Глава 4: She's Gunna Save Me, Call Me Baby, Run Her Hands Through My Hair Она хочет спасти меня, называет деткой и перебирает руками волосы
Леоне выругался и впился зубами в костяшки пальцев, до крови прокусывая кожу. Хорошо. Это помогало держать руки подальше от бутылки. Шесть упаковок самого дешёвого и отвратного пойла, которое он только смог найти, были надёжно упрятаны в холодильник. Плохо. Даже они пели ему, обещая райское блаженство, тепло и любовь, которая заполнит зияющую пустоту в животе. Его трясло. С трудом он втолкнул себя в душ. Он всё ещё не прикоснулся к бутылке. Он натянул одежду, хотя был ещё мокрым; вытер лицо рукавом рубашки и принялся наносить макияж (ему не нравился его вид). Он подошёл к холодильнику. Он снова закусил кулак, погружая зубы в кровоточащую плоть и трясущейся рукой схватил одну из бутылок. Волнистая крышка вспорола ладонь. Он закрыл холодильник, отшатнулся от него, словно тот собирается напасть, и подошёл к телефону. Ему нужно было покинуть это место, уйти до того, как застарелый запах спиртного сведёт его с ума. Но перед этим следовало сделать ещё одну вещь. Он посмотрел на маленькую карточку, которую дал ему Бруно. Он набрал номер. Он так старался, так старался не обращать внимание на то, как соблазнительно холодила бутылка его разгорячённую окровавленную руку. — Какёин-Куджо. Чего надо? Леоне не знал, чего он ожидал, но уж точно не такого резкого ответа. — Э-э… могу я поговорить с Нориаки? — Это мой муж, — грубый бас несколько смягчился; Леоне стало интересно, была ли любовь тому причиной. — Чего тебе от него надо? — Я… я просто… Бруно Буччарати дал мне ваш номер и… — Трубочку не клади… Леоне задрожал; он отчётливо мог слышать, как зубы выстукивают чечётку во рту. Прошло несколько минут (выпейпива-выпейпива-выпей), прежде чем к телефону снова подошли. Голос нового человека был заметно более мягким, в нём слышались терпение и сострадание. — Нориаки слушает. ДжоДжо сказал, что вы от Бруно. «ДжоДжо», вот так сладенькое прозвище. Леоне благоразумно решил не высказывать эту мысль вслух. — Да, я… Он… нашёл меня. Сейчас пытается собрать меня воедино. Я бы не хотел, чтобы все его усилия были напрасными, понимаете? — Конечно, — голос Нориаки звучал успокаивающе. — Хотели ли бы вы присоединиться к моей группе? Она довольно маленькая… Но я должен предупредить вас, что многое из того, что вы услышите, будет малоприятным. Все они пережили такие вещи, через которые ни один человек не должен проходить, и большинство из них делятся… подробностями… давних событий. — Все в порядке. — Леоне поднял бутылку и прижал холодную поверхность к гудящему лбу. — Мне просто… очень нужна помощь. — Признать это — уже шаг вперёд, — проговорил Нориаки, и вдруг замялся. Леоне понял, что так и не назвал мужчине своё имя. — Леоне. Меня зовут Леоне Аббаккио. — Это был верный шаг, Аббаккио-кун. Наша встреча состоится через два дня. Можете присоединиться. Если хотите. Нориаки назвал адрес, который мгновенно вылетел у Леоне из головы. — П-подождите, дай мне… записать. Подождите. — Конечно. Леоне вытащил телефон на кухню и с трудом отыскал ручку. Оторвав кусок картонки от одной из оставшихся коробок от китайской еды (да, прибираться ещё и прибираться) и спросил: — Можете повторить? Японец надиктовал адрес снова, а также сообщил время; Леоне скрупулёзно записал. — Хорошо, я понял. — Тогда, до встречи? — Да… Да, конечно. — Я рад. Я с нетерпением буду ждать встречи, Аббаккио-кун. Леоне пробормотал что-то вроде: «Я тоже», и Нориаки повесил трубку. Леоне на мгновение уставился на телефон. Он посмотрел на адрес. Он положил записку на столешницу и отнёс трубку обратно на базу, а затем вышел на улицу, сжимая форму в руках. Он не осмелился открыть бутылку в квартире. Только когда удалился на приличное расстояние. Так было меньше шансов, что он сумеет уговорить себя вернуться за добавкой. Выпей одну бутылку пива, не больше. Не напивайся, Леоне. Бутылка опустела слишком быстро. Он бросил тару в первый попавшийся мусорный бак отчаянно стараясь заставить себя не оглядываться. При мысли о том, что там могла остаться хоть капля, ноги начинали подкашиваться. Не смей. Не важно. Левой. Правой. Левой. Правой. Шаг. Просто иди. Доберись до Бруно. Иди. Скоро ты сможешь увидеть его. Леоне снова отключился от реальности, и, возможно, оно было и к лучшему, потому что очнулся он прямо перед входом в пекарню Бруно. Он открыл дверь и чуть не врезался прямо в Джорно Джованну. Мальчик не двинулся с места. Не дрогнул. Даже не удивился. Ублюдок ждал его появления. — Аббаккио, — проговорил Джорно; Леоне дёрнулся. Проговорил. В самом деле. Глаза цвета морской волны, бездонные, как океанические жерла, и такие же холодные, впились в него. Леоне замер. Он не мог пройти