Эхо в Пустоте

      Цефей, хмурясь, осмотрел левое запястье жучка и результат определенно его не порадовал. Кисть, безвольно болталась в суставе, почти не слушаясь хозяина, и только пальцы слабо подрагивали, когда лекарь осторожно касался пострадавшей конечности.       — Нехорошая травма, — сказал он, обращаясь то ли к обессилевшему Сосуду, то ли к стоящей подле Мие. — Вывих запястья и продольная трещина в хитине. Так можно и без руки остаться.       — Но мы же вылечим его? — скорее заявила, чем спросила жучишка, ножкой отталкивая накрытую все еще слегка парящим чернотой полотнищем бадейку в сторону, чтобы не мешалась под лапами. В ней, истекая Пустотой покоились потемневшие кристаллические друзы.       Сосуд медленно, с трудом, повернул голову в сторону доктора и его юной ученицы. Последние несколько часов и без того дались ему очень тяжело. Цефей, пусть и использовал весь свой богатый арсенал мазей и эликсиров, не смог полностью унять боль, в искромсанном и перемотанном чистыми бинтами бедре, из которого только-только закончили извлекать обломки кристаллов, и Пустой только сейчас смог более-менее осознать происходящее вокруг. Тишина, воцарившаяся в голове, казалась обволакивающим пуховым платком, в который хотелось завернуться и заснуть, забыв обо всех тревогах и бедах. Сосуду совершенно не хотелось слушать, насколько нехороший и сложный у него перелом и сейчас было почти безразлично, сумеет ли когда-нибудь рука восстановиться в полной мере. Пускай хоть вовсе отрежут, лишь бы больше не трогали.       Признаться, Полый довольно смутно помнил последние сутки, если не больше. После боя с богомолкой, когда маленький отряд наконец-то вышел за пределы ее владений, путники позволили себе остановиться на привал. Именно тогда многодневная усталость, бессонница и выматывающий неравный бой взяли свое, и жучка сморил сон.       Дальнейшее было как в тумане. Отравленные рыжим светом кристаллы взвыли тысячью безумных отголосков, стеклянными когтями впившись в беззащитный уставший разум. Сквозь рыжую хмарь да нестройный хор одержимых душ лишь изредка пробивались голоса ведомых гусеничек, да иногда, распугивая прочих соседей, вспыхивали в темноте золотые глифы Лучезарного Гласа.       ИДИ В САДЫ КОРОЛЕВЫ, МАЛЕНЬКИЙ, — впивались в сознание раскаленные в золотом сиянии слова. — ТЕБЯ БУДУТ ЖДАТЬ. ПОСПЕШИ!       Он хотел спросить, что это за сады и где находятся? Кто его будет ждать? Почему стоит спешить? Но голос вновь тонул в истошном гомоне призраков. Когда же жучок сумел вынырнуть из водоворота чужих мыслей, он уже находился в Гнездовище. Неясно было, дошел ли Сосуд сам, будучи не в своем уме, или его донесли обеспокоенные гусеницы. Даже сейчас можно было услышать, как Орешек, скрытый от глаз самодельной ширмой, отгораживающей импровизированную операционную от Гнездовья, на чем свет стоит распекает Форсайтию за беспечность. Последняя, на удивление, молча, сносила выговор со стороны брата, однако Полый не исключал, что совсем скоро она разозлится и попытается на него сесть.       Из полусонного задумчивого состояния Пустого вырвала резкая вспышка боли в раненом запястье. Сопровождающий ее хруст ударил по ушам, и Сосуд дернулся, пытаясь отобрать ладонь у внезапно обманувшего доверие муравья.       — Тихо-тихо, рыцарь, — усмехнулся Цефей, без труда прижимая ослабшего после путешествия жучка к накрытой прокипяченным полотном скамье. — Самое страшное уже позади. Слышишь меня?       Тот кивнул, усилием воли отгоняя давящую на сознание усталость.       — Вот и хорошо. Попробуй двинуть пальцами, — ласковым, но не терпящим возражений тоном приказал лекарь, и Полый послушно дернул коготками, в болезненной попытке сжать ладонь в кулак. — Хей-хей, герой, — рассмеялся муравей, придерживая руку пациента. — Без излишеств. Мы сейчас наложим шину и, зная тебя, уже через пару дней сможешь начинать разрабатывать кисть. Только, во имя листвы, не перестарайся.       И ни слова упрека не было сказано по поводу того, что Сосуд, вместо того чтобы дождаться врача, пошел за гусеничками. Цефей при помощи сосредоточенно хмурящейся Мии, уложил поврежденную руку в лубок и, перевязав ее, примотал Полому к груди. Так рука точно не пострадает еще больше. Закончив, муравей сам перенес Пустого на кровать, не доверив столь важную миссию разнервничавшимся и неловким гусеницам.       Новость о том, что большая и страшная богомолиха требует их маленького брата, чтобы закончить заведомо проигрышный бой, разнеслась по Гнездовищу, как моровое поветрие. Сосуд был почти уверен, что немалую роль в этом сыграл пугливый Хлао. Его плачущий голос нет-нет да доносился из-за стенок домика-кокона, где жучка оставили на попечение важной и суровой Мии, да мрачной и раздраженной Сериз. В очередной раз заслышав хныканье брата под стенками, гусеница с невнятным рычанием высунулась из кокона и громогласно пообещала, что откусит паникеру хвост, если тот продолжит в том же духе. Кажется, это не слишком помогло, однако несчастный плакса поспешил ретироваться и теперь не так сильно раздражал большую сестру.       — Вот уж недоразумение пищащее, — бурчала Сериз в который раз поправляя одеяло на кровати маленького брата. — Развел панику на ровном месте как будто эта богомолка на пороге стоит. Чтоб ему… копьем да по заднице за такие речи.       — Не злись ты так, — негромко отзывалась Мия, явно стараясь не беспокоить медленно погружавшегося в дрему Полого. Девочка уже научилась понимать невнятную гусеничью речь и почти не нуждалась в переводчике. — Он маленький и глупый. А теперь еще и испуганный.       — Не могу не злиться, — шипела Сериз, раздувшись от переполнявших ее чувств чуть ли не вдвое. — Он тут всех на уши поставил сразу. Сил никаких нет, теперь все только и будут говорить, что о страшной богомолихе. И бояться, — гусеница фыркнула. — За Жужжку, что он к ней пойдет. И того, что эта страшила сама сюда явится.       — Учитель говорит, что богомолы тайно путешествуют по всему Халлоунесту, но редко нападают если увидят кого не у себя дома, — ответила Мия. — Так что, думаю, ничего страшного не произойдет, если не соваться в Пустоши.       — Да знаю я… — отмахнулась сестра. Голос ее доносился приглушенно, будто издали. Пустой постепенно погружался в сон. — Ты им это объясни… и Жужжке тоже. Он ведь пойдет к ней… к гадалке не ходи.       — Да ладно тебе… — еще услышал Сосуд безумно далекий и неразборчивый голос Мии. — Он же не совсем дурак!       Он расстался с Сериз на пороге Гнездовища через три дня после операции. Гусеница была печальна и немного сердита, недовольная идеей маленького брата и тем, что он собирался делать. Полый же безумно стыдился того, что практически сбегал сейчас, тайком, никому, кроме старшей сестры, не рассказав о своем намерении. Впрочем, все и так догадаются, в чем дело, стоит жучку не явиться через месяц, когда из ноги вновь начнут расти кристаллические иглы. Возможно даже раньше. Мия, после постигшей ее беды стала на редкость проницательной девочкой, да и Цефею не потребуется много времени, чтобы сопоставить пропажу своего пациента и угрюмый вид большой гусенички.       Они оба обязательно попытались бы остановить Сосуд — уговорить, запереть, увести куда-нибудь, сделать что угодно, чтобы Жужжка сидел дома, а не лез невесть куда, прямо в лапы неизвестной богомолихи в рогатой маске. Нельзя было сказать, что и гусеница не думала ни о чем подобном, однако Сериз мужественно следовала их давней договоренности и не мешала жучку поступать так, как он считал нужным.       — Будь осторожен, — ворчливо сказала гусеничка, нервно оправляя и разглаживая складки на новом плащике Полого. — Постарайся не погибнуть. Лучше вообще не ввязывайся ни в какие ритуальные бои, ты же не чокнутый богомол, они должны это понимать.       Пустой кивнул, дожидаясь, когда сестра закончит говорить.       — Если от тебя не будет никаких вестей через месяц, то я пошлю кого-нибудь за Огримом, — вздохнула сестра, старательно делая вид, что речь идет не о походе в логово к жукам, которые вешают головы своих врагов на колья у дверей. — Или еще за кем-нибудь… внушительным.       Она насупилась, после чего обняла жучка и крепко прижала к груди, прощаясь.       — И постарайся не попасться этим чудилам по пути. По крайней мере, пока не дойдешь до Пустошей, — сказала Сериз напоследок, наконец выпуская изрядно помятого жучка из хватки. — Мне не нравится, что они здесь шастают — неправильно это.       Полый снова кивнул и помахал ладонью, показывая, что все понимает и будет бдительным. Сумрак коридора, ведущего к Гнездовью, скрывал выражение лица гусенички, но и без этого было понятно — на душе у нее неспокойно. В последнее время гусеницы перестали зажигать свет в смежном с мостом коридоре и даже убрали все фонарики подальше от входа. На Перепутье — тихом, безжучном и практически безопасном, если не считать редких чумных оболочек, да одичавшую мелочь, — появились незваные и удивительные гости.       Это были богомолы — рослые, крупные, так что не в каждый тоннель пролезут, даже если постараются. Они все, как один, были закутаны в плотные плащи, скрывающие массивные фигуры, а лица прятали за рогатыми масками, так похожими на ту, что украшала голову смертоносной воительницы с Грибных Пустошей. Появившись практически в тот же день, когда Жужжка с маленьким гусеничьим отрядом вернулся в Гнездо, богомолы начали планомерно обшаривать Перепутье, заглядывая в самые укромные его уголки. Их видели у входа в шахты Кристаллического Пика, у старого лифта, Родового Кургана и даже в Грязмуте, правда там чужаки, покружив вокруг селения, практически не задержались. Цефей также упоминал, что возле Храма Черного Яйца теперь почти всегда крутится несколько молчаливых воителей из богомольего народа. Цепляясь за стены и потолок, они могли подолгу висеть над полом, неподвижные и почти неотличимые от неровностей породы, будто ждали чего-то или кого-то искали.       Сосуд закономерно связал появление чужаков с боевой богомолкой и ее последним требованием. Не иначе как воительница послала своих слуг для того, чтобы отыскать чужака, посмевшего нарушить приказ и не явившегося для решающей схватки сразу же как отвел гусениц домой. Сейчас Пустому казалось, что самым разумным вариантом будет просто отыскать одного из пришельцев и попросить проводить к главному богомолу. Однако Сериз, с которой жучок поделился своей идеей, совершенно ее не оценила. Гусеничка, боясь повысить голос, не приведи Бездна, кто услышит, настаивала, чтобы Полый не показывался богомолам на глаза до самых ворот в их деревню, а лучше вообще остался дома. Чужаки тоже не железные — побегают и перестанут, как надоест. Сосуд не разделял оптимизма сестры, а посему засобирался в дорогу, едва дождавшись, когда на правую лапу можно будет опираться без боли. Его отпустили.       Прежде чем выйти на мост, жучок осторожно высунулся, пристально вглядываясь в наполненный бездумным жужжанием сумрак. Все было спокойно, и мертвую тишину не нарушало ничего, кроме тихого гудения крыльев пустоглазых жужж, да где-то вдали капала вода. Не почувствовал Пустой и чьего-либо присутствия, враждебного или дружественного. Посему, собравшись с духом, он окончательно покинул Гнездовье и осторожно переставляя лапы, побежал по скрипучей ржавой лестнице вниз, к самому дну шахты.       Гораздо безопаснее, пусть и дольше, было пойти в обход — через зал с Храмом, старую станцию рогачей и заброшенную деревню в глубине Перепутья. Однако там легко можно натолкнуться на чужаков, переполошивших всех вокруг. Полый же, пусть и не считал встречу с ними чем-то действительно опасным, они ж до сих пор ни на кого не напали, был полон решимости выполнить данное Сериз обещание и не попадаться незнакомым богомолам на глаза до самой деревни.       Старые проржавевшие лестницы не сильно изменились с того дня, когда совсем крохой, он поднимался к Гнездовью в компании с названой сестрой. Правда, идти вниз было не в пример легче. Подросшего, но все еще легкого жучка, без особого труда выдерживали даже проржавевшие старые ступени, а периодически встречавшиеся провалы удавалось миновать, спускаясь прямо по стене. Неровности породы, оставленные временем трещины в облицовке и дыры от выпавших опор и штырей, позволяли легко зацепиться когтями и, распластавшись на камне, скользить вниз от одной более-менее сохранившейся площадки к другой. Очень скоро позади остался и выход к Зеленой тропе и последние подъемники, а Сосуд спрыгнул на пыльный пол шахты.       Круглая зала, из которой начинался подъем к мосту, встретила путника глухим эхом, скоро заглохшим в пыльной тиши. Вокруг не было ни украшений, ни каких-либо механизмов, ни даже набивших оскомину улиточных раковин, только в самом центре скалилась неровными краями широкая дыра — прямой проход на нижний уровень, да сквозь завесу сумрака можно было разглядеть несколько закрытых наглухо врат, ведущих в другие части перекрестка.       Полый подошел к краю провала и осторожно заглянул вниз. Очень хотелось достать фонарик, чтобы хоть немного разогнать глухой пыльный мрак, скопившийся под полом, как туман в низине, но свет мог привлечь нежелательное внимание. Внизу явно чувствовалось чье-то присутствие. Неслышно спрыгнув на огороженную каменным бортиком платформу как раз под провалом, жучок, прижавшись к камням, свесил голову вниз. В сером полумраке между скалящих клыки сталактитов бесшумно и стремительно двигались трое.       