Эхо в Пустоте

      — Не отставай, копуша!       Желто-зеленая завеса спор пошла рябью, когда Алкей, взбив воздух окончательно восстановившимися крыльями, пронесся над пятнистыми грибными шляпками, едва не касаясь их брюшком. За ним, едва чуя под собой лапы, несся Пустыш, длиннолапый и нескладный. Грибные шляпки слегка прогибались под его весом, едва-едва не проламываясь под стопами, но пока что выдерживали, слегка пружиня при каждом шаге. Полый все еще немного прихрамывал, едва заметно припадая на правую лапу, однако, несмотря на это, лишь чуть-чуть отставал от разогнавшегося отрока, так что задорное «копуша» было брошено скорее, чтобы подогреть интерес.       Грибные заросли кончились, и Пустой, не снижая скорости прыгнул. Щадя лапы, он лихо перекатился по влажной, изрытой грибницей мостовой, чтобы уже в следующую секунду продолжить погоню за слегка оторвавшимся товарищем. Узкий коридорчик с заросшими мелкой грибной порослью ступенями, уводившими вниз, показался очень знакомым, и Пустышка, уже зная, что будет ждать за крутым поворотом, увеличил скорость.       Алкей, разумеется, вылетел из тоннеля первым, вылетел и, осознав под собой котлован, до краев наполненный янтарно поблескивающей грибной кислотой, резко затормозил, быстро-быстро перебирая крыльями в воздухе.       — Стой! Стой! Да стой же! — зачастил отрок, оборачиваясь к несущемуся следом Сосуду.       Разумеется, тот и не подумал остановиться. Разогнавшись, Полый достиг края площадки и, едва успев окинуть очередную пещеру взглядом, прыгнул. Сердце екнуло, когда внизу пронеслась бурлящая, как волшебное варево в ведьмином котле, поверхность кислотного озера. Сосуд ухватился за пористый, изъеденный грибными спорами и ржавчиной металлический отломок — все, что осталось от витой лестницы, ведущей на нижний ярус к заброшенной платформе. Тихо хрупнув под пальцами, железка рассыпалась прахом, но даже этой секундной опоры хватило легкому жучку, чтобы оттолкнуться и, на какую-то пядь разминувшись с покрытой декоративными шипами крышей станции, приземлиться точно на край платформы. Удар о каменный пол легкой болью отдался в лапах, но не настолько, чтобы обращать на это внимание, и Пустыш, чуть рисуясь, выпрямился, вскинул голову и искоса глянул на Алкея, будто спрашивая: «Ну и кто тут копуша?».       Отрок, шелестя крыльями спустился к самой платформе и, уцепившись лапками за одну из резных опор, сердито воззрился на расшалившегося спутника.       — Жулик! — заявил он, пытаясь за напускным недовольством скрыть недавний испуг. — Ты знал, что здесь есть платформа!       Пустой кивнул, решив не изображать из себя легендарного разведчика, способного за доли секунды сориентироваться в незнакомой обстановке и принять единственно верное решение. Крылатый прекрасно знает, что Пустышу до такого еще расти и расти. Что же до возмущений, «знание местности — половина победы», Наставница не уставала повторять это, когда заставляла обоих недорослей заучивать многочисленные карты из своих архивов.       — И когда только успел, — пробурчал Алкей, не зло пихнув подошедшего к нему товарища недоразвитой клешней. — Я чуть сам в кислоту не брякнулся, когда ты прыгнул. Не пугай так больше, а то Наставница нам обоим голову снимет.       — Развлекаетесь? — вопрос богомолки прозвучал неожиданно, но в то же время так вовремя, будто она специально ждала, когда кто-то из малолеток вспомнит о том, что они не одни. Впрочем, кто знает, как долго Сестра Битвы, вроде бы оставленная расшалившимися учениками далеко позади, уже стояла на площадке верхнего яруса, слушая и наблюдая.       — А Пустышка тут уже был, — тут же «наябедничал» отрок. — Вон, даже прыгает, как кузнечик.       Полый беззлобно ткнул товарища кулаком в спину и негромко зажужжал в шутливом призыве сдерживать свою пакостную натуру. Младшая хмыкнула, с благодушием наблюдая за возней молодежи.       — Это значит, что мы точно не заблудимся, — полушутя сказала воительница, окидывая пещеру цепким взором. — Пустышка, помнишь, что я говорила о трюках?       «Соизмерять свои силы» — с готовностью отозвался Сосуд, успевший уже заучить основные правила поведения во время разведки.       Впрочем, назвать периодические прогулки по Пустошам под началом Младшей полноценной разведкой не мог ни сам Пустыш ни, тем более, Алкей, который так и остался при Палестре. Является ли это наказанием или, наоборот, наградой не мог сказать даже сам легкомысленный отрок, однако с того самого случая у входа в Сады Королевы крылатый почти всегда находился внизу. Наравне с Пустышкой он выполнял мелкие поручения Лорда и Наставников, раздражал палюсов-первогодок, веселил старших учеников и неизменно составлял Сосуду компанию в те дни, когда тот покидал деревню, один или с Наставницей. С тех событий прошло уже четыре месяца — спокойных, лишенных каких-либо волнений и неприятностей. Полый окреп, смог вернуться к занятиям, и пусть отношения с младшими учениками до сих пор были… странными, с появлением Алкея терпеть их шутки стало гораздо легче. Раз в несколько недель их обоих отпускали на Перепутье, навестить Сериз и других гусеничек. И Сосуд не был уверен, кто с большим нетерпением ждет новой встречи — он сам, старшая сестра или Алкей, по достоинству оценивший гусеничью выпечку.       — Что ж, — кивнула Сестра Битвы на ответ своего ученика, — в таком случае, я рассчитываю, что ты знаешь, что делаешь.       С этими словами она спрыгнула с уступа, чтобы с завораживающей грацией приземлиться сразу на пороге уводящего вниз коридора. Звать за собой богомолка не стала, однако Палюс и отрок без того поняли, что стоит пошевеливаться, чтобы не отстать. Цепляясь за высохшие, похожие на плотно переплетенные корни усики грибницы, торчащие из стен, Полый перебрался через кислотный котлован и во весь дух припустил за богомольей воительницей и чуть обогнавшим его отроком.       Дорога была знакомой. Именно этой тропой, почти заросшей за давностью лет, несколько месяцев назад хромоногий Сосуд вел маленький гусеничий караван. Обжитые богомолами земли остались позади, и маленький отряд во главе с Лордом почти не рисковал встретить кого-либо из деревни. Охотники, собиратели и разведчики практически не спускались в эту часть подвластного им подземелья. Здесь к привычным ароматов грибных спор и кислоты примешивался удушливый запах стоков, а земля становилась влажной и скользкой. Чем дальше, тем обильнее разрасталась мохнатая плесень, почти невидимая поначалу за ковром пятнистых шляпок. Скверная земля, непригодная ни для охоты, ни для выращивания съедобных грибов. Только алхимики изредка приходили сюда за некоторыми видами поганок да за вездесущей плесенью, из которой варили какую-то свою панацею. Собственно, пополнение запасов, и было официальной причиной, по которой Младшая из сестер Лордов покинула деревню в компании только палюса-недоростка да болтливого отрока. Пустышка, однако, подозревал, что Наставнице, как и любому живому жуку, тоже иногда хочется прогуляться где-нибудь, где ее не смогут достать вездесущие богомолы, которым позарез понадобился Лорд.       Нагнав Младшую, он замедлил шаг и пошел рядом, переводя дух. Алкей по старой привычке улетел вперед, скрывшись за поворотом, и в коридоре воцарилась знакомая тишь, наполненная едва различимым лепетом покачивающихся в такт сквозняку грибочков да журчанием воды. Мутноватые ручьи тонкими и не очень струйками вытекали из разномастных труб — красивых, украшенных знакомой витиеватой чеканкой и местами неразличимыми из-за наросшей на металл плесени узорами.       Наставница неспешно шагала по тоннелю, изредка пригибаясь, чтобы миновать очередной выступ потолка, слишком низкого для столь долговязой жучихи. Заметив Полого, она чуть придержала шаг, чтобы тому не приходилось бежать, и Пустыш, благодарно и счастливо зажужжал.       — Значит, уже был в Нижних Пустошах? Я удивлена, — сказала она, слегка склонив голову в сторону ученика. — Что тебе там понадобилось?       Удивление богомолки было понятно. Если верить воинским картам, то нижние пещеры не имели каких-либо альтернативных выходов, и кроме нескольких видов поганок, плесени, крупной колонии мелких грибовиков, да нескольких зловонных озер разбавленной сточными водами кислоты здесь ничего интересного не было. Впрочем, можно было полюбоваться статуей надменного жука в первой пещере, но это определенно не то, ради чего стоило бы рисковать жизнью, пробираясь мимо деревни богомолов.       «Здесь есть дорога в Плачущий Город» — ответил жучок, мысленно пометив себе потом уточнить, как на языке жестов будет «слезы». — «Я шел отсюда, когда ты меня заметила».       — Да? — сейчас Наставница не сумела скрыть удивления. Не каждый день тебе говорят, что в изученных до последней пяди пещерах, оказывается, есть скрытый проход.       Пустой кивнул.       «Это железная дверь в мокрые тоннели под столицей. А оттуда можно выйти в город,» — он немного виновато посмотрел на богомолку. Слегка запоздало Пустышке пришло в голову, что о тайном тоннеле стоило рассказать чуть раньше, или вовсе молчать, ведь теперь богомолы наверняка захотят его закрыть. — «Ты его закроешь?» — напрямую спросил он, что, почему-то вызвало у спутницы смех.       — А тебе бы этого не хотелось, я погляжу, — сказала Сестра Битвы. — Давай посмотрим. Покажи мне эту дверь, заодно проверю, как ты себя покажешь в роли проводника.       Пустыш просиял и ускорился, обогнав Наставницу на несколько шагов, чтобы удобнее было показывать дорогу. До сего момента богомолка только учила его премудростям разведки и выживания в Пустошах. О том, чтобы дать маленькому сосуду вести отряд или даже покинуть обжитую территорию, если это был не очередной визит домой, не могло быть и речи, и подобное доверие приятно щекотало самолюбие.       Вскоре дорога вывела их к уже знакомой площадке, с которой несколько месяцев назад хромоногий Сосуд в компании трех гусениц начинал путь через Пустоши. Тут, по достоинству оценив мягкую грибную поросль, их уже поджидал Алкей, успевший не только слетать на разведку к нижнему ярусу, но и, судя по всему, слегка вздремнуть в ожидании.       — Все чисто, — отрапортовал он, заметив спускающуюся Младшую. — Грибовиков расплодилось — тьма. И я видел парочку грибных стражей, нужно быть поосторожнее. Но если не лезть в заросли, то проблем быть не должно. Я, кстати, увидел целую кучу желудочных судорожников, прям стен от шляпок не видно. Нам вообще эта гадость нужна?       — Спасибо, Алкей, — ответила та вспорхнувшему в желтоватом облачке спор отроку. — Но планы слегка изменились. Пустышка, показывай дорогу.       Крылатый явно озадачился, но спросить ничего не успел. Сосуд, воспользовавшись разрешением, подбежал к стене и, нашарив когтями край тяжелого металлического люка, с усилием потянул. Раздался скрип старых петель, от которого неприятно сжалось нутро, словно ржавым гвоздем провели вдоль хребта. В прошлый раз Полый, конечно, смазывал петли, чтобы не шуметь, но за месяцы споры, влага и кислотные пары, очевидно, разрушили смазку, и теперь дверь, кроме того, что душераздирающе скрипела, открывалась с огромным трудом.       — Твою ж мать! — потрясенно протянул отрок, уставившись в черный провал тоннеля, откуда отчетливо пахнуло гнилью, плесенью и влагой. — А я и не знал, что здесь есть проход.       — Никто не знал, — коротко бросила Младшая, заглядывая в тоннель. Широкая труба стоков была достаточно просторной, чтобы большинство жуков не цеплялись головой за потолок, однако одной из предводительниц богомолов придется идти пригнувшись. — Там дальше такие же тоннели? — уточнила она у маленького проводника.       «Нет, есть более узкие,» — ответил Сосуд. — «Но я знаю, как пройти широкими трубами».       Богомолиха хмыкнула.       — Теперь понятно, как он попал к воротам… — она не стала уточнять ничего более, только поймала пролетающий мимо лучистый комочек спор и, поместив его в пустую колбу из своей сумки, приказала: — Веди, Пустышка.       Полый, кивнув, первым устремился по знакомому тоннелю в зловонные лабиринты столичных стоков. Польщенный отведенной ему ролью, он старался показать себя с самой лучшей стороны, спешно вспоминая все то, что Наставница рассказывала о работе проводников.       Знаний, правда, было не очень много, так что вспоминать было особо нечего: «выбирай максимально безопасный путь», «думай о том, могут ли там пройти твои спутники», «смотри по сторонам не только за себя, но и за них», «иди знакомой дорогой» и, разумеется, «если впереди может быть опасно, скажи об этом». Ничего, с чем не справился бы один маленький Сосуд.       Справедливо рассудив, что провести богомльего лорда и отрока будет ненамного труднее чем группку медлительных гусениц, Пустыш устремился вперед. Пока под ногами не начало хлюпать, маленький отряд двигался достаточно уверенно и быстро, но тут жучок остановился сам и сделал жест своим спутникам замедлить шаг. Оглядевшись, он прикинул примерное расстояние до выхода на площадь, решая, как будет удобнее вести богомолов. Те тоннели, которыми пользовался сам Пустышка совершенно не подходили для рослой воительницы, а широкие трубы, что были бы ей впору, оказались почти не изучены. Отчасти виной тому была вода, мутная и зловонная. В некоторых местах ее было так много, что жучок не мог дотянуться до дна даже длинным шестом. Такие места вызывали у Пустого совершенно необъяснимый страх, и он старался держаться от них подальше, отыскивая пусть длинный, но относительно сухой путь до цели. Возможно, у Младшей, с ее ростом, не будет таких проблем, однако… кто знает, что помимо глубокой воды поджидает путников в неизведанных тоннелях.       «Вести только знакомой дорогой», — мысленно повторил он один из постулатов проводника и поспешил дальше, к тройной развилке.       Две трубы вели в глубь канализационной системы к отстойнику и затопленной шахте, а третья шла почти параллельно Пустошам, и на стенах ее все еще в изобилии произрастали мелкие из-за отсутствия света пятнистые шляпки споровиков. Этот путь пустотный и выбрал.       Скоро, помимо чавкающей под лапами грязи, на пути начали попадаться осколки панцирей, куски фигурной брусчатки, обломки кованных заборов, кусочки разноцветного стекла и прогнившие остовы чего-то, былое назначение чего было сложно определить. Темнота подземья постепенно рассеялась, уступив место знакомому зеленоватому свечению спор.       — Мы что, в Пустоши возвращаемся? — первым, не выдержав, нарушил молчание Алкей.       Пустыш, тихо зажужжав, помотал головой и уверенно указал вперед. Сомнения отрока были ему понятны, чем дальше продвигался отряд, тем больше окружение напоминало привычные крылатому грибнистые заросли, разве что более влажные и неприлично захламленные. Под ногами то и дело похрустывали какие-то ломкие кусочки, и приходилось очень внимательно смотреть, куда ступаешь, чтобы не напороться стопой на кусок проволоки или обломок ржавого гвоздя.       — Такое ощущение, что сюда веками выбрасывали всякий хлам, — недовольно пробурчал недоросль, как будто это ему приходилось месить лапами застоявшуюся зацветшую воду, ровным слоем покрывающую пол коридора.       Сосуд весело зажужжал, имитируя смех, Алкею еще только предстояло понять, насколько он на самом деле был прав. Младшая не вмешивалась в разговор крылатого с маленьким проводником, колбу со святящимся шариком спор она убрала в сумку, чтобы руки оставались свободными, и с заметным, даже несмотря на маску, интересом оглядывалась по сторонам. Пустыш был доволен. Насколько он помнил карты тоннелей, которые показывала Наставница, на них не были указаны лабиринты под Городом Слез, и было очень приятно, что он сам смог открыть что-то новое приютившим его жукам.       