мимо мальчика, не толкнув того, и мужчина примерно представлял себе, что на такое скажет Бруно. — Этот цвет вам подходит, — сказал Джорно и отвернулся. Ушёл. Снова уселся среди своих «братьев». Что это было? Сжав губы, выкрашенные в чёрный цвет, Леоне подошёл к стойке и несмело махнул рукой Мисте, который отреагировал весьма бурными взмахами. Что же, очевидно, их с Джорно «доброе утро» привело брюнета в весьма благодушное настроение. — Доброе утро, Аббаккио! Как твоё ничего? — взгляд мальчишки метнулся к рукам мужчины, и веселье мгновенно улетучилось. — Ауч. Ты в порядке? — Норма. Бывало и хуже. Где Бруно? Леоне сцепил руки за спиной и попытался казаться небрежным, когда его губы произносили имя Бруно. Он задавался вопросом, преуспел ли он в этом. Миста пожал плечами. — Без понятия. Он получил письмо и рванул наверх. Наверное, скоро спустится. Давай-ка мы пока перемотаем тебе клешни. Выглядят-то они жутковато. Прежде чем Леоне успел возразить, Миста выбрался из-за стойки и закричал: — Фуго! Эй, Фуго?! Ходу сюда, чувырло! Блондин, который ещё ни разу ни заговорил с Леоне, встал, и, сказав что-то Наранче, выполнил «пожелание» Мисты. Он все ещё не смотрел на Леоне. — Да? Что не так? — У Аббаккио все руки в хламину. Глянешь? Фуго молчал, краем глаза поглядывая на Леоне, и мужчина отвернулся. Смотреть в стену было предпочтительнее. — Хорошо. Пойдём на кухню. Нужно промыть. Фуго прошёл мимо Леоне, указывая дорогу. Нужно будет позже разузнать подробнее о таком странном поведении мальчика, решил мужчина. Возможно, Бруно знает причину. Следуя инструкциям Фуго, воспользовавшись аптечкой, висевшей на стенке, Леоне вымыл и продезинфицировал руки, а затем сел, позволяя Фуго перебинтовать раны. Именно этот момент выбрал Бруно чтобы войти. — Аббаккио? — голубые глаза бегло осмотрели пространство (привычка?), а затем сфокусировались на Леоне. — Миста сказал, что ты поранил руки. — Пустяк. Появление Бруно несколько уняло жажду (пиво-пиво), но мужчина всё ещё то и дело вздрагивал. — Нет, не пустяк. Дай посмотрю. Бруно подошёл к нему, опустился на одно колено, оказываясь лицом на уровне ладони Леоне, и подхватив его запястье, осторожно потянул к себе; Фуго умело оплёл бинтами оставшиеся раны. — Абаккио, что ты с собой сотворил? — прошептал Бруно. — Единственное, что помогло, — как же ему не нравилось, что голос звучал так жалобно, так похоже на плач ребёнка. — Я… я кусал пальцы. Боль помогала отвлечься. — Чёрт… — на грани слышимости выругался Фуго. Он закончил с одной рукой Леоне и жестом предложил Бруно передать ему вторую. Мальчик по-прежнему не поднимал головы. Леоне стало интересно. Неужели этот ребёнок имеет что-то против зрительного контакта? Ему неприятно? Или это просто фобия? Он боится того, что ты можешь увидеть в нём. О, глядите-ка, кто восстал из мёртвых. Интуиция! Да неужели?! Впрочем, сомневаться и не доверять этому голосу у Леоне не было причин. Этот голос всегда был прав. Фуго что-то скрывал от своих друзей и от Бруно, и мальчик был уверен, что если он долго будет смотреть в глаза Леоне, то Леоне это увидит. Но что бы это могло быть? И почему он так боится показать это? Леоне смутно казалось, что он что-то уже увидел, ещё во время их первой встречи, когда мальчик мельком показал ему свои фиолетовые глаза. Это было неловко. Он решил отступить. У него были свои проблемы, которые нужно было как-то решать. Когда Фуго закончил перевязку, Леоне осторожно поинтересовался: — Фуго? Могу я поговорить с Бруно с глазу на глаз? Не долго. Блондин кивнул и быстро вышел из кухни. Взгляд был по-прежнему устремлён в пол. — Что такое? Бруно все ещё стоял на одном колене. Это зрелище острым ножом ранило сердце Леоне. Он встал, протягивая молодому человеку руку. Что угодно, чтобы заставить того встать. Тот принял помощь. Леоне не хотел отпускать руку Бруно, но он сделал это. — Нориаки сказал, что встреча состоится через два дня. Лицо Бруно просветлело, голубые глаза расширились и засияли. Это того стоило. — Ты позвонил! — Я обещал тебе, не так ли? Леоне не знал, как назвать это чувство, что зародилось в груди (всё он знал). Оно смягчило ту ноющую боль, что причиняла ему его любовь до чего-то горько-терпимого. Что же, этот крест он мог нести. Он чувствовал себя хорошо рядом с Бруно. Он попытался улыбнуться и, как ни странно, у него получилось. — Я всегда держу слово, Буччарати. — Я рад, — Бруно посмотрел вниз и указал на руку Леоне. — Но это… Разве это… работает? — Работает, — он сжал перебинтованные пальцы в кулак. — Я выпил всего одну бутылку пива. Но он не мог продолжать это делать. Он, увы, не мог отгрызть себе руки. Ему нужны были руки. В конце концов он должен был быть в состоянии работать. От воспоминаний о ещё пяти бутылках в холодильнике и непочатой