При виде незнакомцев у Пустого невольно перехватило дыхание. Это несомненно были богомолы, и они были не просто большими — огромными, почти вдвое выше Милы. Массивные с подвижным толстым брюшком и похожими на кривые зазубренные лезвия клешнями, они с удивительной для столь крупных жуков грацией скользили между камнями, внимательно оглядываясь по сторонам. Темные, напоминающие резные листья исполинского дерева, плащи скрывали фигуры незнакомцев, делая их похожими на размытые бесформенные тени. Лиц не было видно за белыми каплевидными масками, увенчанными угрожающими зубчатыми рогами. Отряд медленно обходил пещеру, осматриваясь и, словно искал что-то или кого-то. За все это время богомолы не издали ни звука, лишь обменялись несколькими скупыми жестами.       Вот, один из воителей привлек внимание товарищей и коротким взмахом указал в сторону тоннеля, ведущего к спуску в Пустоши, будто спрашивая о чем-то. На секунду Полый ощутил легкое сомнение, кольнувшее одного из незнакомцев. Видимо, он был командиром отряда, ибо, когда воин, подумав секунду, покачал головой, остальные тут же перестроились и двинулись в сторону Перепутья. Уже почти скрывшись в проходе, последний из отряда оглянулся, обведя пещеру ищущим полным подозрения взглядом. И, едва перехватив этот взор, Сосуд тут же припал к земле, скрывшись за невысоким каменным бортиком. Сердце глухо билось под самым горлом от переполнившего жучка страха, а пальцы будто сами собой сжали неудобную рукоять гнутого гвоздя. В каплевидных прорезях маски богомола горел ядовитый рыжий свет.       Несколько томительных минут ничего не происходило. Полый не решался выглянуть из своего зыбкого убежища, пусть и чувствовал, что разведчики ушли, углубившись в хитросплетение коридоров Перепутья. Не решался, боясь, что чутье обманет его, как обмануло только что. Сосуд слишком привык полагаться на свой порочный дар, который до сих пор легко отличал зараженных жуков от здоровых, и внезапная ошибка стала для него неприятным сюрпризом. Или это кристаллическая чума начала притуплять чутье даже после операции? Или… или не на всех жуков отравленное пламя действует столь губительно?       Убедившись, что незнакомцы и правда покинули пещеру, Пустой спрыгнул с платформы, не удосужив себя поиском спуска, так что камень больно ударил в ноги, и поспешил к колодцу в Грибные Пустоши. В голове панически стучала мысль, что Сериз оказалась как никогда права, отговорив его искать встречи с этими богомолами. Жители деревни, странные, жестокие и не понятные, при всех своих недостатках не были затронуты чумой, и Сосуд не мог представить, что та большая воительница имеет какое-то отношение к рыжему свету.       Все это было очень странно и, если честно, немного пугало. Почему болезнь проявилась только в глазах незнакомцев, не отравила разум и эмоции, как делала это с другими жуками? Новая разновидность чумы? Или эти богомолы нашли способ защитить свой разум от света даже после заражения?       Задумавшись, Пустой совсем перестал смотреть по сторонам, тем более что Перепутье осталось позади, а серый и пыльный сумрак постепенно уступил дымчато-зеленому свечению грибных спор. В дальнейшем, до самого пограничного знака опасность представляли только грибные стражи да кислотные озера. Однако, стоило Сосуду миновать первый заросший грибными шляпками коридор, как по ушам ударило агрессивное шипение, а на спину ему прыгнул кто-то крупный, вцепившись в плащ недоразвитыми клешнями.       Потеряв равновесие, жучок только и успел, что сгруппироваться и, кувыркнувшись, сбросить с себя неведомого противника вместе с плащом. Едва подскочив на ноги, Полый был вынужден прянуть назад, уворачиваясь от удара клешней возникшего из ниоткуда врага. Из грибных зарослей вокруг как по волшебству появилось сразу несколько богомолов — не тех гигантов в масках, а обычных, худощавых и стремительных как мысль. Тела их защищала легкая броня из подогнанных друг к другу хитиновых пластин, снятых с кого-то более крупного, а клешни украшали тяжелые медные лезвия, отчего те казались непропорционально большими.       Отскочив в сторону, Сосуд прижался спиной к поросшей слабо хрупнувшими грибными шляпками стене и выставил вперед руки раскрытыми ладонями вперед. Он истово надеялся, что этот жест будет истолкован правильно, и воители дадут чужаку шанс хотя бы объясниться. Рукоять гвоздя неудобно ткнулась в плечо, выдернуть его из шлеи жучок уже не успевал.       Короткий резкий окрик заставил воинов остановиться — не отступить, но прекратить атаку, до поры держа незваного гостя в поле зрения. Пара крылатых созданий в клиновидных масках, угрожающе выставив вперед жала на брюшках, зависла над головой, готовые в любой момент пустить свое оружие в ход.       Вперед выступил еще один богомол, рослый, едва ли сильно уступающий незнакомцам с Перепутья, но сухой и худощавый. В нем легко было угадать командира по блестящему медному нагруднику и короткой темно-синей накидке, скрепленной фигурной фибулой под горлом. Медлительные на первый взгляд, но отточенные и спокойные движения незнакомца и его цепкий пронзительный взгляд вызвали робкую оторопь и постыдное желание еще сильнее вжаться в стену, а лучше вовсе провалиться под землю, лишь бы оказаться подальше.       — Чужак, — спокойно, почти доброжелательно произнес он, красивым движением заложив тяжелые клешни за спину, — ты не первый раз появляешься в Пустошах. Сейчас не подходящее время для прогулок, возвращайся, откуда пришел.       Сосуд замахал ладошками, будто стараясь остановить воителя, и начал спешно рыться в сумке в поисках пергамента и карандаша. Воин терпеливо, разве что с легким удивлением, наблюдал, как жучок нервно выдергивает помятый лист и дрожащим спотыкающимся почерком быстро пишет записку. Тут уж не до красивых словес и ровных строчек, лишь бы понятно было.       «Большая тетя-богомол в рогатой маске и с копьем сказала, чтобы я пришел к ней. Можно я пройду?» — гласила записка, которую Пустой протянул богомолу. Листок слегка подрагивал в когтистых пальцах, выдавая напряжение, овладевшее Сосудом.       Воитель принял послание, пробежал взглядом по неровным прыгающим буквам, и глаза его на секунду расширились, выдавая изумление то ли просьбой, то ли ее формулировкой, губы на мгновение дрогнули в каком-то подобии ухмылки.       — Лорд велела тебе явиться? — ровно спросил он, возвращая лист жучку. — Зачем?       Уже спокойнее, тот дописал снизу ответ: «Наверное. Она застала меня внизу три дня назад. Сказала, чтоб я вернулся, когда отведу гусениц домой».       Несколько секунд воин молчал. Сосуд чуял смутное удивление, которое испытывал суровый богомол, и, пусть не понимал, что именно его вызвало, не мешал тому думать. Наконец воин кивнул, придя к какому-то решению, и жестом клешни велел своему отряду расступиться.       — Похвальная смелость для чужака, — сказал воитель, и насмешка в его голосе мешалась с легким уважением. — Тебя проводят. Алкей, сопроводи чужака к Лордам. Пусть они решают его судьбу.       Богомолы посторонились, ничем не выдав недоумение, вызванного таким решением командира. Один из парящих над головой длинношеих жуков спустился на уровень лица, слегка опешившего от столь жаркого приема Пустого и требовательно толкнул его в плечо недоразвитой клешней.       — Чего встал? Идем! — неприветливо велел он и неспешно полетел вглубь коридора, даже не оглянувшись, чтобы убедиться, что незваный гость послушался.       Полый же, опасаясь потерять проводника, поспешил за странным летуном, успев только кивнуть суровому командиру на прощание да на ходу подобрать сорванный в горячке боя плащ.       Алкей, кажется так назвал проводника суровый воитель, поджидал жучка на выходе из главного тоннеля. Прежде чем двинуться в путь, он облетел вокруг гостя, тщательно разглядывая того со всех сторон, как какую-нибудь диковинку.       — Мда… — протянул жук, зависая перед самым носом у Пустого, так что в прорезях клиновидной маски можно было разглядеть любопытно поблескивающие черные глаза. — Непритязательно. И ты на что-то рассчитываешь?       Сосуд непонимающе склонил голову к плечу и пожал плечами, после чего воспользовался задержкой, чтобы накинуть плащик на плечи и наскоро закрепить под горлом. Завязки оказались порваны, так что пришлось замотать уцелевшим обрывком кусочек ткани, чтобы плащ хотя бы держался на плечах.       — Совсем дурак? — без обиняков вопросил собеседник, не дождавшись, по-видимому, той реакции, на которую рассчитывал.       Жучок и рад бы показать свое уважение к чувствам проводника, но совершенно не понимал, чего именно тот от него хочет. Однако совсем игнорировать вопрос он посчитал не вежливым и, подумав немного, покачал ладонью в воздухе — «более-менее».       — Серьезно? — скептически произнес крылатый, складывая зачатки клешней на груди. — Это многое объясняет. Так что, вести тебя к Лордам? А то смотри, могу показать одну тропку — покинешь Пустоши и дело с концом. Никто не осудит такого коротышку.       Полый начал догадываться, что Алкей, кажется, хочет его оскорбить. Или прогнать. А может быть и то и другое вместе, слишком уж откровенная насмешка звучала в голосе провожатого, так что даже пустотному стало немного обидно. Все еще сохраняя спокойствие, он протянул Алкею слегка смявшийся лист с помощью которого говорил с богомольим командиром, и ткнул пальцем в верхнюю фразу.       Некоторое время, которое крылатый потратил на то, чтобы разобрать прыгающий почерк, царила тишина, нарушаемая только шелестом сквозняка в грибных шляпках да бульканьем пузырьков в кислотной луже. Потом же Алкей качнулся в воздухе, пропустив пару взмахов крыльями, и издал странный звук, то ли кашель, то ли стон, то ли просто попытался проглотить свой язык, чтобы не сказать что-нибудь лишнее.       — Добрый совет, малявка, — проговорил он, подхихикивая, — не вздумай назвать кого-нибудь из них «тетей-богомолом». К слову, ты вслух говорить можешь?       Вместо ответа Сосуд постучал коготком по кончику носа, демонстрируя полное отсутствие рта, и помотал головой.       — Ну маска, и что? — явно не понял Алкей. — У меня вон тоже, а болтать мне это не мешает. Впрочем, фунгус с тобой, бледный головастик, идем к Лордам, коль правда одна из них тебя звала.       Путь к деревне сейчас оказался в разы короче. Алкей, быстро смекнув, что чужак способен двигаться немногим хуже, чем богомол, повел его не широкими наземными тропами, а короткой дорогой. Путь их шел по узким карнизам и практически отвесным стенам над пузырящимися кислотными озерами, которые ранее следовало долго обходить сквозь рощи едких грибов, плюющихся взрывными спорами. Неприметные коридоры-лазы, замаскированные поросшими грибными шляпками деревянными плитами, выводили путников в совершенно неожиданную и зачастую незнакомую и доселе недоступную часть Пустошей.       Из-за этого знакомые, вроде бы, грибные просторы показались Полому чужой и совершенно неизведанной страной, истинными хозяевами которой оказались вовсе не грибные стражи и их родичи, а богомолы. Целые отряды тонкошеих воителей бесшумно и практически незаметно даже для чутья Сосуда, скользили сквозь заросли пятнистых шляпок, скрываясь в неприметных щелях и пещерах. Они таились под потолком или пересекали целые пещеры по наведенным тут же веревочным переправам, которые моментально убирали и прятали их крылатые помощники. И этих жуков совершенно не беспокоило то, что они выбрались далеко за пределы отмеченной угрожающим щитом границы своих владений.       Удивленный и растерянный, жучок не сразу сообразил, что такое оживление вряд ли было обычным явлением. Встреченные на пути отряды включали в себя по шесть или даже десять воинов и нескольких крылатых помощников, и за все время путешествия Сосуд успел заметить не менее семи подразделений, планомерно прочесывающих Пустоши. А сколько их было на самом деле оставалось только гадать.       Встреченные богомолы, заметив чужака в сопровождении Алкея, едва удостаивали парочку взглядами. Сосредоточенные и чем-то явно обеспокоенные, они продолжали патрулировать свою вотчину, а над грибным лесом повисла какая-то нехорошая выжидающая тишина. Так бывает на Зеленой Тропе, когда из берлоги выбирается какой-нибудь крупный хищник. Тогда даже самые безрассудные букашки стремятся забиться в свои норы, пока враг не утолит голод кем-то менее предусмотрительным и не уползет в логово отсыпаться. Очень хотелось расспросить Алкея о том, что же здесь произошло, однако тот, проникшись общей настороженностью, заметно растерял свою словоохотливость.       «Как будто война началась,» — растерянно подумал Пустой, следом за проводником минуя знакомый щит-веху. Возле него дежурил целый десяток воителей, которых, если не приглядываться, издали можно было принять за искусно вырезанные статуи или причудливой формы корни. Раньше здесь не было такой охраны и, если до сего момента Сосуд мог подумать, что переполох как-то связан с ним самим, то сейчас от столь абсурдного предположения пришлось отказаться. Не такая он серьезная проблема, чтобы из-за нее поднимать целую армию.       Путников никто не стал задерживать, и очень скоро впереди показались знакомые врата. Жуткие пустоглазые головы, украшающие створки, щерили изогнутые, как лезвия, клыки. Увидев их так близко, жучок ощутил неожиданный глубинный страх, будто мертвые твари и впрямь могли причинить ему вред. Не менее десятка богомолов, облаченных в хитиновые доспехи, истуканами замерли по бокам от ворот в дозоре, а под потолком кружило несколько подобных Алкею созданий.       