Глава 1: Blue Грустно-Пьяный
Дно бутылки всегда вызывает в Леоне смешанные чувства. С одной стороны, он выпил всё до капли — он никогда не останавливается на полпути — и скоро опьянеет настолько, что из памяти снова выпадет несколько часов. С другой стороны, это означает, что нужно пойти и найти еще. Прогулка до бара длиннее, чем казалась ему бутылку назад. На самом деле, она занимает целую вечность, ведь пол кружится. Кажется, проклятой земле очень нравится трястись и дёргаться под ништячковые мелодии музыкального автомата. Леоне непременно оценил бы, если бы чёртов пол не делал это прямо у него под ногами. Бармен смотрит на него, когда Леоне опирается на стойку, чтобы не упасть, в то время как пол продолжает дрожать и раскачиваться, раскачиваться и дрожать. — Я хочу ещё, — он говорит достаточно разборчиво, но, очевидно, бармен не понимает, потому что новой порции нет. — Эй. Бармен. Ты слышишь? — Думаю, пора тебе домой, сынок. На мгновение черная ярость затопила Леоне. Домой? Домой? Чего ради? Он не хотел думать об этом, он вообще не хотел думать, вот так вот! Он достал кошелек, зарылся в него, прищурив глаза, чтобы видеть сквозь пятна, плывущие в воздухе. Он вытряхнул на стол все деньги, какие ещё оставались. Их было немного. Но и об этом он не желал думать. — Вот, — он протянул бармену мелочь, едва осознавая, что отдаёт чуть больше двойной цены. — Пожалуйста. В его голосе прозвучала мольба, жалкий скулёж — то выла та его часть, что была ранена и кровоточила, та часть, что ненавидела себя за это. В нём говорил беспробудный пьяница; попрошайка, униженно молящий о ещё одной дозе. Боже, он не хотел больше думать об этом. Бармен смягчился, и Леоне вздохнул с облегчением. Взяв бутылку, он зубами вскрыл крышку. Спотыкаясь о все еще водящий хороводы пол, он выполз на улицу, спасаясь от раскалённого воздуха и громкого музыкального автомата, который флиртовал с землёй под ногами. Сквозь пьяный угар в голову пробилась мысль о том, что скоро нужно будет платить аренду. Как он собирался рассчитываться за крышу над головой, если только что потратил последние деньги? Не думать об этом. Мужчина снова отхлебнул из быстро опорожняющейся бутылки, вздыхая от знакомого тепла, которое алкоголь пробуждал в его крови, которым окатывал кожу и кости, заставляя лед, сковавший душу, пусть ненадолго, но таять. Нужно было найти больше денег и быстро, иначе не будет больше спиртного, не будет тепла, и лёд разрастётся. Он боялся, что будет этому рад. Снова торговать собой не хотелось, но если так было нужно… Он завалился на спину. Он наблюдал, как звезды смещаются, блуждая по небу. Созвездия перемещались группами, и мужчине было любопытно, сколько из них встретятся. Он надеялся, что они все найдут друг друга._______________________________
Солнце пылало в агонии. Леоне застонал и перевернулся, свернувшись калачиком, стараясь избежать игл света. Медленно щурясь, прикрывая глаза рукой и поминутно моргая, Леоне заставил себя встать на ноги и осмотреть место, где его угораздило заснуть. В куче мусора… Рука испуганно метнулась к затылку, и он облегченно вздохнул, когда в его длинных белых волосах не обнаружилось грязи и нечистот. Мужчина потер лоб, на мгновение закрыв глаза, поплёлся в свою квартиру и почти сразу налетел на кого-то, едва не сбив с ног. — Смотри куда прёшь! — рефлекторно рявкнул он. Слова покинули его рот, прежде чем он успел разглядеть преграду. Их взгляды встретились, и Леоне показалось, что у этого человека были самые красивые голубые глаза, которые он когда-либо видел. Да. Возможно, он был всё ещё пьян. Мужчина склонил голову, эти голубые глаза уставились вниз и в сторону. — Приношу свои извинения. Я не смотрел, куда иду. Голубые, голубые, голубые глаза снова смотрели в упор, и Леоне застыл, позволяя рассмотреть себя с ног до головы. Искра беспокойства сверкнула в этих глазах, и мужчина спросил: — Ты в порядке? Эта забота обожгла Леоне, подобно адскому пламени, куда ему, несомненно, и