баклажке бренди он вздрогнул. Нет! Он перевёл взгляд на Бруно, не совсем уверенный в том, что хочет увидеть. — Так нельзя, Леоне… Имя, сказанное этим голосом, поразило его в самое сердце. Разрывной снаряд попал прямо в кровоточащую рану, где зарождалась жажда. Боже, что бы это могло значить. Бруно ведь так редко звал его по имени. Это было хорошо. Это значило, что за него волнуются. — Я знаю, — пожал плечами Леоне и подхватил свою одежду со скамьи, куда бросил её. — Мне бы переодеться. Позволишь? Я… просто хотел сказать тебе, что сдержал обещание. Что имел в виду то, что сказал, и сказал, что имел в виду. — Да, хорошо, конечно. Спасибо, Аббаккио. Я буду снаружи. Бруно ушёл, а Леоне вздохнул, осторожно натягивая рубашку на голову и застёгивая бледно-розовые пуговицы. Он повязал фартук. Продержись в течение двух дней, и у тебя будет кто-то ещё, кто сможет помочь. Дрожащими руками он постарался разгладить складки. Пить два дня не просыхая, почему бы и нет? Всегда можно отговориться тем, что стало невмоготу. Он вздрогнул от этой соблазнительной обжигающей мысли. Боже, он уже мог чувствовать, как эти два дня пьянства воспламенят его кровь в огне и сотрут все страшные воспоминания и… Нет. Не думай об этом. Это убьёт тебя. Иди и найди Бруно. Леоне толкнул дверь кухни и стараясь быть как можно более незаметным, проскользнул в зал. Его взгляд сразу же нашёл Бруно (разве он мог не заметить?). Зрелище, представшее перед глазами, было странным. Должен ли он уйти? Сделать вид, что не видел? Разумеется, во всём был виноват Джорно. Он стоял перед Бруно, обвив руками шею старшего мужчины. Они стояли лоб в лоб, плавно переминаясь с ноги на ногу, словно они… танцевали, но слишком потерялись друг в друге, чтобы обращать внимание на музыку. Что, чёрт возьми, тут творилось? Джорно что-то пробормотал, и Бруно поднял руку, чтобы коснуться руки блондина. — Какого чёрта вы двое делаете? Джорно отстранился, бросив на мужчину острый взгляд, но Бруно только улыбнулся. — Прими мои извинения. Я перенервничал. Джорно решил помочь, вот и все. Отпустив руки, Джорно довольно многозначительно посмотрел на перебинтованные руки Леоне, прежде чем покинуть зал и вернулся к столу, где сидели его друзья. Бруно смотрел ему вслед с явной любовью. — Не бери в голову. Он придёт снова, я уверен. Он просто беспокоится обо мне. Слишком много всего навалилось, а теперь твои руки… Он просто… — Бруно покачал головой. — Не важно. Это личное. Только не приставай к нему с этим, ладно? О, как он хотел провести руками по этим мягким волосам, поцеловать каждую из нахмуренных тонких бровок, притянуть к себе, как это делал Джорно, выслушать всё то, что наболело у Бруно. Бруно отвернулся, и Леоне моргнул, нервно удивляясь, как долго он беззастенчиво разглядывал своего работодателя. — Я-я пойду переберу картотеку… — Спасибо, Аббаккио. — Не за что, господин…_______________________________
В третий раз проходя мимо здания, в котором жил, Леоне едва не полетел на землю. Ему нужно было домой. Ему нужно было переодеться, лечь спать, быть готовым пойти завтра утром на работу, и все же… И все же… И все же… И все же… И все же… Пять бутылок пива и одна бренди в холодильнике и запах алкоголя повсюду. Кровать, ковёр, одежда. Все пропахло спиртным (ну, или рвотой). Он больше не мог этого выносить. Он прошёл мимо здания в четвёртый раз. Он все ещё не знал, что делать. Пятый раз. Шестой. Ему нужно лечь спать, он так устал. Мужчина дрожал, у него снова болела голова. Ему нужно было лечь спать. Он вошёл в здание и потащился к квартире. Некоторое время он возился с ключом, стараясь попасть в замочную скважину. Наконец, он тронул старую щербатую дверную ручку. Задержав дыхание, он вошёл в свой дом и не утруждаясь тем, чтобы запереть за собой. Как он хотел, чтобы мысли перестали быть настолько ясными. Он недостаточно устал, чтобы не думать (есть и другой вариант). Он хотел бы просто поговорить с Бруно. Тогда ему стало бы легче. Никакого флирта или романтики. Леоне не хотел доставлять Бруно неудобств. Нет, все, что он себе представлял — это череда глупых вопросов, которые он мог бы шептать в трубку. Например, он мог бы узнать, какой у него любимый цвет, нравится ли ему соус песто, или, может быть… Леоне моргнул. Его пальцы сомкнулись на горлышке бутылки. Вздрогнув всем телом и захлопнув дверцу холодильника, мужчина прижал руки к груди. Что это было? Он… Он снова выпал из реальности и его притянул алкоголь? Серьёзно? Он оказался в своей спальне, прежде чем понял, что так и не разжал хватку. Он вздрогнул. Рука всё ещё сжимала бутылку, которая уже успела запотеть, и маленькие капли влаги стекали вниз по стеклу. Как долго он простоял здесь? Как он не почувствовал вес бутылки? Он поднял руку, рефлекторно