Следом за проводником Полый прошел сквозь ряды насаженных на колья голов и масок, впервые сумев разглядеть их вблизи. В основном здесь красовались головы чудовищ и гигантских диких жуков, фрагменты тел которых Сосуд иногда находил в глухих уголках Перепутья и Зеленой тропы. Однако встречались и фарфоровые маски воинов старого королевства, и круглые восьмиглазые лики ткачей будто рассеченные пополам, странные темные шлемы с дырчатым забралом и забавными полями-крылышками, да засушенные пасти совсем уж невообразимых тварей. Высокий забор из окаменевших от времени грибных стволов с многочисленными бойницами и хитрыми выходами перегородил весь тоннель и пройти дальше можно было только через высокие мрачные створки. Выслушав краткое объяснение Алкея, стражи без лишних церемоний открыли неприметную калитку, рассчитанную на обычных жуков, а не гигантов ростом до потолка. Ну или для кого еще делают ворота таких размеров?       Миновав простенок, внутри которого при желании можно было построить дом, Сосуд оказался на широком плацу, мощенном серыми каменными плитками, плотно подогнанными друг к другу и утрамбованными множеством лап. Здесь было на удивление тихо для столь густонаселенного места — никто не кричал, не топал и не пытался зазвать кого-то из знакомых в лавку или в гости. Однако по сравнению с шелестящей тишью пустошей царящая вокруг кутерьма казалась почти оглушительной. Немногословная речь богомолов, отзвуки приказов и команд, да краткие ответы воинов командирам, шелест жестких крыльев множества летучих длинношеих созданий названия которых жучок еще не узнал, звон металла то ли в местной кузне, то ли в оружейной — все это сливалось в непередаваемый гомон, угрожающий, но в то же время живой, подвижный и совершенно непохожий на сонную тишь Грязьмута или пугливое шебуршание родного Гнездовища.       Царящее вокруг оживление Сосуд не всегда мог отметить далеко не на каждом городском празднике. Прибывали и отправлялись на разведку отряды, звучали обрывки приказов и позывных, с мерным стуком лап по мостовой отбывали за стены все новые и новые группы воителей, молчаливых и собранных, будто отключивших все свои эмоции. Вернувшиеся же, едва переступали родной порог, буквально оглушали резкими всплесками живых чувств — усталости, облегчения, беспокойства.       Стараясь не отстать от проводника, Полый спешил через непривычно многожучное пространство плаца, спиной чувствуя пристальные взгляды дозорных. Ни у кого не возникло каких-либо вопросов, по крайней мере, никто не задал их вслух, однако Пустой был почти уверен, что не будь с ним проводника, его в мгновение ока разорвали бы на сотню маленьких самонадеянных теней.       — Совсем забыл сказать, — хмыкнул Алкей, оборачиваясь. — Там, за воротами, был последний шанс пойти на попятный. Теперь ты отсюда выйдешь только через Лордов.       Полый пожал плечами, слишком увлеченный разглядыванием окружения. Сколь он не присматривался, вокруг были одни только воины — молодые или зрелые, статные, сильные и внушающие невольный трепет одним своим видом. Их было много… удивительно много: богомолы-воители в медных панцирях или собранных из кусочков хитина чешуйчатых доспехах, ловкие разведчики, облаченные в темные плащи, похожие на шершавые резные листья, жутковатые типы в рогатых масках и множество снующих над головами крылатых собратьев Алкея. Эти шумные ребята единственные, казалось, не были частью точно отлаженного механизма — механизма войны. Не было заметно ни детей, ни стариков, ни мирных собирателей, которых Пустой видел в грибных лесах. Казалось, что весь богомолий мир состоит исключительно из тех, кто сражается и их жертв, мертвых и временно живых.       Стены и колонны были обиты одеревеневшими до каменной прочности грибными пластинами, а из ниш скалились переделанные в светильники головы неведомых чудовищ. Светомухи роились внутри их глазниц, закрытых матовым стеклом, что придавало мертвым мордам вид поистине чудовищный. Хитросплетение карстовых каверн над головой богомолы дополнили собственными постройками, которые зачастую нависали над площадью подобием ульев со множеством мостов, переходов и лестниц.       — Эй, ты меня вообще слушаешь? — возмутился меж тем Алкей. — Я тут не шутки шучу, пустышка! Назад пути нет.       Сосуд обернулся, удивляясь раздражению крылатого. Он прекрасно услышал слова проводника и понял их. Богомолы не выпустят чужака, пока им не скажет их лорд… или лорды. Что тут не понятного? Однако почему-то летучий жук вел себя так, будто Пустой сейчас делает что-то не так.       — Ты либо дурак, либо редкой храбрости… впрочем, это одно и то же, — Алкей сердито сложил лапки на груди. — Тут тебя на убой, считай, ведут, а ты хоть бы бровью повел.       Жучок вздохнул и снова потянулся к запискам.       «Я не могу. Маска не двигается,» — написал он. — «И давай пойдем дальше. Мы, кажется, ходить мешаем».       — Зануда, — коротко бросил крылатый и несколько быстрее, чем требовалось, устремился вглубь селения, так что гость едва поспевал за ним.       Они миновали несколько ярусов нависающих над тоннелем построек. В хитросплетении комнат, этажей и площадок Сосуд заметил тщательно замаскированные подъемные механизмы — сложную систему из блоков, рычагов и тяжелых шестерней, скрытых за масками монстров и выступами домов. Однако, что за чудовищную махину они приводят в действо, осталось для жучка тайной. Миновав несколько секторов, каждый из которых был отделен друг от друга небольшими площадками, они оказались на краю широкого провала в полу, уводящего в систему пещер под ногами. Края его были обиты грибными досками, а вниз вела широкая деревянная лестница — недлинная, всего до первой платформы в нескольких метрах под полом. Она, похоже, в любой момент могла быть разобрана на части и убрана, правда пока непонятно зачем.       Сосуд, не удержав любопытства, коротко глянул с платформы вниз и только сейчас понял, что все, что до этого момента представало перед глазами — малая часть богомольего селения. Вниз, насколько хватало глаз, уходили многоярусные постройки — дома, сады, площадки. Закрепленные прямо на стенах пещеры, они соединялись между собой мостами и веревочными переправами наподобие тех, что жучок видел в грибных лесах. Чужие эмоции, живые, мирные, спокойные, подобно аромату выпечки, поднимались над шахтой, слегка туманя разум. Никогда еще Пустой не попадал в место, где единовременно собиралось бы столько разных жуков. Это и близко не походило на сонное оцепенение Грязьмута — единственного на памяти жучка живого города в Халлоунесте. И он мог бы долго еще стоять так, вглядываясь в живое мельтешение внизу и улавливая далекие отголоски чувств местных, если бы не сердитый окрик Алкея.       — Уснул? Двигай лапами!       Вниз они спускались по длинным и узким лестницам, ведущим сквозь каменную твердь и замаскированным так, что сам Полый не нашел бы их даже при очень сильном желании. По видимости, ими пользовались не часто. Местные жители предпочитали тесным каменным лестницам воздушные дороги или же прямой путь наверх, прямо по отвесным стенам. От общего тела шахты в разные стороны расходились коридоры и ответвления, застроенные домами и зданиями. Они плотно льнули друг к другу, оплетенные сложной системой из мостков и канатных дорог, которые показались бы непроходимыми большей части насекомых.       Здесь уже появились мирные, насколько это можно было сказать о богомолах, жители. Совсем мелкие родичи Алкея, едва научившиеся летать, стайками кружили вокруг деревянных площадок, играя в подобие догонялок под бдительным надзором старших богомолов. И, наблюдая за крылатыми созданиями в непомерно больших для них масках, и тем, с каким трепетным, пусть и снисходительным вниманием, смотрят за ними прочие жители селения, невольно приходила ассоциация с ватагами ребятишек, носящихся по деревенским улицам, где ничто не укроется от бдительного ока соседей. Пожилые богомолы обоих полов плели какие-то сети, чинили мостки или просто, устроившись в удобном закутке, обсуждали последние новости. Молодые воины и воительницы, почему-то не попавшие в отряд, группками собирались на площадках, обсуждали новости, работали или просто развлекались. На чужака, казалось, не обращали внимания, однако Полый чувствовал, что ни одно его движение не укрывается от внимательных богомольих взглядов.       Алкей провел его на самое дно шахты, где, возвышаясь над прочими строениями, выросло непонятное здание, укрепленное, как настоящий форт. Приземистое, лишенное каких-либо выступов или украшений, оно смотрело на деревню узкими бойницами окон, закрытыми толстыми вмурованными в стены решетками. Попасть внутрь можно было только через тяжелые врата, к которым под заметным уклоном вел прямой коридор с гладкими стенами. Сами ворота если и уступали верхним, то только размерами и отсутствием постоянного караула. Проходя сквозь тяжелые створки с выстроившимися в два ряда бойницами, Сосуд не без удивления заметил тяжелые засовы, с которыми и несколько жуков разом управились бы с трудом. Они были расположены сразу с двух сторон — изнутри здания и со стороны селения, словно богомолы, возводя это сооружение, не определились до конца, с какой стороны, в случае чего, им нужно будет обороняться.       К просторному и поразительно для столь оживленного места пустынному залу за воротами, подобно ручейкам, сбегалось не менее десятка коридоров, скудно освещенных с помощью светомушиных шаров, подвешенных к потолку в веревочных оплетках. Сразу же внимание жучка привлек высокий арочный выход в соседнее помещение, скалящийся зубьями поднятой решетки, откуда на рыжеватые с прозеленью камни падало пятно серого света. Там можно было разглядеть широкую каменную площадку и какие-то сооружения, однако Алкей не дал Полому времени осмотреться, увлекая того в один из коридоров, круто ведущий вниз.       Скоро они оказались в некрупной пещере, стены которой украшали уже знакомые маски жуков и головы зверей, в таком количестве не производившие никакого впечатления. Куда больший интерес вызывало оружие: странной формы гвозди с зазубренными изогнутыми лезвиями, клинки, похожие формой на листья осота, копья с тяжелыми миндалавидной формы чеканными наконечниками, хищно зазубренные гарпуны и щиты, которые жучок поначалу принял за неприлично большие медные блюда. Некоторые хозяюшки Грязьмута тоже любили украшать дом с помощью красивых тарелочек, выкупленных у заезжих торговцев, выглядело очень похоже. Арсенал красиво вписали в пространство между трофеями, так что можно было не меньше часа потратить только на то, чтобы как следует рассмотреть все это великолепие. На фоне зловещей выставки орудий убийства несколько скромных длинных столов, за которыми на столь же непритязательных лавках расположилось пять богомолов, просто потерялись. Когда же двое воинов поднялись навстречу гостям, Полый невольно вздрогнул.       — Лавагет Амфитрион велел отвести его к лордам, — отчитался Алкей, указывая на несколько ошалевшего от внезапно пристального внимания к своей персоне.       — Это важно? — спросила гибкая богомолка с отливающими бирюзой короткими жесткими крыльями, которые слегка топорщились над спиной, будто она была голова в любой момент взлететь.       Крылатый, устав болтаться в воздухе меж полом и потолком, взмыл повыше и, уцепившись за свод, свесил голову на длинной шее, чтоб было удобнее говорить. Такое поведение кольнуло присутствующих легкой ноткой раздражения, но никто из богомолов не сказал наглому проводнику ни слова.       — Об этом мне ничего не говорили, — ответил Алкей на вопрос. — Значит, скорее всего, ничего срочного.       — Ну тогда лети отсюда, отрок, — буркнул угрюмый богомол, который до сего момента хмуро разглядывал гостей, будто разбирал их на запчасти. Казалось, что он был бы не прочь проделать это на самом деле.       — Слушаюсь и повинуюсь, о бдительнейший из стражей, — хмыкнул крылатый и, прежде чем ему успели что-то ответить, стремительно упорхнул в коридор.       Сосуд растерянно посмотрел ему вслед, потом на собравшихся богомолов, не зная, что ему сейчас делать. Изучающие взгляды воителей давили, подобно многотонным могильным плитам, молчание затягивалось. Чтобы как-то разрядить атмосферу, он несмело помахал ладонью, привычно уже склонив голову к плечу.       Кто-то фыркнул, подавившись смешком.       — Ну и кем ты будешь? — спросил ближайший воитель. Некрупный, темного окраса, богомол выглядел самым старшим из присутствующих. Этот воин не носил никаких знаков отличия, но Пустой посчитал, что он имеет определенный статус, раз заговорил первым и никто не посмел прервать речь стража.       Смущенно застрекотав, жучок вытащил из сумы чистый лист бумаги и коротко обрисовал причину своего визита. На этот раз он постарался избежать сочетания «тетя-богомол». Мало ли, вдруг правда обидятся.       — Немой? — пробежав взглядом по строчкам, спросил воитель.       Дождавшись кивка, он хмыкнул и, поднявшись, сделал жест следовать за собой. Сосуд ожидал, что у него потребуют сдать оружие или что-то подобное, однако либо здесь это было не принято, либо трофейный гвоздь с погнутым кончиком и выщербленным лезвием не вызвал у местных должного уважения. На него никто не обратил внимания.       Гостя провели в небольшую комнатку, все убранство которой занимала небольшая скамья, тростниковая циновка да тусклый фонарь с практически выдохшимися светомухами. Бросив короткое «Жди», богомол закрыл дверь за спиной маленького чужака, оставив того в одиночестве. Полый отчетливо услышал звук опускающегося в пазы засова, отрезавшего последний путь к отступлению. Постояв с минуту у двери, жучок вздохнул и, устроившись на скамейке, принялся за починку завязок плаща. Делать все одно было больше нечего.       