Через какое-то время труба вывела отряд на небольшую скользкую из-за наросшей на плитах ряски платформу, у самого края которой слегка подрагивала зеленоватая цветущая вода. Этот пятачок суши казался незначительным листком на краю озера по сравнению с огромным залом, что, подобно залитому зеленоватым светом храму, возвышался над отрядом. Широкие четырехугольные колонны, на которых еще можно было различить фрагменты барельефов, поддерживали теряющийся в желто-зеленой споровой дымке свод. Где-то там, почти невидимые в тумане, пересвистываясь, парили вездесущие споринки — летучие грибные медузки, гнездящиеся подле кислотных озер. Видимо просто вода им тоже была по душе.       Тишину подземелий разбивал шум льющейся из труб воды, что многоярусными водопадами извергалась из стоков в кажущийся бездонным бассейн. Противоположной стены почти не было видно за грибной порослью и огромной кучей разномастного хлама — панцирей, металлических конструкций, сломанной мебели, испорченных влагой и временем вещей и Бездна ведает, чего еще. Груда мусора была настолько велика, что образовала подобие острова, по которому можно было легко ходить, не боясь намочить лапы. Если, конечно, ты достаточно ловок, чтобы перебраться через водную пропасть и не искупаться хотя бы раз. Сосуд, когда впервые обнаружил это место, даже пробовать не стал.       — Похоже на свалку, — хмыкнула Младшая, в этот раз опередив Алкея с комментарием. — Судя по всему, зал соседствует с Пустошами, и грибница смогла прорости сквозь стену. Даже странно, что споры до сих пор не пошли дальше.       Богомолка подошла к краю платформы и внимательно осмотрелась по сторонам, видимо, пытаясь понять причину столь нерасторопного поведения грибов.       — Возможно, здесь для них слишком много воды, споры намокают прежде, чем успевают распространиться, — она присела на корточки и аккуратно потрогала мутную, холодную воду клешней, после чего удовлетворенно добавила. — И слишком холодно. Куда дальше, Палюс?       Сестра Битвы оглянулась на ученика, ожидая дальнейших действий, и тот, указал коготком на еще один уступ, высоко над головой. Чтобы туда попасть, нужно было сначала вскарабкаться по стене, пробравшись под трубой, извергающей из себя поток сероватой воды — ничего сложного как для богомола, так и для когтистого Пустышки. Младшая, разумеется, моментально опередила своего маленького ученика, и, когда он только подбирался к уступу, она уже успела осмотреться и оценить раскинувшееся перед ней великолепие.       Здесь было красиво. Огромный зал, заполненный мутной, подсвеченной желтоватой зеленью спор водой, производил странное ощущение — трепет перед величием былых лет и желание понять, может быть вспомнить. И неясно было, что за назначение было когда-то у этого места. С какими целями архитекторы древности выдалбливали в граните огромную пещеру с идеально ровными стенами, расписывали резьбой колонны, украшали трубы чеканкой, а на круглые тоннели-проходы ставили тяжелые запорные механизмы, теперь поросшие мокрым налетом. Всегда ли была мутной вода, полностью скрывающая невидимый за ее толщей пол, а над зеленоватой гладью поднимались островки разномастного хлама? Всегда ли стены покрывала плесень и ил вперемешку с мелкими грибными шляпками? Почему-то казалось, столько труда и старания просто не может быть вложено в простую яму для мусора. Хотелось верить во что-то большее, но таинственный затопленный храм не спешил делиться своими тайнами.       Богомолка, перегнувшись через край платформы, ухватила подзапыхавшегося в попытке угнаться за ней жучка и, не слушая возражающего жужжания, усадила его себе на плечи.       — Держись и показывай дорогу, — чуть ворчливо, но без раздражения сказала она. — А то мы за неделю не управимся.       Пустой благодарно загудел крыльями и снова указал на один из выступов стены чуть в стороне. Взобравшись по нему, можно было оказаться у входа в землистый колодец, ведущий на поверхность. Чтобы добраться до выступа, Полому пришлось бы, цепляясь за стены и трубы, ползти по стене, рискуя в любой момент сорваться в воду. Младшая же, бегло оценив расстояние, просто прыгнула.       В груди екнуло, когда под ними на мгновение пронеслась подсвеченная зеленью гладь водного котлована. А в следующий момент богомолиха с пружинным толчком вцепилась когтями в неровности камня и легко взбежала вверх, к ровной площадке.       — Тут коридор и колодец! — уже докладывал расторопный и нетерпеливый отрок, успевший слетать на разведку. — Нам сюда?       Подтверждение проводника требовалось не так уж сильно — больше идти было некуда. Наставница, так и не спустив ученика на землю, юркнула в чуть тесноватый для нее коридор, а потом, оказавшись на дне полутемной шахты, начала подъем. Встревоженные чужим присутствием споринки разлетались в разные стороны, уступая Лорду дорогу, а к приглушенному звуку текущей воды снизу добавился мерный шелест дождя, усиливавшийся по мере подъема. Наконец, раздвинув покрытые склизкой землистой грязью корни грибницы, богомолка ссадила Пустышку с плеч, первым вытолкнув его из узкого лаза, пропустила вперед нетерпеливого отрока, а потом и сама протиснулась в неровную дыру в кладке.       Вокруг мерно шумел дождь, а под лапами бурлил мелкий ледяной ручеек. Отряд оказался на дне одного из водоотводных каналов — не самого глубокого в старой столице и почти не заполненного водой. Мутный ручеек холодил ступни, чуть касаясь икр, и Пустышка, спеша покинуть канаву, вскарабкался по чуть осыпавшемуся борту и, подобно довольному маскокрылу, уселся на кованной оградке. Алкей вспорхнул повыше и, заинтересованной мушкой метнулся сначала в одну сторону, потом в другую, рассматривая покрытые кованными шипами крыши, посверкивающие голубоватыми витражами окна да вездесущие коронованные панцири о шести крыльях, на стенах, решетках заборах…       — Погодите-ка! — отрок спикировал к своим спутникам и, едва не промахнувшись мимо забора, уцепился за скользкие от воды прутья и повис рядом с Сосудом. — Это что… Это что Город Слез?! Запечатанная Столица?       Полый, безумно довольный произведенным эффектом, кивнул. Рядом с легким плеском на мостовую приземлилась Младшая. Казалось, она вовсе не заметила вопроса. Вытянувшись во весь рост, как струна, богомолка пристально вглядывалась в окутанные слабым бледным сиянием дома и силуэт Башни Лурьена, которая отсюда, с самой окраины, казалась особенно огромной.       — Обалдеть! — продолжал отрок. — Вот это… у меня просто слов нет! Прямо под нами! И ты все это время знал о нем?! И молчал! Ну ты… скрытник, пустотный!       Полый снова зажужжал, имитируя распирающий его смех.       «Конечно молчал,» — жестами показал он. — «У меня ведь нет голоса».       — Ну тебя! Зануда! — недоросль попытался толкнуть товарища в бок, но промахнулся и чуть не упал в канал, оскользнувшись на непривычно скользких прутьях забора. — Понимаешь же о чем я! Сестра Битвы, скажи, а ты когда-нибудь была в Городе Слез раньше?       Алкей повернулся к молчаливой Наставнице, выведя ее из задумчивого состояния. Богомолка, словно очнувшись, оторвала взор от башни, повернувшись к спутникам.       — Да, один раз. Очень и очень давно.       Сосуд и отрок моментально прекратили начавшуюся было шуточную потасовку и воззрились на Лорда, ожидая продолжения. Та же, заметив такое внимание, рассмеялась.       — Ничего интересного, — сказала она. — Это был обычный деловой визит Лорда к Хранителю Города. