Глава 15. But You Are A Great Sinner, That's True, And Your Worst Sin Is That You Have Destroyed And Betrayed Yourself For Nothing А что ты великая грешница, то это так, — прибавил он почти восторженно, — а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя.
— Так, ты, выходит, грязный коп, рыба моя? Леоне вздрогнул. Он съёжился и прижал к себе руки. Он кивнул в ответ на слова Полнареффа. — Ну, многие делают вещи и пострашнее, — мягко продолжил француз. Повисла тишина. Стар с любопытством тявкнул и ткнулся носом в руку Леоне. Леоне почесал пса за ухом, и затем продолжил: — Газеты… Видимо, журналистам сказали, что я делал много больше, чем на самом деле. Это не такая уж и редкость… Когда несколько нераскрытых дел вешается на какого-нибудь козла отпущения, просто чтобы уже сдать их в архив. Проблема в том, что я понятия не имею, что именно мне приписали, а Бруно… Сын Бруно знает точно. И что бы это ни было, оно должно быть ужасным. Мальчик жаждал моей смерти с момента, как я впервые переступил порог пекарни. Стар загомонил, и, проигнорировав Леоне, который попытался отпихнуть пса, боднул мужчину головой в живот. Щенок рьяно завилял хвостом, и, казалось, даже начал подскакивать на месте. Леоне вздохнул. — К-когда мой мальчик… мой Наранча… Когда он пропал, Джорно решил, что я… — голос Леоне с каждым словом становился всё тише. Он замолчал и сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. — Он посчитал, что я… что я… изнасиловал…и что… убил его. Мех Стар Платинум был густым и мягким. Леоне зарылся в него пальцами, поглаживая спину пса. — … Даже когда я нашёл Наранчу и привёл его домой… Он всё ещё… Он всё ещё думает, что я способен причинить ему боль… или Бруно… Боже, он думает, что я могу сделать такое… — Леоне снова замолчал; Стар немедленно попытался влезть к нему на колени. — Эй, приятель… — Леоне снова потрепал пса, — Ну, в общем… Джорно вчера рассказал всё Бруно… Всё, что, как он думает, я совершал, и, кхм… Бруно сказал, что он… что он не… не может позволить мне находиться рядом с детьми… — О, Аббаккио-кун… Как Нориаки удалось сделать так, чтобы фраза не прозвучала с приторной жалостью? — Да… Н-но… Он сказал, что… что если я скажу ему, что всё это клевета, то он поверит. Проблема в том, что я не знаю, в чём меня обвиняют, и… Гм… А Бруно очень хорошо слышит, когда кто-то лжёт. Нориаки согласно кивнул. — Я… Я хотел знать… Смогу ли рассказать правду вам… Сумею ли… Потом, я собираюсь пойти и выяснить, что заставило его сына так бояться меня… И, наконец, я… Я попробую показать Бруно разницу между тем, что есть, и тем, что придумано. Мне останется только молиться, что этого будет достаточно, чтобы… — Этого будет достаточно, — улыбнулся Нориаки. — Помните, Аббаккио-кун, я сказал вам, что будет больнее, а потом придёт исцеление? Осталось немного. Совсем чуть-чуть. Бруно знает, что вы — хороший человек. Он поможет своему сыну увидеть. — Не уверен. — Я уверен. Я давно знаком с Бруно. Он никогда не бросит вас, если на то не будет серьёзной причины. Ваша история — вообще не причина. Он примет вас обратно. Леоне вздохнул. Стар с любопытством фыркнул и облизал его лицо. Он позволил. — Прекрасно, — Нориаки откинулся на высокую спинку. — Есть у кого что сказать? — А после этого ты стал бояться оружия? — Джонни поёрзал в коляске. Леоне моргнул. Он молчал. Стар снова облизал его лицо и с губ сорвалось тихое: — Да… Рыжий кивнул. Он обнял колени руками. — Я тоже. Пацан отвёл взгляд. Леоне хотел спросить его, почему он вдруг боялся, но вид мальчишки ясно сказал, что он ничего не добьётся. Полнарефф тихо вздохнул. Стар развернулся к нему и дёрнул ухом. Пёс мгновенно оставил Леоне в покое и переместился к французу. Обхватив пушистую морду руками, Полнарефф расцеловал пса. Стар завилял хвостом ещё энергичнее. — Хороший мальчик… — мужчина подхватил собаку на руки, покорно снося вылизывания. — Я… Я, наконец, поговорил с Мохаммедом. — Правда? — Нориаки заулыбался. — Поделитесь? — Выкладывай, сестрёнка, — присвистнул Хол Хорс, натянув свою шляпу на нос, словно собирался вздремнуть. Полнарефф некоторое время задумчиво что-то напевал себе под нос; Стар навострил уши и переключился на рот мужчины, пытаясь пролезть между губ языком. Француз отвернулся и придержал рукой голову сиба-ину. — Да… Я… В общем, сильно напился… Ну, подробности не особо важны, но… он… каким-то образом… Он сумел меня остановить. Ну, то есть… Он не позволил мне начать крушить всё вокруг. Я не многое помню, но… Я вдруг совершенно перестал злиться… Как давно я не испытывал этой всепоглощающей ненависти? Он… Сказал, что узнал меня. Я… Видимо, не только я смотрел внимательно в тот вечер. Ну… и… Теперь он знает моё имя… О, а его фамилия Абдул. Стар попытался вывернуться из рук мужчины и Полнарефф переключил своё внимание на щенка. Он забормотал какую-то ласковую чепуху и снова поцеловал пушистую мордочку. Мухаммед Абдул и Жан-Пьер Полнарефф? Мухаммед Полнарефф. Жан Абдул. Оба сочетания показались Леоне весьма… сомнительными. — Бедняга Жан. Тебе придётся взять двойную фамилию, когда выйдешь замуж. В любом другом случае твое имя будет звучать весьма… не презентабельно. Полнарефф ухмыльнулся в ответ. Леоне кивнул. Он уже понял, что эта жутковатая усмешка — единственная улыбка, которая осталась в распоряжении француза. — Ага, то есть, это у меня-то всё не презентабельно? На себя посмотри, умник! — Два дебила — это сила. — Заткнись, Джонатан. Леоне фыркнул и показательно насупился: — Я, может, планирую в ближайшем будущем стать Леоне Буччарати. Полнарефф нахмурился. — У-у-у, ну так не честно. Это звучит солидно. Леоне показал ему язык. Как этим людям удавалось заставить его чувствовать себя настолько легко и хорошо? Леоне услышал, как сидящий справа от него Джонни тихо пробубнил себе под нос: «Джонатан Цеппели…» Это напомнило ему кое о чём. Леоне обернулся к пацану. — Кстати, о птичках! Встретил я твоего Джайро. Ты не говорил, что он врач. Джонни заметно оживился. — Видел? Но… А он что-нибудь говорил обо мне? — Ну… я, возможно, намекнул ему, что ты считаешь его своим парнем. Он казался очень взволнованным. Понимай, как знаешь. Щеки Джонни покрылись румянцем. Он отвёл взгляд и вцепился в свою шапочку, на кромке которой уже можно было заметить несколько прорех. — О, ну это же просто великолепно! — Нориаки поднялся, и Стар заворчал. — Что же. На сегодня это всё. Нам пора. Полнарефф-кун, будьте добры, отпустите мою собаку. Полнарефф выполнил требуемое. Стар немедленно рванул к двери и… открыл её? Пёс открыл дверь и теперь придерживал створку, чтобы они могли пройти?! И правда, хороший мальчик… Они двинулись на улицу. Джонни сам управлял коляской. Хол Хорс шёл неподалёку. Леоне никак не мог понять, что связывало этих двоих. Впрочем, это было не его дело. Когда они добрались до лестницы, вместо обычной заботы Хол Хорс просто перебросил Джонни через плечо как мешок с картошкой. В ответ мужчина получил сдавленные проклятия и оплеуху. Полнарефф снова развеселился. — Нориаки…? — Джотаро уже ждал их у выхода. Он неловко переминался с ноги на ногу, сунув руки в карманы своего безупречно-белого пальто. — Я немного задержался. Прости. Нориаки оттолкнулся от верхней ступеньки и прыгнул на своего мужа. В глазах мужчины на секунду мелькнула паника. Он поспешно распахнул объятия, подхватывая Нориаки. Он залился краской и опустил голову, чтобы скрыть смущение за тенью кэппи. Он развернулся и унёс Нориаки к машине. Парочка о чём-то тихо переговаривалась по-японски. Леоне хотел было попрощаться с Полнареффом, но обнаружил, что пока отвлекался на Джотаро, француз снова исчез. Леоне вздохнул и направился к своему транспорту. За его спиной раздались громкие крики: Хол Хорс и Джонни выясняли отношения. Слоу Дэнсер хрипела и била копытом. Со вздохом, Леоне опустился на сидение рядом с водителем. Он сделал это. Он наконец выговорился. Он думал, что будет чувствовать себя… по-другому. Думал, что будет лучше. Он так устал от всего этого. — Тяжело прошло? — Не представляешь, насколько… Леоне закрыл глаза и прислонился лбом к двери машины. Он хотел спать… Но…. Но пока ты не выяснишь правду… Не выяснишь всё… Да, верно. Он должен знать наверняка… Но… Но ему ведь не обязательно делать это прямо сейчас, да? Вряд ли его вообще пустят в архив библиотеки в такой час (в очень поздний час). Да и… Ему стоило сделать ещё кое-что. Да. Конечно. — Эй, Тиц? — М-м? — Ты мог бы отвезти меня кое-куда? — Не вопрос! Леоне назвал адрес.__________________________
Автоматические двери разъехались в стороны и он ввалился в прохладное здание. Зачем он здесь? Ах, да… У окна регистрации его отправили к стойке информации, а оттуда ещё в сто десять мест. Он оббегал их все, и, наконец, сумел выяснить номер палаты Наранчи (да что не так с его памятью?). Махнув рукой на провалы в воспоминаниях, он прошёлся по стерильно-белым коридорам. Он добрался до палаты Наранчи. Он осторожно приоткрыл дверь, проверяя, нет ли внутри Бруно или кого из детей. Комната была пуста (слава Богу). Фиолетовый глаз Наранчи уставился на него. Мальчик усмехнулся, когда Леоне пробрался внутрь, стараясь не шуметь. — Хэй, грызун. — Хэй, лузер. — Циклоп. — Привет, отец. — Здравствуй, малыш… К концу их перепалки он добрался до кровати Наранчи. Он опустился на стул (его принёс Бруно?) и осторожно сжал в ладони ручку мальчика. Они смотрели друг на друга некоторое время. Наранча опустил голову и забубнил: — Папа сказал, что ты не придёшь. Сказал, что я многого не понимаю… — голос мальчика звучал глухо. — Он сказал, что некоторое время ты не сможешь быть рядом. Фиолетовый глаз устало уставился на лицо мужчины. Ребёнок отчаянно хотел знать ответ, хотел знать правду, которую от него утаили. — Некоторое время назад я сделал одну очень нехорошую вещь. Из-за меня пострадали многие люди. Один из них погиб. Я уволился. Полицейский участок решил вдогонку повесить на меня несколько нераскрытых дел. Звучит скверно, да? Наранча кивнул. — В общем, в газетах на мою голову посыпались шишки и Джорно обоссался от страха, — усмехнулся Леоне. Наранча гаденько захихикал. — Джорно поделился своими мыслями с Бруно, так что теперь мне предстоит поиграть в детектива и выяснить всю свою подноготную. Что невесело. Бруно не хочет, чтобы до тех пор я общался с вами… Ну, на всякий пожарный… Наранча задумался. — Я знаю, что иногда тебе хочется меня придушить, но ты никогда так не сделаешь. Ты дуб дубом, Аббаккио, но ты не жестокий, да? Папа поймёт, — мальчик неуверенно сжал руку Леоне и принялся гладить шрамы. — Я э-э-э… Ну… Спасибо… Спасибо, за то, что нашёл меня и вернул домой. Спасибо, что не считаешь меня глупым ребёнком. — Не за что. Как глаз? — Уже лучше. Док говорит, что завтра мне разрешат уйти, если я захочу. Но папе нужно будет давать мне лекарства каждый день. А Паннакотта будет менять повязки. — И дали же родители имечко… — Эй! Меня родители вообще назвали Наранчей! — Не правда! Мы с Бруно зовём тебя мышью! Наранча заулыбался так широко, что Леоне забеспокоился, не больно ли это. — Ага! Да! Вы называете! И… Э… Ну… Не то, чтобы мне не нравилось, что ты тут, но папа скоро должен прийти… Поэтому… тебе, наверное, пора, да? — Да. Да, ты прав, — Леоне осторожно высвободился из хватки Наранчи. Дойдя до двери, он отвернулся и бросил грустный взгляд через плечо. — Послушай… Вероятно, мы не увидимся до тех пор, как я не разберусь во всём этом хаосе, но… Я люблю тебя, ребёнок. Знай это… Гм… Вот… Как-то так… Он стремительно двинулся прочь. За дверью палаты послышался хохот Наранчи. Леоне обнаружил, что тоже широко улыбается. Стоило ли оно того? Ему вспомнились слова Наранчи. Определённо стоило. Чувствовать себя счастливым было приятно, пусть даже и отчасти больно. Леоне тряхнул головой, прогоняя лишние мысли. Странно, и почему все, кроме него, считали Наранчу несмышлёным ребёнком, которого нужно было от всего защищать? Неужели только он видел, что Наранча был самым разумным из всех детей? Ну, или, по крайней мере, он точно был умнее Леоне… Он всё ещё не был уверен, как относиться к происходящему. Он сел в такси. — Знаешь, тебе не обязательно было меня ждать. — Да брось! Твоя компания того стоит! Леоне слабо улыбнулся. Тициано стронулся с места. Леоне бросил последний взгляд на больницу. Его сердце ёкнуло. К дверям госпиталя направлялся Бруно, за которым по пятам следовал Джорно. Боже, как же ему хотелось попросить Тициано вернуться. Хотелось броситься следом за Бруно, обнять и поцеловать его. Хотелось убедить, что всё у них будет хорошо. Он не посмел. Он молча наблюдал, как отец и сын скрылись в приёмном покое. Завтра. Завтра он сделает это. Завтра он выяснит, что за пламя полыхает под котлом, в котором он варился все эти годы. Завтра… Завтра он со всем справится.__________________________
Леоне осознал, что всё вокруг — сон, когда Бруно поцеловал его. Он осторожно отстранил пекаря от себя. Он честно признался, что знает. — Да, — рассмеялся молодой человек. — Забудь об этом. Сделай это для меня, ладно? Бруно снова поцеловал его. Он выполнил просьбу Бруно. Он перестал помнить. Тёплый живой Бруно прижимался к Леоне. Его ласковые руки блуждали по телу Леоне. Леоне прогнулся и застонал, умоляя о большем. — Хороший мальчик… — негромко, но различимо пробормотал Бруно. Горячее дыхание опалило шею. Бруно коснулся языком его солёной кожи. Из горла Леоне снова вырвался стон желания. Боже, если Бруно уберёт руки, то он просто сойдёт с ума. — Б-Бруно, пожалуйста… — Пожалуйста «что»? Да чтоб его! Горячие руки продолжали гладить; рот ласкал шею, плечи, лицо. Бруно так и не поцеловал его в губы. Сладостная пытка. — П-пожалуйста, Бруно… пожалуйста… пожалуйста… Он слабо вскрикнул, когда Бруно опустился между его ног и приподнял его бёдра. Он чуть не зарыдал от разочарования, когда молодой человек снова отстранился, покачав головой. Даже в таком удовольствии ему было отказано. — Бру-у-уно-о-о… — Скажи мне, Леоне. Скажи, чего ты хочешь, и я дам тебе это… Скажи мне… Он поднял руки, он потянулся к Бруно. Он был не в силах сдерживать умоляющие стоны. Он попытался собраться с мыслями. — Пожалуйста… Бруно… Бруно, возьми меня… Бруно замурлыкал. — Охотно, — выдохнул молодой человек ему в губы. Боже, как сладко… Он поднял ноги Леоне себе на плечи и слитным единым движением вошёл в него. Леоне вскрикнул, прогибаясь в спине. Бруно выпил этот крик с его губ. Руки сжали бёдра, принуждая Леоне лежать неподвижно, пока Бруно, сильный и гибкий, плавно двигался в нём. — Пожалуйста… пожалуйста… сильнее… пожалуйста, Бруно… пожалуйста, — умоляюще вздыхал Леоне. Бруно впился в его рот поцелуем. Он безраздельно владел мужчиной. — Леоне… Услышав, как его имя срывается с этих прекрасных губ, Леоне едва не потерял голову. Ещё бы немного и он просто подмял бы Бруно под себя. Бруно отстранился, внимательно следя за тем, как меняется выражение лица Леоне, когда он, качнув бёдрами, снова заполнил мужчину, касаясь того особого места внутри. Перед глазами Леоне заплясали звёзды. Он выгнулся дугой. Он бессвязно забормотал, не то умоляя, не то молясь своему божеству. С тихим стоном Бруно снова приник к нему. Леоне обвил его ногами, открываясь сильнее. Руки пекаря скользнули вдоль его спины, удерживая на месте. Леоне порывисто дышал. Леоне задыхался. — Боже, Леоне… Ты такой замечательный… Щёки Леоне заалели. Он не понимал, почему его так смутила эта фраза. — Бруно… — Знаю… Знаю… — на полувздохе, до крика простонал Бруно, и его тело прошила судорога удовольствия. — Леоне! Подумать только! Это совершенное создание может издавать подобные звуки? В этот момент Леоне был невероятно горд собой. Это чувство пробилось сквозь пелену похоти и удовольствия, заставляя его биться в экстазе. Бруно начал двигаться медленнее, и Леоне умоляюще захныкал. Он попробовал сопротивляться. Бруно мягко рассмеялся. — Леоне, я всё-таки хочу, чтобы утром ты мог встать с кровати. — А если я не хочу? — недовольно проворчал Леоне, снова пытаясь заставить Бруно двигаться хоть немного быстрее. — Утром ты будешь другого мнения, — пробормотал Бруно, отстраняясь. Из горла Леоне вырвалось недовольное рычание. Бруно снова рассмеялся. Молодой человек оттолкнул его от себя. Сильные руки прижали Леоне к кровати. Бруно лёг поверх него, целуя