Ждать пришлось долго — несколько часов. За это время Сосуд успел починить порванные завязки на плаще и подлатать немногочисленные, но уже появившиеся прорехи в ткани. Он даже попробовал очистить одежку от въевшейся в жесткие нити грибной кашицы, спор и земли, однако не достиг в этом заметных успехов. Оставшееся время Полый слонялся по комнате или, дремал, с ногами забравшись на узкую скамеечку.       Что-то подсказывало жучку, что он должен нервничать — беспокоиться о своей дальнейшей судьбе, бояться неизвестности или гадать, что такого задумала та богомолка, похожая на ожившую статую божества. Однако на сердце было спокойно, и единственной проблемой от столь долгого ожидания стала смертельная скука. Когда все трещинки в потолке были пересчитаны, и Пустой успел многократно измерить комнату вдоль, поперек и по периметру, он вспомнил про мяч-попрыгун.       Яркую, похожую на огромную, с кулак размером, ягоду, игрушку он приметил в грязьмутской лавке несколько недель назад. Мяч был отлит из твердой и пружинистой каучуковой смолы, которая, при столкновении с камнем, издавала звонкий стук. Стоил он совсем недорого, так что жучок, зачарованный ярко-красным цветом мяча, не раздумывая приобрел игрушку, даже толком не зная, что с ней будет делать. Как управляться с непослушным и прыгучим без меры мячом, Полого потом учила Мия. Получалось до сих пор плохо, шарик уворачивался, выскальзывал из пальцев и все норовил убежать куда-нибудь в заросли, так что Сосуд нечасто доставал его из сумки, боясь потерять. Однако закатиться в небольшой запертой комнате было откровенно негде, а значит сложно найти более подходящего момента для того, чтобы разучить новый трюк с отскоком от стены.       Увлеченный своим занятием, Пустой не сразу заметил, что дверь открылась, а на пороге замер один из богомолов-стражей. Он явно хотел что-то сказать или сделать, однако при виде гостя увлеченно играющего красным, как спелая ягода, мячом, как-то подзабыл о своих намерениях. Жучок, поймав отскочивший от стены попрыгунчик, смущенно спрятал игрушку за спину и поспешно поклонился, приветствуя богомола. Похоже, от него ожидали несколько иного поведения, и пришедший в комнатку стражник теперь чувствовал себя крайне неловко.       — Просто… следуй за мной, — велел воин, то ли растерявший все уставные фразы, то ли просто посчитал их неуместными в этой ситуации.       Сосуд, притихший и сконфуженный, поспешил за проводником, стараясь как можно более незаметно спрятать шарик на дно сумы, туда же, где он хранил подаренную Кристалл куклу-рыцаря.       Далеко идти не пришлось. Страж просто провел жучка обратной дорогой, в общий зал, к той самой ощерившейся зубцами решетки арке, что так заинтересовала Пустого при первом визите. Остановившись на пороге, воин без лишних слов ткнул гостя в спину, буквально проталкивая того сквозь портал.       Пройдя под зубцами решетки, Полый оказался в огромной пещере с высоким сводчатым потолком. Здесь почти не было грибов, лишь мелкая поросль покрывала верхнюю часть стен и потолок, и воздушные шарики спор заливали пространство золотисто-зеленым рассеянным светом. Пол был вымощен прямоугольными темно-синими плитками, похожими одновременно на камень и на стекло. Светлые и темные кусочки образовывали ровный и стройный рисунок — расходящиеся от центра круги, как будто на водную гладь упал лист. По левую руку практически к самому потолку ступенями поднимались узкие и высокие скамьи, на которые, казалось, можно было вскарабкаться лишь умея ходить по стенам или с помощью крыльев. На другом конце зала жучок заметил еще одни врата, их мощные и тяжелые створки больше напоминали металлический панцирь какого-нибудь исполина. Однако долго вглядываться в них или даже подходить ближе Полый не стал, привлеченный совершенно иным зрелищем.       Напротив трибун, в окружении похожих на узловатые корни колонн возвышалось четыре каменных постамента в четыре или пять жучиных роста каждый. Один — правый, если стоять к нему лицом, был неровно сколот и торчал устрашающим огрызком над полом арены. Оставшиеся три венчали строгие каменные троны со стрельчатыми прямыми спинками. И на них восседали трое — трое воительниц, богомольих правителей, Лордов. Практически неотличимые друг о друга, они казались ожившими продолжениями своих каменных тронов, ибо с трудом можно было поверить, что смертная плоть может быть воплощена в нечто внушающее одновременно такой благоговейный ужас и восхищение. Высокие, в три жучиных роста каждая, стройные и гибкие, они были облачены в совершенно одинаковые плащи-накидки, скрывающие фигуры, а лица прятали под бесстрастными масками с белоснежными ликами и мощными, похожими на изогнутые зазубренные лезвия рогами. Даже сейчас, в состоянии покоя от Лордов исходила аура силы — той самой, спокойной, властной, спящей до поры, чтобы в минуту необходимости единым порывом вырваться на свободу и столь же стремительно вернуться в состояние покоя. Ее не нужно было доказывать, оправдывать или подтверждать — это была та самая почти волшебная мощь, которой, если верить сказкам, обладали только великие герои и правители прошлого.       Богомолихи… Лорды прервали негромкую беседу, заметив вошедшего, и единым грациозным движением хищниц повернули лица в его сторону. Жучок же, оробевший при виде воительниц, робко засеменил к тронам, внимательно вглядываясь в совершенно одинаковые фигуры богомольих правительниц. Или все же богов? Живых богов…       Любопытство, легкое удивление, насмешливый интерес… Сосуд остановился перед тронами и, вспомнив о правилах этикета, Огрим рассказывал о таких, неловко поклонился и тут же снова вскинул голову. Он уловил удивленное узнавание, исходящее от одной из воительниц — той, чей трон находился рядом с разбитым постаментом. Сделав робкий шажок к ней, Полый несмело помахал ладошкой и негромко зажужжал, не зная толком, что делать дальше.       — Ты знаешь этого жучка, Сестра? — холодный и хлесткий голос центральной богомолихи разнесся над ареной, заставив Полого слегка вжать голову в плечи.       Под взглядом этой жучихи он снова начал чувствовать себя тем самым беспомощным крохой, который не способен даже удержать гвоздь ровно. Чувство было такое, будто на Пустого вылили целую бочку ледяной воды, он почти физически ощущал, как воительница осматривает его с ног до головы, задержав на мгновение взгляд на рукояти гвоздя. Пара мгновений удивленной тишины после вопроса растянулась в вечность. Казалось, стоит только прозвучать отрицательному ответу, как от маленькой и безмерно наглой тени не останется и следа.       — Встречались, — прервал напряженную тишь спокойный ответ, в котором до сих пор сквозило удивление пополам с растерянностью. Богомолка, слегка подавшись вперед, смотрела на гостя с высоты своего престола и, казалось, спрашивала саму себя: «Ну и что же мне теперь с этим делать?».       Полый был бы рад помочь ей определиться, если бы сам сейчас понимал, что происходит, и как себя вести. А происходило нынче что-то важное, по крайней мере, для застывшей у подножия тени.       Меж тем богомолиха одним легким и грациозным движением соскочила со своего трона и в мгновение ока оказалась в считанных шагах от жучка. Оперевшись на пику, она вновь окинула гостя оценивающим взором под которым Сосуду совершенно внезапно стало спокойнее. Насколько центральная из лордов внушала холодный ужас, настолько же спокойным Полый чувствовал себя под взглядом этой воительницы, пусть даже совсем недавно она чуть не отправила жучка в Пустоту.       — Не ожидала, что ты все-таки придешь. Достойно, — богомолка вытянула руку, легко положив трехгранное острие пики на плечо Пустого, рядом с шеей.       И в этом жесте, властном и в какой-то мере, порабощающем, чувствовалась скрытая мощь и вместе с тем… защита. Сосуд слегка качнулся, ощутив тяжесть гигантского оружия воительницы, однако устоял, пусть для этого и пришлось нелепо расставить и напрячь лапы. Почему-то сейчас просто сохранить равновесие казалось очень важным.       — Достойно, — повторила воительница, глядя жучку прямо в глаза. — Пусть и глупо. Ты не сможешь одолеть меня. Чтобы это знать, мне даже не требуется тебя испытывать. Понимаешь?       Полый кивнул. О да, он это прекрасно понимал, и теперь просто ждал, что скажут или сделают собеседница и ее холодные сестры. Легкая дрожь пробежала по телу, выдавая напряжение жучка, однако, повинуясь какому-то чутью, он не отвел взгляда, не отступил, не попытался стряхнуть невыносимо тяжелый наконечник пики, давящий на плечо, а просто ждал.       — Что ж, — она заинтересованно склонила голову к плечу, — у тебя был шанс остаться дома, ты им не воспользовался. Однако я дам тебе еще одну возможность. Можешь уйти прямо сейчас и вернуться тогда, когда посчитаешь себя готовым к бою.       Легким движением воительница подняла пику, освобождая Сосуд от слишком тяжелой для него ноши. Над залом снова повисла выжидательная тишина, а жучок ощутил себя на перекрестье заинтересованных взглядов. И показалось, что глазами этих трех воинов, что так напоминали богов, сошедших со страниц старых писаний, на крохотную тень воззрился весь мир. Полый оробел. Впервые в жизни он оказался перед выбором — тем самым, самостоятельным, когда дальнейшие события зависят только от одного решения. Как в тех сказках про камень и три дороги, которые рассказывала Кристалл.       «Вправо пойдешь — друга убьешь», — зазвучал в памяти мелодичный голос погибшей сказочницы.       Сосуд обвел взглядом зал и взирающих на него оживших богинь, чувствуя себя подсудимым на эшафоте. И божественные судьи уже укладывали на весы невесомую пушинку против сердца.       «Влево пойдешь — спасешь себя».       Остаться и погибнуть или уйти, надеясь когда-нибудь отплатить за подаренную жизнь. Подаренную уже не единожды — дважды. Понимать, что это «когда-нибудь» сразу же превращается в «никогда», тешить себя ложной надеждой, гадая, за какие заслуги треснувший сосуд был удостоен такой чести. И какой ответ был бы правильным.       «Прямо — погибнешь сам, но спасешь меня».       Сражаться или уйти? Две дороги… две судьбы. Трое судей. А значит и пути тоже должно быть три, просто один из них наиболее трудный. Правильный!       Повинуясь порыву, Полый снова достал пергамент с карандашом и, нацарапав свой ответ, протянул его богомолке, для чего пришлось приблизиться к ней практически вплотную.       «Ты сохранила жизнь мне и моим друзьям. Я хочу отдать долг. Так как сумею, и как ты посчитаешь нужным».       Лорд коротко хмыкнула, прочитав эти слова, после чего опустилась на одно колено, несколько сгладив разницу в росте и коротким властным движением взяла Полого за подбородок, заставив практически запрокинуть голову, глядя ей в глаза.       — Сильные слова, для такого пустышки, — усмехнулась богомолиха. — Из тебя может выйти толк.       — Собираешься оставить его себе? — спокойно и, как показалось Сосуду, даже благожелательно спросила воительница по правую руку от центральной.       — Пожалуй, — ответила богомолка, поднимаясь. — Отныне и до тех пор, пока он не докажет, что достоин свободы. Следуй за мной.       Сосуд кивнул, с усилием проглотив холодный и испуганный комок в горле, после чего робко поплелся за воительницей, которой, похоже, теперь принадлежал. А в памяти продолжал звучать тихий голос сказочницы:       «Камень-гранит, в пещере лежит       Выбрать дорогу камень велит.       Кого судьба помилует, кому поможет щит?       Вправо пойдешь — друга убьешь.       Влево пойдешь — спасешь себя.       Прямо — погибнешь сам, но спасешь меня».       Когда арена и три каменных престола с их бесстрастными хозяйками остались за спиной, Полый наконец-то почувствовал себя спокойнее. Богомолиха быстрым шагом двигалась по незнакомым коридорам, освещенным редкими светомушиными шарами, вмонтированными прямо в стены. Здесь почти не чувствовался густой грибной смрад, воздух был теплым, почти горячим, и сухим с легким горьковатым запахом какой можно было уловить в жилище Цефея.       Шли недолго, однако Сосуд, более озабоченный тем, чтобы поспеть за широкой поступью ведущей его богомолки, совсем перестал ориентироваться в хитросплетении коридоров и, если бы нашел путь назад, то только чудом. Единственное, что жучок мог сказать наверняка, они сейчас находились где-то под ареной и деревней, куда даже грибница еще не дотянулась.       Воительница остановилась в длинном и пустынном коридоре, слабо освещенном все теми же белесыми сферами. Красноватый камень стен был скрыт за узорными полотнищами, расшитыми незнакомыми Пустому символами, а по левую руку через равные промежутки располагались одинаковые круглые двери. Богомолиха остановилась, несколько секунд размышляя над чем-то, после чего, прошла чуть дальше и открыла крайнюю комнату.       — Первое время ты будешь жить здесь, — кратко сказала она, слегка подтолкнув жучка внутрь. — Потом будет видно.       Сосуд в первую секунду оробел, пораженный тем насколько большой оказалась выданная ему комната. Она одна была размером с половину дома Милы, а сколько внутри могло поместиться гусеничьих гнезд сходу посчитать не удалось. Не менее трех. Все убранство составляла длинная и узкая кровать с изогнутой спинкой, приземистый гибрид жесткого кресла и стула, низкий письменный стол да стойка для оружия, занимающая практически всю стену. Здесь не было ни личных вещей, ни украшений, а столешницу и пол покрывал внушительный слой пыли, показывающий, что сюда уже давно никто не заходил. Правда в самой комнате витал какой-то едва уловимый дух присутствия, который, казалось, безуспешно пытались вытравить, убрав все, что могло напоминать о прежнем жильце.       — Все, что нужно для уборки, сможешь взять в конце коридора, — спокойно проинструктировала богомолиха. — Как закончишь, жди. Я скоро вернусь и решу, что делать дальше.       Полый резко обернулся и почти побежал вслед за собравшейся уходить воительницей, огласив коридор торопливым жужжанием.       «На Перепутье я видел богомолов в рогатых масках. Они же не отсюда? Здесь я не видел никого похожего,» — торопливо написал он на клочке бумаги, уловив нотки раздражения в настроении остановившейся воительницы.       Та быстро сменила гнев на милость и, прочитав записку, снова опустилась на колено, оказавшись с ним более-менее на одном уровне.       — В рогатых масках? — спросила она. — На них еще были плотные плащи, так? Скажи-ка, жучок, в них было что-либо еще необычное?       Сосуд подумал немного, не будучи уверенным, стоит ли рассказывать о всех своих наблюдениях. Жуки очень по-разному относились к его способностям, и Полый не хотел бы разозлить эту большую женщину.       «Они были большие,» — написал он, решив все-таки ничего не скрывать. — «Не такие как ты, но больше всех других богомолов. А еще у них глаза горели, как у чумных оболочек, но они не были выжжены».       Богомолка ответила не сразу. Несколько раз она перечитала записку, прежде чем задать следующий очевидный вопрос:       — Я, возможно не до конца поняла тебя. Говоря, что они «не выжжены», что ты имеешь в виду? — медленно, как показалось жучку, осторожно, будто боясь спугнуть, спросила воительница.       Он вздохнул, начиная описывать свои ощущения.       «Я слышу то, что чувствуют другие жуки. Те, кого забрала чума, перестают ощущать что-то кроме того, что было для них очень важным раньше. Остальные чувства как будто сгорают. А эти богомолы были другими. Словно чума на них не действует».       Богомолка слегка вскинула голову от листа, только этим выдав свое удивление.       — Так ты эмпат, — сказала она. — Интересно. Говоришь, эти богомолы сейчас бродят по Перепутью?       Жучок кивнул, после чего добавил:       «Они ищут что-то. Цефей говорит, что кто-то из них постоянно караулит у храма под Грязьмутом. Вы можете отозвать их? Дома все очень боятся. Я хорошо знаю Перепутье и могу помочь найти то, что вам нужно».       Лорд коротко и даже немного обидно рассмеялась на последнее предложение Полого.       — Нет, маленький, — сказала она. — Эти богомолы не подчиняются мне или сестрам. Они из племени Предателя, принявшего в себя Рыжий Свет. Ты разумно поступил, что не стал подходить со своим предложением к кому-то из них.       «Что это за племя?» — тут же написал Пустой, спеша задать все вопросы, пока у богомолихи было настроение на них отвечать.       — Отступники и убийцы, поправшие законы чести, — холодно сказала воительница. — Сильные, быстрые и жестокие. Обычно не покидают Сады Королевы, но видимо что-то выгнало их из норы. Знать бы что…       «А где это?» — вскинул голову Сосуд, уловив знакомое название. Уж не к племени ли предателей посылала его та сияющая сущность, когда говорила о своем знакомом?       Однако, кажется, это был слишком подозрительный вопрос, или у жучка не получилось скрыть своего возбуждения. Богомолиха вдруг подцепила подбородок своего маленького должника, заставив того посмотреть себе в глаза.       — Я скажу только один раз, пустышка. Ты никогда и ни при каких обстоятельствах не должен лезть в Сады Королевы, если не хочешь пасть быстрой, но очень болезненной смертью. Понял меня?       Полый слабо дернул головой, изображая кивок, и только после этого воительница выпустила его маску из хватки.       — Замечательно. У тебя есть еще какие-то вопросы, прежде чем ты приступишь к работе?       Жучок кивнул, понимая, что разговор закончен, но все еще желая уладить последние нюансы.       «Что мне нужно будет делать, когда закончу с уборкой? И что такое эмпат?».       — Я потом решу, что тебе поручить, — спокойно ответила воительница. — А эмпатия — это волшебная способность ощущать чувства и эмоции окружающих как свои собственные. Эмпат, соответственно, — тот, кто этой способностью обладает.       Богомолка поднялась, показывая, что время вопросов окончательно подошло к концу. Жучок же не стал ее задерживать.       Стук клешней, сухой и звонкий, разнесся над ареной, возвещая о начале поединка. Два богомола — юных, гибких, едва успевших расстаться с возможностью летать и получить право снять опостылевшие детские маски — заплясали друг против друга, примериваясь. Никто не спешил начинать бой, помня первую заповедь воина — опрометчивость ведет к поражению. Жаль только дети палестры, как свойственно юнцам, в очередной раз позабыли о том, что затягивать с первым ударом столь же глупо, сколь бросаться на клешни — только силы терять.       Рослый бурый богомол, чьи плечи покрывала узорная накидка, скрепленная у горла бронзовой фибулой, лукаво улыбался, наблюдая как палюсы-первогодки пытаются подражать взрослым бойцам и вести бой «по науке». Мастер Автолик — хитроумнейший боец, если верить восторженным рассказам воинов, и суровый учитель, одним взглядом усмиряющий толпу опьяненных растущей силой подростков, откровенно скучал, следя за потугами новичков. День давно клонился к вечеру, основные занятия в палестре подошли к концу, да и новое поколение учеников, по словам самого Автолика, на редкость бестолковое, скоро должно было завершить парные бои и вынести для себя какой-никакой опыт. В идеале, разумеется. На практике, им не меньше года привыкать к новым телам, дожидаясь, когда окончательно затвердеет гибкий, как свежесорванный лист, панцирь. И за это время мастеру-наставнику вместе с другими учителями предстояло научить новичков основам рукопашной схватки, заставив отказаться от многих отроческих привычек.       Полый сидел у ног Автолика, рассеяно пересыпая мелкий речной песок из ладони в ладонь. Бой затягивался, и он отчаянно скучал, без дела. Остальные дети Палестры уже закончили свои упражнения и теперь сгрудились чуть поодаль, с нетерпением ожидая припозднившихся товарищей. Все они устали после целого дня занятий и новых, непривычных для недавних отроков обязанностей, и хотели поскорее поесть и лечь спать. И здесь Сосуд был с ними почти согласен.       — Иногда мне кажется, что ты, Пустышка, сражался бы эффективнее, — хмыкнул Автолик, когда задира Ликимний, неловко подпрыгнул, видимо в попытке взлететь, и ожидаемо рухнул чуть ли не под ноги своему товарищу. Тот не ожидал от противника такой подлости и под не слишком старательно сдерживаемый смех зрителей споткнулся о распростертые лапы однокашника, повалившись сверху.       Пустой только устало вздохнул, привычно проглатывая сомнительный комплимент богомола-наставника. Тот часто позволял себе подобные высказывания, особенно когда хотел позлить нерадивых учеников, заставив тех серьезнее относиться к тренировкам. Мнение Полого при этом, закономерно не учитывалось, а разбираться с обиженным на учителя молодыми богомолами ему предстояло самостоятельно.       Вот и сейчас, наблюдая как Автолик, приблизившись к переплетшейся в неловкий клубок парочке, костерит их на чем свет стоит, Сосуд гадал, решат ли недавние дети, что и в этот раз неудача постигла их исключительно из-за немого коротышки. Или сегодня, ради разнообразия, Ликимний забудет о его существовании.       Уже больше полутора недель Полый находился среди богомолов на правах то ли мелкого помощника, то ли занятной вещицы, то ли домашней зверушки. Его не обижали, пусть первое время жучку оказалось до безумия сложно привыкнуть к новой обстановке. Жизнь здесь чем-то напоминала хорошо отлаженный механизм меж шестеренок которого случайно затесалась маленькая черная песчинка. Каждый точно знал свое место в общине и свои обязанности, а младшие по званию беспрекословно слушались старших. Все подчинялось какому-то рассчитанному до секунд распорядку, в который до сих пор было очень сложно влиться. Подъем, отход ко сну, приемы пищи, тренировки, занятия и даже свободное время — все это происходило по часам, и окружающие, казалось, не замечали в этом ничего странного. Пустой до сих пор гадал, как богомолы определяют, что пришел час обеда или пора заканчивать тренировку и приступать к чему-нибудь еще. Ни разу он не замечал, чтобы кто-то из воинов смотрел на часы. Да и самих-то часов нигде не видел.       Впрочем, проблема состояла даже не в непривычном ритме жизни, не в новых обязанностях, не в насмешках учеников и нескрываемом пренебрежении взрослых богомолов, а в том, что, кажется ни наставники, ни воины, ни даже Лорды, не знали, что делать со старательным, но неловким и нелепым жучком. Учить вместе с палюсами, каждый из которых вдвое крупнее? Поручать мелкую работу, с которой легко справлялись сами богомолы? Отпустить?       Ситуация немного выправилась, когда окружающие узнали, что Пустой умеет лечить. С тех пор жучок должен был присутствовать на боевых тренировках, где подлечивал травмы неосторожных новобранцев. Как Сосуду казалось, большой пользы от него все еще не было, однако у окружающих хотя бы появилась причина терпеть присутствие немого недоросля рядом и не чувствовать себя дураками.       Мастер Автолик закончил разбор последнего занятия, и ученики неровной вереницей потянулись к выходу с арены-песочницы. Судя по тому, что в сторону Полого не бросалось испепеляющих или недовольных взглядов, в этот раз наставник решил обойтись без «лестных» сравнений. Вечер обещал быть спокойным.       — Можешь быть свободен, — бросил богомол, последним покидая арену. — Завтра утром жду в Зале Испытаний. Будешь помогать лекарям.       Жучок кивнул Автолику в спину, после чего поднялся с песка, уверенный, что до самого отбоя, а то и до утра, о его существовании не вспомнит никто кроме Наставницы.       Палестра была целым государством в государстве, со своими законами и правилами, которые, как успел понять жучок, зачастую отличались от таковых в самой общине. Здесь безраздельно властвовала Младшая из Сестер Битвы — одна из Лордов. Практически все богомолы, которых можно было встретить в коридорах и залах были либо детьми палестры — палюсами, либо их наставниками. Отгороженные от всего прочего мира тяжелыми вратами, они должны были прилежно учиться до вхождения в полную силу и готовиться к становлению воинами племени.       Покидать палестру ученикам запрещалось, если этого не требовалось для проведения занятий. Полый знал, что некоторых старших учеников нередко берут в патрули, на охоту или на сбор ресурсов, некоторых забирали лекари помогать в белых палатах или отправляли в подмогу алхимикам в таинственную и недосягаемую глубокую лабораторию. Однако первые годы юным богомолам приходилось привыкать к своему новому крупному и совершенно нелетучему телу, постигать азы воинского искусства и выполнять огромное количество рутинных обязанностей вроде уборки, готовки, починки, учась элементарным для жучка вещам. Именно они отчего-то вызывали лютую ненависть у гордых без меры подростков.       Молодых учеников Сосуд не любил. Шумные, дерзкие, своевольные и жестокие, они, казалось, до сих пор понятия не имели не то, что о дисциплине, но даже об элементарных правилах приличия. С отвращением и неохотой молодые богомолы брались за повседневную работу, огрызались на наставников и, получив трепку за непослушание, выплескивали накопившийся гнев и обиду в шумных потасовках между собой. Бывало, отыгрывались на Полом, если тому не везло оказаться рядом. Наставники вмешивались во внутренние конфликты палюсов только если дело доходило до серьезных травм или грозило перерасти в травлю. Во всех остальных случаях недавним детям предстояло самостоятельно решать свои проблемы.       Со старшими было легче. Сложно было поверить, что буйные подростки, от которых порой приходилось прятаться или убегать, смогут превратиться в спокойных и уверенных жуков, одинаково ровно относящихся как к сражениям на арене, так и к уборке купален и отхожих мест. Впрочем, последнее не без злорадства сбрасывали на младшее поколение. Эти ученики практически не обращали внимания на безмолвного кроху, имея с ним дело лишь на тренировках, где тому нередко приходилось залечивать настоящие раны, оставленные неосторожными ударами зазубренных клешней.       Говорить со старшими почти не приходилось, и единственный раз, когда Пустому довелось близко пообщаться с ними, произошел в конце первой недели в термах. Во время вечерних омовений жучка шутки ради спихнули в большой бассейн с теплой проточной водой. Там было не так уж глубоко — по подбородок взрослому богомолу, если тот встанет на цыпочки в самом глубоком месте. Сосуд же, не нащупав под лапами опоры, тут же с головой ушел под воду… и не сумел всплыть самостоятельно.       Дальнейшие события вспоминались с трудом. В себя пустотный пришел уже на камнях рядом, когда один из старших, поддерживая его под живот, помогал отплеваться от попавшей в горло воды. Чуть поодаль, несколько его товарищей наглядно и шумно объясняли подрастающему поколению, чем шутка отличается от преступной глупости. Жучка тогда увели от греха подальше и остаток вечера он провел в крыле «почти уже воинов», где безответной пустышке посоветовали в следующий раз оторвать обидчикам лицо. А не его, так что-нибудь более доступное. Подумав, Пустой попробовал, и жить стало намного легче, пусть даже у Автолика появился новый способ подкалывать первогодок. Что странно, остроты наставника вызывали у тех не тягу к учебе, а желание укоротить безмолвную жужжалку на голову. Обидно.       