Вдребезги (Pieces)

Глава 18: Fugo's Story История Фуго

Я… слишком умён для своего возраста… Мой интеллект ненормально высок… С самого детства все вокруг ожидали от меня больших свершений, а я… я так злился. Мне всегда казалось, что я просто ошибка природы, аномалия, которой не должно существовать… Не важно… В общем, мои способности позволили мне поступить в колледж в тринадцать лет… В тот год всё и началось… Всё это… — Простите, сэр! — стараясь догнать своего профессора, Паннакотта перешёл на бег; мальчик был слишком низеньким и не поспевал за мужчиной. Учитель сбавил ход. — Спасибо, сэр… Мне не понятен один раздел в учебнике… — Паннакотта поднял взгляд и с восторгом обнаружил, что мужчина внимательно слушает его. — Я… Я просто решил посмотреть несколько тем вперёд и хотел бы спросить… — Конечно! — профессор Каццо Куло улыбнулся ему. — Пойдем ко мне в кабинет, Фуго? Ты ведь никуда не спешишь? Паннакотта покачал головой. — Нет, сэр. Ваш урок был последним на сегодня. Из дел осталась только домашняя работа и всё. — Отлично! — хлопнул в ладоши профессор Куло и ускорил шаг. — У нас много времени. Фуго едва поспевал за ним, но не жаловался. Профессор всегда казался таким занятым, не удивительно, что он всё время спешил. Они прошли по залам и коридорам, миновали лестничный пролёт, и профессор распахнул перед Паннакоттой дверь, к которой была прикреплена табличка с именем «Куло». Мальчик кивнул в знак благодарности и шагнул внутрь, с любопытством осматриваясь. Кабинет ему не понравился. Кабинет был слишком загромождён, завален, неупорядочен. Такую массу предметов было сложно содержать в чистоте. Дверь с щелчком закрылась за его спиной, и рука профессора легла ему на плечо. — Давай-ка, дружок. Садись за стол и можешь показать мне, какой именно раздел не понимаешь. Паннакотта послушно шагнул вперёд, разложил книгу, открывая её на нужной странице. Он встал рядом с профессором Куло. Мужчина устроился в глубоком кожаном антикварном кресле. Мальчик склонился над книгой и заговорил, время от времени указывая на печатные строки. Профессор Куло не смотрел на книгу. Мужчина внимательно разглядывал Фуго. Это было странно. Но, может быть, он просто следил за тем, как говорил Паннакотта? Мальчик перевернул несколько страниц и продолжил рассказывать. Он вздрогнул, когда рука профессора легла между лопаток. Через минуту он снова расслабился. Он задал вопрос, учитель ответил. Они просто общались. Всё было хорошо. Рука профессора сдвинулась и начала поглаживать спину. Фуго это показалось странным. Возможно, профессор делал так, потому что считал его ребёнком? Он тряхнул головой, убирая светлые волосы с глаз. Он не должен был позволить своему темпераменту одержать верх. Не сейчас. Ему потребовалась секунда, чтобы взять себя в руки и притвориться, что ему нужно что-то найти в книге. Он подавил свою ярость. Вдох-выдох. Не теряй контроль. Он слегка наклонился, и рука профессора Куло скользнула ниже. Отскочив, Паннакотта потрясенно посмотрел на мужчину. — Что? Что вы делаете?  — Эй, эй, не волнуйся, дружочек! — Профессор Куло поднял руки. — Я виноват. Прости. Ты что-то говорил о теореме? Паннакотта снова приблизился. Внутри ворочалось странное, неприятное волнение. Ему это не понравилось. Что-то было совсем не так. Что только что сделал профессор? Черт возьми, он же был гением! Почему он не мог понять, что только что случилось? Он продолжал говорить. Рука профессора Куло снова легла на его спину. Он старался не заикаться, когда другая рука мужчины коснулась его бедра. Он не знал, что делать, не знал, что делать, что… что происходило? Что это значит? Он никогда не слышал, чтобы кто-то трогал так кого-нибудь. Что это значит? Это было… Хуже стало, когда профессор Куло начал гладить его ногу. Он едва удержался от крика. Большие руки мужчины скользили вверх и вниз по его бедру, и затем с силой сжали чувствительную внутреннюю часть. Это заставляло его чувствовать себя странно. Это ему не нравилось. Почему колени дрожали? — Ты — очень славный и симпатичный мальчик, Паннакотта. Паннакотте не понравился ни тон, ни слова, ни то, как мужчина гладил его ногу, похлопывая по бедру. — Ты довольно красивый, знаешь? — Спасибо, сэр. Фуго уставился в книгу. Буквы отказывались складываться в слова. Они