челюсть и скулу, мужчины. — Но-но! Не балуй. — Я не… Бруно сжал бёдра, и Леоне судорожно выдохнул. — Ох… Я… может… я все же… да… — М-м-м-м-м… Бруно медленно двигался, прижимаясь к его бёдрам, их члены тёрлись друг о друга. Леоне вздрагивал от удовольствия. Недавнее возмущение было забыто. Он обнял Бруно и смежил веки. С губ срывались вздохи и стоны. Его возлюбленный ставил печати поцелуев вдоль бьющейся на шее жилки. Нежными массирующими движениями он гладил спину Бруно. Острыми ногтями, стараясь не поранить, он провёл вдоль его позвоночника. Бруно тихонько замурлыкал в ответ и прижался теснее. Леоне ответил стоном. — Почему ты так нежен, — проворчал Леоне, прижимаясь щекой к черным гладким волосам Бруно. Руки мужчины легли на бёдра молодого человека, притягивая того ближе. — Я могу быть грубым, если ты того хочешь. Но терпение — добродетель. — Я… очень добродетелен… Бруно с силой потёрся о него, острые зубки впились в шею Леоне. — Да что ты говоришь? — пробормотал Бруно, едва касаясь губами его кожи. — А может, ты уже всё? Рука Бруно скользнула между их тел. Леоне судорожно пытался собраться с мыслями. — Я… Не… А-ах! Рука Бруно обхватила член Леоне. Молодой человек снова прижался к нему. — Хочешь? — Пожалуйста, Бруно… Боже, да, пожалуйста… прикоснись ко мне… Бруно… Леоне перестал понимать, говорит ли он связно или просто умоляюще стонет. Бруно ввёл в него два пальца, и мужчина низко гортанно застонал. — Бруно… — Хороший мальчик, — пробормотал Бруно, — Ты идеален, Леоне. Мой Леоне. Я люблю тебя. — Я тоже… люблю тебя… Бруно, — каким-то образом ему удалось произнести слова более ли менее связно. Бруно задвигался быстрее. Он тяжело дышал, а тело покрылось испариной. Член Бруно плавно двигался вдоль Леоне. Пальцы молодого человека коснулись простаты. Закричав, Леоне отчаянно вцепился в плечи Бруно; глаза заволокла белая поволока; спина выгнулась дугой. Бруно снова повторил это движение. Он уткнулся носом в изгиб шеи Леоне. Леоне метался под ним. Свободной рукой молодой человек обхватил их обоих и начал поглаживать. Будь Леоне чуть более чувствительным человеком, он разрыдался бы от того количества тепла и любви, которое излил на него этот человек. Он зарыдал бы от полноты собственных чувств к Бруно, ко всему тому, что тот делал с ним. — Бруно! — Леоне, — снова выдохнул молодой человек. Его дыхание опалило кожу мужчины. Это было… почти невыносимо… Было так хорошо… Леоне уже успел позабыть, что секс может не приносить с собой боли. Он снова провёл ногтями по спине Бруно, и юноша изогнулся под его руками и застонал. Боже, что бы Бруно ни делал, он был прекрасен. Леоне почувствовал, что близок к финалу. Он вздрогнул всем телом, стараясь вжаться в Бруно, хотя едва мог двигаться, придавленный чужим весом. — Б-Бруно, я… я не могу, я… — Все хорошо… Бруно поднял голову и снова поцеловал Леоне, касаясь губами челюсти. Леоне перехватил его губы. Леоне почувствовал, как Бруно усмехнулся, и настойчивый язык начал исследовать его рот. Леоне сдался на милость этим губам. Судорога сотрясла тело Леоне. Бруно разорвал поцелуй. — Кончи для меня, — шепнул он. Как он мог посметь ослушаться такого приказа? Содрогаясь в оргазме, Леоне кричал имя Бруно. Он прижал этого человека к себе. Он стремился к нему всем своим естеством. Он прерывисто дышал; грудь тяжело вздымалась. Его глаза были закрыты. Он никогда не чувствовал себя так хорошо. Бруно нежно поцеловал его. Мягкие губы прижались к шее, а затем начали посасывать кожу. Леоне заворчал, сильнее сдавливая бока Бруно. Бруно перехватил его руку, направляя движение. Леоне закрыл глаза, смиряясь с тем, что на шее скоро расцветёт весьма заметный засос. Когда дыхание Леоне выровнялось, Бруно отстранился и нежно погладил мужчину по щеке. — Тебе обязательно было делать это? — Да. Кроме того, тебе это нравится. Да. Действительно нравится. — Сейчас… — Бруно прижался щекой к ладони Леоне, с мягкой улыбкой на губах. — Мой черёд? Очень твёрдый член прижался к ноге Леоне, и мужчина почувствовал, как снова заливается краской смущения. — Да… да… — Хороший мальчик, Леоне, — промурлыкал Бруно, наклоняясь, чтобы поцеловать его. Молодой человек отстранился. — Поднимись, — велел он. Леоне повиновался. Он сел на колени, дрожа от желания. Бруно стоял перед ним. Откинувшись назад, Леоне подхватил руками копну своих белых волос, отбрасывая их за спину. Бруно очень нежно улыбнулся ему. — Открой ротик. Леоне снова повиновался. Он закрыл глаза; руки скользнули вверх по бёдрам Бруно. Молодой человек застонал, когда Леоне вобрал его в себя. Боже, он был таким сладким, таким приятным на вкус. Как это было возможно? Или… он, Леоне, был немного предвзят? — Хороший мальчик, — высасывал Бруно, мерно покачивая бёдрами и с каждым движением всё глубже проникая в рот Леоне. Леоне как никогда был благодарен за то, что у него теперь напрочь отсутствовал рвотный рефлекс. Его волосы резко дёрнули вверх. Леоне вздрогнул, прижимаясь к Бруно, вбирая его так глубоко, что уткнулся носом в лобок молодого человека. Леоне тихо постанывал, перекатывая на языке приятную тяжесть. Он отчаянно цеплялся за бедро Бруно, прося большего. Бруно поддался. — Леоне~ Его имя хриплым стоном сорвалось с губ Бруно. Чертовски жарко. Бруно под руками Леоне вздрогнул; всё его тело напряглось. Леоне задыхался. Леоне притянул его ещё ближе. Он хотел выпить Бруно до капли. Бруно не отказал ему в