Chapter 32: Just Another Crow With Peacock Feathers In His Tail, So Beat Me, Beat Me, My Sins Are Worth Your Time Я просто ворона, что нацепила павлиньи перья. Так укоряй меня, втопчи в грязь. Поверь, грех мой стоит того, чтобы ты потратил на него время.
Джонни трясло. Леоне отчётливо видел, как рыжие вихры дрожат и подпрыгивают. Хол Хорс потянулся вперёд и взял его за руку. Несколько минут спустя Джонни, наконец, удалось взять себя в руки. — Я устал, Нори. Так чертовски устал… — О, Джонни-кун… — резкие черты лица Нориаки сгладились; он смотрел с такой безграничной любовью. — Мы разных религий, но даже мне видно, что твоя семья учила тебя неправильно, — поднявшись, он подошёл к мальчишке и протянул руку, в которую тот вцепился, как в спасательный круг. — Ты сам сказал — Бог Христиан — есть любовь. Ты же знаешь притчу о воре, которого распяли рядом с Иисусом? — Конечно. — Расскажешь? Джонни резко вздохнул. — Двух воров распяли на соседних с Иисусом крестах. Один спросил, простит ли Иисус ему грехи его, и Сын Божий ответил, что в Раю они пребудут вместе. — Но он согрешил. Более того, нарушил одну из десяти заповедей. Так разве он не был проклят? — Я… Я не знаю… Чёрт… Я не знаю, как это работает, — Джонни умоляюще уставился на Нориаки. — Я… Постараюсь объяснить, Джонни-кун. Грех не означает, что ты будешь изгнан с небес. Это… Ваша священная книга говорит, что все люди — грешники, верно? Джонни кивнул. — Тогда получается, что все мы равны во грехе. И потом, если даже вор был прощён, то отчего ты не заслуживаешь того же? Джонни молчал. Он все ещё упорно смотрел в сторону. Но Нориаки и не требовал ответа. — Джонни-кун, ты любишь Джайро-сан. Твои чувства искренни. Если Бог есть любовь, а то, что ты чувствуешь, это любовь, тогда… Разве это не значит, что это — Божий замысел? — Я не знаю… я не знаю… — голос мальчишки был глух и дрожал. В нём не было того обычного ехидства, которое Леоне привык слышать от Джонни. — Джонни-кун? Что сказано в Библии? Что есть любовь? Какая она бывает? — …Какая? — Какая… Любовь всё покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит и никогда не перестаёт. — Д-да, там так сказано… — А сказано ли, что любовь — это неправильно? — … Н-нет. Но это ничего не значит. Ты можешь ошибаться… Нориаки фыркнул и нахмурился. «Интересно», — подумалось Леоне, — «а как долго он штудировал Библию, чтобы сейчас растолковывать всё это Джонни? И как долго он знал, чего так боится Джонни? Да… Должно быть, с самого начала…» Джотаро, неспешно покачивающий Джоту, что-то забубнил по-японски и лицо Нориаки просветлело. — Хорошо, Джонни-кун. Скажи мне, почему ты так полон решимости верить, что Бог тебя не любит? Пацан неловко пожал плечами, и Хол Хорс пододвинулся ближе. Полнарефф глухо зарычал, и мужчина вздрогнул. Джонни бросил на француза нечитаемый взгляд. — Я… — продолжил он, — Вся моя жизнь говорит об этом. Мужчина не должен спать с мужчиной. Мужеложцы заслуживают смерти. Нориаки усмехнулся. — Старый закон. Он не применялся ни к кому… дай подумать… да, со времён распятия. Скажи, а это грех — посадить два семени на одном поле? Или побрить голову? — Хм… Нет? — Почему нет? В вашей святой книге тоже об этом сказано. Нельзя есть свинину, креветок или омаров. Нельзя носить одежду из двух тканей. Джонни растерялся. Нориаки в пух и прах разбивал годы семейных устоев. — Н-но… Но это же… — Это чепуха, Джонни-тян! Я прав, Джотаро? В ответ снова послышалось японское бормотание. — Да, — закивал Нориаки. — Шесть сотен мирских законов евреев. Они морально устарели, когда Иисус умер. Закон о мужеложстве тоже. — А… Как насчёт Содома и Гоморры? Город был разрушен самим Богом за грехи такого рода. — Расскажешь? — Э-э… — Джонни высвободил ладонь из рук