была дорога. Он не мог с этим справиться, не мог смотреть в эти глаза, на это лицо. В его крови было ещё достаточно топлива, чтобы вызвать новую волну ярости. — Не говори со мной! — зарычал он, поджав губы, и почувствовал запах перегара. Он ожидал отвращения или любой подобной эмоции, но в этих невозможно-голубых глазах всё так же плескалась нежная мягкость и опаляющее тепло. — Мне не нужна твоя помощь. — Хорошо. Леоне моргнул, его алкогольный угар отступил быстро и внезапно. Это как это? Он что, уже победил? Незнакомец моргнул, и Леоне обнаружил, что тепло несколько потускнело. — Я понимаю. Но, вот, возьми. На случай, если вдруг передумаешь. Карточка. Этот человек протягивал ему визитную карточку. Ну, разумеется, ему посчастливилось столкнуться с психом сразу после того, как он очнулся с похмельем. Часть Леоне хотела вырвать визитку из рук симпатичного человека (что? Леоне совершенно точно не думал о мужчине, как о симпатичном. Нет. Это всё выпивка и только она). Хотелось сказать незнакомцу, куда он может сунуть эту карточку (Черт, туда же он мог сунуть какую-нибудь часть Леоне. Боже, откуда что взялось? Чёртова выпивка). Но та его часть, которая истекала кровью, на краткий миг взяла над ним верх. Он принял карточку, сам не зная почему. Мужчина мягко улыбнулся (Почему все в нем было таким мягким?) и отвернулся, черные, как вороново крыло, волосы взметнулись за спиной. Леоне прищурился, уставившись на маленький прямоугольник в руке. Он хотел бросить карточку в пыль. Он положил бумажку в карман. Всю дорогу до «дома» мысли об этом человеке не покидали его. Он вошел (споткнувшись, ввалился) в свою квартиру, опустился (упал) на кровать. Одеяло было мягким (как лицо того человека) и теплым (как его глаза). Леоне быстро уснул. Он не видел снов. Проснувшись бог знает сколько часов спустя, он чувствовал себя на удивление менее разбитым, но все ещё слишком больным. В голове скреблось какое-то смутное воспоминание, что-то важное билось в стенки черепа, и он попытался ухватить эту мысль. Увы, бесполезно, примерно, как вылавливать из ванной кусок мыла — память ускользала, ловко выворачиваясь как раз в тот момент, когда ему казалось, что он вот-вот ухватит её за хвост. Терзая свой мозг, Леоне добрался до мини-холодильника и выпил глоток рассола. Не так уж и сложно. За эти годы он выпил достаточно и перепробовал многое в попытке избавиться от похмелья, чтобы, проснувшись, без лишней головной боли припасть к следующей бутылке. Сунув руку в карман, он наткнулся на что-то острое. Вынув замусоленную карточку, Леоне подумал, что, возможно, это и была та важная вещь, которую он забыл. Но нет. Он не смог бы забыть его. Подойдя к старому колченогому столу, за которым обычно ел, он сдвинул в сторону старые коробки от китайской еды и разгладил клочок бумаги (нежно-розового цвета). Округлые светло-зелёные буквы заявляли, что это визитка пекарни. Липкие пальцы: выпечка и сладости. Пекарня. Подумать только, в него на улице врезался пекарь. Не психиатр, и на том спасибо. Под названием магазина было другое имя: Бруно Буччарати. Он. Тот человек с голубыми глазами. «Бруно». Леоне произнес имя вслух. Оно было мягким, как цвета смятой карты. Голубоглазый Бруно. На одно мгновение он испытал сильное желание позвонить по номеру, указанному в карточке. Но было уже поздно, Бруно (Буччарати, не смей фамильярничать), вероятно, даже не было бы в магазине, ведь уже был поздний вечер и, кроме того, Леоне мучила жажда. Он не хотел говорить, он хотел выпить. Ускользающая мысль была, наконец, поймана. Он не мог купить выпить, потому что у него не было денег. В отчаянии он начал обыскивать свою квартиру, карманы штанов, кошелек: пусто. Изголовье кровати: пусто. Ящики: только горстка монет. Этого было недостаточно. Не на что было есть, не на что оплатить дом, не на что выпить. Он тяжело опустился за стол, ошеломленно глядя на свои руки. Они дрожали. С каких пор всё стало так плохо? Он не был уверен, как долго