этом. Он зарылся руками в белые волосы, и губы снова задвигались, силясь произнеси имя… Леоне проснулся в одиночестве. Одиночество ощущалось так неправильно. Он сожалел, что не смог удержать сновидение. Застонав, он сел на постели. Он с отвращением посмотрел на свои боксеры. — Нужно привести себя в порядок… — проворчал он, спуская ноги на пол. Он задумался, стоит ли чистота того, чтобы выпутаться из гипса и, возможно, несколько травмировать ногу? Может, ему стоило оставить всё, как есть? Он и так был запятнан. Липкие потёки на теле не сделали бы его сильно грязнее. Выругавшись, Леоне принялся распутывать бинт. Секунд десять спустя он отодрал от ноги чёртову штуковину. От боли захотелось не то заплакать, не то просто сдохнуть. Босыми ногами он наконец-то прошлёпал в душ. Он ошпарился кипятком и не сдержал слез (они высохли быстро). Он высушил волосы и переоделся в чистое. Нога адски болела. Он с облегчением вернул гипс на место. Он вполз в кухню и буркнул Наранче: — Доброе утро. Он распахнул холодильник и… Стоп. Погодите-ка, ёб вашу мать, одну чёртову секундочку… Осторожно развернувшись, Леоне протёр глаза. Наранча был тут. Расселся за столом в кухне и как раз приканчивал завтрак. Мальчишка широко улыбнулся и потеребил повязку, закрывавшую половину лица. — Уже полдень, Аббаккио. — Хах… Серьёзно? — Серьёзно. Я приготовил тебе жареный сыр. — У меня в холодильнике не было никакого сыра. — Ага! Не было. — И хлеба тоже не было. — Я всё учёл! Вытащив две бутылки колы, Леоне протянул одну грызуну-троглодиту. — Эм… Спасибо, наверное… Как глаз? Тебе становится лучше? — Не особо. Как твоя нога? — Фигово. Они чокнулись, бутылочное стекло звякнуло. Завтрак продолжился в молчании. Сэндвич с жареным сыром…………… был очень вкусным. А может, просто Наранча был отличным поваром. — Поверить не могу, что спал до полудня. Как… Да никогда я столько не спал! — Папа говорит, что люди спят столько, сколько нужно. Наранча расправился со своими бутербродами (их было два) и пристально уставился на Леоне. Белка готовилась прыгать. — Гм… Ну, может, он и прав. Тем более, что последние дни выдались напряжёнными. Ребёнок заёрзал на стуле и наклонился к мужчине. Стараясь не делать резких движений, Леоне отвёл руку с сэндвичем в сторону. Мышь сиганула вперёд, прыгая на него. Ловким движением Леоне сунул мальчишке в рот остатки бутерброда. Костлявое тело вышибло воздух из лёгких. Стул опрокинулся. Прижимая к себе повисшего на руке Наранчу, Леоне рухнул на пол. — Ненавижу тебя больше всего на свете, — выдохнул он, стараясь отдышаться. Наранча поднял на него удивлённый взгляд. — А как же… Джорно? Леоне расхохотался. — Боже, ты прав! Я забыл про этого сучонка! — Который думает, что знает всё на свете… — И смотрит на тебя, словно сам господь Бог нашептал ему на ухо о твоих грехах… — Хах! Да он не меньше дерьма натворил! — Малыш, ты не представляешь, насколько прав! — Ещё как представляю! Всё так же лёжа нос к носу на не очень чистом полу в кухне Леоне, они зашлись хохотом. Наконец, их отпустило. Отдышавшись, Наранча устроил голову на груди мужчины. — Я скучал, приятель, — тихо пробормотал Леоне. — Я тоже скучал, гоблин. — Набор суповой. — Длинноносый. — Переваренная макаронина. — Трус. — Это ещё почему? Наранча хмыкнул. Вопрос остался без ответа. Мальчишка скатился с Леоне и, потянувшись, как кошка, поднялся на ноги. — Пойдём гулять куда-нибудь? Ну же! Леоне закатил глаза и встал. Прихрамывая, он отнёс посуду в раковину. — Извини, мышонок, не сегодня. У твоего старика есть очень важное дело. Я же говорил, что должен разобраться, в чём меня обвиняют, не так ли? Странно, но отчего-то с Наранчей было значительно проще говорить о таких вещах. Было ли дело в том, что мальчик всё время дурачился? Груз на душе не казался таким неподъёмным, когда он давал себе передышку. — Так что, тебе придётся самому затеяться чем-нибудь. Ну, или напряги Фуго. Наранча показал Леоне язык. — Не прокатит, дурень. Фуго сегодня в школе. Я поэтому тут! В школе? Или уже в колледже? Сколько вообще Фуго лет? Леоне снова показал головой. — Я не могу. Я хочу как можно скорее разобраться с этим, понимаешь? — Ага! Понимаю, да! Но сейчас ещё рань несусветная! Поэтому. Сначала поиграй со мной. А потом вали на все четыре стороны и страдай… Пожалуйста? — мальчик вцепился в руку Леоне, стараясь обратить на себя его внимание. — Там Джорно. Он похож на петуха-наседку. Я не хочу туда! Пожалуйста? Леоне вздохнул. — Хорошо, хорошо, ладно! Завтра. Он будет разбираться со всем завтра. Один день погоды не сделает. Кроме того… ему никто не выставлял дэдлайнов. — Что у тебя на уме? — настороженно поинтересовался он. — Караоке бар! — Нет. — Да! Леоне махнул рукой.___________________________