Нориаки и растерянно почесал макушку, вцепившись в волосы. — Ну. В город по воле Божией спустились два ангела, чтобы узнать живут ли там хоть десять праведников. Потому что… Ну, кажется, Авраам попросил Бога пощадить город, если там хоть такое малое число хороших людей. А когда ангелы шли по городу в сопровождении Лота, то наткнулись на группу молодых людей, которые начали уговаривать их заняться с ними сексом… И потом попытались заставить силой… — И? — И?! Город сгорел дотла! Был сожжён небесным огнём за грех! Нориаки пожал плечами. — Сжигать город за то, что в нём жили бандиты и насильники… Не думаю, что не понимаю вашего Бога. Но грехом было не мужеложство, Джонни-тян. Люди попытались осквернить и унизить гостей, пришедших в город с миром. Джонни открыл рот. Подумал. Закрыл рот. Нориаки продолжил. — В библии ничего не говорится о гомосексуализме. Только о городе, полном разбоя. Тщеславие, гордыня и враждебность стали причиной гибели жителей. Понимаешь? — гордо улыбнулся Нориаки; он сложил руки на груди и выпятил грудь. Леоне отрешённо наблюдал за ним. Он прижался к Полнареффу, закинув руку тому на плечо. Он никогда не чувствовал никакой вины перед Всевышним за своё естество. Напротив, его больше страшила ненависть и неприятие людей. Джонни огляделся вокруг. На его лице застыло странное выражение. Нориаки улыбнулся, потянулся вперёд, и потрепал Джонни по щеке. Джонни перевёл взгляд на него. — Джонни-кун, я знаю, что преодолеть подобное за один день невозможно. Невозможно ни за неделю, ни за месяц, ни за год. Но, прошу тебя, пожалуйста, перестань думать о том, как твоя семья «трактовала» Библию. Сам открой Священное писание и сам вглядись в те строки. Бог любит тебя, Джонни. И мы тебя любим. Очень-очень любим. Джонни заплакал; у Нориаки была странная способность заставлять людей открываться и пробивать их ледяной барьер. — Я… я просто… — всхлипнул пацан. — Я… просто так устал, Нори. Так устал. — Я знаю… знаю, — Нориаки ободряюще улыбнулся и, взъерошив волосы Джонни, отошёл к своему стулу, но садиться не стал. Джотаро передал ему Джоту, и Нори осыпал лицо младенца поцелуями. На лице его застыло выражение чистой любви. — Я считаю, — рыжий юноша перевёл взгляд на них, — что сейчас нам стоит закончить. Мы продолжим на следующей встрече. Вы все такие молодцы, — Нориаки подарил каждому из присутствующих преисполненный гордости взгляд; шрамы на его лице были почти незаметны. — Мы скоро увидимся, и вам станет ещё лучше. Жизнь изменится к лучшему. Джотаро осторожно надел на нос Нориаки тёмные очки, и они вышли в коридор сквозь высокие двери. Леоне и Полнарефф последовали за ними. Полнарефф мёртвой хваткой вцепился в руку Леоне. Было больно, но Леоне не вырывался.________________
Стоило Леоне войти в двери пекарни, как Бруно повис у него на шее, впиваясь в губы с каким-то странным отчаянием. Молодой человек вцепился ему в волосы и пытался не то оттолкнуть, не то притянуть мужчину ближе. Собрав волю в кулак, Леоне обнял Бруно за талию. — С возвращением, сердце моё! — наконец, отстранившись, выдал Бруно. — Бруно… — настороженно кивнул Леоне; его голос дрогнул. Слишком внезапным и нежданным было такое поведение пекаря. — Что-то случилось? — О? Нет. Совсем ничего. Я что, уже не могу поцеловать своего бойфренда? Леоне внутренне скривился. Это слово он ненавидел (слишком по-детски оно звучало), но он вовсе не собирался просвещать молодого человека о подобном бзике, ведь Бруно смотрел на него с такой любовью. Бруно отступил на шаг и цапнув руку Леоне, переплёл их пальцы. Леоне практически на буксире втащили в кухню. — Я приготовил горячий шоколад! Ты должен попробовать! И… Ой… Леоне, у тебя такие холодные руки! Ты замёрз? Почему не надел пальто? Всё в