он сидел так, опершись локтями в колени, согнувшись крючком, уронив голову на грудь. К моменту, как он очнулся от этого транса (страха), его глаза уже начали гореть и слезиться, а позвоночник громко протестовал, отзываясь болью на попытку выпрямиться. Не на что было есть. Не на что оплатить дом. Не на что выпить. Леоне бросил взгляд на остатки китайской еды, на грязную посуду в давно не чищенной раковине. Это была вся «еда» в квартире? Он перевёл взгляд на кран, но та ржавая вода не сумела утолить его жажду. Она комком свернулась в желудке, в том месте, где обычно жила его жажда. Та жажда, что вела его. Он посмотрел на карточку, светлым пятном выделяющуюся на заляпанном грязью столе. Вот, возьми. На случай, если вдруг передумаешь. Леоне нужна была помощь. Ему нужно было выпить. Ему нужна была работа. Он не хотел возвращаться в «Последнюю Надежду». Возможно, Бруно действительно поможет ему? Но не сейчас. Сейчас было уже слишком поздно (не поздно), он даже не знал часов работы пекарни (напечатаны на карточке), Бруно (Буччарати), вероятно, даже не имел в виду это. Вероятно, он просто сделал над собой усилие, оказав жест поддержки сломленному человеку, чтобы потом спать спокойно, осознавая, что попытался помочь, но это ни к чему не привело. Леоне вздрогнул от этой мысли. Он не знал, почему, но что-то в нем отказывалось признать, что эти ясные голубые глаза могут таить подобную злобу. Он пойдет завтра. Да. Завтра. Сейчас ему нужно было снова уснуть, чтобы прогнать головную боль и чувство вины, из-за которых руки и ноги казались ватными, а тело отказывалось слушаться. Он лег поверх простыни, полностью одетый, в туфлях. Он даже не удосужился залезть под одеяло; волна черноты поглотила его. Он снова не видел снов и проснулся больным, усталым и мучимым жаждой. Немного побродив по квартире, Леоне бросил несколько пустых контейнеров на вынос в мусорное ведро, залил водой посуду в раковине. Он даже застелил постель (нет, вовсе не тянул время). В конце концов он оказался в маленькой ванной. Сжав руками бортики раковины, он уставился в свои налитые кровью глаза. Когда-то он был красив. Он знает это, хотя этот несущественный факт редко всплывал из глубины его накачанного спиртом сознания. Когда-то, но не теперь. Сейчас он был жалок. Эта мысль поразила его. Он провел языком по растрескавшимся губам, осмотрел синяки вокруг некогда лучистых глаз. Он так бесконечно устал и выглядел как кусок говна. Он не знал, почему вдруг его внешний вид стал иметь значение (всё он знал). Впервые за неделю он принял душ и даже вымыл голову. Стоя голым на холодном полу, он пытался высушить спутанные длинные белые волосы и соорудить хоть что-то похожее на презентабельную причёску. Навряд ли это удалось: волосы были иссечены и ломались независимо от того, что он с ними делал. Их стоило отрезать к чертям. Обкорнать, как тогда. Нет. Он не хочет думать об этом. Где бутылка, когда она так нужна? Оставив свою грязную (очень грязную) одежду валяться на полу, он прошел в спальню, расшвыривая вещи, пытаясь найти хоть что-то, что можно выдать за чистое. Как там было в песне Джонни Кэша? О да: «Я роюсь в шкафу, в поисках самой чистой из грязных рубашек». Леоне начинал сомневаться, что у него таковая имеется. В конце концов, после долгих поисков (в несколько подходов) он решил, что старый чёрный свитшот вполне сойдёт: он не был запачкан и в сравнении с остальной одеждой пах чуть ли не цветами. Нацепив джинсы (реклама не врёт и эти штаны действительно не пачкаются), он натянул ботинки, подхватил визитку пекаря (Бруно) со стола и в нерешительности замер у выхода. Он не знал, почему он просто не мог выйти на улицу: чем быстрее он уйдёт, тем быстрее доберётся по указанному адресу. Тем быстрее ему придется просить дать ему работу. Тем быстрее он увидит Бруно. Отбросив последнюю мысль, Леоне заставил свои руки пошевелиться, повернуть ручку, толкнуть дверь, которая внезапно, казалось, начала сопротивляться его попыткам