чёрными блохами скакали по белой бумаге. Он вцепился в край стола. Не теряй контроль. Не теряй контроль. Рука на его бедре поднялась выше и обхватила его пах. Отвратительно. — Будь хорошим мальчиком, дружочек. Я не сделаю тебе больно… Боль… Было очень и очень больно. Я помню, как плакал от боли. Я даже не знал, что такое секс между людьми разного пола, не то, что мужчина с мужчиной… Моим родителям было важно, чтобы я усвоил школьную программу, не более. Мои знания в области анатомии ограничивались функционированием внутренних органов и кровеносной системой… Я ничего не знал о процессе зачатия детей… О том, как это всё происходит… Я… мне были интересны другие вещи… я не выяснял… только месяц спустя я узнал, что-то, что случилось, называется «изнасилование». Я услышал, как телеведущий произнёс это слово. Я… я пытался рассказать родителям. Я думал, что они заставят его остановиться. — Мам, пап? Паннакотта осторожно шагнул в гостиную, стараясь производить как можно меньше шума. Таиться и красться стало сродни инстинкту. Не шуми, и, возможно, тебя не заметят. Родители бросили на него недовольный взгляд. Мать оторвалась от книги, отец поднял голову от документов. — Мам… пап… Мы можем поговорить? Пожалуйста? — Конечно, — отец указал рукой на стул, а затем снова принялся изучать бумагу. — Садись. Фуго сделал, как велено, примостившись на самом краю сидения. Он напрягся и был готов в любое мгновение броситься прочь. В последнее время он мог заставить себя сидеть в чужом присутствии только так. — Итак, что ты хотел? Скомкав в кулаке штанину, стараясь перебороть сильный приступ ярости, Паннакотта вздохнул. — Я… я просто хотел рассказать вам… кое-что о колледже. — Я надеюсь, ты не попал в список отстающих? — мать смотрела на него поверх книги (она даже не перестала читать?) — За твое образование мы заплатили крупную сумму, Паннакотта. Не подводи нас. — Н-нет… нет, мама, ничего такого, — он покачал головой и вздохнул с облегчением, когда длинная чёлка упала на лоб и скрыла лицо. Он не стал её поправлять. — Мои оценки в порядке, я просто… Один из моих преподавателей… профессор Куло… — Очень достойный человек, — прервал его отец, даже не глядя на сына. — Семейство Куло давно дружит с нами. Уже… Да, почти целое поколение. — Нет… — прошептал Паннакотта. Его руки дрожали; он сильнее вцепился в штаны. — Он монстр… чудовище. — Что-что? — не расслышал отец. — Говори внятно, Паннакотта! Терпеть не могу, когда ты начинаешь мямлить себе под нос. Подняв голову, он уставился на отца и чётко произнёс: — Я сказал. Он. Монстр. Чудовище. Вот теперь на него обратили внимание. Но… Но только родители совсем не казались обеспокоенными. Напротив… они выглядели злыми. Разве родители не должны беспокоиться о благополучии детей? Отец отложил документы и закинул ногу на ногу, устроив руки на коленях. — Паннакотта Фуго, ты никогда не будешь говорить об уважаемых людях подобным образом. Особенно, если эти люди являются друзьями семьи и твоими преподавателями. Что, если кто-то услышит, и слухи о твоём неуважении дойдут до главы их семьи? С нами могут отказаться вести дела и… — Мне плевать. — Прошу прощения? — Я сказал, мне плевать. Папочка, он… — Не смейте обращаться ко мне подобным образом, молодой человек. Я «отец», но никак не «папочка»! — Отец, послушай… он… — Нет, это ты послушай. И послушай внимательно. — Паннакотта вздрогнул от холодного тона отца. — Мы с матерью оплатили все твои прихоти, позволили тебе делать то, что ты хочешь. Мы верили: свобода действий поможет тебе раскрыть свой интеллектуальный потенциал в полной мере. Но теперь пришло время ознакомиться с правилами поведения, молодой человек! — Замолчи! — не выдержал Паннакотта. Он не мог больше терпеть, он не мог принять, он не мог понять, он хотел разбить самодовольное лицо своего отца, он хотел схватить один из тех отвратительных серебряных подсвечников, которые он так любил, и бить, бить, бить, пока голова мужчины не превратиться в кровавое месиво. Переведя дух, Паннакотта обнаружил, что стоит на ногах. Он не помнил, когда успел вскочить. — Речь идет не о правилах, не о долбаных сроках сдачи экзаменов и не о, мать её, домашней работе! Этот ублюдок изнасиловал меня! Он измывается надо мной уже больше месяца! Скажи… Скажи… Скажи, и