порядке? — Я в порядке, Бруно. Всё в порядке, не беспокойся. Тебе удалось выспаться? — О… Да… Тебя не было, так что… — Бруно усадил Леоне на стул и секунду спустя вручил Леоне исходящую паром кружку. — На! Пробуй! Леоне осторожно принял подношение; сладкий тёплый запах пощекотал ноздри. Да, в машине Тициано работала печка, но даже пара шагов до двери пекарни по осеннему воздуху превратила его в ледышку. И правда, нужно было надеть пальто. — Ну же! — подбодрил Бруно и, усевшись перед ним, сложил руки на столе. Он внимательно наблюдал за Леоне. Леоне задумался. К чему бы такое поведение молодого человека? Ему отвели роль дегустатора? Проверяют, рискнёт ли он принять что-нибудь из рук Бруно? Пожав плечами, он поднёс кружку к губам и осторожно выпил горячую жидкость. — Кха! — глаза заслезились. — Ох… Так плохо? Совсем ужасно? — Нет! Нет, совсем нет! — поспешил уверить Леоне. — Всё хорошо. Нет, правда, было вкусно. Вот только… Что же Бруно всыпал туда помимо шоколада? Ведь всыпал что-то. Только вот, что именно? Леоне никак не мог разобрать привкус. — О, тогда я рад, — улыбнулся Бруно и, притулившись к Леоне, опустил голову мужчине на плечо. — Я волновался. Думал, ты будешь плеваться. Рецепт — идея Наранчи. И обычно я не проверяю его готовку, доверяю ему, но сегодня… — Бруно? — М? — Что было в чашке? — Горячий шоколад… — А кроме этого? — Порошок чили… — Ох… — Леоне удивлённо уставился в кружку. Свободной рукой он обхватил Бруно за талию. — Ну… Этот рецепт — это что-то… — М-м-м-м. Ну, я не рискнул пробовать. Терпеть не могу специи, ты же знаешь… — Нет. Не знаю. Расскажешь? — Это… не красивая история, Леоне. Дерьмовая, на самом деле. От неожиданности Леоне рассмеялся. Он смеялся так сильно, что едва не пролил остатки шоколада. Поспешно водворив кружку на стол, он прижал к себе Бруно. — Боже, я люблю тебя! Я так чертовски сильно люблю тебя! — Я тоже тебя люблю, — радостно отозвался Бруно, и сердце Леоне зашлось от счастья. Странное чувство. Очень странное. Леоне так и не сумел привыкнуть к нему. Счастье настолько сильно отличалось от боли, с которой он, казалось, сроднился. Леоне жаждал быть счастливым всем своим существом. Хоть раз в своей пропащей жизни. Бруно. Бруно делал его счастливым. Бруно был счастьем и счастье влекло мужчину. Воздух в горле встал комом. Бруно — его лекарство, его исцеление, его панацея. Леоне поднялся и подхватил Бруно на руки. Молодой человек был немногим ниже мужчины и руки скоро должны были начать болеть от тяжести. Плевать. Бруно удивлённо пискнул; его ноги обвились вокруг талии Леоне. — Хмф… Леоне ~ Один звук собственного имени, слетевшего с этих губ, заставил глаза Леоне увлажниться. — Бруно… — Леоне прижал к себе пекаря, стараясь не причинить боли. Он хотел провести остаток своей жизни с Бруно. Он жаждал этого всем сердцем. На языке мужчины вертелся, готовый вот-вот сорваться, вопрос: «Ты выйдешь за меня?». Леоне опомнился. Он прикусил язык. Слишком рано. Не сейчас. Но… Может, когда-нибудь… Может быть…_______________
Время шло своим чередом. Дни превращались в недели. Недели в месяцы. Бруно целовал Леоне каждое утро; их сын хозяйничал на кухне, покрикивая на них, веля поторапливаться. Полнарефф почти пришёл в себя. Почти. Да, он вряд ли сумеет когда-нибудь снова стать цельным, но его уже не сжигала слепая ярость. Иногда он появлялся в пекарне рука об руку с Мухаммедом. Бруно сносил присутствие француза со стоическим терпением. Джонни по-прежнему злился, но и он постепенно отпускал свои горести, учился прощать себе надуманный грех. Пацан снова встал на ноги. Буквально. Пусть ходил он не далеко и не долго, но и то был прогресс. Хол Хорс неустанно следовал за ним. Он почти не боялся. Он знал, что Полнарефф не станет сворачивать