сбежать. Словно проклятый замок знал, что он может не вернуться, и отчаянно не хотел отпускать. Мужчина покинул дрянное здание. Ничего больше не задерживало его. С теми жалкими грошами, что были у него в кармане, он не мог позволить себе такси, не мог позволить себе тратить последние деньги, отложенные на еду (пиво) на поездки в машине, кроме того, у него были две тренированные ноги, которым точно не повредит немного ходьбы. Он ошибался, но к тому времени, когда он понял это, он уже ничего не мог поделать. Он действительно собирался сделать это. Он собирался устроиться на работу. Черт возьми, он собирался зарабатывать деньги и быть продуктивным, чтобы потом иметь возможность вернуться к самоуничтожению, которое, в его случае, приравнивалось к медленному суициду. Голова начала болеть и у него появилось подозрение, что это его тело в своей обычной манере требовало спиртного. Пить хреново, не пить, выходит, тоже? Чёртово тело никак не могло определиться с тем, чего хочет. Пекарня, где работал Бруно Буччарати, располагалась не очень далеко, но Леоне казалось, что прошёл целый век, прежде чем он добрался туда. Дорога была не сильно длиннее той, что вела к бармену, который больше интересовался счетами, чем здоровьем своего клиента, но его ноги все равно гудели. Жара позднего лета заставила его взмокнуть. Головная боль убивала. Когда он наконец увидел здание, то нисколько не удивился виду фасада. Нежно-розовый. Бледно-зеленая отделка. Розово-зеленый тент над коваными стульями и столами. Очень милое место. Округлые золотистые буквы названия тиснением были выбиты над входом; от их чтения мигрень только усилилась. За столом сидело несколько подростков, болтали и, судя по количеству мест у остальных столиков, детки утянули стулья оттуда. Белокурый мальчишка с упругими кудряшками спереди и тугой косой через плечо замер на полуслове, глядя на Леоне. Сине-зеленые глаза смотрели… настороженно. Блондин отвернулся, и Леоне, к своему неудовольствию, почувствовал облегчение. Мальчик брюнет выскочил из-за стола, едва только услышал несколько сказанных блондином слов, и рванул ко входу в пекарню; дверь отозвалась мелодичным перезвоном. Затем снова раздалась подобная трель, и Леоне увидел его. Мягкое лицо, обрамленное черными волосами, и эти глаза самого синего в мире цвета. Бруно смотрел на него; на лице была написана радость. — Ты пришел. — Ёу, бать, — рядом с Бруно возник сложивший руки на груди мальчик-брюнет. — Так ты знаешь этого парня? — Да, Миста, я его знаю, скажи Джорно, чтобы не волновался. Все хорошо. Миста кивнул, бросив на Леоне взгляд, полный недоверия, и вымелся обратно за дверь, без сомнения, чтобы передать сообщение блондину — Джорно. Бруно, казалось, светился. — Я так рад, что ты здесь. Ты выглядишь намного лучше! Иди сюда. Садись. Ты голоден? Сражённый такой добротой, Леоне позволил усадить себя в кресло. Бруно продолжал беззаботно болтать, и в груди мужчины начала подниматься паника. Он не привык к такому, не привык быть рядом с кем-то, кто был рад его присутствию не из-за денег в его карманах. Какой странный человек этот Бруно Буччарати (Почему он не может просто назвать его по фамилии?). Перед Леоне возникла вазочка с каким-то печеньем, что-то фруктовое, и Леоне ел, потому что был голоден. Он не чувствовал вкуса. Выпечка не была так необходимым ему алкоголем. Тяжесть в желудке ощущалась греховным кощунством, и у мужчины возникло желание заплатить за еду. Но у него не было ничего, совсем ничего, если только не считать его тела. Он не раздумывая предложил бы его Бруно в уплату, если бы был точно уверен, что тот примет. Бруно сел напротив него, и Леоне, стараясь не затягивать процесс поглощения пищи (да ну?), осмотрелся вокруг. Магазин был опрятным, чистым и пах сахаром, шоколадом и фруктами. Повсюду были одни и те же нежно-розовые и зеленые цвета. Даже сам Бруно был облачён в них: носил розовую рубашку с бледно-зеленым фартуком. Каждый стол был выложен зеленой и розовой