сглотнув, не в силах отвести глаз от коричневого стекла. Рука двинулась выше (не надо), бутылка коснулась губ (решайся), рот открылся и язык лизнул пробку (не делай этого, не делай). Острые грани крышки поцарапали нежную кожицу, когда он буквально вгрызся в колпачок (поторопись). Резко повернув запястье и рванув головой в сторону, он вскрыл бутылку. Крышка стукнулась об пол (да-да-да-да-да). Он едва не захлебнулся потоком пены, хлынувшей в рот. Давясь и кашляя, Леоне с трудом вздохнул и присосался к горлышку прежде, чем разум сумел бы опомниться (да-да-да-да-да). Он хлебал пиво, пока лёгкие не заболели от нехватки кислорода, пока горло не начало гореть от спирта, пока мир не начал кружиться, и голова не запрокинулась назад, в дикой пародии на экстаз молящегося. Задыхаясь, задыхаясь, задыхаясь, он опустил бутылку на пол в спальне. Леоне сжал рукой своё горло, слезы боли потекли из глаз. Он вздрогнул. Он едва вспомнил о том, что нужно раздеться, прежде чем упасть на кровать и свернуться калачиком, отодвигая подушку подальше. Та всё ещё пахла рвотой. Ему снились сны. Он устал видеть сны. Это был не вчерашний сон. На этот раз всё было хуже. На этот раз он видел Бруно. Проснувшись от собственного всхлипа, Леоне зарыдал. Выплакавшись, он поднялся и, пошатнувшись, направился в кухню. Зачем? Чем он заслужил подобное? Когда всё это началось? Какой из его проступков… какой из грехов требовал такого искупления? Бутылка показала дно, и он швырнул её в стену… Та не разбилась. Покатилась по полу. Он закрыл лицо руками и закричал. Это не помогло. Не так, как он хотел. Бруно. Просто подумай о Бруно. Бруно спасёт тебя. Леоне удалось доползти до душа, а не вцепиться в следующую бутылку. Слёзы почти высохли. Теперь они текли не потому, что хотелось рыдать, но потому, что ныли израненные пальцы. Он уткнулся головой в стенку душевой. Это было отвратительно. Его пропитанные водой волосы тяготили его. Его тошнило от собственной шевелюры. Он не стригся годами, теперь они доросли до поясницы. Надоело. Вовремя опомнившись и выключив воду, Леоне вышел из душа, в очередной раз наплевав на полотенце. Он выдвинул ящик, затем ещё один (да где же они?) и ещё. Наконец, он нашёл искомое. Он схватил ножницы и, намотав волосы на кулак, единым махом отхватывая половину. Волосы упали на землю тяжёлой мокрой волной, и Леоне, воодушевившись, продолжил. С яростной ненавистью, к себе, к миру, к Джорно, к алкоголю, к жизни, ко всему (кроме Бруно) он отрезал прядь за прядью. Он не мог заставить себя резать действительно коротко. Одна только эта мысль о подобном пробудила в нем неприятные воспоминания. Он снова вцепился в волосы, укорачивая их до плеч. Он не стал их подвязывать. Он не думал, что стал выглядеть намного лучше. Передохнув, и избавившись от излишков воды на теле, Леоне обсыхал, стараясь думать о чём-то кроме спиртного и того случая. Это было очень тяжело (или, возможно, это он был слаб?). Когда посчитал себя достаточно сухим, он оделся, но его одежда все ещё липла к телу от сырости. Он нанёс помаду. Нужно было идти, нужно было работать, чтобы заплатить за квартиру (спиртное). Он колебался. Ходил из стороны в сторону по гостиной. После нескольких минут подобных брожений (он же знал, в чём проблема, правильно?), Леоне бросился на кухню, распахнул холодильник и выхватил бутылку бренди. Он сделал три больших глотка. Затем он опомнился. Он едва не сбежал из собственной квартиры. Сердце глухо билось в груди, словно он только что нос к носу столкнулся со смертью. Боже, он, что, только что чуть не покончил с собой! Леоне попытался избавиться от этой мысли. Нет, он был в порядке. Всё было хорошо. Ну и что, что он уже сорвался утром? Это было нормально. Теперь он пойдёт к Бруно, ему станет лучше, а завтра он посетит друга Бруно, врача, и у него опять все будет хорошо. Всё будет хорошо. Он едва расслышал звук колокольчика на входе в здание. Тепло алкоголя на миг отступило под натиском эмоций, которые нахлынули при виде Бруно. Даже выпив пива и бренди, Леоне был трезвее, чем он до того годами. Его тело медленно, но верно избавлялось от яда в крови. Он начинал думать о том, о чём хотел бы забыть. Бруно влиял на него, подчинил себе его тело так, как он сам не мог в течение долгого времени. Жар в низу живота всё меньше походил на тепло алкоголя. Теперь его работодатель был тому причиной. Чёрт побери, Леоне это нравилось. Бруно заводил его. Черт возьми, черт возьми! Черт возьми! Он не мог облизываться на задницу своего работодателя на своём же рабочем месте. Не подходящее время. Совсем не подходящее время. Стараясь смотреть куда угодно, но не в сторону Бруно, Леоне наткнулся взглядом на Джорно. Этот мальчишка когда-нибудь, куда-нибудь уходит? Или он умер бы, окажись вдали от Бруно