Глава 17: Screaming The Name Of A Foreigner's God, The Purest Expression Of Grief Молиться чужим богам — вот истинное проявление скорби.
Два дня прошли как в тумане. Ему всё казалось, что это сон. Триш редко разговаривала с кем-либо. Девочка отвечала только на прямые вопросы. Леоне в основном игнорировал её присутствие, предпочитая вместо этого уделять всё своё внимание Наранче. Мальчик то и дело пытался вскарабкаться ему на плечи. Время от времени рядом начинал кружить Фуго, который тоже постепенно оттаивал. У Фуго, как понял Леоне, были очень странные представления об общении. Мальчик предпочитал держаться ко всем близко, но всё же на таком расстоянии, где безопасно. Леоне пожимал плечами, уважая чужой выбор. Джорно даже не смотрел в его сторону. Пару раз Леоне даже застал мальчика улыбающимся. Да, улыбка была адресована Мисте или Наранче, но факт оставался фактом. Мальчик позволил эмоциям проступить на лице в присутствии Леоне… Ну… Это был прогресс… Джорно по-прежнему следовал за ним по пятам, когда Леоне и Миста вместе выходили на кухню. Леоне старательно не обращал на это внимание. На месте мальчика он поступил бы точно так же. И потом, некоторые страхи просто не могли исчезнуть за одну ночь. У него, например, так и не получилось избавиться от своих… А Бруно… Боже, Бруно… Снова слышать его голос, видеть, как он смеётся — это было прекрасно. Но всё же в том, как теперь держался молодой человек, была заметна существенная разница. Он уже не спешил коснуться плеча или спины Леоне, когда руки мужчины начинали дрожать. Бруно больше не обнимал его. Молодой человек по-прежнему был ласков, но больше не обнимал… его… Это было больно, но Леоне смирился. Ему и так делали больно почти каждый чёртов день его жизни… Так что… А сейчас… Сейчас он был дома. Ему и того было довольно. Как же он хотел остаться в пекарне навсегда. Ему пришло в голову, что он мог бы спать под одним из столов, лишь бы только не возвращаться в свою квартиру. Но… может быть, Бруно всё-таки позволил бы ему устроиться на диване? Он как раз пытался приготовить себе завтрак, когда зазвонил телефон. — Эй, Лео! — в трубке раздался радостный голос Тициано. — Сквишо сказал, что пригласил тебя на ужин! Ты сегодня сильно занят? Извини, что не даю тебе время собраться с мыслями… Сквишо и Тици. Вот так прозвища. — Все хорошо, Тициано. Я с удовольствием… но тебе придется забрать меня с работы. — Напомни, где это? — Пекарня. Розовое здание. — А! Понял! Да, я знаю, где это. Стики-как-то-там… Заеду за тобой в шесть, идёт? — Да, конечно… Спасибо. До встречи? — Ага! Чао! — Чао. Тициано повесил трубку. Леоне обнаружил, что улыбается. Он подправил свой макияж и переоделся в форму. День выдался прохладным, и он не боялся взмокнуть по дороге. Стоило ему выйти из дома, как на нём моментально повис Наранча. Мальчик вцепился в его руку и принялся трясти её… Леоне тяжело вздохнул. Он поднял руку; ноги верещащего мышонка оторвались от земли. Невозможный ребёнок принялся раскачиваться на нём, как мартышка на ветке. Леоне держал руку на весу до тех пор, пока мышцы не начали болеть, а затем стряхнул Наранчу с плеча. Шлёпнувшийся на мостовую мальчишка снова замельтешил вокруг него. — Эй! Давай ещё, ещё! Подними меня! Вверх! Ну же! Леоне поджал губы, с трудом удерживаясь, чтобы не щёлкнуть мальчика по лбу. Он безусловно любил эту мышь, но вот писк её ненавидел. Наранча перешёл на ультразвук. Леоне не выдержал. Всё. Стоп! Хватит! Он подхватил Наранчу на руки, без усилий отрывая его от земли. Перетруженные мускулы отозвались недовольным стоном. Наранча завыл и засучил ногами. Леоне развернулся вокруг себя, перехватывая мальчишку за ноги, и закружился на месте. На одном из витков мужчина разжал руки. Наранча с визгом улетел в кусты со скоростью футбольного мяча. Тишина. О, благословенная тишина! Наранча выбрался из куста и снова налетел на Леоне. Повязка на его лице сбилась. — Ещё! Хочу ещё! Леоне! Леоне застонал и ускорил шаг. Он смутно подозревал, что будет жалеть о моменте своей слабости до конца своих дней. Когда он вошёл в двери пекарни, Наранча всё ещё висел на нём, громко требуя, чтобы его покружили и бросили. К ним приблизился Фуго и осторожно провёл руками по бокам и плечам Наранчи, обхватил ладонями чумазое лицо мальчика. Леоне не сомневался — Фуго проверял, всё ли в порядке с Наранчей. Блондин осторожно поднял повязку и осмотрел глаз мальчика. Леоне тоже наклонился, чтобы взглянуть. Глаз выглядел почти хорошо. От здорового его отличал только