стеклянной мозаикой, похожей на церковный витраж; стены были украшены невинными изображениями цветов и закатов. Розовый и зеленый клетчатый мозаичный пол. Розовые стены, зеленая отделка. Розовый и зеленый, зелёный и розовый. Леоне задался вопросом, почему именно эта палитра. Это Бруно решил так? А ещё эта мягкость. Везде всё было так невыносимо уютно: нежный оттенок стен; солнечный свет, проникающий сквозь тусклое (крашеное?) стекло и отражающийся от столешниц; сам Бруно. Всё, казалось, было продумано и подобрано так, чтобы вызывать как можно больше тепла и любви, чтобы, засыпая здесь, ты мог быть точно уверен, что о тебе позаботятся, что ты отдохнёшь и никто не украдёт твои вещи. Бруно терпеливо ждал. Ждал чего-то особенного? Леоне вздрогнул, почувствовав, как тепло жаром коснулось кожи. — Почему именно эти цвета? О Боже, он не хотел этого говорить, не хотел… Бруно верно подумал, что… Бруно решит, что он груб… Боже… Только не это. Но голубые глаза остались всё такими же нежно-ласковыми, и мужчина даже улыбнулся. — Их выбрал прежний владелец. Когда пекарня после его смерти перешла ко мне, я решил, что не стану ничего менять. Кроме того, большинству людей это нравится. — Мне это нравится. Что побудило его сказать это? — Я рад. — Улыбка Бруно стала шире. После минутного молчания (Леоне был уверен, Бруно ожидал, что он непременно нарушит его) у входа раздалась болтовня — четыре громких и звонких голоса. Выражение лица Бруно на мгновение сменилось глубокой искренней любовью, и Леоне внезапно почувствовал себя опустошённым. Никто и никогда не смотрел на него так. Глаза Бруно (голубые) снова обратились к нему, в их глубине плескалось извинение. — Прости. Дай мне минутку, ладно? Дети… Не уточняя, он встал и прошел мимо Леоне. Мужчина поймал себя на том, что развернулся следом за этим человеком и глядит тому вслед. Это была та же самая группа, которая сидела снаружи. Блондин снова уставился на него. Очевидно, не полностью доверяя словам Мисты, Джорно притащил всех внутрь, чтобы проследить за ним. Подростки пёстрой стайкой окружили Бруно; мужчина казался вполне довольным жизнью (Леоне бы сдох). Джорно, не мигая, уставился на него, и острый взгляд этого ребёнка словно снял с Леоне кожу, обнажая грязную душу. Леоне не мог заставить себя отвести взгляд и признать поражение. Бруно бесцеремонно прервал их немой поединок, задав какой-то вопрос; Леоне не расслышал. Когда Джорно отвел взгляд, мужчина обнаружил, что снова взмок. Бруно обернулся и поймал взгляд Леоне (потрясённый, полный неуверенности). Беспокойство затуманило эти небесно-голубые глаза, и он вернулся на свое место. Детки подошли ближе и (их лидер?) Джорно положил руку на спинку стула Бруно. Бруно начал представлять подростков одного за другим. — Паннакотта Фуго. Хитрого вида мальчишка с длинными светлыми волосами и необычными фиолетовыми глазами старался не смотреть на Леоне. Было в нём что-то… Мужчина отмахнулся от неприятного чувства; Бруно продолжил. — Наранча Гирга. Худощавый мальчик с буйной чёрной гривой улыбнулся мужчине, его глаза были еще более яркими, чем у Фуго. — Гвидо Миста. Приснопамятный брюнет приветствовал мужчину кивком. — И Джорно Джованна. Джорно. Мальчик с недетскими глазами цвета синего бутылочного стекла. Они все еще пронзали Леоне, нанося душе удар за ударом, вытаскивая на свет божий все его грехи. Глаза чудовища. Глаза судьи. Он не мог больше смотреть в них. Леоне снова развернулся к Бруно — к (симпатичному) Бруно, и умиротворение заполнило его. Как же так? Какое влияние Бруно имел на него… — Дети, — Бруно развернулся и осмотрел подростков. — Это… — Бруно перевёл взгляд на Леоне, и внезапно мужчина осознал, что всё ещё не назвал своего имени. — Леоне. Леоне Аббаккио. — Аббаккио. То, как его имя прозвучало из уст Бруно, заставило его руки на мгновение перестать дрожать. На мгновение. Ненавистные (нет, просто правдивые) глаза Джорно сузились, и Леоне внезапно испугался, что тот всё понял