Стоило им войти в здание, как Леоне тотчас же пожалел о своей доброте. Было слишком ярко, слишком громко, слишком… много… Наранча схватил его за руку и потащил за собой. Воткнув его за столик, мальчишка куда-то умчался и вскоре вернулся, брякнув на стол толстенную книгу в пластиковом переплёте. — Это список песен! — ухмыльнулся Наранча. Леоне скривился. Он сильно подозревал, что после сегодняшнего дня эта гримаса намертво пристынет к его лицу. — Ты же не ожидаешь, что я буду петь? — Конечно будешь! — Я не умею петь. — Не прокатит, Шерлок! Мы в караоке баре, а не в студии на прослушивании. Здесь все не умеют петь. В этом и смысл! Женщина на сцене взяла чересчур высокую ноту и сорвалась на визг. Они оба скривились. — Ну… Надеюсь, что ты не умеешь петь не настолько! И вообще… У тебя точно получится. У тебя очень глубокий голос! — Как мой голос соотносится с тем, что я не умею петь? — Расскажу, если купишь мне пива! — Нет. — Жлоб! — Как?! — Как слышал! Наранча уткнулся носом в книгу и начал листать список, хмуря брови. Леоне возмущённо уставился на него. — Ты слишком мал, чтобы пить. — Мне семнадцать! Леоне пребывал в прострации. Наранча смущённо ставился на него. Леоне икнул. Нет. Ну, нет. Точно нет. Мышонок не мог быть настолько взрослым. По виду мальчику было девять. Не больше. Он не… Точно нет… Нет же? Леоне вздохнул, признавая поражение. Щелчком пальцев он подозвал официанта. — Чего ты хочешь? — Индийский светлый эль. — Безвкусная моча. — А ты знаток, да? Леоне сдался. Переспорить Наранчу было чем-то из разряда фантастики. Он купил мальчику эль, старательно игнорируя укол жажды в желудке. Официант испарился. Наранча подсел к Леоне и подтолкнул к мужчине книгу. — Ты будешь петь песню о любви. Это то, что доктор прописал! — Это с чего бы? — Потому что песни всегда звучат как нужно, если ты чувствуешь, — пожал плечами Наранча. — Ты любишь папу, да? Вот и пой для него. Леоне стушевался. Он готов был поклясться, что покраснел от макушки до пят. Глядя на его страдания, Наранча заржал. — Ой, так ты что, думал, что никто не знает?! Да ты же готов целовать землю, по которой он ходит! Хихикая, Наранча куда-то умчался. Леоне мучительно осознавал. Это… Это, что… Всё и правда настолько очевидно? Да? Действительно? И Бруно всё понял? Боже, неужели он и правда всё это время знал?! Вернулся официант с бутылкой. Леоне отвинтил крышку и не задумываясь сделал пару глотков. Он закашлялся, отплёвываясь. — Эй! Это моё! Наранча выхватил отвратительное пойло из его рук и с явным удовольствием присосался к горлышку. Мальчишка плюхнулся на сидение рядом с Леоне. В руке он сжимал какие-то бумажки. Леоне провёл языком по губам и тотчас пожалел об этом. Ну вот, он ухитрился съесть помаду. Обожжённое алкоголем горло горело. Леоне почувствовал себя несчастным. Нашарив в кармане тюбик, Леоне принялся выравнивать слой помады на губах. Закончив приводить себя в порядок, мужчина переключил внимание на мальчика (на совершеннолетнего лба, которому уже можно было пить). Наранча что-то старательно чиркал на обрывках бумаги огрызком карандаша. — Ты чего там ваяешь? — поинтересовался Леоне. Плевать ему было, что там писал мальчишка. Он хотел отвлечься. От усердия Наранча прикусил кончик языка. — На! Так ты дашь им понять, что будешь петь. Это нужно отдать человеку у сцены. Тебя поставят в очередь. Музыка стихла. Как раз вовремя. Наранча указал на динамики. Диктор объявил следующего выступающего (Леоне сделает вид, что забыл своё имя). — Так. Ну, да. И вот, ты должен заполнить это. Название песни, имя исполнителя, номер трека, твоё имя, ну… или как ты хочешь, чтобы тебя объявили. Выступающий запел. Леоне показалось, что с него сдирают кожу, настолько ужасно тот выл. Наранча подсунул ему свою бутылку. Леоне покачал головой. — Ой. Эм… Извини… Забыл! — Наранча отдёрнул руку. Зажав бутылку между коленей, он двумя руками подтолкнул книгу к Леоне. — Так! Выбирай! Мы не уйдём отсюда, пока ты что-нибудь не споёшь. — О! То есть ты думаешь, что сумеешь меня остановить? — Ага! Я закричу! Так громко, как ты ещё никогда не слышал! Все будут глазеть на тебя! Леоне вздохнул. — Они в любом случае будут глазеть на меня. — Да, но когда ты на сцене, они на твоей стороне. Поверь мне, это не так сложно, как ты думаешь! И вообще, или выбираешь ты сам, или выберу я! Не обрадуешься! Ни в коем случае! Вздохнув и признав поражение, Леоне склонился над книгой, пытаясь прочитать слишком мелкие яркие буковки в тусклом освещении зала. Он давно не слушал музыку. Он не узнавал больше 90 процентов имён в списке, но… В памяти всплыли строки… Несколько слов… они поддерживали его в тот период, когда он уже потерял всё, но ещё не окончательно сдался. Он пролистал книгу. Наранча хотел, чтобы он пел о любви? Ладно же. — Ну, что? Нашёл? — Наранча привалился к нему, потираясь щекой о руку. — Да. Песня о любви, как ты и хотел. — О любви или о сексе? — О любви, — Леоне был приятно удивлён, что Наранча осознает, что между одним и другим есть разница. — А о чём? — О том, как один человек бросил свою жизнь и весь мир под ноги той, кого считал своей богиней. — Поменяй местоимения и окончания. — Тогда песня станет лесбийской. — Ты невыносим! Едва он заполнил чёртову бумагу, как Наранча тотчас выхватил её. Мальчик что, думал, что Леоне разорвёт её на клочки? Он ненадолго умчался и вернулся улыбаясь. — Ты выступаешь сразу за мной! Леоне тяжело вздохнул. Он развернулся к Наранче спиной. Он давно так не нервничал. Черт возьми, не стоило соглашаться на такое. Не стоило. Нет. Наранча схватил его за плечо и дёрнул за волосы, уверенно собирая их в высокий хвост. — Что ты вытворяешь, ребёнок? — Делаю тебе причёску! Умолкни. Все будет супер! Главное, не забывай дышать! Он потянулся потрогать хвост. Наранча с силой ударил его по руке. Леоне снова вздохнул. Он так и не удосужился повернуться. Наранча прижался к нему, опустив острый подбородок на плечо. Они сидели так до тех пор, пока музыка не стихла и не объявили, что пришла очередь Наранчи идти выступать. Наранча отстранился. Леоне почувствовал холод в том месте, где только что ощущался тёплый вес мальчика. Он повернулся. Толпа радостно приветствовала Наранчу, когда он шёл мимо столиков, улыбаясь и размахивая руками. — ПРИВЕТ, НАРОД! — ПРИВЕТ, НАРАНЧА! У Леоне отвисла челюсть. Весь зал радостно приветствовал на сцене маленького мальчика с повязкой на глазу. Наранча чуть ли не приплясывал, ожидая, когда его музыка наконец заиграет. Мальчик цапнул микрофон. Он явно выступал не впервые. Он пел намного лучше, чем ожидал Леоне. Он танцевал на сцене, а когда его голос неожиданно дал петуха, он выдал забавное «Упс!». Толпа засмеялась, благосклонно принимая уловку. Леоне и не подозревал, что люди могут быть настолько понимающими и милыми с кем-то совершенно чужим. Но вот перед ним на сцене маленький мальчик корчил из себя клоуна, а аудитория обожала его. Леоне казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди, пробив рёбра. Песня Наранчи закончилась, и мальчик рассмеялся в наступившей тишине. Ему вторили голоса всех сидящих в баре. Сначала он не понял, что на сцену позвали именно его. Он сидел в полной прострации, когда Наранча, всё ещё стоявший на сцене, завопил в микрофон: — НУ, ОТЕЦ! ТЫ ЖЕ ОБЕЩАЛ! Присутствующие добродушно засмеялись. Леоне поднялся и поплёлся на сцену. Несколько человек подбодрили его выкриками. Кто-то поздравлял с тем, что у него такой прекрасный сын. Леоне хотел провалиться сквозь землю от стыда и смущения. Знали бы они, что Наранча на самом деле не его ребёнок… Едва он шагнул на сцену, как Наранча повис у него на шее, крепко сжимая в объятиях. — Удачи! Мальчик ушёл, а Леоне обнаружил, что медленно, с опаской шагает к микрофону, словно тот собирался ужалить его. Затем он вспомнил, что у выбранной песни был только один проигрыш. Зазвучала музыка. Вот чёрт. Отзвучали нужные ноты и впервые в жизни Леоне запел. Сначала его голос звучал тихо и неуверенно, но хоть не ломался, и на том спасибо. Прожектор светивший на сцену слепил глаза и не позволял разглядеть всю толпу. Это отчасти, но успокаивало. Колени дрожали. Он постарался расслабиться. Затем он вспомнил о том, что Наранча сказал про Бруно. Бруно. Боже, это так больно, думать о Бруно. Не думать о нём в разы больнее. Он жил для Бруно. И теперь пел для него. Он перестал волноваться. Он не слышал больше грохота музыки, не проговаривал слов. Всё изменилось. Наранча снова оказался прав. Это оказалось чертовски легко. Стоило только начать. Стоило только отдаться чувству. Благой Боже, Бруно — твоё величайшее творение, и он весь преисполнен твоей святости. Он растерянно замер, когда музыка стихла. Ноги казались ватными. Он, не глядя, нащупал стойку и вернул микрофон на место. Он шёл на место под гром аплодисментов. Он снова залился краской. Наранча нетерпеливо подскакивал на сидении. — Ты спел! — Я сдох. — Ты отлично справился! Леоне вздохнул. — Спасибо. — Не за что. Пойду, отдам ещё бумажку. Я заказал тебе выпить! Наранча сорвался с места. Леоне сделал глубокий вдох. Из-за Наранчи он вот-вот вляпается в проблемы. Он не хотел. Он не хотел. Он не… Пришёл официант и поставил перед Леоне стакан апельсинового сока. Апельсиновый сок! Боже, благослови этого ребёнка! — Я без понятия, нравятся тебе апельсины или яблоки! — Наранча плюхнулся на стул и цапнул стакан, отпивая пару глотков. — Я думал, это моё. — Ну и? Ты же отпил у меня! Леоне хмыкнул. Справедливо. Остаток вечера Леоне провёл, сидя на стуле и потягивая сок. Он смотрел, как Наранча поёт и танцует. Он нахмурился. Все песни мальчика были о суициде и самоуничижении. Нет, он не будет спрашивать. Ни за что не будет. Спустя три часа в этом безумном месте Леоне, наконец, убедил мальчишку уйти. Конечно же, Наранча остановился в дверях и замахал всем присутствующим на прощание. К полному изумлению Леоне, ему ответил весь зал. — Думаю, я им понравился, — застенчиво сообщил Наранча. — Гениальный вывод, Шерлок, — Леоне вернул мальчику его же подколку. Наранча захихикал и замахал руками. Некоторое время они шли молча. Леоне хотел было поинтересоваться, куда конкретно его тащит неугомонный ребёнок, но тот опередил его. — Потерпи и увидишь! Леоне послушно шёл следом. Наранча притащил его в супермаркет. Велев мужчине ждать его снаружи, он скрылся в дверях. С нарастающим беспокойством Леоне ждал возвращения Наранчи. Тот прошёл мимо него и тихонько пробормотал: — Двигай отсюда и сделай вид, что всё тип-топ! Наранча украл медовые булочки. Леоне был тронут. Нет, серьёзно. Не каждый день для него совершали преступления. С другой стороны… Мужчина нахмурился. Ему совсем не нравилась мысль, что Наранча совершил преступление. — Ты не можешь просто так брать вещи в магазинах, — пробормотал Леоне, отщипывая кусок от украденной слойки. — Пф! Не жалуйся! И потом, они сами напросились. Может и так. Леоне устало махнул рукой. Не думать об этом было проще. Они шли по улице ещё некоторое время. Пока не наткнулись на торговые ряды со всякой бытовой мелочёвкой. Там было всё: винилы и растения в горшках, мебель и одежда, стеклянные фигурки и бижутерия. Затесалась даже палатка парикмахера, куда его и затащил Наранча. После непродолжительного, но жаркого спора, мальчишка уговорил его подкорректировать свою самопальную стрижку. Несколько минут спустя его волосы не выглядели так, словно он кромсал их ножовкой. Он попросил уложить волосы в косу. Да, эта коса вышла не из-под мягких пальцев Бруно, но тоже ощущалась приятно. Наранча оценил. В