слегка покрасневший белок. Бормоча себе под нос, Фуго принялся менять повязку. — Можно я тебя поцелую? Наранча кивнул в ответ на тихий вопрос, и Фуго осторожно коснулся его губ в почти невинном поцелуе. Фуго, казалось, действовал так, словно думал, что Наранча может рассыпаться от любого прикосновения. Подумав, Леоне решил не упоминать, что зашвырнул эту неугомонную белку в куст. Наранча ушёл следом за Фуго. Проводив их взглядом, Леоне приблизился к Бруно. Молодой человек стоял в одиночестве, скрестив руки на груди. — М-м? — Бруно повернулся к нему, немного отодвигаясь и пропуская Триш. Девочка прошла мимо и осторожно пронесла какую-то коробку за прилавок. — Я… хотел сказать, что сегодня уйду немного раньше. Тициано и его муж пригласили меня на ужин. — О? — голубые глаза Бруно изумлённо расширились; молодой человек поспешил скрыть свое изумление. — Конечно… Хорошо… Леоне?… А кто такой Тициано? Вопрос был задан небрежно, но Леоне успел заметить, как Бруно отвёл взгляд, стараясь скрыть свой интерес. — Мой друг. Он возит меня к Нори каждую неделю. Они тоже друзья. Я встретил его мужа на днях. Ну, в тот день, когда ты забрал с улицы Триш. Мы посидели в кафе, а потом он пригласил меня. Они… У них есть маленький сын по имени Мельба. Ему где-то четыре… может, пять лет. — Вот как? А где ты встретил его мужа? — В библиотеке. Я… — Леоне устало потёр шею. — Я… Мне стало не по себе. Он помог. Я узнал его, потому что Тиц как-то показывал фото… Ну… и мы разговорились… — О… — Бруно заметно расслабился; Леоне нахмурился, снова мысленно проигрывая их разговор. Что так обеспокоило Бруно? — Ты сказал, у них есть ребёнок? — Да. Славный малыш. Но ему нравится дёргать всех за волосы. Напряжение окончательно покинуло молодого человека. Бруно с живейшим интересом принялся расспрашивать о Мельбе. Какой он? Какого цвета волосы? Он много говорит? Часто ли плачет? Сколько весит? Непонятный допрос продолжался до тех пор, пока Миста громко не возмутился, что Бруно стоит на дороге и мешает пройти ему и Триш, а Леоне мог бы и помочь. Слегка покраснев, Бруно отодвинулся в сторону, а Леоне отправился помогать детям. После этого Миста сплавил его на кухню. — Я! Опять я! — добродушно проворчал Леоне, забирая волосы в высокий хвост. Засучив рукава, он принялся взбивать мыльную пену. — Почему я? Почему не сам Миста? Или не Джорно? У-у-у… — Возможно, потому, что я не наёмный работник? Леоне обмер; руки до боли сжали какое-то блюдо. Адреналин вскипел в крови. Мужчина был готов не то броситься в бой, не то опрометью выскочить вон (никаких отступлений! В бой! Однозначно!). Леоне медленно развернулся, со стыдом признавая, что в душе снова начала подниматься волна страха. Что мальчик хотел от него на этот раз? А Джорно… Джорно просто… стоял у стены. Мальчик перевёл взгляд на включенные духовки и с детским любопытством принялся осматривать их. Было что-то непосредственное, невинное в том, как мальчик склонял голову и выгибал шею. Вспомнились слова Наранчи о том, что Джорно моложе его. Джорно было самое большее, шестнадцать лет. Леоне впервые заметил это. Джорно Джованна был просто маленьким мальчиком. Да, Леоне всё ещё не был в восторге от мелкого сучонка, но… Но теперь ненависть отступила на задний план. Что же, возможно, ради Бруно он и сможет терпеть присутствие этого сопляка. В помещение втиснулся Миста; шапка была натянута почти на глаза мальчика. — Ну что, Джо? Я был прав, а? — Нет, не прав. Тут пирог. — О? Вот как? — Да. По виду — яблочный. Миста прижался к Джорно. Они вместе уставились на стекло за которым упомянутый пирог покрывался румяной корочкой. Леоне покачал головой и вернулся к мытью посуды. Дети. Мальчишки и правда были только детьми. Не более…_____________________
Бруно сообщил ему о прибытии Тициано. Леоне с радостью бросился отмывать руки от муки (печенье снова всё раскупили). Он попрощался с детьми, даже с Триш и Джорно, и, только после этого, повернулся к Бруно. Он хотел обнять молодого человека. Он только улыбнулся и махнул рукой. Когда Бруно и Наранча — мальчик стал похож на ветряную мельницу — замахали в ответ, на душе потеплело. Он тяжело опустился на сидение ядовито-жёлтой легковушки. — Сегодня я сдал зачёт по метанию грызунов на дальние дистанции. — Ого! И как оно? — Теперь он не отстанет от меня до конца моих дней. Тициано засмеялся, трогаясь с места. — Все ещё не могу поверить, что ты и Скуало столкнулись друг с другом. Нет, ну каковы вообще были шансы, что это произойдёт? — В случае со