правильно, что Джорно действительно знал, кем он был, знал про всю ту грязь, в которой Леоне был замаран по самую маковку, знал его тёмные мысли и постыдные желания. Мальчик опустил голову, и мужчина расслабился. Что за вздор. Откуда бы ему знать? — Аббаккио? Могу я спросить, почему ты пришел? — Глубокий голос Бруно отвлек его от невесёлых мыслей. Леоне едва не подскочил со стула. Боже, он стал слишком нервным. Ему нужно было выпить. — Вряд ли для того, чтобы просто увидеть меня. Леоне сглотнул; рот был сухим и язык присох к нёбу. Вдохнув поглубже, он бросился вниз с обрыва: — Я… остро нуждаюсь в работе. Фуго быстро отвел взгляд, улыбка Наранчи стала еще шире, Миста разразился смехом, а Джорно продолжал смотреть. Выражение лица Бруно еще больше смягчилось (как могло в мире существовать что-то настолько болезненно нежное?). — Хорошо, — просто отозвался он. — Хорошо? — Леоне смутился. Это значило «да»? Пальцы сжались в попытке нащупать горлышко бутылки, глаза Джорно сощурились. — Вот так просто? — Да. Дети, столпившиеся за спиной Бруно, казались поражёнными ответом (Наранча — сильнее всех, а Джорно — напротив, почти нет). Леоне был склонен согласиться с ними (впервые за все время). Бруно улыбнулся Леоне. Свет, проникающий сквозь окна, нежно касался его (так, как Леоне никогда бы не осмелился), и мужчина выглядел святым духом, бесплотным ангелом, сошедшим с Небес. Бруно подался вперёд и сжал запястье Леоне; видение оказалось не таким уж бесплотным. Руки Бруно были теплыми и мозолистыми, совсем не такими, как ожидал Леоне (почему он вообще ожидал чего-то?). Его собственные руки все еще дрожали. Он надеялся, что Бруно не заметит. — Перестань сомневаться. Дети? Оставайтесь здесь и присмотрите за залом, хорошо? Мы ненадолго. Миста переступил с ноги на ногу и отошёл за спину Джорно, сексуально прижавшись к тому. Джорно обнял Мисту, положив руку на голую кожу его живота. Брюнет заговорил (Джорно, что, был немым?). — Да, бать, как скажешь. Если кто-то попытается ограбить нас, мы их валим, так? — Конечно, Гвидо, — усмехнулся Бруно и враз посерьёзнел. — Идём. Выдам тебе форму. — Форму? — Да, — Бруно указал рукой на себя. — Вот такую. Леоне был совершенно не уверен, что ему подойдёт подобная одежда так же, как этому невероятному человеку; отражение в зеркале было отвратительно грязным. — Я уверен, что у меня есть твой размер. Тебе пойдут пастельные тона. Да, у Бруно действительно нашлась форма его размера. Не успел Леоне опомниться, как его уже подталкивали в спину в сторону гостиной. — Ч-что? Обогнув его, Бруно пошёл впереди. — Я живу на втором этаже. Идём. Ты сможешь переодеться, а потом я расскажу тебе о твоих обязанностях. — Я могу начать прямо сейчас? — А тебе есть куда спешить? Вопрос был искренним, не дразнящим, не сардоническим. Леоне не смог ответить. Проследовав за Бруно, он позволил провести себя в туалет и огляделся в ту же секунду, как дверь захлопнулась за спиной. Первое, что он заметил, была огромная разница между этим помещением и торговой половиной здания. Судя по тому, что он сейчас видел, Леоне мог сказать, что Бруно в действительности предпочитает черный и белый, а не розовый и зеленый цвета. В некоторых случаях такая гамма могла бы показаться странной, но здесь… Здесь всё казалось таким… органичным… Прекрасным. Быстро избавившись от своих потных тряпок, мужчина переоделся в чистое. Боже, как же странно было надеть что-то действительно свежее. Мысль поразила Леоне. Как же низко он пал, насколько глубокую яму, пропасть в ад, он вырыл себе своими руками. Та часть его, что истекала кровью, вопила громче с каждой секундой. Сдерживать её, не скатиться в глубокую ненависть пополам с отвращением к избранной жизни, оказалось так трудно. Ему нужно было выпить. Черт побери, ему это было так нужно. Он вышел из ванной и обнаружил, что Бруно все еще терпеливо стоит в коридоре. Голубые глаза светились: — Чудесно выглядишь. — Спасибо… Он сунул руки в карманы новых штанов, чтобы