ему шею. Джотаро, в конце концов, перестал каждую неделю сопровождать Нориаки. Очевидно, уверился, что с мужем всё будет в порядке. Нори перестал приносить Джоту на собрания. ДжоДжо не мог одновременно выпустить из поля зрения и мужа, и сына, потому малыш оставался со своим большим папой. Погода совсем испортилась. Пришли холода. «Кузен Итт» и её супруга привели в пекарню детей. В этом году они решили задержаться в Италии на зиму — Коюки плохо переносила жаркий климат, и вот… Бруно купил Леоне пальто. Он спросил заранее, как они и договаривались. Согласие он выманил с большим трудом. Бруно… Больше он не пытался делать что-либо, что хоть как-то напоминало обольщение. Леоне выкинул из головы подобные мысли. Просто держать Бруно на руках, когда тот сидел у него на коленях он уже почитал за благо. Было тепло. Руки Бруно, шарящие у него под рубашкой, он теперь воспринимал просто как ещё один вид близости. Просто прикосновение, не больше. Бруно решил завалить его вещами. Леоне сопротивлялся, но даже несмотря на это, обрастал одеждой: шляпа, шарф, свитер (стильный, рождественский), перчатки, обувь (несколько пар). Вспомнилось, как неистовствовал Бруно, узнав, что у Леоне всего одни ботинки на все четыре сезона. Они начали покупать Капелло кошачий корм, и вскоре кот отъелся и округлился. Он всё ещё мяукал немного слишком пронзительно. Наранча смастерил коту ошейник. Кот взбесился, стараясь избавиться от удавки, но ему пришлось смириться. Бруно… Бруно был любимчиком проклятого четвероногого. Бруно старался держаться подальше. Не раз Леоне видел, как Бруно восседает за обеденным столом, а Капелло, свернувшись в клубок, примостился рядом с молодым человеком, или на его коленях. Нет, из кровати они кота всё ещё гоняли. Но Леоне уже внутренне смирился, что близок тот день, когда этот паразит будет ночевать с ними. Ну… Может, оно не так уж и плохо… Капелло. Сейчас кот вольготным меховым воротником разлёгся на плечах Леоне и тихо мурчал на ухо. Леоне умилился и вручил тому кусок говядины. — Ты у нас мелкий меховой паразит, да? — весело поинтересовался Леоне; Капелло прикусил мочку его уха в ответ. — Пф. Ну-ка цыц! — возмутился мужчина, мягко потрепав кота по холке, и снова возвращаясь к приготовлению стейка. — Ты мне за грехи мои тяжкие послан, да? Эх ты, рыбная душа… Моя б воля, обменял бы тебя на пакетик чипсов. Нет, на один чипс! Кот возмущённо мяукнул, намекая, что чувства мужчины взаимны. — Леоне? Дорогой, ты закончил? — из гостиной раздался голос Бруно. Капелло тотчас спрыгнул на пол и поспешил туда. Дети возились внизу, в зале. — Что… Ой! И ты тут, мой пушистый птенчик? Иди ко мне. Бруно вплыл в кухню. На его руках Капелло перебирал лапами и заходился громким басовитым мурчанием. Он был ещё слишком мал, чтобы сидеть на руках без страховки, так что Бруно крепко прижимал пушистое тельце к себе. Приблизившись, он высвободил одну руку и обнял Леоне. Притянул вниз и подарил поцелуй. — Справляешься? — Да, вроде. Готовить мясо не сложно. — Ты помнишь, как? — Ага. — Замечательно. Снова поцеловав его, Бруно отскочил и принялся приплясывать на месте. Капелло возмущённо заверещал. Леоне улыбнулся, наблюдая, как Бруно скрывается за дверью, и снова вернулся к приготовлению ужина. Сегодня была его очередь. С Наранчи станется устроить ему хорошую трёпку, если мальчик узнает, что Леоне решил пофилонить. Что же, он успел вовремя. Наранча всё ещё копошился внизу. Шумел, как и всегда. Триш всё чаще и чаще появлялась в их доме. Девочка перестала бояться Леоне. Да, она была от него не в восторге, но уже не бежала из комнаты прочь, когда он входил. Дверь открылась и внутрь просочился Джорно. Следом, кивком поприветствовав Леоне, шагнул Миста. — Аббаккио. — Джованна, — ровно