мной? Высокие! Он милашка. — Несомненно. Боже, я от него без ума. Я люблю этого мужчину! Гм… Извини… Это было чересчур? Леоне рассмеялся. — Да нет. Это мило. Как Тициано удавалось так легко говорить о чувствах? Сможет ли он сам так когда-нибудь? Может, он даже признается Бруно… — Итак, что на ужин? — Равиоли с сыром и беконом. Скуало обожает их готовить. Он спец в этих пельменях. А вот мои всегда разваливаются. — Он… Он делает их вручную? — Да. Всё, включая тесто. Я постоянно твержу ему, что он должен время от времени лениться, а он заявляет, что ему нравится видеть меня счастливым. Эх… Мне ли жаловаться. Он готовит просто божественно! Чёрт, Скуало может приготовить даже суп из акульих плавников! Бог его знает, как ему это удаётся. Впрочем, такое он готовил только один раз. Акулы стоят не дёшево. Они продолжили разговаривать, хотя болтал в основном Тициано. Мужчина хвастался мужем. Леоне внимал. Машина остановилась у небольшого домика, окрашенного в бледно-голубой цвет. — Мы на месте! Тициано вышел из машины; Леоне неуклюже последовал за ним, спеша догнать мужчину. Леоне нервничал, и с каждым шагом волнение только усиливалось. Они поднялись на крыльцо, и Тициано распахнул перед ним дверь. — Не стесняйся. Можешь бродить, где вздумается. Никто из нас не будет возражать, если ты, конечно, внезапно не начнёшь крушить всё вокруг. Леоне рассеянно пробормотал согласие. Он сильно сомневался, что рискнёт отойти от Тициано далеко. Он шёл вплотную к нему, когда они двигались по узкому коридору к двери на кухню. Леоне опустил голову и уставился на кафельный пол (чёрный мрамор), а затем бросил быстрый взгляд вокруг. Тициано подкрался к плите и обнял Скуало со спины… Стены тёмно-бордового цвета; столешницы под дымчато-сизый гранит; дверцы шкафов… окрашены в чёрный; ручки мебели и кухонной утвари… всё из чёрной латуни. Даже холодильник был чёрным. Стол из тёмного дерева занимал самую середину довольно большого пространства. Леоне с изумлением понял, что атмосфера здесь… уютна. На этой кухне царило тепло. Ему понравилось здесь. Мельба сидел на полу у ног своего отца и терзал карандаши. Он посмотрел на Леоне. Леоне помахал ему в ответ. Мельба проигнорировал его и вернулся к своим каракулям. Ауч, больно… Прижав руки к груди, Леоне подошёл поближе к супружеской паре. Он был не в силах побороть укол зависти: пара была так близка. Они были счастливы и влюблены. Жадно глядя на то, как Скуало прижимается к мужу и устраивает голову у него на плече, Леоне почувствовал себя фетишистом. Затем Скуало заметил его и широко улыбнулся: — Эй, Леоне! Молодец, что пришёл. — Гм, спасибо, спасибо, что пригласили меня. Почему он так чертовски сильно нервничал? Это же был просто ужин. — Да не за что. Тици? — Ур-р-р-рм? — янтарные глаза Тициано вспыхнули, когда он услышал, как Скуало произнёс его имя. Скуало хихикнул. — Проснись и пой, дорогой. Отведи Лео и Мель в гостиную и побудь с гостем. Я позову вас, когда все будет готово. — Ты уверен? — Да. Я люблю тебя, но ты и кухня — это оксюморон. — Верно… Ну что, Мельба, идём? — Тициано отпустил своего мужа, и наклонился к ребёнку. Мельба позволил взять себя на руки; малыш сжимал в руках листок бумаги. — Сюда, Леоне. Тициано провёл его через дверь в противоположной стене. Стоило ему оказаться в другом помещении, как Леоне принялся с любопытством осматриваться. Здесь тоже царила потрясающая атмосфера тёмных тонов. У стены располагался настоящий старомодный дровяной камин. Остальное свободное пространство заполонили диван, кресла, журнальный столик и телевизор. В углу, образуя своеобразное «гнездо», стояли две сдвинутые кушетки. Всё пространство там заполонили подушки, одеяла, куски ткани и мягкие игрушки, светлыми пятнами выделявшиеся на тёмных покрывалах. Леоне осторожно примостился на темных подушках. Он отчаянно старался сделать так, чтобы хозяева не заметили, насколько ему страшно. Тициано опустился рядом с ним и усадил Мельбу на низкий деревянный журнальный столик. Мальчик сразу же вернулся к работе над своим шедевром, сосредоточенно нахмурив лоб. Тициано улыбнулся своему сыну, затем перевёл тёплый взгляд на Леоне. — Я так понимаю, у тебя все получилось? — Я… — Леоне передёрнуло, он поспешил зажать ладони между коленей, пока мужчина не заметил, что его руки дрожат. — Я… думаю, да… Надеюсь… — Эй… Леоне вопросительно посмотрел на Тициано. — Если что, ты же знаешь, что я тебя люблю, да? Леоне застенчиво кивнул, уставившись в пол. Тициано смягчился. — Мужик, если что, я рядом… Если