хоть на день? Какого черта он снова здесь? Он не ходит в школу? У него нет ничего похожего на личную жизнь? И… О Боже… Леоне скосил глаза вниз… Чёрт побери, только не сейчас. Леоне сбежал на кухню, чтобы сменить рубашку на форму. Лицо горело. Так что, теперь будет всегда? Леоне это не понравилось. Это было неудобно. Если так пойдёт, ему придётся носить брюки клёш или юбку, потому как сейчас, в таких узких штанах, стоять было больно. Тихо вздохнув, Леоне с несчастным видом повязал на шею фартук и слегка приободрился, увидев, что тот скрыл его проблему от посторонних глаз. Черт возьми, тело, как ты смеешь быть таким предателем? Взмокший, разгорячённый, он всё же выполз в зал. — Ты подстригся. Бруно смотрел на него, голубые глаза уставились на неровно обкромсанные пряди. Смутившись, Леоне протянул руку, забирая локоны за ухо. Солнце и его привычка накручивать пряди на палец, заставили волосы виться и загибаться вверх. Бруно замолчал; Леоне переступил ногами. — Я знаю, это выглядит ужасно, но я устал… Они были слишком длинными… — Тебе идёт, Леоне. Бруно улыбнулся ему, и Леоне подумал, что его сердце вот-вот остановится. Странно, он думал, что станет хуже, но это наоборот принесло облегчение. В штанах стало просторнее. Бруно высунул кончик языка, словно дразнясь: — В следующий раз воспользуйся услугами профессионала. Наранча с радостью поможет тебе. — Наранча умеет стричь волосы? Какого чёрта. Бруно рассмеялся светло и чисто. — Нет, конечно, нет. Это просто шутка, медвежонок. Леоне был сражён наповал без всякого выстрела. Сердце сделало кульбит; ему стало слишком тесно в груди. Жажда едва ощущалась. Бруно отвернулся, снова вернувшись к работе, и Леоне осторожно выдохнул. Часть его была в восторге от того, что Бруно чувствовал себя с ним достаточно свободно, чтобы шутить, но другая часть страдала от смертельной агонии, потому что он знал: Бруно говорил со своими детьми точно так же. Ему не нравилась сама мысль, что Бруно смотрит на него и видит больного ребёнка, которого нужно воспитывать. Он хотел, чтобы Бруно полагался на него, говорил с ним о разных вещах, делился проблемами. Он хотел, чтобы Бруно приходил к нему домой, уставший и злой, и он хотел быть тем человеком, на которого Бруно кричал бы, чтобы почувствовать себя лучше. Он хотел больше не ощущать одиночество ночью. Он хотел просыпаться рано и готовить Бруно завтрак, потому что тот так сильно заботится столь о многих и заслуживает того, чтобы и его кто-то оберегал. У Леоне болела грудь. Он хотел Бруно. Он хотел выпить. Жизнь — дерьмо. Он старался работать в этот день как можно прилежнее, отдавая всё своё внимание стоящим перед ним задачам. Но когда клиентов не было, когда вся посуда была вычищена, Леоне не мог не думать о Бруно… И благодарить бога за то, что фартук настолько просторный. Ещё он старался думать о Нориаки. И о трёх бутылках пива, что ждали его в холодильнике. Последние мысли вызывали отвращение. В конце концов, отвлёкшись, Леоне обнаружил, что наблюдает за детьми Бруно. Миста восседал на коленях у Джорно, ворча и издавая мурчащие звуки достаточно громко, чтобы Леоне мог слышать. Иногда, когда Джорно не думал, что кто-то смотрит в его сторону, лицо мальчишки смягчалось. Леоне не был уверен, что делать со знанием о том, что у пацана внезапно прорезались эмоции. Особенно, если тот смотрел на Мисту… и приобнимал брюнета за талию. Рядом с ними сидели Фуго с Наранчей. Фуго явно пытался научить Наранчу чему-то. Перед ними лежала раскрытая книга. Круглое лицо Наранчи отражало пятьдесят оттенков замешательства. Он растерянно переводил взгляд с книги на листок бумаги и обратно. Фуго наблюдал с явным отвращением. Леоне не был точно уверен, что случилось потом. Он не знал, откуда Бруно знал, что нужно делать, но через секунду его (красивый) работодатель вспрыгнул на стойку, напугав покупателя, и в два шага преодолел расстояние до стола детей. Фуго вскрикнул в бессильной ярости и занёс своё оружие — вилку — над головой Наранчи. Рука стремительно опускалась вниз. Бруно стремительно перехватил запястье Фуго, прежде чем зубцы вилки вонзились в щеку Наранчи. Наранча затараторил; его голос был громок, а речь мало разборчива. Лицо Фуго побелело, и он позволил Бруно вытащить вилку из своего кулака, а затем поднялся на ноги, следуя за Бруно на кухню. Мальчик опустил голову. Дверь захлопнулась. Наранча умолк. В пекарне повисла гнетущая тишина. — Хэй. Миста, наконец оторвавшийся от Джорно, ткнул Леоне и встал за прилавок, пока мужчина пытался вернуться к реальности. — Иди домой. Я доработаю без тебя. — Разве тебе принимать такие решения? Миста раздражённо скривился. — Послушай, чувак. Ты бесспорно крут и мне определённо нравишься, но ёбен бобен! Это не касается тебя никаким боком. Так что. Свали, лады? Кыш! Я объясню всё Бруно. Миста опустил руку на поясницу Леоне и попытался подтолкнуть того к выходу. Леоне вздрогнул от подобного контакта. — Хорошо, — смирился мужчина, отчаянно желавший, чтобы Миста убрал от него руки (дома его ждёт пиво). — Я уйду. Нет, он вовсе не сбежал. Он просто не стал там задерживаться, оставив свою одежду в пекарне. Нет, ему не было интересно, о чём говорят Бруно и Фуго. Он не мог заставить себя смотреть в глаза Наранче. Что было бы, если бы Бруно не успел вовремя? Он покачал головой. Он не хотел думать об этом. Он был на полпути к своей квартире, когда до него дошло, что день ещё только близился к завершению, и ложиться спать было пока рано. И дома нечему было отвлечь его от запаха спиртного и бутылок в холодильнике. Он встал как вкопанный. Пойти погулять? Нет. Форму нужно было беречь… Но… Но… А что ему делать дома? Там было пусто. Не было даже телевизора. Он никогда не думал, что настанет такой день, когда он будет достаточно трезв, чтобы смотреть передачи. Его желудок квакнул от голода. Ах, да… Еда… Нужно купить продуктов. Конечно, Бруно иногда заворачивал ему что-нибудь поесть с собой, но… Он неделями не ел должным образом. Внезапно он почувствовал зверский голод. Еда. Сначала еда, потом… А что потом? В конце концов, он решил, что будет решать проблемы по мере их поступления. Боже, ему не хотелось чего-то особенного или вкусного. Он просто тащился по дороге, пока не набрёл на ближайший магазин, где купил немного дешёвой еды: сэндвич в упаковке, немного чипсов, воду (пиво), много маленьких шоколадных батончиков. Он истратил всего несколько банкнот из тех, что дал ему Бруно. Живот скрутился в узел от голода. Как он не замечал раньше? Он вышел из магазинчика и устроился на скамье. Он попытался вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько голодным. Ничего не пришло ему в голову. Он решил, что это плохой знак. Живот болел, а руки… на них сегодня расцвело всего два укуса. Если он правильно помнил. Что не так с его памятью…? Пиво, которое он купил, стояло на скамейке рядом с ним; бутылка опустела чуть меньше, чем наполовину, и он чувствовал, что всё его тело тянется к этой бутылке. Она тянула словно магнит. Он сделал ещё несколько глотков. Какой позор. Он не может сдержаться. Он искренне ненавидел себя. А перед глазами стояло лицо Бруно. Только лицо Бруно. Несмотря на жажду, Леоне собрал волю в кулак и вылил оставшееся пиво на землю. Разум взбесился. Какая-то отчаянно-дикая часть мужчины завопила, чтобы он немедленно облизал мостовую. Руки дрожали. Он сделал это. Он не допил отмеренную норму. С трудом вздохнув, Леоне отшвырнул в сторону пластиковый стаканчик, отказываясь смотреть, куда тот катится. Что теперь? Он не хотел идти домой, там было отвратительно. Сейчас он осознавал это с особой ясностью. То место воняло, и, хотя порой на Пьяного Леоне нападали дикие приступы любви к чистоте, и он начинал прибираться, в квартире всё ещё было множество куч мусора, раскиданного по углам. Ему не понравилось это. От этой мысли его едва не вывернуло на изнанку. Почему бы тогда тебе не убраться, дурачок? Голос в голове Леоне был не его. Не принадлежал он и его интуиции. Боже, этот голос он бы узнал из тысячи. Сердце запело. «Ты прав», признал он. — «Почему бы и нет». Некоторое время он постоял, разглядывая облака, затем снова нырнул в дверь магазина. Он бродил по рядам, запихивая в корзину все те вещи, которые как он думал, ему понадобятся: отбеливатель, аэрозоль «Сосновая свежесть», тряпки, стеклоочиститель, ведро. Ему даже хватило денег. Неся домой пластиковые пакеты с чистящими средствами, он молился, возможно, даже Всевышнему, что это решение не выйдет ему боком. Что ему станет лучше. Когда он вошёл в дом, его надежды истаяли. Сора вокруг было так много. Он почти забыл, насколько здесь грязно. Не обязательно делать всё за раз. Бруно. Голос Бруно мурлыкал в его голове со всей присущей тому мягкостью, нежностью и понимающим всепрощением. По чуть-чуть, хорошо? Шаг за шагом, и всё будет нормально. Я люблю тебя. Леоне выронил свою ношу, и схватился за стеклоочиститель, отрывая зубами кусок от какой-то тряпки. Ты такой хороший, Леоне. Такой хороший. Большой медвежонок. Скрюченными пальцами он провёл по оконному стеклу, оставляя пять борозд в слое грязи и пыли. Я люблю тебя. Он оттёр до блеска все окна в доме, и только потом снова вернулся к уборке. Вероятно, он не смог бы сделать так много, если бы его мозг вдруг не решил заговорить с ним голосом Бруно. Проблема возникла, когда он пошёл лечь спать. Его мозг не отключался, он продолжал вбрасывать образ Бруно ему под закрытые веки. Бруно во всех мыслимых позах, Бруно, демонстрирующий своё прекрасное тело, Бруно двигался медленно, расстёгивая