и даже принял бы его игру, если бы мой язык мог сказать что-то членораздельно. Я, будто, забыл все слова, зная только протяжные стоны и его имя. — Тони! — простонал я особенно сильно, когда его рука сжалась у основания члена, — пожалуйста.. возьми меня! — возможно, на особом желании сказались его слова, или то, что у меня неделю не было адекватного секса, но сейчас я был почти на грани: мне хотелось Тони, всего, полностью, сейчас! — Как тебе угодно, любовь моя, — пролепетал он, стянув с меня нижнее белье, принялся за свое. Я лежал, лишённый всякого источника тепла, и тихо постанывал, в ожидании своего спасения. Горячие руки Тони подхватили меня под пояс, приподняли ближе к себе. Его глаза были на уровне моих глаз: горячие дыхание обжигало кожу, его запах стал моим, и некогда в шоколадных глазах плескался азарт, желание. Я упустил момент, когда Тони пустил в ход смазку, точно совершенно с легкостью вошел в меня сразу же, даря то важное, приятное чувство наполненности, которое было так нужно. Я выгнулся в пояснице и гортанно простонал, в то время как Старк целовал везде, где только доставал, все тело. Он начал двигаться, сначала медленно. Боли не было совсем, только приятное наслаждение, и с каждым его толчком меня подкидывало, горло срывалось на очередной стон. Темп увеличивался: все быстрее и быстрее. Тони уже втрахивал меня в чертову кровать, и желание кончить все больше сказывалось на моем отсталом мозге. — Тони! — гортанно выстонал я, изгибаясь в пояснице еще больше, поддаваясь губам Старка навстречу. Его движения были отточены, каждый толчок отдавал ударом по простате, от чего меня подкидывало и уносило в экстаз еще больше. — Тони.. я сейчас.. — я терпел из последних сил, на что Тони проник еще глубже, полностью оказываясь во мне, и страстно поцеловал, от чего я не выдержал и с протяжным стоном в поцелуй кончил. Через мгновения, я почувствовал пульсирующий член Тони внутри, его сперма наполняет меня. Я точно помню, что уснул счастливый, в теплоте и объятиях Тони.