Вдребезги (Pieces)

Глава 31: Johnny's Story История Джонни

— В день, когда у меня отказали ноги, на меня вылился тот ещё ушат говна. И так-то всё был не очень, а тут случилась прямо-таки жопа… Потом отчитаешь меня, Нори… просто… не сейчас… И знаете, я думаю, что знаю даже в какой момент моей грёбаной жизни всё началось. Во всём виноваты те светлые волосы. Они великолепным золотым ореолом сияли в солнечном свете. Ещё глаза. Глаза, такие же чистые, как самое синее в мире небо. А тело? Прекрасное настолько, что держать руки при себе было решительно невозможно. Вот только обладатель этого великолепия был мужчиной. Нет, Джонни, безусловно, знал, что некоторым мужчинам нравится спать с другими мужчинами, но это было неправильно. Отец так сказал. Отец (священник, не родитель) неустанно повторял ему это с младенчества. Мать соглашалась. И брат тоже. Все вокруг говорили одно и то же. Мужчина не должен спать с мужчиной. Но эти волосы. Он не хотел, чтобы это зашло так далеко, но всё же потянулся и заправил выбившуюся прядь за ухо прекрасного создания. Он понятия не имел, почему делает то, что делает, когда следовал за ним по тенистым аллеям, мимо старых зданий, в крохотную комнатушку, которая ни за что не раскрывала тайн, что хозяева доверили её стенам. Там эти губы касались его шеи, эти руки ласкали тело, а он сжимал в ладонях белое золото. Он знал, что проклят. Чёрт побери, этот мужчина был в сотню раз лучше любой девушки, с которой ему доводилось спать. Джонатан Джостар, восходящая звезда конного спорта, молодой жокей, был проклят. А потом он понял, что всегда был таким. Он вспомнил, как порой подолгу заглядывался на проходящих мимо мужчин и внушал себе, что ему нужно найти себе достойную девушку. Мысли о крепком красивом мужском теле под ладонями были новы. С ними приходили тёмные желания. Блондины, брюнеты, рыжие — Джонни шёл с каждым, кто хотел переспать с ним, но блондины… О, блондины подпадали в особую категорию… О, он старался исправиться. Он молил Бога изменить его, раскаивался и раз за разом умолял о прощении, но всякий раз его глаза снова и снова обращались к массивным сильным фигурам проходящих мимо мужчин. Он старался исправиться. Он снова и снова сдавался. Он пытался игнорировать свои желания, звать на свидания девушек, но обнаружил, что просто не может… Что это не приносит былого удовольствия. Он знал точно, что именно ему нужно. Он знал, что Бог простит его за это. Сначала я думал, что это наказание свыше. Что нужно искупить грех и всё вернётся на круги своя. Отец Шепард всегда говорил, что это помогает. И что грешить или нет — это в сущности, простой выбор… Но я хотел… Я делал… И нет… А потом… Не мог остановиться… Если выбор был в моей власти, то почему, как я ни старался, ничего не менялось? … Я так старался держать это в секрете. Я думал, что смогу скрыть от семьи… Скрыть от господа Бога… свой постыдный секрет. Он снова лежал на животе. Руки тянулись назад, чтобы зарыться в волосы мужчины за спиной. Было хорошо, чертовски хорошо. Джонни целовали. Снова и снова прижигали поцелуями плечи и шею. Хорошо… Настолько крышесносно, что он не заметил, не услышал тихих шагов за дверью. Дверь распахнулась, и на пороге застыл Николас Джостар. — Что… Джонни? Ты? — Нет, — выдохнул он. Слово вырвалось само и было скорее проявлением ужаса, нежели попыткой отрицать то, чему свидетелем стал его брат. Мужчина проворно скатился с Джонни и укутал их обоих простынями. Когда брат шагнул в комнату, Джонни сел, подтянув ноги под себя. Он напрягся, ожидая криков, ударов или всего, что Николас непременно сотворит с ним, как и отец. Николас наклонился, подхватив с пола одежду и швырнул её блондину позади Джонни. — Одевайся и уходи, пока отца нет дома. Лучше всего через заднюю дверь. Подхватив одежду, мужчина сделал, как ему было велено. Он остановился у двери и бросил взгляд на Джонни. Джонни понятия не имел, почему то, что