отозвался Леоне, скопировав тон и постную мину блондина. Джорно скривился. Миста хмыкнул и поспешно уставился в потолок (не особо-то он и старался скрыть веселье). — Аббаккио. — Миста. Они переглянулись и засмеялись. Джорно поспешил отойти и спрятаться за спиной Бруно. Он старательно делал вид, что не сдаёт позиций. Леоне и Миста снова захихикали. — Ох, прекратите издеваться, — Бруно обнял Джорно и бросил на них хмурый взгляд. Хихиканье переросло в жизнерадостный хохот. Впрочем, Леоне почти сразу пожалел о содеянном. Когда он сел за стол, Бруно отстранился, явно игнорируя его. А обнять? А погладить по ноге??? А поцеловать?????? Леоне захотелось провалиться сквозь землю от стыда. Капелло взвыл. Кот засел под столом. Бруно протянул руку и коснулся руки Леоне. У Леоне отлегло. — Сильно злишься? — тихо спросил он. — Не злюсь, — Бруно закатил глаза, ткнув под столом голень мужчины. — Но я бы предпочёл, чтобы вы с Джорно подружились. Вы слишком нетерпимы друг к другу. — Он задался целью довести меня до ручки. — Ну… Да… Но ты же можешь его понять и простить? — улыбнулся Бруно. — Я знаю, что это с моей стороны не очень — просить о таком, но… Он ведь совсем не плохой, понимаешь? Он просто… встал не с той ноги сегодня… — Может и так. Но Джорно мне не нравится. Наранча в сто крат лучше него. Бруно фыркнул, и Леоне наклонился, чтобы поцеловать его в висок. Поцелуй был благосклонно принят, и Леоне счастливо вздохнул. На некоторое время они сосредоточилось на еде, но потом, когда Джорно встал из-за стола и собрался на выход, Бруно окликнул его: — Погоди! Хм… — Бруно замялся; взгляды присутствующих скрестились на нём. Миста нахмурился. — Бруно… Неужели… Уже, да? Бруно кивнул. — Да, Миста… Мой отец скоро снова приедет. Праздники не за горами. Леоне поспешил взять Бруно за руку. На милом сердцу лице было столько грусти и боли. Да в чём же дело? Леоне не понимал… — Ох, Леоне… Леоне, мне так жаль… — Почему? Бруно отвёл взгляд. — Я… Пока мой отец здесь, я… Я прошу тебя пожить у Наранчи с Фуго… — Ты… — Леоне почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он хотел отдёрнуть руку. Но сил двинуться не было. — Я… я просто… Ты же знаешь, какой он… Я не… Я просто… Леоне, я не хочу, чтобы он разочаровался во мне, — в голубых глазах, обращённых к мужчине, застыла мольба. Леоне стало тошно. — Сердце моё, пожалуйста, не… — Не смей, — Леоне отстранился. — Не смей даже пытаться продолжить фразу. Из нас двоих ты и правда выберешь его? — голос дрогнул. Леоне хотелось разрыдаться. Он не желал плакать. Не когда Джорно в комнате. — Ты действительно настолько стыдишься меня? Подлый, очень подлый удар. Леоне прекрасно об этом знал. Стоило словам покинуть его грязный рот, как в прекрасных глазах Бруно отразилась мука. — Нет, Леоне, я не… Не заставляй меня выбирать. Пожалуйста. Он мой отец, Леоне… Он мне так нужен… — А ты нужен мне… Леоне пребывал в растрёпанных чувствах. Почему? Почему Бруно тянул до последнего? Почему не сказал ему сразу? … Как долго он планировал этот разговор? Судя по выражению лица Бруно, все складывалось не так, как он себе представлял. — Леоне, я… Дело не в тебе, Леоне… Дело в моей семье… И в моей жизни. Я не могу… — Бруно затряс головой; руки лежали на коленях. — Я скажу ему… Я правда скажу, но… Я просто… Я ещё не… Нет. Повисла гнетущая тишина. Молчал даже Наранча. — Бруно, — как гром среди ясного неба раздался голос Джорно. — Ты меня прости, но я согласен с Аббаккио. Ты не последователен. И это жестоко. Леоне в шоке развернулся в сторону блондина. Он замотал головой в знак протеста. В глазах Джованны плясал всё тот же арктический холод, он был спокоен и опасен, как море. Юноша моргнул и продолжил. — Но, да, я тоже считаю, что Аббаккио стоит уйти. Но не из-за твоего отца. И нет, не потому, что вы, Аббаккио, мне не нравитесь. Леоне скривился. Этот мальчишка чертовски хорошо наловчился читать его. — Вы двое, — проговорил Джорно, — были вместе сколько? Два? Три месяца? Вы не расставались больше, чем на час. За всё это время он ненормально быстро обосновался в твоём доме, Бруно. — Наранча… — Не в нём дело. А в том, что это нездорово. Настолько привязываться. Аббаккио стоит уйти ради вас обоих. Леоне было откровенно плевать на мнение Джорно. Он не хотел оставлять Бруно. — Бруно? — позвал он. — Я не хочу уходить. Он вгляделся в это лицо, в те самые прекрасные в мире глаза, в которых утонул при первой же встрече. В этих глазах была боль. Мольба о прощении. — Пожалуйста… Бруно отвернулся, а Леоне… Так вот значит, что испытывают те, чьё сердце разбилось? Леоне отвесил себе пинка. Ещё раз. Последняя попытка. — Бруно, хороший мой. Я двадцать лет жил без тебя. Не заставляй меня проходить через этот ад снова. — Остановись, — последовал приказ. Леоне подчинился. Бруно всё ещё не смотрел на него. — Уйди, прошу тебя. Я позвоню. Дам знать, когда можно будет вернуться. — Бруно, — вздохнул мужчина. — Я ведь здесь работаю. — Я дам тебе оплачиваемый отпуск. — Что? Бруно, ты что же, хочешь дать мне денег, чтобы я… — Леоне запнулся. К горлу подкатил ком. Он отвернулся. Бруно хотел, чтобы он ушёл. — Ох, Леоне, не… — Бруно стёр слёзы мужчины и коснулся губами губ, пытаясь поцеловать. Леоне закаменел, не ответив. Бруно прекратил попытки. — Я … Пожалуйста, уходи. Прости… Сорвавшись с места, Бруно выбежал из комнаты. Кресло, в котором он сидел с грохотом упало на пол. Джорно последовал за ним. Миста, сопровождаемый воющим Капелло, направился в ту же сторону. Леоне поднялся. Ноги не держали. Он снова опустился на стул. Он смертельно устал. — Хмф… — Наранча осторожно подошёл и взял его за руку, заглядывая в глаза. — Эу! Идём. Будет весело. Как каникулы! Будем гулять и всё такое прочее! Всё будет в ажуре. Прям как до того, как я тебя отселил. Давай, пап. Вставай. Нужно встать. Вставать не хотелось. Леоне поднялся. Фуго вцепился в локоть. Мальчишки вывели его из комнаты, вниз по лестнице. Они вывели его из дома. Подальше от любимого человека. От кровати, где они спали. Леоне не хотелось никуда идти. Леоне хотелось выпить. Он потряс головой, отгоняя крамольные мысли. Наранча зудел над ухом. Леоне не сделал и пары шагов. Он уже скучал по Бруно. Когда его привели в бывшую квартиру, он забился в спальню, под одеяло. Укрылся с головой. Спрятался от всего мира. Наранча не отставал. — Ну, Аббаккио! Ну, что случилось? Ну глупость это всё! Он тебя любит! — проныл мальчишка, и Леоне вздрогнул. Дыхание мужчины прервалось; слёзы прорвались наружу. — Ой! — Наранча потеребил его плечо. — Ты как? В порядке? Не помогло. Леоне даже не пошевелился. Наранча вздохнул и, наконец, оставил его в покое. Леоне уснул. Он проснулся почти сразу. Он отвык спать в одиночестве. Он снова уснул и встал с рассветом. Спотыкаясь, он добрался до ванной и принял душ. Он устал. Всё тело болело. Одиночество давило на плечи. Он хотел вернуться домой. Холодный душ не помог. Запах чужого шампуня и полотенец был непривычен. Он надел вчерашнюю рубашку. Он ведь даже не собрал сумку с вещами. Он прошёл в гостиную и рухнул на диван, лицом вниз. Двигаться не хотелось. Наранча хлопнул его ниже спины. — Завтрак готов, — сообщил мальчишка. Сделав над собой усилие, Леоне поднялся (почему так тяжело?). Трапеза прошла в тишине. Оно и к лучшему. Было время подумать. Он был зол. Злился на Бруно. Нет, не злился. Был в ярости. Сердце разрывалось от боли. Он слишком хорошо понимал, почему Бруно сделал то, что сделал. Ведь он вёл себя так же с Маттео. Его милый