тебе нужно поговорить с кем-то, кроме Нори, я к твоим услугам. Леоне колебался. Разумеется, были некоторые вещи, о которых хотелось… Которыми хотелось поделиться с кем-то. Вещи, которые были не для ушей сестринства… И уж тем более не для ушей Наранчи или Мисты. — Н-ну… Я… Я когда-нибудь рассказывал тебе о Джорно? Это приёмный сын Бруно… Тициано откинулся на спинку кресла, отбрасывая светлые волосы с лица, и отрицательно покачал головой. Леоне вздохнул. Он принялся рассказывать своему другу обо всем, через что ему пришлось пройти. Обо всех оскорблениях, угрозах, попытках сломить его, когда мальчик бормотал рядом с ним о том, что ему всё известно, доводя Леоне до исступления. Леоне, наконец, сумел подобрать правильное определение для того, с чем столкнулся: психологическое насилие. Он позволил ребёнку унижать себя ради того, чтобы быть рядом с тем человеком, который вытащил его из той агонии, в которую превратилась его жизнь. Он пошёл следом за Бруно. Который обещал ему избавление. Вместо избавления он получил ещё один шрам на сердце. — Я… я думаю… я просто… я не… рассказал Бруно обо всем… обо всем этом, потому что… может быть, я… я думал, что заслужил это. Я думал, что заслуживал подобное обращение… Я просто… — Леоне фыркнул и сердито стёр слёзы со щёк; он ненавидел плакать. — Я так боялся, что Бруно возненавидит меня так же сильно, как я ненавижу себя. — Дьявол, Леоне! Тёплая рука легла на его затылок и осторожно потянула голову в сторону. Леоне не успел осознать, что происходит. Тициано прижался лбом к его лбу. Мужчина был так близко, что казалось, ещё секунда и Леоне утонет в золоте его глаз. Эта близость разительно отличалась от той, что дарил ему Бруно. Было тепло. Но то было другое тепло. Бруно нёс в себе яростный пламень, присущий всем матерям, но Тициано… Его тепло было мягким сиянием, теплом разожжённого камина, нежным вкусом горячего шоколада. Рука на затылке удерживала его на месте. Леоне чувствовал себя в безопасности. Перед глазами всё плыло. Он смаргивал слёзы, прозрачные капли падали вниз. Он знал, что Тициано продолжает нежно улыбаться. — Не говори так о моём лучшем друге, хорошо? — попросил мужчина, и Леоне заторможено кивнул. — Ты — хороший человек, Леоне. Верно? Леоне снова попытался кивнуть. — Ну уж нет. Давай, Лео, скажи это. Я хочу услышать. Ты — хороший человек. Язык Леоне присох к нёбу, он с трудом заставил его ворочаться во рту: — Я… я… хороший человек. — И это так, чёрт побери! — Тициано прижал Леоне к себе, крепко обнимая. — Ты чертовски блистательный сукин сын! Леоне не мог заставить себя пошевелиться, чтобы обнять мужчину в ответ. Он закрыл глаза, поддаваясь прикосновениям Тициано, позволяя своей агонии уйти вместе со слезами. Как только его дыхание выровнялось, он попытался отстраниться. Тициано разжал руки, выпуская его. — Спасибо, Тициано, — он снова вытер лицо тыльной стороной ладони. — Я… Правда, спасибо… — Не благодари, — мужчина улыбнулся Леоне. — Тебе это было нужно. Ну как, полегче? — Да… сильно… — Плакать нужно, мужик. Поверь мне! Тициано собрался было сказать что-то ещё, но внезапно они оба услышали тихий шёпот Мельбы: — Су-кин сын… Золотые глаза изумлённо расширились. — О, нет, — пробормотал бедный, не ожидавший такого, отец. Скуало вошёл в комнату. — Мальчики? Идёмте. Ужин го… Раздался страшный грохот. Скуало бросился на кухню, на бегу выкрикивая: — Нет. Нельзя. Нельзя! Плохой кот, плохой кот! Тициано скептически уставился ему в след. — Так, э-эм… Ты, вроде, хотел увидеть нашего кота? — Да… очень… — Слушай, ты это… не выдавай, что слова «сукин сын» Мельба выучил от меня, а? — Не выдам… — Спасибо… Вздохнув, Тициано поднялся и подхватил сына со столика. Почувствовав внезапный рывок, мальчик гневно нахмурил бровки. Своё недовольство он выразил, сцапав в кулачок светлые волосы Тициано и дёрнув что есть силы. — Ай! Мель! Ребёнок скривился и был готов начать реветь. Тициано снова вздохнул и вышел на кухню. Скуало пытался отодрать от себя маленького сизого котёнка. — Я поймал его, — сообщил мужчина, поднимая кота над собой. — Он не успел влезть в миски с едой. Тициано улыбнулся, но Мельба снова потянул его за волосы. Леоне решил сжалиться над мужчиной и осторожно забрав Мельбу, усадил малыша за высокий детский стульчик у обеденного стола. Что делать дальше он понятия не имел. Мельба надулся, Тициано и Скуало разговаривали, Клэш мёртвой горжеткой болтался в руках мужчины, и вероятно уже планировал, как бы половчее сбежать. — Я могу