мужчина оглянулся, казалось ему настолько важным. Джонни вспомнил о брате только тогда, когда и ему в лицо прилетел ком вещей. — Ты тоже одевайся. Поможешь прибраться. Джонни вздрогнул. Это всего лишь значило, что наказание откладывалось. К моменту, как Николас перестелил кровать, он как раз успел одеться. В четыре руки в полной тишине они прибрали комнату. После Николас кивком велел Джонни следовать за ним, усадил на диван в гостиной, а сам сел в кресло. Брат упёрся локтями в колени и сложил руки домиком. Он тяжело вздохнул. Джонни ждал. — Джонни? — обманчиво мягко прозвучал голос Николаса. — Д-да? — Сколько? — Несколько месяцев, — Джонни сглотнул ком в горле. — В нашем доме? — Н-нет… В мотелях… Но папа уехал на неделю… А ты… Тебя тоже сегодня не должно было быть… Ты должен был вернуться завтра… — Аукцион отменили. Отец приедет через час. Джонни похолодел, от страха душа ушла в пятки. Николас выпрямился потёр подбородок. — Отец должен был оказаться здесь раньше меня. Каждое слово его тяжёлым свинцом слетало с языка. Джонни его прекрасно понимал. — Ты расскажешь ему? — Нет. — Нет? Почему нет? — Боже, Джонни. Хочешь, чтобы рассказал?! — Нет! — Джонни замотал головой; руки сжали ткань брюк на бёдрах. Его голос дрожал, боже, да он сам дрожал как осиновый лист. Он никогда не слышал, чтобы Николас поминал имя Господа всуе. — Послушай, малыш, просто… — брат потёр переносицу и снова вздохнул. — Просто больше не тащи это в дом, ладно? Отец… Если бы он увидел… Он бы просто… — Николас пожевал губы. — Ну, ты знаешь… — Знаю… — Вот и молодец, — брат встал и протянул Джонни руку. — Давай-ка, вставай! Идём ужинать. У отца не будет времени орать на нас. Он вернётся уставшим и сразу пойдёт спать. Николас был… С того момента брат стал моим самым близким другом. Он был преемником отца… его правой рукой, но… Довольно быстро я понял, что Николас, как и я, тоже скрывает от него свой секрет. Мы оба были лжецами. Мы оба были одинаковыми. Знать это… было приятно. Я чувствовал… Я знал, что даже если Бог и возненавидит меня, то брат не оставит. И потом… Потом… Это был несчастный случай. Глупая нелепая случайность. Этого не должно было случиться, но случилось… Николаса не стало. Отец пристрелил ту лошадь… На миг Джонни показалось, что мужчина застрелит и его, но нет… Отец ушёл, а Джонни остался один на один с трупом лошади и мёртвым братом. Эта апатия продлилась вплоть до похорон, а там он словно очнулся… Одетый в чёрное, он смотрел сверху вниз на гроб, в котором теперь покоился его брат. Это сломало его. Он не хотел, чтобы Николаса хоронили. Ники боялся темноты, ненавидел темноту… как он мог дать им оставить его там, в том маленьком тёмном месте, которого он так боится? Джонни не сумел помешать. Он только и мог, что глотать слёзы. Он не присоединился к похоронной процессии, даже когда успокоился. Он знал, что снова начнёт рыдать, стоит людям начать закапывать гроб. Он остался в машине и просидел там бог знает сколько. Отец вернулся и, сев на переднее сидение, молча завёл мотор. Джонни молчал всю дорогу до дома. Он был слишком напуган, чтобы просто пошевелиться и пристегнуть ремень. Он опасался, что это привлечёт внимание отца. Воздух сгустился и напоминал горький кисель. Джонни ужаснулся подобным мыслям. Как он будет теперь? Без Николаса? Теперь брата нет. Помочь некому… Как же… Он же теперь совсем не в безопасности… Что сделает отец, когда наследника нет? Возьмётся за Джонни? Джонни был хорошим жокеем. Он чувствовал лошадь, умел победить, умел быть больше, чем просто балластом на спине скакуна. Его имя уже было на слуху. Он был кем-то… Но не для отца. Для отца он был разочарованием. Коротышкой. Слишком маленьким. Слишком худым. Слишком свободолюбивым. Слишком… Слишком неправильным. И не важно, сколько денег при этом Джонни приносил в семью. Николасу всегда удавалось как-то сгладить эти углы. Николасом отец гордился. Но теперь… Теперь Джонни