пуговичку за пуговичкой. Впервые за очень долгое время Леоне пришлось прикоснуться к себе, чтобы иметь хоть какую-то возможность заснуть. Это не помогло. Напротив, всё стало только хуже. Щёки горели от стыда. Когда бешено бьющееся сердце наконец успокоилось, он провалился в сон. Он снова видел сны. О, как же он скучал по алкоголю. Алкоголь прогонял сновидения. На этот раз он не проснулся с криком. Но обвинения, брошенные Бруно ему в лицо, снова вызвали поток слёз. Сидя на краю кровати, Леоне изо всех сил пытался успокоиться. Он прижал дрожащие руки к лицу и глубоко вздохнул, заставляя себя дышать равномерно. Дрожь начала спадать. Он встал, снова выполняя рутинные действия (душ, волосы, одежда, макияж), а затем без особого энтузиазма принялся разгребать мусор, пытаясь игнорировать тупую боль голода в животе и алкогольную мигрень. Жажда горела в теле. В конце концов он оказался за кухонным столом. Перед ним стояла бутылка. Грязные бинты на руках почти размотались. Пальцы выглядели ужасно, изуродованные, с коркой крови. Останутся шрамы. Он осторожно ткнул несколько мест, а затем, лизнул языком несколько ранок. Боль не была сильной, но, возможно, скоро станет. Как он ухитрился отгрызть от себя такой кусок? Хотел бы он, чтобы у него было что-то, чем можно заменить повязки. Сначала он подумал о том, чтобы снова попросить Фуго, но потом… Ах, да… Он же не собирался сегодня работать. Сегодня он встречался с врачом. Он пошевелил пальцами, и едва начавшаяся восстанавливаться кожа не растрескалась, не начала кровоточить. Леоне вылил остатки пива и выбросил бутылку в мусор (он старался), и буквально вылетел из квартиры. Он повернул направо, избегая перекрёстка и побежал… Он бежал, бежал, бежал, стараясь оказаться как можно дальше от остальных бутылок в холодильнике. Не далеко же он смог уйти. Мужчину разобрала одышка. А ведь раньше он был выносливым. Раньше он превосходил каждого в отряде. Он был быстрее, сильнее, ловчее, лучше их всех. Теперь он начал задыхаться всего-то пять минут спустя. Какой… позор. Наконец, его дыхание восстановилось. Он поднял руку, стараясь поймать попутку, и медленно побрёл вдоль трассы. К тому времени, когда какое-то авто, наконец, остановилось, он уже всерьёз начал беспокоиться, что опоздает. Он проскользнул на заднее сиденье и пробормотал: — Спасибо. — Тебе куда? — Мужчина с загорелой кожей и длинными волосами цвета акациевого мёда повернулся, к нему и окинул взглядом золотисто-карих глаз. — Я, кстати, Тициано. — Л-Леоне, — передёрнувшись, мужчина нерешительно выговорил название места. Это-то он запомнил, правда, до этого, выйдя из душа, он минут пять смотрел на бумажку в ужасе. — А, так ты из ребяток Нори. — Нори? — Нориаки. Стыдились ли вы когда-нибудь смотреть в глаза первому встречному? Боже, сколько таксистов в этом городе знали Какёина-Куджо и то, чем тот занимается, достаточно хорошо, чтобы им даже не требовалось называть адрес? И, конечно же по «счастливой» случайности, он, Леоне, напоролся именно на такого. Тициано завёл машину и стронулся с места. — Малыш Нори — хороший врач. Он тебе понравится. Какая бы у тебя ни была проблема, он поможет всё исправить. Леоне сложил руки на коленях, сжав ладони ногами, пытаясь скрыть изгрызенные костяшки. — Угу… К счастью, Тициано больше не пытался с ним разговаривать, и дальше они поехали в тишине. Когда они прибыли, мужчина отказался взять деньги. — Ты пытаешься наладить жизнь, Леоне. Это ж каким мудилой я должен быть, чтобы взять деньги у такого парня? Не беспокойся. Все хорошо. Я вернусь сюда, чтобы отвезти тебя домой, когда время с Нори подойдёт к концу. Он проигнорировал все протесты Леоне и просто взял и уехал, видимо, чтобы вернуться позже. Вздохнув, мужчина сунул свои нехитрые сбережения обратно в карман. Удивительное совпадение. Кто бы мог подумать, что таксист знаком с Нориаки Какёином-Куджо, и не возьмёт платы? Ну, по крайней мере, у него все ещё были деньги, чтобы купить еды и поехать домой. Может быть, чёрная полоса закончилась? Может быть, мир пытался таким своеобразным образом загладить свою жестокость? Здание, к которому его привели, было, как и ожидалось, церковью. Знак на подъездной дорожке гласил: «Восход». Какое глупое название для церкви… Он поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Ему пришлось постучать дважды, прежде чем она открылась. Леоне моргнул и посмотрел на невысокого человека перед собой. Он не был действительно маленьким (или это Леоне был великаном). Открывший дверь был чуть ниже Бруно, но в его позе или, возможно, в его ауре было что-то, что заставляло его казаться меньше ростом. Ярко-рыжие волосы, короткие, локоном ниспадающие на лоб и скрывающие почти всё лицо за исключением пронзительно-голубых глаз. Ему положительно