помочь? — взгляды мужчин обратились к нему. — Можешь недолго подержать Клэша? — отозвался Скуало. — А мы приберём этот бардак. Леоне растерянно огляделся. На полу и правда валялось несколько мисок и мелких вещей. — Да… Конечно… Он неловко подхватил кота. Как вообще правильно держать кошек? Нужно ли давать им опору для лапок? Скуало так, вроде, не делал. Потому что не хотел, чтобы кот сбежал? С пушистой мордочки на Леоне уставились зелёные глаза с вертикальным зрачком. Он поднял кота к своему лицу. С кошками вообще разговаривают? Знать бы… Клэш уставился на него, Леоне медленно моргнул, а потом приблизил лицо к усатой мордочке, поудобнее перехватывая животное. — Привет… Кот даже не дёрнулся. Леоне с облегчением вздохнул. Царапины на лице в планы на вечер не входили. Скуало и Тициано споро убрали разбросанные вещи. Тиц принялся расставлять тарелки, а его муж выставлял на стол ужин: равиоли, как и обещал Тициано. — Мр-роу? — поинтересовался Клэш. Наблюдавший за всем этим действом с высоты рук Леоне. — Так, всё готово, и… Ой! Скуало, ты только глянь! — Тициано резко смолк и ткнул пальцем в Леоне, заставляя того рефлекторно напрячься. — Глянь на Клэша! — О! Ух ты. Он… ну… не очень ладит с незнакомцами. Как ты это сделал? Леоне решил никак не комментировать тот факт, что ему всучили кошку, которая «не ладит с незнакомцами». — Я не знаю… я просто… — начал было Леоне; Клэш вывернулся из рук и взобрался ему на плечо. — Я просто поздоровался… — Ну ничего себе… — Скуало опустился на стул, и со вздохом облегчения распустил волосы. — Ну, в общем… Как бы ты это ни сделал, поздравляю. Ты ему понравился. Леоне сел. Кот остался на его плече. Хозяева смолчали, и Леоне предположил, что коту позволено находиться за столом. Ужин проходил в тишине. Не потому, что поговорить было не о чем, но потому, что Скуало действительно был чертовски хорошим поваром. Время от времени Мельба задавал Леоне вопросы. Они были просты и наивны. Малыш был очень милым ребёнком. Под конец ужина он поинтересовался, есть ли у Леоне кухня, и услышав, что да, есть, задумчиво смолк. Скуало принялся выспрашивать у Леоне про Наранчу, Мисту и Бруно. Леоне с изумлением осознал, что мужчина запомнил всё, что Леоне рассказал ему. Тициано вставил свои пять копеек, поинтересовавшись, как там Нориаки и остальные члены группы. Леоне отвечал подробно, старательно вспоминая подробности, но честно признался, что знает довольно мало. Он обещал спросить, и при случае передать ответ. Когда они закончили есть, Леоне едва не подрался с Тициано. Леоне порывался вымыть посуду, чтобы хоть как-то отблагодарить пару за прекрасный ужин. Тициано возмущался, что так не принято, потому что Леоне был гостем, а гости не должны выполнять работу по дому! Их спор прервал Скуало. — Боже, Тици! Да позволь ты ему помыть посуду, если так хочет! — рассмеялся мужчина, сунув сына в руки Тициано. Леоне вцепился в тарелки (вот так-то, Тиц! Выкуси!) Он совершенно не понимал, что нужно делать и как вести себя в такой ситуации. Его позвали на ужин. Ужин вроде как закончился. Нужно было… уйти? Попрощаться и… Или что? Как? Что он должен сделать? Что сказать? Скуало с лёгкостью разрешил его проблему. Мужчина привёл его в гостиную и усадил на диван. Они принялись разговаривать обо всём и ни о чём. О разных пустяках; о мягких игрушках; о том, нравится ли Леоне готовить печенье; о старом учителе математики Тициано, которого ненавидели все вокруг; о странных отношениях Скуало с покупателями. В какой-то момент Леоне обнаружил, что Скуало достал своё рукоделие и сидит, вооружившись иглой и обложившись лоскутками ткани. Лоскутки постепенно превращались в произведение искусства. Мельба устроился в своём углу и что-то рисовал. Клэш развалился на коленях Леоне, от чего брюки мужчины моментально покрылись шерстью. Клэш мурлыкал и перебирал когтями. Леоне задержался у них намного дольше, чем планировал. Он потерял счёт времени. Он сидел бы и дольше, но Тициано, бросивший взгляд за окно, удивлённо заморгал: — Ого! Леоне, глянь! Темень за окном! — О? — Леоне растерялся; за окном была глухая ночь. — Ох, простите, я не хотел так вам докучать… — Да ты что! Всё хорошо! Оба мужчины поспешили заверить его в том, что его присутствие не было для них обременительным. Скуало осторожно похлопал Леоне по спине. — Ты отличный собеседник, Леоне. Я рад, что ты задержался. Отличный собеседник? Он? Леоне покраснел от такой похвалы. Он совсем не был уверен в правоте молодого человека. — Спасибо. Вы оба, очень добры, я… Я замечательно провёл время. Я… мне пора… Тициано встал и с хрустом потянулся. — О, боже, мой позвоночник! Идём, приятель, я отвезу тебя домой. — О, нет, нет! Ты и так потратил на меня весь вечер! Я в состоянии добраться до дома сам! Тициано поднял бровь и выразительно уставился на загипсованную ногу Леоне. Леоне покраснел. — Не дури, приятель, а? Леоне переступил с ноги на ногу и пожал плечами. Его многострадальная лодыжка уже чувствовала себя значительно лучше… Но… его квартира была довольно далеко… — Ладно, — сдался Леоне; он осторожно ссадил Клэша на пол. — Как скажешь… Тогда, идём? — Ползём, — Тициано ехидно оскалился. Закрыв глаза, Леоне сделал глубокий вдох. Он последовал за Тициано к входной двери. По дороге он тепло распрощался со Скуало и потом повернулся к Мельбе. — Пока, приятель. Мельба моргнул, а затем потянул Леоне за штанину. Опустившись на корточки, Леоне обратился к ребёнку. — Что такое? Мельба протянул ему лист бумаги. На белом фоне цвёл страшненький карандашный рисунок. В каракулях Леоне с удивлением опознал себя. На рисунке у него были беспорядочные бело-серые волосы и фиолетово-жёлтые точки вместо глаз. Несколько секунд мужчина с изумлением разглядывал рисунок. Затем радостно улыбнулся, стараясь не рассмеяться в голос. — Спасибо, малыш! Вылитый я! Не отличить от фото. Ты очень талантливый. Мельба улыбнулся ему. Леоне моргнул. Нет. Не показалось, он впервые увидел улыбку малыша. Ребёнок вернулся в свой уголок, и, подняв один из восковых мелков, принялся ломать его пополам. Леоне осторожно прижал рисунок к груди. Тициано аккуратно потянул его за рукав, и они оба вышли на улицу. Тициано завёл машину; двигатель мягко загудел. — Как ты это делаешь? — весело поинтересовался он; Леоне пожал плечами. — Я имею в виду. Мой ребёнок уже успел полюбить тебя. Как? Как тебе это удаётся? Всех так очаровывать? Вопреки ожиданиям Леоне, в голосе Тициано не было резкости или осуждения. — Я не знаю, — отозвался он. – Я никого не очаровывал. — Поверь мне, Лео, ещё как очаровывал. Леоне вздрогнул и поёрзал, поудобнее устраиваясь в кресле. — Я не специально… — Хм… — Что? — Ничего, — Тициано пожал плечами. — Так тебе понравился ужин? Разговор сменил тему, и Леоне расслабился. Весь путь до дома он проболтал с таксистом, который как-то незаметно для мужчины стал его лучшим другом. Тициано остановился прямо напротив подъезда. Леоне уже собрался выйти из салона, но не успел отстегнуть ремень безопасности, как Тициано крепко обнял его. Леоне прижался щекой к волосам водителя. — Береги себя, мужик, — Тициано хлопнул его по плечу. — Непременно, — Леоне отстранился и вышел из машины. — Ну, до завтра? — Ага! До завтра. Леоне едва не растаял от счастья и умиления. Он помахал на прощание и прижал подарок Мельбы к груди. Он шёл домой и не мог вспомнить, когда в последний раз все было так хорошо. Он слишком расслабился, и не сразу понял, что дверь в квартиру была открыта. Он застыл на лестничной клетке, внимательно прислушиваясь. Брать в его доме было нечего, но если «гости» всё ещё были внутри, он хотел быть готовым. Тишина… Скрип старых половиц… Кто-то вышел из его спальни. Он напрягся, готовый, если что, дать отпор, но дверь приоткрылась и тихий любимый голос спросил: — Отец? Леоне выдохнул. — Наранча. Мальчик высунул голову на лестницу. Здоровый глаз уставился на Леоне. Леоне протянул руки, чтобы обнять чумазого ребёнка. — Что ты делаешь? — за спиной мальчика, как из-под земли, вырос Фуго; он опустил руки на плечи мальчика. — Я привёл с собой Панну, отец, — Наранча сонно моргнул и опустил голову. — Ты не против? — Я… Нет… Хорошо… Малыш, ты в порядке? — Мгм… Х-а-а-ах… Устал. Где ты был? Наранча попытался было шагнуть к нему, но Фуго сжал его плечи и осторожно потянул назад. Наранча замер. — У друзей… — растерянно отозвался Леоне. — Фуго… Почему ты здесь? Фуго не ответил. Он уткнулся взглядом в затылок Наранчи; пальцы мальчика дрожали. Фуго тяжело и прерывисто дышал. Леоне шагнул вперёд. Фуго напрягся. — Воу… Эй… Я не собираюсь делать тебе больно. Слышишь? Это не особо помогло. Скорее, наоборот. Всё стало только хуже. Фуго вздрогнул, словно его вытянули по спине палкой; глаза распахнулись от ужаса, зрачки никак не могли сфокусироваться. Леоне поспешно сделал шаг назад. — Я… Я не собираюсь прикасаться к тебе. Вообще. Хорошо? Я только пройду внутрь квартиры. Хорошо? Фуго посмотрел на него и… Боже, в глазах мальчика застыла обречённость. Его тонкие руки обвились вокруг шеи Наранчи, притягивая