Маттео, который любил его… Разве Леоне не заслужил в ответ подобное обращение? От этой мысли было ещё больнее. Он только теперь понял, каково это — сжиться с подобным страхом. А Бруно? Что было у него на душе? Он был таким любящим человеком. Он был готов раздать своё сердце по кусочкам. Он собрал Леоне воедино. А Леоне теперь придётся обходиться без того, кто всё это время держал его, не давая утонуть. Будет ли Бруно тоже плохо без него? … Да и нужен ли ему пропащий Леоне? — Пап? От неожиданности Леоне подскочил. — Да? Что такое, малыш? — он растерянно уставился на Наранчу; голос звучал надтреснуто-глухо. Наранча поёрзал. Завтрак на тарелке мальчишки так и остался нетронутым. — Ты на него злишься? На папу? — … Злюсь. — Но… Но ты все ещё любишь его, да? — Я… Да… Конечно… — Хорошо… — мышонок шмыгнул носом и, наконец, закопался в тарелку. Несколько секунд Леоне пристально следил за ним, стараясь понять, в порядке ли он. — Он… Наверное, ему очень плохо… — с набитым ртом пробубнил Наранча. — Он … ум… всегда беспокоится о тебе… хмф… ну, когда ты не рядом. А это, что сейчас … наверное, ему совсем тяжко. — Он? Беспокоится? — Ну да… но… Мне не стоит говорить об этом! — пропищал Наранча, комично подражая голосу Бруно. Подняв руку, он попытался пригладить торчащие чёрные вихры. — Ах, Джорно! А что с ним? Как думаешь, он в порядке? Он тепло оделся, Миста? Не замёрзнет? Может, стоило мне пойти с ним? А что, если он потеряется? Заблудится? Улицы… что, если ему сделают больно? — Наранча притворно-смущённо покачал головой и фыркнул, наконец возвращаясь к своей обычной манере говорить. — Ну, и всё такое прочее. В общем, ты понял. Это просто ужас. Уши вянут. Хочется порой сказать ему, чтоб уже захлопнул варежку, да не можем. Понимаешь? — Да… — щёки Леоне порозовели от смущения. Что же, стоит признать, ему стало несколько лучше… По крайней мере, он знал, что Бруно думает о нём, даже когда Леоне нет рядом. Что вся эта любовь проявляется не только когда Леоне с ним в одной комнате. Неожиданно мужчине понравилась мысль, что Бруно уже до печёнок достал своих детей разговорами о нём. — Эм… Наранча? — позвал он. — М-м? — Бруно правда любит меня? Возможно, не стоило формулировать именно так, не о том он хотел спросить (он понятия не имел, почему спросил именно это), но Наранча, казалось, понял, о чём он и крепко задумался. Леоне был ему благодарен. Фуго поднял голову и уставился на них. Несколько минут прошли в тишине. — Я могу сказать только, — наконец, заговорил Наранча, — что, когда ты уходишь, он боится, что ты не вернёшься. Ещё его до обморока пугает мысль, что тебе могут причинить боль где-нибудь в подворотне. Он счастлив, когда ты приходишь домой. И он совсем не рад многим людям, если им не рад ты. Леоне покраснел. — Спасибо тебе. — Мхм. Фуго перекинул на тарелку Наранчи остатки своей порции, и хомячок тотчас заулыбался. — Спасибо, Панна! — Угу… Поколебавшись, Фуго поднял руку и погладив Наранчу по щеке, притянул того к себе и запечатлел на виске поцелуй. Мальчик зажмурился. Наранча захихикал. Фуго робко попытался извиниться. Леоне смотрел на них и не мог не улыбаться. Да, на душе ещё было муторно, вместо сердца зияла рана. Только Бруно мог заполнить её. Своим присутствием. Собой. Но… Но теперь Леоне был уверен, что он это переживёт. Он был уверен, что всё будет в порядке. В конце концов, он выбирался и из куда как более худших ситуаций. А Наранча ещё ни разу не ошибся. Значит, Бруно не бросит его. Леоне сможет вернуться. — М-м-м-м… Наранча…? — Хах, мда? — Какие планы на вечер? Чумазое лицо мальчишки (точь-в-точь как в тот день, когда Леоне впервые его встретил) расплылось в довольной улыбке. Фиолетовые глаза удовлетворённо сверкнули. — Есть у меня пара мыслей…