везёт на синеглазых. Мужчина улыбнулся. — Аббаккио-кун. — Нориаки? Тот поджал губы, но всё же ответил: — Да, это я. Извините, всё никак не привыкну к прямолинейности итальянцев… — А? — искренне смутился Леоне. Он совсем не ожидал увидеть изящного рыжего юношу. — Уважительные суффиксы, — объяснил Нориаки. — Вы ими не пользуетесь. Иногда это пугает меня. О, но что же я держу вас на пороге! Входите, входите. Знакомьтесь с остальными. Его итальянский звучал легко и непринуждённо, когда он говорил с Леоне, но всё ещё носил странно формальный тон. Акцент японца был довольно приятным. Леоне охотно проследовал за ним. Не было смысла сбегать сейчас. — Вы — четвёртый в группе, не считая меня, — Леоне вздрогнул, когда Нориаки бросил на него взгляд через плечо. — Самого тихого зовут Джонни Джостар. Не упоминайте при нём о его ногах. Далее, Хол Хорс. Он очень боится… многих вещей, поэтому, пожалуйста, постарайтесь не сидеть рядом первое время. Хол Хорс — блондин с ковбойской шляпой. И, ещё, Жан-Пьер Полнарефф. Полнарефф-кун… Он… Ну… увидите. Они достигли конца коридора, и Нориаки толкнул дверь, позволяя Леоне войти в главную комнату. Первое, что мужчина заметил, было величие залы — высокие потолки, роскошные люстры, большие, великолепные витражи, несомненно, изображающие сцены из Библии, хотя Леоне, хоть убей, не смог бы опознать сюжет. Следующим, что бросилось в глаза, были люди. Три человека сидели полукругом на трёх стульях. Нет. На двух, поспешил исправиться Леоне. Джонни, как и думал мужчина, был в инвалидной коляске. Парень с грязно-оранжевыми волосами, торчавшими из-под белой шапочки, сердито уставился на него. Рядом с ним сидел, видимо, Полнарефф. Высокий, массивный мужчина с платиново-серебристыми волосами, так похожими на косу Леоне. У него были широкие плечи и огромные руки. У него был плоский живот, а ноги изранены. Когда его невозможно-голубые глаза (опять?! Нет, ну, какого черта?) встретились с глазами Леоне, мужчина почувствовал, как в крови вскипела странная смесь возбуждения и страха. Этот человек был опасен. Он горел изнутри и буквально молил кого-нибудь стать жертвой его пламени. Он не желал гореть один. Леоне вздрогнул и отнюдь не от холода. Рядом с Полнареффом сидел и третий — Хол Хорс. В сравнении с Полнареффом, он был абсолютной пустышкой; запоминался только дурацкой шляпой. — Здравствуйте, группа, — Нориаки аккуратно подтолкнул Леоне в комнату. — Это Леоне Аббаккио. Он присоединяется к нам с сегодняшнего дня. — Надолго ли? Голос Полнареффа звучал с едва заметным мягким акцентом. О, это определённо не помогало Леоне интересоваться мужчиной меньше. Леоне удалось кивнуть. Француз хмыкнул и отвёл взгляд. Леоне обнаружил, что дышать стало намного легче. Нориаки потянул его за руку, приглашая сесть на стул рядом с Джонни, и Леоне неохотно повиновался. — Хорошо… Итак, кто-нибудь из вас хотел бы что-нибудь сказать Аббаккио-куну прежде чем… Нежный голос Джонни прервал Нориаки, хотя парень и говорил так тихо, что его было едва можно расслышать: — До того, как Пол-Пол нальёт нам воды в уши? Нет. — Не притворяйся, что не любишь слушать мой голос, Джонатан, — казалось, Полнареффу было плевать на Джонни. Леоне сидел неподвижно. Он снова занервничал. Ему это не понравилось. Эти люди уже знали друг друга, он не любил вмешиваться. Но он обещал Бруно, что будет здесь. — Что же, как хотите, — Нориаки поднял руку и все замолчали. — Аббаккио-кун… (Боже, пусть земля разверзнется, и Леоне провалится вниз!), — почему ты решил приехать сюда? — Я-я обещал одному человеку, что буду здесь. — La~me! — зевнул Полнарефф. — Дай угадаю. Этот кто-то, случайно не аппетитный горячий парень, которому ты хочешь прису… — Жан-Пьер Полнарефф! — Нориаки едва повысил голос, но Полнарефф немедленно замолчал; Леоне услышал смешок Хол Хорса. — Вы не будете выражаться подобным образом в моём присутствии. Повисла минутная пауза, затем Полнарефф хмыкнул: — Хорошо, хорошо, извините. Все счастливы? — он поёрзал на стуле. — Могу я уже начать? Закинув ногу на ногу, Нориаки откинулся на спинку стула и оглядел людей, сидящих перед ним полукругом (присутствие Леоне определённо помогло достроить форму). — Вы уверены, что снова хотите рассказать нам всё? Не думаю, чтобы это сильно помогало. — Извините, док. Но мне нужно выздороветь как можно быстрее. Так я могу начать? Нориаки вздохнул. — Да. Я полагаю, что можете. В противном случае, вы не дадите высказаться остальным. — Вы хорошо меня изучили, док, — слова источали странную привязанность, несмотря на гнев, который заставлял каждую фразу звенеть. — Пристегнись, Леоне. Пришло время зашибенных сказок на ночь, мать его. Полнарефф открыл рот и выплеснул на них самую ужасную историю из всех, что Леоне когда-либо приходилось слышать.