мальчика ближе. — Фуго, я просто пройду в кухню, ладно? Всё хорошо. Всё… в порядке, да? Наранча зевнул и прищурился, осторожно поглаживая руки своего любимого. — Панна, что не так? Леоне проскользнул мимо них. Он не остановился, чтобы взглянуть, ответит ли Фуго что-нибудь. Мужчина фыркнул, потирая затылок. Что за чёрт? Почему Наранча привёл мальчика сюда? Конечно, Леоне не раз задавался вопросом, куда время от времени исчезает Фуго. В некотором роде, он даже беспокоился, но… Но он не хотел видеть его здесь. Фуго был… неуравновешенным. Леоне не был уверен, что беспокоит его больше: то, что Фуго может наброситься на него, или то, что Фуго может сделать больно Наранче. Фуго может причинить боль Наранче…? Бруно сказал, что Фуго ненавидит причинять боль Наранче, но бросается на мальчика, потому что не может остановиться. Но… Он же не… Он же… Дело же не дойдёт до убийства? Леоне осторожно положил неказистый карандашный рисунок на кухонный стол. Он облокотился на столешницу руками и застыл, прикрыв глаза. Ну, и что ему делать? Подобраться к ним и попробовать забрать Наранчу? Попробовать договориться с Фуго? Позвонить Бруно, чтобы он приехал и забрал их обоих? Он не знал, он не знал, он… Он очень хотел выпить. Взъерошив волосы, Леоне вздохнул и уставился в потолок. Вдох-выдох. Жажды нет. Вдох. Думай о Бруно. Выдох. Он вздрогнул. Он все ещё хотел выпить. Он не притронулся к бутылке. Он отправился к Наранче. Нужно было позаботиться о мальчике. Мелко дрожа, Леоне осторожно сунулся в гостиную. Фуго стоял у старенького дивана, прижимая Наранчу к груди. Руки мышонка обвились вокруг шеи Фуго; ноги сжали бёдра. Наранча выглядел спящим, но когда Фуго пошевелился, разворачиваясь к Леоне, Наранча поднял голову. — Пап… Хэх… Давай пойдём спать, а? — Конечно, малыш. Фуго сможет донести тебя до спальни? Можете устроиться в моей кровати. Я лягу на диване. Леоне медленно поднял руки, стараясь показать Фуго, что он безоружен. — Не хочу, чтобы ты отдельно! — раздражённо буркнул Наранча. — Идём с нами. — Я… — Леоне покосился на Фуго; мальчик бросил в ответ не менее нервный взгляд. — Не думаю, что Фуго это понравится, Нара. — М-м? — Наранча откинулся назад и вгляделся в лицо Фуго; ладошки обхватили впалые щёки блондина. — Ты против? Да? — Всё в порядке, — голос Фуго был тёплым и нежным; обречённо-пустую гримасу сменила мягкая улыбка. — Мой хороший… мой умный Наранча. Всё будет так, как ты захочешь. Я тебе верю. Если ты так хочешь. Я сделаю… Наранча захихикал. — Аххха… Тогда спать… Вместе… Здесь холодно. Леоне отступил назад, пропуская Фуго в дверной проём. Наранча сонным ленивцем повис у мальчика на руках. Леоне вошёл в спальню следом за Фуго. Мужчина старался ступать как можно тише… он почти крался… Наранча засел посреди кровати, подгребая под себя все одеяла. Фуго сидел рядом, пристально глядя на него. Леоне отрешённо подумал, что раздеваться, как он обычно привык, будет не лучшим решением. Он сбросил туфли и улёгся в постель, как был — в одежде. Он закутался в одеяло, старательно не глядя Фуго в глаза. Он молился всем богам, чтобы Фуго не пришло в голову сгонять ночью на кухню и вернуться с чем-нибудь острым. Кровать мягко спружинила под весом мальчика, когда тот, наконец, лёг. Наранча издал тихий счастливый писк и зашебуршал, перемещаясь ближе к Фуго. Интересно, так ли он хотел спать, как показывал? Леоне удалось уснуть только после того, как дыхание двух его маленьких гостей стало глубоким и размеренным. Он снова провалился в кошмары, только… теперь он прекрасно осознавал, что ему снится сон. Он видел фальшь окружающего мира. Он отступил назад от своего тела и с болезненным любопытством следил за тем, как его альтер-эго тонет в собственном горе. Тёплая рука коснулась запястья. Он повернулся и обнаружил, что стоит у обрыва над алым, как кровь, морем. Внизу горел закат. Маттео сидел на самом краю, свесив ноги вниз. Леоне опустился на землю рядом с ним; их колени соприкасались. Тишину нарушали только крики чаек и шелест волн. Маттео протянул ему кусочек апельсина. Леоне взял угощение. — Лео, я… — Маттео глубоко вздохнул; Леоне, не отрываясь, смотрел на его печальное лицо. — Мне очень жаль, Лео. Леоне проснулся. На миг ему показалось, что он всё ещё слышит шум волн. Он задумался. Почему ему приснился такой сон? За все годы его жизни он никогда не ощущал такого. Почему Маттео сказал, что ему жаль? Он вздохнул и махнул рукой. Он не хотел понимать. Он повернул голову и встретился взглядом с фиолетовыми