скрыть тремор. Леоне едва успел остановить готовый сорваться с губ вопрос. Он был так неосторожен. Бруно заметил. Леоне отчётливо видел это и чувствовал, что просто так тот не оставит его в покое. — Почему? Почему ты это делаешь? Ты меня не знаешь. Я могу оказаться насильником или убийцей. — Ты ни то, и ни другое. — Ты этого не знаешь. Боже, да что он несёт. — Знаю, — Бруно повернулся к нему спиной и двинулся обратно. Леоне последовал за ним. — Ты не можешь просто взять и впустить незнакомца в свой дом, Бру- Буччарати. Когда-нибудь тебе сделают больно. — Ты говоришь точь-в-точь, как Джорно. О нет, только не это. Леоне хотелось поспорить, но его голова болела с каждым сказанным словом всё сильнее. В конце концов, почему это должно иметь хоть какое-то значение? Он был здесь по одной и только по одной причине: заработать денег на выпивку. Только для этого. Ненадолго. Так что, если Бруно имел обыкновение пускать странных людей в свой дом, это ничего не значило для Леоне (ложь). У выхода Бруно остановился настолько внезапно и резко, что Леоне едва не врезался в него. (Теплая) рука Бруно лежала на дверной ручке, но он не двигался, и Леоне никак не решался нарушить молчание, которое стало вдруг тягостным. Развернувшись к Леоне, глядя на него в упор, Бруно тихо сказал: — Я предупрежу только один раз, Аббаккио. Если ты придешь сюда пьяным, я прогоню тебя, понял? Я не потерплю чтобы подобное видели. Это неприемлемо ни для меня, ни для клиентов, ни, тем более, для моих детей. Один раз, и ты вылетишь. Что ж, видимо, Бруно всё же не был сделан из розовых соплей, сахара и доброты. Леоне не сомневался, что он сделает так, как сказал. Мысленно он представил себе, как этот лёгкий воздушный мужчина отвешивает ему смачного пинка под зад; копчик заныл. Потирая нижнюю часть спины, прикусив губу, воображаемый Леоне кричал у него в голове, что он непременно всё испортит, потому что он, Леоне, слабак. — Хорошо, — с трудом выдавил мужчина. — Это справедливо, я понимаю. Смысл сказанного дошёл до Леоне на середине лестницы. — У тебя есть дети?! — вырвалось у него до того, как он успел прикусить язык. Неужели выпивка ещё не до конца выветрилась? — Да. Ты же только что видел их. Чёрт… — И, сколько ты говоришь, тебе лет? — 24. Чёрт! — Но… Что… Я не… Как? — мозг Леоне закоротило. Открыв дверь и придержав её, чтобы Леоне мог пройти, Бруно ответил: — Они на самом деле не мои. Я просто… У них больше никого нет. На мгновение Леоне показалось, что в голосе Бруно слышна затаённая боль, но когда он повернулся, чтобы увидеть лицо молодого человека, то увидел только всё то же выражение нежной привязанности и удовлетворения. Леоне решил, что ему лишь почудилось. — Итак, давай-ка я покажу тебе, что делать._______________________________
Леоне шел домой. Грязная одежда прикипела к телу, и кожа начинала неприятно зудеть. Форма, что дал ему Бруно, была аккуратно уложена в пластиковый пакет, перекинутый через плечо мужчины. Он должен был вернуться в пекарню завтра. Потому что теперь у него была работа. Бруно помог. Он имел в виду то, что сказал, и сказал то, что имел в виду. Он нащупал в кармане горсть монет — все оставшиеся финансы. Этого вполне хватит на пиво. Мужчина вздрогнул. Ещё на эти деньги можно было сдать одежду в чистку. Он до крови закусил губу. Хотелось быть чистым. Ему хотелось быть Чистым. Он хотел, чтобы Бруно, посмотрев на него, увидел что-то стоящее. Кого-то. Увидел его всего, как есть. Монеты весело звякнули в кармане. Ему не нравился запах, исходивший от него, и липшая к коже одежда. Но жажда была так сильна… Бруно сказал, Леоне не имел права пить. Сказал, что не желает иметь с ним-алкоголиком ничего общего. Это не значило ничего (это значило всё), Бруно был никем (не так ли?). Кроме того, от одной пинты он не напьётся, и к утру будет как новенький. Прекрасно. Он хотел пить. Что-нибудь лёгкое, чтобы лучше спалось. Леоне прошёл мимо своей квартиры. Всего-лишь разочек. Ему это точно не повредит.