Убедившись, что богомолы окончательно покинули арену, Сосуд вышел в ее центр, там было светлее всего. Светомухи, которых предприимчивые местные жители поселили в огромный белесый пузырь под потолком, уже засыпали, и теперь у стен зала растянулись черные жирные тени, в которых терялись детали. Четыре круглых выхода да овальные забранные решеткой витрины трибун казались бездонными кавернами, прогрызенными неведомыми монстрами — теми самыми, головы которых украшали большие ворота наверху. Было тихо. Ни души, ни шороха — хорошо и спокойно.       Немного путаясь в лапах, Полый принял стойку, чем-то напоминавшую ту, которой учил его Огрим, и, раскинув руки, начал медленно воспроизводить похожие на странный танец движения, в которых плавность движения сочеталась с угловатой резкостью и неопределенной угрозой. С этого танца палюсы начинали каждую свою тренировку, привыкая к телу и разучивая все новые и новые движения, которые потом можно было заметить и в их стиле боя. Пустого, разумеется, специально никто не учил, однако, когда каждый день наблюдаешь одно и то же зрелище, то волей-неволей запоминаешь движения.       Жучок уже какое-то время, когда его никто не видел, пытался повторять то, что наблюдал на аренах — отдельные удары, упражнения, стойки. Сосуд слушал и запоминал советы наставников, едва ли не внимательнее, чем те, кому эти советы были предназначены, а по вечерам или в середине дня, когда большинство богомолов уже спали или уходили на обед, пытался самостоятельно повторить то, что видел и слышал. Была ли от этих занятий польза, сказать он не мог, однако представлять себя каким-нибудь великим воителем в такие моменты было очень приятно.       Увлеченный своим занятием, Пустой не сразу ощутил чужое присутствие. Испугавшись сам не зная, чего, будто его застали за чем-то непристойным, Сосуд резко обернулся, едва не потеряв равновесие на поехавшим под лапами песке.       — Что же ты остановился? Продолжай, — женский голос, глубокий, властный и в то же время успокаивающий, разнесся над ареной, развеяв душную тишину, а от чернеющей в темноте стены отделилась долговязая фигура богомолихи в рогатой маске.       Полый облегченно выдохнул и, смущенно потупившись, изобразил неловкий приветственный поклон. Встретить Наставницу на пустынной арене было не в пример лучше, чем желчного и острого на язык Автолика, или кого-то из учеников, но жучок все равно почувствовал себя не в своей тарелке под взглядом Лорда.       Младшая — так ее называли, когда хотели уточнить, кого именно из владычиц имеют в виду — приблизилась к топчущемуся на одном месте жучку. Присев на корточки перед ним, богомолка слегка поддела клешней кончик его маски, заставив оторваться от изучения изрытого множеством лап песка.       — Не опускай головы, Пустышка, — в голосе богомолихи чувствовалась улыбка, пусть и скрытая за суровостью тона. — Поклонившись единожды, не позволяй прижимать себя к земле, с кем бы ты ни говорил.       Жучок послушно выпрямил спину и расправил плечи, пытаясь подражать осанке взрослого богомола-воина.       — Молодец, — сдержанно похвалила Сестра Битвы. — А теперь покажи мне, как ты делаешь упражнения.       Полый неловко принял стойку и, стараясь казаться уверенным, сделал несколько первых движений. Младшая какое-то время наблюдала за потугами Сосуда, после чего, подавшись вперед, мягко приподняла тому подбородок, заставив смотреть вперед.       — Не останавливайся, — велела она, продолжая держать ему голову. — И не смотри на свои лапы, просто двигайся. Твой противник находится перед тобой, а не внизу.       Жучок честно старался делать все, как говорила богомолиха. Желание опустить взгляд, чтобы посмотреть под ноги было просто непреодолимым, и, если бы Наставница не продолжала удерживать его подбородок, направляя, Пустой обязательно бы ему поддался. Руки немного подрагивали от напряжения, а ноги, казалось, вот-вот заплетутся тройным узлом. При этом очень хотелось выполнить упражнение правильно, показать Младшей, что он не безнадежен, но каждый новый жест казался все более неуверенным, а некоторые па и стойки просто выскользнули из памяти. Полый понимал, что выполняет все из рук вон плохо, что дыхание его уже сбилось, руки дрожат, а песок под лапами сыпучий и неустойчивый.       — Не спеши, — меж тем сказала богомолка, отпуская Сосуд. — Если не получается делать быстро, то делай медленно. И следи за дыханием. Вставай в стойку и попробуй снова.       Младшая поднялась и, встав напротив Пустышки, начала уже знакомый танец, медленно демонстрируя каждое движение, начиная с самых простых. Жучок, приободрившись, повторял за ней, старательно выполняя периодически поступающие указания: «Смотри на меня, а не под ноги. Дыши глубже и ровнее. Лапы выше. Держи равновесие».       Постепенно усложняя и усложняя танец, богомолиха мало-помалу ускоряла темп, словно пыталась понять предел своего маленького ученика. Когда он собьется или сдастся, запросит пощады, упадет, потеряв равновесие, или просто остановится? Жучок же очень старался, из последних сил повторяя за воительницей странный танец, в котором каждое движение, красивое и выверенное, несло угрозу. Он продолжал даже тогда, когда в руках поселилась тяжелая немеющая боль, а держать ровный темп и следить за ускоряющимся дыханием стало почти невозможно. Но как раз тогда, когда, казалось, Сосуд готов просто упасть на песок, Наставница остановилась.       — Для первого раза хорошо, — похвалила она, снова опускаясь перед Пустым на корточки. — И давно ты здесь тайком занимаешься?       «Неделю,» — ответил Полый, изображая слова набором коротких жестов. — «Но не каждый день. Иногда я не успеваю или кто-то мешает».       Немому языку его обучила сама Младшая. С первого дня жучок стал замечать, что, когда они оставались наедине, богомолка каждое свое слово сопровождает коротким жестом. Понаблюдав какое-то время, он обнаружил, что слова и жесты соответствуют друг другу. Первая попытка повторить за богомолкой увенчалась полным фиаско. Сестра Битвы, конечно, не рассмеялась в голос, однако была к этому близка. Как ни в чем не бывало, она поправила неуклюжий жест своего маленького слуги и продолжила диалог.       Уже после, когда он спросил напрямую, Младшая рассказала, что этим жестовым языком пользуются разведчики во время путешествий по опасным территориям или когда не хотят нарушать тишину. И даже в палестре можно заметить много занятного, если следить за клешнями воинов вокруг. Ей было интересно, заметит ли кроха намек, и сейчас была весьма довольна результатом. Учение происходило не быстро, Сосуд пока что не знал значения всех жестов, однако объясняться с богомолами стало гораздо легче и быстрее.       — Похвальное стремление, — кивнула воительница. — Готовишься стать воином?       Полый несколько раз кивнул, чтобы подтвердить серьезность своих намерений, чем вызвал тихий незлой смешок.       — Тебе будет очень сложно, Пустышка, — сказала Младшая. — Гораздо сложнее, чем любому богомолу в палестре. Как бы ты ни старался и как бы долго ты здесь ни пробыл, к тебе всегда будут относиться иначе, чем к богомолу. Твои провалы будут преувеличены, а заслуги в большинстве своем не заметят. И тебе придется стать на голову выше основной массы, чтобы тебя согласились хотя бы считать равным большинству. И каждый день, каждую минуту ты должен будешь доказывать, что не являешься пустым местом.       Сосуд внимательно слушал негромкий и проникновенный голос богомолихи, потихоньку начиная понимать отношение к себе окружающих, странное и отстраненное. И даже прозвище «Пустышка», полученное среди учеников и с готовностью подхваченное всеми прочими, приобрело какой-то иной, более глубокий нежели прижившееся обзывательство, смысл.       — И ты должен быть готов к этому, — продолжила Сестра Битвы, не отрывая от пустотного пристального испытующего взгляда. — Должен быть готов к каждодневной непрерывной борьбе, потому что иначе всем будет легче, если ты просто уйдешь.       «Я понимаю,» — ответил Сосуд, используя все тот же язык жестов. — «Я хочу попробовать».       — Нельзя попробовать и отказаться, — покачала богомолка головой. — На этом пути не может быть полумер. И ты либо станешь воином, либо тебе лучше не начинать.       Полый бы нахмурился, если бы мог. Казалось, что Младшая отговаривает его, но в то же время, Сосуд очень четко улавливал, что богомолка ждет его ответа — конкретного и очень важного. Не с таким настроем идут прогонять мешающую тебе козявку, совсем не с таким.       «Я готов,» — ответил жучок, чувствуя, как, прочитав эти слова в его жестах, Лорд улыбается.       — Тогда, палюс, — сказала богомолиха, поднимаясь, — с завтрашнего дня тебе предстоит посещать все занятия. Я рассчитываю, что ты оправдаешь мое доверие.       Пустой радостно зажужжал, пытаясь таким образом показать, что точно не подведет. Воительница только хмыкнула в ответ и собралась уходить. Полый поспешил следом, надеясь, что перед сном Наставница еще что-нибудь расскажет.       Если день был не слишком тяжелым, то Лорд не упускала возможности пообщаться со своим маленьким гостем. Тот не знал, что именно ее привлекает, однако успел полюбить эти короткие часы. Именно тогда Младшая объясняла и показывала ему новые жесты-слова, рассказывала об устройстве богомольей общины, или о существах, которых можно встретить глубоко в заброшенных тоннелях под Халлоунестом. О том, что может скрываться в Пустошах или на Зеленой Тропе, о старом времени, которое богомолиха все еще помнила, пусть и случилось это безумно давно. Она уже показала жучку, как правильно составляются карты подземных переходов и как их читать, чтобы не заблудиться в лабиринтах, объяснила, как можно поставить метки, такие, что сможешь увидеть и понять только ты, или те, кому ты рассказал о них.       В такие вечера обычно суровая и холодная богомолка словно оживала, отходя от привычного всем образа бесстрастной богини. И Полому даже немного льстило, что Младшая выбрала именно его, а не кого-то из своих собратьев. Однако спросить, чем он заслужил такую честь жучок пока что не осмеливался, боясь разрушить что-то очень невесомое хрупкое, что возникало во время этих вечерних бесед, также как опасался завести речь о том, можно ли ему навестить свою семью. Может быть когда-нибудь Сосуд найдет подходящий момент и правильные слова для этих вопросов.       — Хей, Пустышка! Пустышка!       Жучок запрокинул голову и с легкой грустью проследил за полетом кусочка грибной шляпки, которая, слегка не долетев, шлепнулась ему под ноги. Под потолком, перехихикиваясь, сгрудилась группка из нескольких отроков. Они уже минут десять из кожи вон лезли, чтобы привлечь внимание Полого. Тот, в свою очередь старался держаться с достоинством и, подобно старшим палюсам и взрослым воинам, не обращать на недорослей внимания.       До второй линьки и окончательного превращения длинношеих и летучих отроков в нормальных богомолов почти на все их выходки и недостойное поведение окружающие смотрели как на неизбежное зло, резко меняя отношение, стоило тем получить статус палюса. Крылатые же, уже выбравшись из-под опеки нянек в деревне, но еще не попав в цепкие клешни наставников палестры, во всю пользовались предоставленной свободой. При этом вели они себя хуже малолетних сестер Милы. Старшие же… не обращали на галдеж молодняка никакого внимания до тех пор, пока это не начинало откровенно мешать или грозить бедой.       Отроков охотно брали с собой разведчики и охотники, да и редкий боевой отряд обходился без нескольких крылатых недорослей. Способность летать, изворотливость и умение подолгу висеть вниз головой как на стенах, так и на потолке, делали из них идеальных наблюдателей и вестовых. И пока ситуация не выходила за какие-то невидимые рамки, командиры предпочитали не замечать шалостей своих малолеток. До поры, до времени, разумеется.       Еще один кусочек гриба шлепнулся рядом, и Полый брезгливо приподнял правую лапу, не желая вляпаться в склизкую, сочащуюся спорами субстанцию. Будучи палюсом, ему как раз предстояло держать себя в руках и не показывать, насколько его раздражают постоянные оклики отроков и как сильно хочется подобрать грибной снаряд и запустить обратно. Что уж говорить о том, чтобы правда сделать что-то подобное.       — Пст! Пустышка! — зашелестел знакомый голос над самым ухом.       Обернувшись, жучок пусть не сразу, но узнал Алкея, своего давешнего провожатого. Отчаявшись достучаться до Сосуда иными способами, он снизошел до того, чтобы спуститься на уровень глаз собеседника. — А ты не рановато в патруль попал? И года не прошло, как ты в палестре.       Полый тяжко вздохнул и, демонстративно показал Алкею небольшой ящик, который героически тащил от самой деревни. Внутри что-то иногда позвякивало, возможно склянки с зельями или какие-нибудь стекла для исследований, однако точно сказать Сосуд не мог. Не заглядывал.       Прошлым утром Наставница практически сдернула младшего палюса с занятий и, вручив ему сию коробку, велела следовать за собой. Подобные поручения не были в новинку. Сестра Битвы и раньше брала жучка в качестве мелкого помощника — эдакого мальчика на побегушках, который постоянно крутится рядом, чтобы подать ножик или отнести не слишком срочное послание в соседнюю пещеру. Странным правда было то, что такие выходы в деревню или Пустоши не прекратились, когда Сосуд начал тренироваться вместе с остальными учениками. Насколько Полый успел понять правила палестры — учеников-первогодок никогда не выводили за ее пределы и, тем более, не брали с собой в Пустоши.       