грозила исключительно отцовская неприязнь, перераставшая порой в жестокость. Но… Но он ведь не должен был жаловаться, да? Его кормили, о нём заботились… Ему всю жизнь внушали, что отца и мать нужно уважать. И если отец считает, что Джонни заслуживает трёпки, то… Разве не должен он был с благодарностью принять и это? Он не знал. Он так и не набрался смелости спросить отца Шепарда. Но… Даже если он и должен был жить по закону Божьему, он больше не хотел. Не хотел следовать Божьей воле. Они прибыли домой. Отец вышел из машины. Джонни последовал за ним. Они шли бок о бок, и только когда они добрались до двери, отец коснулся его. Пальцы стальной хваткой сжали запястье. Повисла напряжённая тишина. Джонни ожидал криков. Ожидал ударов… Вопросов, в конце концов, но нет. — Это должен был быть ты! — глухо прошипел отец. — На той лошади сдохнуть должен был ты. Отец ушёл. Оставил его одного. Джонни не возражал. В конце концов, ему чётко дали понять, что умер не тот брат. Потом стало хуже. Я знал, что так будет. Он никогда… Он умел бить так, чтобы не осталось ни синяков, ни шрамов, но… Было так… Всё тело болело… Я стал участвовать в скачках чаще. Это чертовски хорошо прочищало мозги. На спине лошади думать было проще. И не придавать значения всему этому тоже было проще. И, наконец… Всё просто… рухнуло… Джонни не был полностью уверен, что случилось. Вот только он шёл по дорожке, а на его руке висла какая-то экзальтированная девица (прикрытие), а потом на него вроде как кто-то… наткнулся… Сказал… Что-то… А потом… Он оказался на земле? Люди вокруг кричали. На него? Или нет? Не понятно. Зрение затуманивалось… Он так чертовски устал… Просыпаться было адски трудно. Все болело, а спина… Её он не чувствовал. Боже, избавь от боли и страданий… Позвоночник будто кто вырвал… Он едва мог дышать, едва мог разлепить глаза… Он смял в кулаках простынь. Что-то пищало. Белые стены. Где он оказался? Он попытался перевернуться на бок. Боль, агония, кара небесная… Он закричал и только потом осознал, что этот громкий пронзительный вопль издаёт его собственная глотка. Писк участился. Он не знал, кто он и где он… и что это за чудовищное пиликанье? В комнату ворвались люди. Чьи-то руки удержали его, заставили лежать неподвижно, по венам побежала холодная жидкость… Тьма… Он отключился. Просыпаться во второй раз было немного легче. Он попытался поднять руку. Не смог. Он был привязан. Он не возражал. Он не особо хотел двигаться. — Вы очнулись! Как вы себя чувствуете? Джонни с трудом повернул голову на голос (почему так трудно?). Медсестра? Доктор? — Хреново, — отозвался он. Его голос странно прохрипел, и он кашлянул, тотчас захныкав от боли. — Тише, тише! … Я сейчас позову доктора! Не шевелитесь! Медсестра (очевидно) убежала. Джонни постарался сосредоточиться на дыхании. Вдох-выдох… вдох… Почему грудь вздымалась так тяжело? Что случилось с его руками? Почему боль пронзает тело при попытке пошевелить ногой? Пришла врач. Джонни честно изо всех сил попытался сосредоточиться на ней, но он уловил только обрывки смысла. Что-то о том, что он был помещён в медикаментозную кому, чтобы не навредить себе. Он правильно понял? Он определённо слышал слово кома… Что-то о выстреле… Его позвоночник… Ушиб… — Что… Что вы сказали? — голос подвёл Джонни, сорвавшись на хрип. Ему поспешно дали воды. — Я сказала, что пуля перебила ваш позвоночник и так и осталась внутри. Мы вытащили её, вашей жизни ничего не угрожает, но ходить… или ездить верхом вы больше не сможете. Мои соболезнования, мистер Джостар. Вы хотите узнать о возможных вариантах вашего передвижения? — Оставьте меня… — он говорил едва слышно, будто был при смерти. Доктор кивнула и ушла, бросив через плечо: — Если понадобится, нажмите кнопку вызова на подлокотнике кровати. К вам придёт медсестра. Ему было, конечно, больно. Он не нажал кнопку. Не думаю, что это имеет значение. Он все еще был не в своей тарелке и ему