следующем магазине он купил себе набор косметики. Затем Наранча утащил его в обувной, где Леоне едва не хватил инфаркт. Наранча продефилировал мимо него на тончайших шпильках, виляя бёдрами как заправская манекенщица. Нет. Нет, он определённо не хотел знать, где тот научился ходить на каблуках. К тому моменту, когда у него снова разболелась нога, Наранча начал клевать носом. Леоне уже собирался вызвать такси, как что-то блестящее привлекло его внимание. Он подошёл к витрине, утянув за собой Наранчу. Оказалось, его привлёк блеск бижутерии в магазине одежды. Интересно, нравятся ли Бруно такие вещи? — Подумал о папе? Леоне подпрыгнул. Его лицо покраснело. — Э-э-э… Да. — Купи ему что-нибудь. Я передам. Всё ещё пребывая в смущении, Леоне позволил мальчику втянуть себя внутрь. Мышонок сновал туда-сюда и вскоре притащил его к ящику, где лежали заколки: дешёвые, яркие, красивые предметы. Покопавшись среди них, Леоне нашёл одну небольшую клипсу овальной формы и золотистого цвета (золото было, конечно, не настоящим). Наранча с энтузиазмом принялся выискивать вторую. Нашёл и радостно протянул Леоне. — Вот! Папа сможет подхватывать ими свою косу. Бобби булавки он терпеть не может. Заколки оказались совсем дешёвыми (он без колебаний отрезал бы себе руку, если бы это сделало Бруно счастливым). Солнце уже почти село. Когда они вернулись в квартиру Леоне, Наранча принялся готовить ужин. Леоне сортировал покупки. Он обнаружил, что Наранча насовал в пакеты массу украденных вещей. — Боже, Наранча! — Никто ничего не видел! — И зачем? — Ну это же лежало без присмотра! — Для чего тебе все эти вещи? — Загоню их где-нибудь за пол цены. — Нет. Они продолжили спорить за ужином (овощи с рисом, и Леоне понятия не имел, откуда и то и другое взялось в его доме). Потом Наранча вознамерился помочь ему навести порядок, и принялся рассовывать «свои» вещи в многочисленные кармашки, которые совершенно не были заметны на одежде. — Какого чёрта, Наранча? — Я умею шить, Аббаккио! Когда-нибудь научу и тебя. Это отличный навык! — Спасибо, пожалуй, откажусь! — Цыц, чистоплюй! Этот навык помогает найти еду, да? Леоне закатил глаза. Этот ребёнок его прикончит. Наранча закончил прятать добычу и похлопал себя по бокам, стараясь убедиться, что ничего нигде не вытарчивает. — Ну… Я это… Пойду, дойду до папы. Если я останусь, сюда заявится Джорно. Давай сюда блестюшки… — Это называется «клипсы». — Вот, их. Я передам папе. Леоне вложил заколки в руку мальчика. После коротких объятий и напутственного подзатыльника, Наранча умчался в ночь, хихикая и теребя повязку на глазу. Леоне не понравилась тишина, воцарившаяся в доме, но он ничего не мог с этим поделать. Он хотел что-нибудь с этим сделать. Ему очень не нравились тишина. В конце концов он пошёл (хромая) в маленький магазин, где его уже узнавали в лицо, и купил небольшое радио. Он также купил немного продуктов. Наранча не должен был воровать, чтобы кормить его. Он вернулся домой, убрал остатки ужина и начал готовиться ко сну. Радиоприёмник стоял на тумбочке, и из динамиков до его слуха доносились звуки музыки. Засыпать под бормотание радио оказалось легко. Ему даже не снились сны. Он проснулся (резко очнулся) и некоторое время лежал в постели. Не открывая глаз, он натянул одеяло на голову. Он мечтал оказаться где-нибудь в другом месте. Он снова задремал. В его грёзах Бруно обнимал его. Бруно, пахнущий сахаром, тёплый и сильный, был так близко. Когда он проснулся во второй раз, он почувствовал себя разбитым. Ему казалось, что кости налились свинцом… Всё ещё пребывая в полусне, Леоне вымылся и оделся. Он позавтракал бутербродом с арахисовым маслом. Он задался вопросом, где был Наранча. Так. Стоп. Действительно, где? Он почувствовал, как внутри поднимается волна паники. Что, если Наранча снова исчез? Что, если ему стало хуже? Что, если ему больно? Леоне оказался у телефона прежде, чем успел осознать это. Он набрал половину цифр, и заколебался. А если Бруно разозлится…? Он закрыл глаза. Да, к чёрту! Ему нужно было знать, всё ли в порядке с Наранчей. Он нажал кнопку вызова. Раздались гудки. — Стики Фингерз, выпечка и сладости! Бруно Буччарати, чем я могу вам помочь? — Наранча в порядке? — Л-Леоне? — Да! Наранча. Он в порядке? — Гм… Да. Он в порядке. — Слава Богу… — Леоне провёл рукой по волосам, и привалился к стене. — Он с тобой? — Да… — Хорошо, я просто… я… я испугался… извини, что побеспокоил. — Всё… Всё в порядке, Леоне. Мягкий голос Бруно резал Леоне по живому. — До свидания, Бруно. — До свидания, Леоне… Леоне… A… ты? Ты в порядке? Боже, в голосе молодого человека слышалось волнение. Леоне не был уверен, как к этому относиться. — Нет. Не в порядке. — О… — Я стараюсь, Бруно. Правда стараюсь. — Я знаю. Знаю… Скажи… думаешь, мы скоро сможем поговорить? Леоне невесело хмыкнул. — Не знаю. Наверное. Могу я… Могу я позвонить тебе? — Да. Да, конечно. Пожалуйста. — Хорошо. До свидания? — Да… до свидания. До свидания, Леоне! Раздался тихий щелчок, и Леоне вздохнул. Он положил телефон на место. Бруно волновался за него. Он хотел, чтобы Леоне вернулся домой. Мужчина вздохнул и заставил себя отклеиться от стены. Он направился к двери. Он стремился выйти на улицу прежде, чем успеет передумать. Пришло время. Пришло время посмотреть правде в глаза. Пришло время узнать, что эти ублюдки повесили на него. Он покинул здание. На улице было холодно. Ничего. Согреется по дороге.