Впрочем, жучок был только рад провести несколько часов, а то и дней вдали от товарищей по тренировкам. Долгие переходы, выполнение множества поручений как Младшего лорда, так и старших по званию богомолов выматывали не меньше, чем боевые тренировки, от которых Пустышку никто не освобождал даже здесь. Однако, какими бы насмешливыми или равнодушными не были воины, холодной — наставница и несносными — отроки, они ни в какое сравнение не шли с палюсами-первогодками, от пакостей которых нельзя было отгородиться видимым равнодушием. И то, что они оставались в палестре, казалось Пустому самым большим благом.       — Только не говори, что Младшая не могла найти кого-нибудь посильнее тебя, чтобы таскать склянки, — хохотнул Алкей, кувыркнувшись в воздухе. — Ты не иначе как в любимчики к Лорду метишь.       Сосуд тяжело вздохнул и обреченно зажужжал, взбив крыльями небольшое облачко золотистых спор. Подобные обвинения за последние две недели стали чуть ли не обычным делом в палестре. Если раньше пустотного коротышку дергали только когда кому-то становилось скучно, то теперь его пытались задеть даже те, кто в другое время просто не замечал «зверушку Наставницы». Что с этим всем делать жучок пока не знал, и ехидные комментарии Алкея только портили настроение.       — Хм… что-то ты приуныл? — продолжал меж тем отрок, задумчиво тыкая безмолвного собеседника недоразвитой клешней в бочок. — Чего скуксился-то? Или я угадал?       Полый непонимающе склонил голову на бок, гадая, где на неподвижной маске отрок умудрился разглядеть грустное выражение лица. Или он просто придумал?       — Походу угадал, — хмыкнул Алкей, не получив на свой вопрос какого-либо ответа. — Ну и плюнь на них. Ядом, если можешь, — он хохотнул, сделав задорное сальто в воздухе. — Завидуют.       Пустой склонил голову на другой бок и вопросительно зажужжал. Он бы попросил сказать подробнее жестами, однако не был уверен, что драгоценный ящик с неведомым бьющимся содержимым можно ставить на землю. Вокруг то и дело проходили богомолы, суровые, сосредоточенные и занятые. Под ноги они смотрели далеко не всегда и, как казалось жучку, вполне могли споткнуться о внезапно появившееся препятствие.       — Ну, тебя Младшая и с собой берет, и тренирует, еще и палюсом сделала, пусть ты и коротышка безмолвный, — Алкей всплеснул лапками и, устав болтаться в воздухе, повис на поросшей грибами стене. — И все это за месяц всего. Тут кто хочешь взвоет, ведь каждому охота. А как показать себя не знают, вот и бесятся.       Жучок с легким недоверием посмотрел на отрока. Такие откровения оказались совершенной неожиданностью, и Пустышка скорее ждал бы какой-нибудь глупой или даже жестокой выходки, чем успокаивающих бесед.       — Ладно тебе, — отрок изогнул шею крючком, так что Пустой теперь казался ему висящим вверх ногами, — не кисни. Пойдем лучше, я тебе штуку клевую покажу. А то ты в лагере уже второй день, а небось, не видел ничего. Торчишь возле штаба, как сморчок, так и спорами порасти недолго.       Сосуд смерил собеседника настороженным взглядом, все еще не до конца веря в такое дружелюбие, после чего слегка приподнял коробочку, показывая, что не может ее оставить. Тащить с собой важные вещи, которые могут разбиться от неосторожного движения, — далеко не самая удачная идея. К тому же, Наставница, удаляясь в замаскированную за грибными шляпками палатку командования, приказала своему палюсу стоять тут и ждать. Он и ждал.       Алкей издал полный театрального страдания звук, после чего вспорхнул над стеной и, подлетев к ближайшему богомолу в медном панцире, обратился к нему:       — Мастер Телем, можно мы заберем Пустышку? Он нам о-очень нужен сейчас.       Телем — разговорчивый и исполнительный богомол — правая клешня командующего Амфитриона, отвлекшись от негромкой беседы с бойцами, оглянулся на скромно притулившегося у стенки палюса и махнул клешней. Значило ли это разрешение идти на все четыре стороны, или просто желание побыстрее отделаться от настырного отрока понятно не было, однако Алкей тут же подлетел к Пустому и начал мягко подталкивать того в спину.       — Все, пошли-пошли, хватит быть паинькой. Поставь ящик куда-нибудь к стенке — не убежит.       Все еще сомневаясь, Полый аккуратно опустил свою ношу у стены и последовал за крылатым. Остальные отроки слаженной перешептывающейся стайкой спорхнули со своих насестов под потолком и теперь кружили вокруг, сопровождая Пустышку. Тот несколько раз обернулся на вход в штабную палатку, ожидая, что его окликнут, но никто не обратил внимание на отлучку маленького палюса.       Полевой лагерь неровной линией растянулся сразу на несколько пещер, соединенных узкими, поросшими мелкими грибными шляпками коридорами. В них взрослым богомолам приходилось буквально протискиваться, сминая грибной ковер, или, если пачкаться не хотелось, идти верхней дорогой, проложенной над большим кислотным котлованом. Палатки и стоянки воителей, скрытые в пятнистых грибных зарослях, идеально сливались с пейзажем, и непосвященный ни за что сам бы не обнаружил богомольих воинов. Разве что случайно.       Если в окрестностях штаба царило возбужденное оживление, кто-нибудь из воителей постоянно проносился сквозь влажно шелестящие заросли, возникая, казалось бы, из ниоткуда, то ближе к окраинам расположения царила обманчивая тишь. Только полное отсутствие грибных стражей, да других исконных обитателей захваченных грибницей пещер, могло заставить прохожего насторожиться.       Сосуд не знал, зачем богомолы забрались так далеко от деревни и встали лагерем на самой окраине Пустошей, за которой раскинулись только неизведанные земли. Почему командующий Амфитрион днями и ночами торчал на посту, практически не появляясь в селении, а воины вокруг держались собрано и будто ожидали атаки. Перед мелкорослым палюсом никто не собирался отчитываться, его даже не пустили в штаб вместе с Наставницей. Как, впрочем, и изнывающих от скуки отроков, которые, возможно, почувствовали в Сосуде собрата по несчастью.       Перезнакомились быстро, но бестолково. Помимо Алкея, в команде было шестеро недорослей имена которых моментально спутались в голове. Отроки же, не иначе как нарочно пытались запутать жучка еще больше, то и дело меняясь местами, искажая голоса и придумывая новые имена и прозвища. Ожидавший гадости Полый шел за ними с осторожностью, он все еще не верил, что хоть кто-то кроме Наставницы, да пары взрослых, может без задней мысли позвать с собой пустотного палюса. Однако ничего страшного не происходило, и какой-то враждебности или свойственного для шутников пакостного предвкушения в эмоциях крылатых недорослей Пустыш не ощущал, а посему начал постепенно расслабляться и даже проявлять интерес к болтовне Алкея и его товарищей.       Припадая на правую лапу, Сосуд выбрался из очередного узкого коридора, по которому долго карабкался следом за отроками. Каверна была настолько узкой, что влажные шляпки грибов в изобилии покрывавшие ее стены, периодически задевали жучка по спине. И даже беспокойным недорослям пришлось отказаться от полета и ползти, цепляясь за стены. Когда маленький отряд выбрался на просторную площадку, вымощенную изумрудной плиткой, то все были с ног до головы покрыты пахучей грибной кашицей и рыхлым налетом из золотистых спор.       Оглядевшись, Полый с удивлением осознал, что они покинули территорию лагеря и теперь находятся в совершенно незнакомом ему месте. Пещеру заливал странный зеленоватый свет так непохожий на золотистое мерцание спор. Воздух был наполнен горьковатым запахом трав, совершенно вытеснивший привычный тяжелый дух Пустошей. Всепроникающие грибные шляпки густо покрывали один край пещеры, почти полностью скрыв неровный выход в тоннели. Однако, чем ближе к центру, тем меньше становились пятнистые зонтики, постепенно уступая место узловатым лианам, оплетшим потолок и стены, да диковинным кустам с широкими стреловидными листьями, некоторые из которых могли послужить крышей даже лордам богомолов. Пол под лапами был каменный, а отполированные квадратные плитки вырисовывали на нем знакомый силуэт халлоунестского герба с шестью крыльями. В дальней части зала виднелась стреловидная арка, перекрытая узорчатыми вратами. Их украшали искусно выкованные барельефы в виде знаменитой семизубой короны и крылатого панциря — знаков королевской власти. И вокруг ни единой живой души, ни богомолов, ни порождений грибницы, ни даже завалящего маскокрыла или мшистика.       — Эй, Пустышка! Подъем! — крикнул Алкей, зависая над головой растерявшегося Сосуда. — Не дай застать себя спящим!       «Где мы?» — жестами спросил жучок, неловко поднимаясь на ноги.       Он был растерян. С одной стороны, Пустышу определенно нравилось это место — красивое, просторное и с вкусно пахнущим водой и травянистым соком воздухом. С другой — он прекрасно понимал, что Младшая будет очень недовольна, если узнает, что палюс не только не дождался ее, но еще и самовольно покинул лагерь.       — Нравится? — усмехнулась одна из крылатых спутниц Алкея. Кажется, ее звали Эвридикой. Или Алкменой? Определенно, одно из двух. — Это выход из Пустошей в Сады Королевы. За теми воротами заброшенный храм, а дальше настоящие джунгли.       Пустышка вздрогнул, услышав знакомое название и, прихрамывая, сделал несколько шагов к воротам храма. Или жучку показалось, или до слуха его донесся отголосок чьего-то голоса… кажется, пения — высокого, протяжного и торжественного гимна, от которого нутро замирало в благоговейном трепете.       «Иди в Сады Королевы,» — всплыл в голове наказ обладательницы Сияющего Гласа, отчего Пустой сделал еще один нерешительный шаг в сторону врат.       «Ты никогда и ни при каких обстоятельствах не должен лезть в Сады Королевы,» — не менее настойчивый и требовательный голос Младшей зазвучал в подсознании, и вспомнив о Наставнице, жучок остановился.       Отроки смотрели, явно ожидая какой-то реакции от Пустыша, и от этого молчаливого оценивающего ожидания ему стало очень не по себе. Уже несколько дней как Полый снова начал чувствовать нарастающую боль в бедре, а в укромных углах ему мерещились призрачные фигуры жуков, которые никто кроме него не видел. Постепенно подходил момент, когда Сосуд будет вынужден обратиться к лекарю, а перед этим как-то упросить Младшую, вопреки правилам, отпустить его из общины. И столь своевременная шалость отроков, решивших вытащить палюса из-под надзора старших, казалось бы, играла ему на руку. Это было… пугающе вовремя. Будто сама судьба предлагала Пустому отлучиться на денек, пока никто не смотрит.       «Зачем мы здесь?» — руки слегка подрагивали, когда жучок быстро, сбиваясь, складывал еще не совсем знакомые фигуры немого языка. — «Нам нельзя здесь находиться».       — А ты что, всегда следуешь правилам? — со смехом сказал кто-то из отроков, вспархивая повыше. — Или ты думаешь, Лорд-предатель днями и ночами караулит у этих ворот в ожидании неосторожных богомолов? Так и в землю врасти не долго.       Полый обхватил себя руками будто надеясь таким образом закрыться от насмешливых взглядов отроков. Он не знал, как объяснить крылатым, свое состояние и единственное, что сейчас хотел — вернуться в лагерь. Прямо сейчас и, желательно, вместе с недорослями.       — Этот выход в сад замурован уже лет пять, успокойся, — фыркнул Алкей, вспархивая вместе с товарищами. — Пойдем посмотрим, может ягоды созрели. Не трясись так.       Жучок пришибленно оглянулся на коридор, ведущий в грибное царство и, вздохнув, поплелся за беззаботно кружащими в поисках ягод отроками. Судя по разочарованным возгласам, интересующие их плоды черной ежевики все еще не поспели, а ничего более достойного внимания не находилось. Не придумав иного развлечения, недоросли уже гонялись друг за другом, периодически кидаясь кусочками недозревших ягод и обломками грибных шляпок в товарищей. Несколько снарядов досталось и прикованному к земле Сосуду — не со зла, а так, за компанию.       Осторожно, все еще ожидая недовольного окрика если не Наставницы, то кого-нибудь из патрульных, Пустой приблизился к похожей на заостренный лист арке ворот, прислушиваясь к далеким отголоскам хорового пения. Он прекрасно понимал, что за узорчатыми створками царит глухая тишь, нарушаемая только шелестом сквозняка, а волшебная мелодия, рожденная переплетением множества голосов с незнакомым жучку инструментом, звучит только в отравленном кристаллической чумой разуме. Однако устоять от соблазна послушать не сумел. В палестре и самом богомольем селении голоса молчали, так что жучок успел позабыть о засевших в его ноге кристаллах. Лишь вновь проснувшаяся боль да видения, нет-нет да возникающие среди грибных шляпок, говорили о том, что рыжий свет не собирался оставлять свою жертву в покое.       Дверь слегка качнулась, когда жучок положил на нее ладони, желая пощупать тонкую резьбу — витиеватое переплетение растительного орнамента, знакомых корон и крыльев, силуэтов жуков и перекрещенных между собой витых гвоздей. Казалось, стоит только толкнуть тяжелые створки, как они распахнутся без скрипа, открыв дорогу… куда? В загадочные Сады Королевы, в которых таится Племя Предателя, о котором все знают, но никто не говорит? Или в прекрасный храм, где незнакомые жуки высокими и чистыми голосами поют славу неизвестному божеству? Или… или куда?       — Эй, Пустышка, ты чего замер?       