было трудно двигаться, поэтому он предположил, что он был слишком одурманен, чтобы получить больше обезболивающих (но это было на самом деле необоснованное предположение). Он попытался немного пошевелить ногой. Боль пронзила его позвоночник, и его следующий вдох был хрипом, его сердцебиение на мгновение ускорилось. Он ненавидел этот писк. Он хотел, чтобы он мог отключить машину. Время в больнице текло медленно. Он лежал в постели, в голове было пусто. Единственным досугом его здесь было трёхразовое питание. Он смутно осознавал, что что-то упускает из виду. После второй недели прошло и оно. Всё время было больно. Болеутоляющих ему почти не давали. Пища была отвратительной. Отец… Так ни разу не пришёл навестить. Никто не пришёл навестить. Почему? Почему это произошло именно с ним? Неужели это Бог наказал его так за грех? — Это твоя воля? — порой Джонни набирался смелости и говорил с Богом вслух. — Это моя расплата за похоть? Это из-за Николаса? Я действительно виноват в том, что умер он? Я должен был быть на его месте? Мой брат потерял жизнь, и теперь мне не будет моей, Боже? Ведь так? Ответь! Ответа не было. Кардиостимулятор всё также пиликал, отсчитывая удары сердца. Его продержали в больнице долго (ха-ха), а потом, снабдив инвалидной коляской, инструкцией и бутылкой обезболивающих, отпускаемых строго по рецепту, отпустили домой. Он трижды звонил отцу с телефона-автомата. На четвёртый тот поднял трубку. Джонни с трудом сумел уговорить его приехать и забрать домой. Дома он обустроился в комнате Николаса. Было плохо и он ничего не мог с этим поделать. Алкоголь… Алкоголь помогал… помогал не думать о спине… Блаженное забытие, и пусть… Пусть поутру голова невыносимо раскалывается. Он уже почти не скрывал, что предпочитает свой собственный пол. Бог отнял всё хорошее, что у него в жизни было, и почему, чёрт возьми, он должен быть святым?! Он совсем не удивился, когда его поймали с поличным. Отец бушевал. Сказал даже, что Джонни должен был сдохнуть (Джонни и так это знал), а потом ударил его (плевать). Его выбросили из дома с вещмешком за спиной. Он понятия не имел, что делать. Он слонялся по округе. С наступлением ночи он осознал, что идти теперь некуда. Он устал. Он мечтал добраться до кровати. В кошельке были деньги, и он отправился в мотель. Утром он обнаружил рядом с собой мужчину (и как только ухитрился найти себе пару на ночь так быстро? Учитывая, что он теперь грёбаный инвалид?). Мужчина остался с ним и на следующую ночь, и потом ещё на одну, но не более того. Он не хотел привязываться. Сантименты в его состоянии будут только мешать. А месяц спустя таких метаний он нарвался на «друзей» отца и решил, что из Америки пора уезжать. И как можно дальше. Уехать было не сложно. Все его пожитки помещались в жидкий рюкзак, а деньги за скачки лежали на личном счету, так что отец не мог до них добраться и наложить лапу, как на вещи. Он отправился в ближайший аэропорт, снял в банкомате наличку и принялся рассматривать рейсы, которые должны отправиться в течение часа. Франция? Нет, только не эта клоака. Англия? Ещё хуже. Африка? Душно и жарко. Норвегия? Как и Африка, но наоборот… Италия? Да, возможно. В конце концов, Джонни любил спагетти. Всё кончилось тем, что я купил билет до Италии. Мне нравится местная кухня. Ну и… Я слышал, что это страна красивых мужчин. По прилёту сюда я продолжил пить, продолжил прыгать из койки в койку… Я… Я не знаю, зачем пришёл сюда…. Я… Мне тошно от самого себя. Так… так ведь всегда было… И теперь. Мне кажется, это разрывает меня на части… Мне нужно избавиться от этого… Я люблю Джайро. Люблю его… Как… Разве это может быть неправильно? Если Бог — есть любовь, то разве любовь может быть чем-то греховным? Разве от того, что люблю мужчину, я автоматически перестаю быть человеком? Его, божьим, творением? Мне… Мне действительно нужно выбирать? Почему? Почему я не могу просто… Не могу просто… … быть?