станет легче. Скажи, и всё прекратится. Используй свой гнев, выскажись… — Он приводит меня к себе в кабинет и заставляет наклоняться над столом, словно я какая-то шлюха! А ведь ещё две недели назад он не знал слово «шлюха»… — …Он стягивает с меня штаны и… — Довольно! — отец хлопнул рукой по столу и резко поднялся. Паннакотта ненавидел свой возраст. Он был так мал, отец горой возвышался над ним. Молчи… Молчи, Паннакотта… Отец тяжело дышал, лицо мужчины покраснело от гнева, руки были сжаты в кулаки. — С меня довольно этих глупостей, Паннакотта. Иди в свою комнату. Ты никогда больше не повторишь подобного. Ни при мне, ни при матери, ни в присутствии кого бы то ни было ещё! Ты меня понял? Они не верили ему. Паннакотта посмотрел на свою мать. — Мама? — Делай, как говорит твой отец, Паннакотта, — женщина даже не взглянула в его сторону. — И, впредь, будь добр, не разбрасывайся обвинениями, серьёзность которых ты не осознаёшь. Они не верили ему. Прикусив язык, он прошмыгнул мимо отца. Он направился в свою комнату. Он хотел спрятаться. Они не верили ему. Только когда он оказался в одиночестве, за закрытыми дверями, он позволил свой ярости вырваться на свободу. Он упал в её объятия с благодарностью. Я… Я уничтожил почти всё, что было в моей комнате. Не тронул только те вещи, которые были слишком тяжёлыми… Я просто не смог их поднять. Никто так и не пришёл проверить, что это был за шум. Никто не поинтересовался, что со мной… Мои родители… ни на секунду не допустили, что я могу говорить правду. Через неделю я почти перестал приходить домой после колледжа. Я возвращался только для того, чтобы переодеться в чистое и взять немного денег… Я не хотел быть с ними… Я не знал, что делать. Я хотел покончить с собой… Тогда я встретил Наранчу. Звук перевернувшегося и покатившегося по земле мусорного бака заставил Паннакотту повернуть голову. Мальчик, стоявший поодаль, был маленьким. Он встал на цыпочки и увлечённо копался в урне, стараясь достать что-то со дна. Сам не понимая зачем, Паннакотта осторожно приблизился к этой уличной крысе. — Что ты делаешь? — Иногда они выбрасывают столовое серебро, — донёсся из бочка искажённый эхом голос. — Если найду, то можно отнести в ломбард. Мальчик выпрямился, и у Паннакотты перехватило дыхание. Из-за грязных черных спутанных косм на него смотрели ослепительные невозможно-фиолетовые глаза. По-детски круглое личико мальчика было чумазым, но он был прекрасен. Паннакотта никогда в жизни не видел настолько красивых людей. Ему нестерпимо захотелось помочь этому мальчику. — Вот, — он вытащил из кармана пачку купюр. — Вот, возьми… Мальчик подозрительно прищурился, уставившись на деньги. — Это — не уловка, — поспешно добавил Фуго. — Я просто хочу помочь. Мальчик распрямил узкие плечи и, фыркнув, подошёл ближе к Паннакотте. Он встал на цыпочки, и их лица оказались друг напротив друга. Паннакотта почувствовал, как в груди огромной многоножкой начинает сворачиваться в клубок паника. Мальчик раздражённо отступил. — Помощь здесь нужна явно не мне. Меня, кстати, зовут Наранча. — Я Ф-фуго. Паннакотта Фуго. — Ага, Фуго! Идём, Фуго! Я покажу тебя Бруно. Наранча повернулся и вприпрыжку понёсся прочь. Он остановился в конце переулка и уставился на Фуго. Паннакотта неуверенно пошёл следом. Он не понимал, зачем делает это, почему этот мальчик в единый миг приобрёл на него такое влияние… Не потому ли, что он являл собой противоположность самого Паннакотты? Не потому ли, что являл собой всё то, чего Фуго был лишён? Наранча поминутно оглядывался, проверяя, идёт ли он следом. Он познакомил меня с Бруно. Бруно стал мне настоящим отцом. Наранча… Только благодаря ему я держусь эти три года. Наранча заботится обо мне. Он… Он моё всё… Наранча… Когда я думал, что потерял тебя, я… я перестал сопротивляться. Я позволил… позволил ему делать всё, что он хочет. Тебя не было, и я не видел смысла бороться. Не видел смысла стремиться к свободе. Боже, как же я жажду освободиться… Я никогда не рассказывал об этом Папе… Бруно… Я так старался скрыть это всё. Сказал себе, что не хочу ему докучать… Я… Я думаю, что боялся… боялся, что он тоже отмахнётся… что не поверит… Сама мысль о том, что он отвернётся от меня, невыносима. Ты поможешь мне? Пожалуйста… Пожалуйста, помоги…