глазами Фуго. Леоне напрягся, готовый в любой момент закрыть голову руками. Фуго не двигался. Он просто сидел на кровати между Леоне и Наранчей. Мальчик поджал под себя ноги и выглядел испуганным и потерянным. Он дрожал. Леоне решил, что лучше всего будет как можно осторожнее отодвинуться подальше от мальчика, прежде чем тому придёт в голову ударить его в живот… или ещё куда… и как бы не ножом, а то, мало ли… Леоне стремительно кувыркнулся, откатываясь на другой край кровати. Он приземлился на пол на четвереньки. Перелёт. Ещё не до конца зажившая нога неприятно ударилась об пол… Плевать. Он поднялся, осторожно поднял руки и сделал несколько шагов назад. Он повернулся спиной только когда оказался вплотную к двери. Боже, этот ребёнок был очень странным… Он быстро принял душ, и стремительно натянул одежду. Он наскоро причесался и вышел из ванной, наплевав на косметику. Прохромав на кухню, он увидел Наранчу, который колдовал над яйцами и сковородой. Рядом устроился Фуго. Фуго держал в руках карандашный рисунок Мельбы. Сердце Леоне сжалось. — П-положи это, — выдохнул он. Фуго бросил на него нечитаемый взгляд из-под чёлки, но не двинулся с места. — Положи рисунок. Сейчас же. Наранча растерянно обернулся, и удивлённо воззрился на них. — Что положи? Кто? Я? О! Фуго! Что это у тебя? Леоне умоляюще протянул руки. — Пожалуйста, Фуго, только не рви… Пожалуйста. — Что это? — прошептал Фуго; мальчик всё ещё держал рисунок в руках. — Маленький ребёнок, сын моего друга… он и его муж усыновили мальчика несколько месяцев назад… Он нарисовал это для меня прошлой ночью… Меня пригласили на ужин и… Фуго, пожалуйста, положи его. Несколько мучительно долгих секунд Фуго смотрел на бумагу. — Я только хотел посмотреть… Я не собирался рвать… Мальчик осторожно вернул рисунок на стол. Леоне вздохнул с облегчением. Фуго встал и помог подняться Наранче. Леоне не выдержал и подошёл ближе, стремясь убедиться, что рисунок Мельбы в порядке. Действительно был. Леоне не был уверен, почему мысль о том, что подарок ребёнка будет уничтожен, так сильно напугала его. Фуго молчал. Молчал и Леоне. Только Наранча тараторил вовсю. Его весёлый галдёж был единственным звуком, который разгонял неловкую тишину. Мальчику было всё равно, он продолжал говорить несмотря даже на то, что ни один из присутствующих в комнате никак не отреагировал ни на рассказ о приснившемся кошмаре, ни на тот факт, что его едва не поймали на краже, ни даже на то, что Бруно разговаривает во сне. Наранча готовил, и по кухне разносились вкусные запахи. Мальчик смолк только когда еда была разложена по тарелкам. В помещении снова повисла звенящая тишина. Наранча повернулся к Фуго. — Он не сделает тебе больно, Панна. Он хороший. Фуго не ответил. Наранча протянул руку и перехватил запястье мальчика, мешая есть. — Эй! Нет ответа. — Ну, эй! Фуго повернул голову в его сторону. Наранча улыбнулся ему. Леоне в жизни ни у кого не видел настолько мягкого выражения лица. — Он поможет, Фуго. Я привёл тебя сюда именно поэтому, понимаешь? Он хороший. Наранча осторожно похлопал его по руке, и Фуго фыркнул. Внезапно Леоне осознал, что мальчик плачет. — Ой, ёй… Хэй… — Леоне поднялся, обошёл стол и опустился на колени перед Фуго. В руках мальчика всё ещё была вилка, и мужчина надеялся, что только что не совершил непоправимой ошибки. — Фуго, что случилось? Леоне не ожидал, что из этой затеи что-нибудь выйдет. Пауза затягивалась… Затем Фуго попытался заговорить. Рот открылся и закрылся, не издав ни звука. Мальчик кашлянул; отложил вилку и слез со стула. Он подошёл к Леоне, старательно отводя взгляд. — Я… — слезы двумя дорожками расчертили его щёки. — Я… я больше… не… больше не могу… не могу… не могу… не могу…. — Ох, Фуго… Не можешь что? Что не так? Леоне осторожно протянул руки к Фуго. Он попытался поймать взгляд мальчика. Фуго послушно поднял голову. Фуго протянул руки в ответ, осторожно вкладывая их в ладони Леоне. Маленькие дрожащие пальчики сжались в ответ на пожатие мужчины. Фуго дрожал. Мальчик боялся и отчаянно боролся… Он вскинул голову, черты лица заострились. Фиолетовые глаза засияли решимостью. Леоне увидел, как эти сиреневые зеркала потрескались и разлетелись на сотни тысяч осколков. Единый миг зрительного контакта поведал Леоне многое. — Помогите, пожалуйста… — прошептал мальчик. Леоне кивнул. — Расскажи, Фуго. Скажи мне, что не так, и я клянусь, я найду способ помочь. Стоя на коленях на полу кухни, Леоне грел в ладонях дрожащие детские ручки. Он внимательно слушал.