Жучок не понял, кто конкретно его окликнул. К горлу уже подкатывал холодный и гладкий ком страха, который не получалось проглотить, как он ни старался. Отроки говорили, что ворота замурованы. Они говорили, что за ними, в старом храме нет никого, кто мог бы представлять опасность для расшалившихся и шумных недорослей. И почему-то именно на подходах к этим воротам был поставлен полноценный военный лагерь, во главе с командующим Амфитрионом. Почему-то сурова и неразговорчива была Младшая Сестра Битвы, взявшая с собой маленького палюса, молчаливы и собраны воины, а за подозрительно подвижными створками… ощущалось чье-то безмолвное присутствие. И это не смогло перебить даже призрачное пение.       Отстранившись от врат, Сосуд со всех ног бросился бежать, сопровождаемый удивленными взорами отроков. Не было времени складывать движения в слова, не было времени писать, оставалось только надеяться, что крылатые сами поймут, насколько все плохо. Пустой отчаянно зажужжал, заменяя крик стрекотом, и тут же страшный грохот распахнувшихся створок разнесся по залу, перекрыв удивленные возгласы застигнутых врасплох подростков и бешеный стук сердца Пустыша.       Над головой, едва не задев рога с низким гулом пронеслось вращающееся лезвие, сверкнуло в зеленоватом свете металлическим бликом и, зависнув на секунду, устремилось назад, как детская игрушка-волчок, подогнанная ловким ударом кнутика. Полый, не останавливаясь, прыгнул, пропуская смертоносное лезвие под собой, но приземлившись, неуклюже завалился на подогнувшуюся лапу. Бедро стрельнуло острой болью, а по ноге тут же разошлось неприятное онемение, не дающее даже согнуть ее в колене. Где-то совсем близко пронзительно вскрикнул Алкей, заставив обернуться.       В нескольких скоках позади Пустого лежал отрок, испуганно трепеща неровно подрезанными крылышками, а из распахнутых ворот смазанными тенями появлялись огромные богомолы в темных накидках и с рыжим светом, пылающим в глазницах рогатых масок. Сосуд, взбив воздух крыльями, метнулся к подбитому Алкею, успев проскочить под похожей на кривой зазубренный нож клешней особенно расторопного противника. Отрок в то же время зло и испуганно зашипел на второго воина, успевшего замахнуться на недобитка клешней. Полый, боясь не успеть, прыгнул, резко и быстро, как учили в палестре — метнул себя вперед, как снаряд, как оружие, целясь в лицо слишком высокому для него врагу. В тот же момент, казалось бы, беспомощный отрок изогнулся, умудрившись вонзить венчающее хвост жало в ногу нападавшему. Богомол, не ожидавший одновременной атаки с двух фронтов, покачнулся под весом впившегося в маску Пустышки и, неловко дернувшись, завалился на пол, подарив им обоим несколько секунд жизни.       Сосуд, кубарем скатился с головы воина и, превозмогая боль в ноге, вновь кинулся к пытающемуся ползти прочь отроку. Земля странно и неприятно дрожала под стопами, будто короткий и безнадежный бой разбудил какое-то очень нехорошее чудовище, что вот-вот должно было выползти из своего логова. Алкей кувыркнулся в сторону, уходя от удара чумного воина, а подоспевший Пустой, не мудрствуя лукаво, всем своим весом врезался тому под колени, повалив на мостовую. Отрок тут же вогнал тускло сверкнувшее жало не успевшему закрыться врагу в шею, попав аккурат в щель между высоким воротом плаща и остроносой маской.       — Беги! — зашипел недоросль, когда жучок ухватил его поперек тельца, как большую и неудобную подушку и, припадая на правую лапу припустил к спасительной дороге к лагерю.       Болтливых товарищей Алкея видно не было. Они либо уже были убиты, либо успели ускользнуть.       — Вниз!       Окрик глядевшего за спину отрока заставил резко броситься на колени, разминувшись с сомкнувшимися, подобно кривым ножницам, клешнями охромевшего преследователя. Сосуд тут же кувыркнулся в сторону, пытаясь зайти сбоку, но в этот раз воитель легко ушел от неловкого пинка малявки и последующего взмаха жалом его ноши.       — Взять живым!       Утробный, пробирающий до самых глубин сознания, рокочущий голос, в котором первородная мощь переплелась с холодной расчетливой властностью, разнесся по залу, перекрыв на мгновение все прочие звуки. И казалось, что даже свет на миг слегка померк, испугавшись.       Полый обернулся, медленно, как в кошмарном сне. Тихо, протяжно и безнадежно застонал Алкей, только этим выдав холодный парализующий ужас, что, растекшись по тельцу отрока, подобно яду, отравил и разум Сосуда. Пятеро бойцов-великанов размытыми силуэтами маячили на фоне рябящей размытой зелени зала, они казались безумно маленькими, незначительными и нестрашными на фоне того чудовища, что медленно выпрямлялось за их спинами, только что покинув слишком низкий для себя проход.       Он… напоминал богомола — такого, каким его нарисовал бы ребенок, которого с рождения запугивали свирепыми воителями. Огромный настолько, что казалось, потолок вот-вот коснется кончиков рогов узорчатой маски Лорда, мощный, обманчиво медлительный, он обладал той самой завораживающей грацией хищника, который уже давно не охотится для пропитания, превратив убийство в развлечение… в искусство. И темный плащ из переливчатой, издали похожей на влажный лист ткани больше для вида покрывал могучие, защищенные толстыми хитиновыми пластинами плечи гиганта.       Великан сделал всего один шаг вперед, и время, проснувшись, понеслось вскачь, спотыкаясь на событиях, как на кочках. С испуганным выдохом Сосуд прянул назад, и сразу земля дрогнула, непослушным мелким гравием посыпалась меж лапок, увлекая за собой. Жучок прыгнул, истово пытаясь успеть выбраться на твердую почву, а за грохотом осыпающихся камней набатом зазвучали голоса — крики, отзвуки приказов, гул рассекшего воздух крутящегося лезвия. Пустышка, каким-то чудом дотянувшись до стены, впился когтями в неприятно гладкую, похожую на бугристый панцирь, поверхность, другой рукой крепко прижимая к себе судорожно выгнувшегося Алкея. Когти, обламываясь, скользили по будто бы смазанной маслом породе, и они оба стремительно падали в надвигающуюся, как голодная пасть, темноту. Жучок, уже чувствуя, как заваливается на спину, теряя последнюю опору, в последний раз загреб когтями воздух, а мгновение спустя что-то резким ударом выбило воздух у него из груди, подбросив вверх.       Тихо, сдавленно и совсем не благородно пискнул отрок, всеми лапами вцепляясь Пустому в плечи, а уже через секунду сильная клешня перехватила их поперек тела, удерживая от падения.       — Недоросли! — зло рыкнула Младшая, стремительно взбегая по неровной осыпающейся при каждом движении стене провала, наверх, к свету.       Оказавшись на твердой земле, богомолка небрежно бросила спасенных себе за спину и, приняв пику у кого-то из подоспевших богомолов, приняла боевую стойку. Кто-то сразу ухватил не успевшего опомниться жучка за шкирку и, по цепочке передав из клешен в клешни, их с товарищем быстро отодвинули далеко за спины собравшихся в пещере воителей. Все так же вцепившись в раненого Алкея, Полый неловко поднялся и, еще не способный до конца поверить в случившееся, уставился на раскинувшуюся перед ним сцену.       В центре пещеры, как раз там, где когда-то можно было с трудом разобрать очертания халлоунестского герба, зиял неровный провал. Из пыльной темноты под полом отчетливо тянуло тленом, как из старого склепа. И по разные стороны этой своеобразной границы стояли двое: Младшая Сестра Битвы с пикой на изготовку, гибкая и грациозная, и похожий на порождение самых потаенных кошмаров богомолий воин, который, казалось, даже сутулясь, подпирает спиной свод. Солдаты, готовые к бою, выстроились за спинами своих предводителей, разительно отличающихся, но как будто являющихся отражением друг друга. Но если Наставница походила на статую бога из величественного храма, то ее противник — на языческий идол, забрызганный ихором жертв.       — Приветствую тебя, Сестра! — первым нарушил молчание колосс неожиданно для Пустышки, склонившись в церемониальном поклоне. — Рад видеть тебя в добром здравии!       И ни капли издевки не прозвучало в голосе чудовищного воителя, а за безукоризненной вежливостью равного перед равным Сосуд с удивлением различил искреннюю радость встречи.       — У меня нет брата, Предатель! — пугающе холодным голосом ответила Наставница. И даже не ненависть звучала сейчас в ее словах — холодная, застарелая пустота там, где когда-то бушевало пламя. — Забирай своих подонков и убирайся, откуда пришел!       Великан коротко и, как показалось Сосуду, разочарованно хмыкнул.       — Я чувствую влияние Старшей в твоих словах, Медуса, — сказал он, и стоило этому странному чужому имени сорваться с губ чужака, как волна гнева жгучего и яркого прокатилась по рядам богомольих воинов. Казалось, еще секунда, и они ринутся на предателей, невзирая на разделявший бойцов провал и чудовищные размеры дерзкого гиганта. Но Сестра Битвы, холодная и прекрасная, не двинулась с места, одним своим спокойствием удержав солдат на месте. — Меня печалят такие перемены, — после небольшой паузы продолжил богомол. Он явно ожидал вспышки гнева, пусть и не сильно рассчитывал на нее. — Но, веришь или нет, я не желаю схватки с тобой. Отдай мне пустой сосуд, которому ты так самоотверженно не дала провалиться в Глубинное Гнездо, и разойдемся миром.       Тихо и удивленно вздохнул Алкей, все еще зажатый в неловких, но крепких объятьях Пустышки. А тот невольно попятился, чувствуя, как между крылышек пробежала цепочка пугливых мурашек. Этот чудовищный воитель с пылающими рыжим огнем глазами пугал Полого сильнее, чем все порождения скверны вместе взятые, и в какой-то момент в животе похолодело от мысли, что Наставница может равнодушно, как принято у богомолов, отдать его, как ненужную, но отчего-то важную для соседа вещицу.       — Ты не тот, кто может ставить мне условия, Изгнанник Бриарей, — стальным голосом, в котором ничто не выдало ни удивления, ни гнева, отозвалась Младшая. — Убирайся в свои сады, если тебе правда важен мир. Ты ничего не получишь.       Колосс приподнялся, моментально став выше почти на жучиный рост и заинтересованно склонил увенчанную массивными рогами голову к плечу, как любопытный маскокрыл.       — Мне удивительно твое упрямство, Сестра, — сказал он негромко. — Оно продиктовано гневом? Или ты решила защитить это создание? Не лучшая идея…       — Тебе не должно быть дело до моих мотивов, Шельма! — резко бросила Сестра Битвы, прервав собеседника на полуслове. — В последний раз говорю — убирайся, или наши клешни окрасятся вашим ихором.       Медленно, сдерживая холодный гнев, заклокотавший в горле, великан поднял клешню и жестом велел своим солдатам уходить. Лишь когда последний из чумных богомолов скрылся за воротами, колосс двинулся за ними, однако, уже готовый нырнуть в до смешного узкий по сравнению с огромным созданием портал заброшенного храма, он бросил через плечо.       — Сосуд болен, Сестра, скоро ты поймешь это. Я могу ему помочь, но твоя забота убьет его быстрее.       Ответа не последовало. Дождавшись, когда за предателем захлопнутся двери, Сестра Битвы развернулась и первой из всех воинов отправилась обратно в Пустоши. Воители, действуя быстро и слаженно, разделились на несколько групп. Кто-то остался, собираясь нести дозор в зале, кто-то отправился в лагерь или в патруль, сложно было судить. Лорд же, поравнявшись с привалившимся к стене палюсом, остановилась, и ее гнев, холодный и жгучий, парализующей волной разошелся по телу провинившегося жучка. Он поспешил выпрямиться и, как замороженная паучьим ядом козявка, уставился на бесстрастный и пугающий лик маски правительницы.       — Я что тебе говорила про Сады Королевы? — холодно спросила Младшая, и этот равнодушный и почти безучастный тон, в котором скорее угадывались разочарование и гнев, ранил сильнее, чем самый страшный удар. — Твоя выходка стоила жизни нескольким отрокам, — продолжила богомолка. — А могла обойтись еще дороже, если бы дело дошло до сражения. Ты действительно думаешь, что праздное любопытство стоило таких жертв?       У жучка перехватило дыхание от страха, горечи, а более того от несправедливости такого обвинения. Он… он правда покинул лагерь, но у него было разрешение и… он не собирался входить в сады… и…       Все эти оправдания теперь казались такими глупыми и нелепыми на фоне нескольких смертей, пусть даже Сосуд вряд ли смог бы вспомнить имена погибших. И никакие отговорки не умаляли того, что Полый действительно нарушил запрет, мало того, что не оправдал доверие, так еще и подверг опасности окружающих. Ведь чумные, как оказалось, пришли за ним. И под тяжестью обвинений, Пустой понурил голову, совершенно забыв про наказ никогда не опускать взор.       — Ты знаешь, что бывает за ослушание, палюс? — тем же холодным голосом продолжила Наставница, однако ответить на свой же, очевидно, риторический вопрос не успела.       — Сестра Битвы, — шалея от собственной наглости, вклинился в разговор Алкей. — Простите, что вмешиваюсь! Пустышка не виноват! — отрок тараторил так быстро как мог, спеша выплюнуть слова раньше, чем Лорд велит ему замолчать. — Это я вытащил его из лагеря и остальных тоже. Даже отпросил его у мастера Телема, он не даст соврать. А Пустышка сразу говорил, что нам не надо здесь быть, но мы не слушали. А еще он первым услышал предателей и меня вытащил даже. Вот! Не наказывайте его, пожалуйста, это я виноват, правда-правда-правда!       Отрок замолчал, испуганно прижав к груди недоразвитые клешни. Казалось, он даже зажмурился, ожидая гнева воительницы, пусть за маской это было не слишком заметно.       Некоторое время Сестра Битвы молчала, сумрачно разглядывая нелепую парочку у своих ног. Наконец приняв какое-то решение, она резко повернулась и быстро пошла в сторону лагеря.       — За мной, оба! — бросила она через плечо. — Возвращаемся в деревню.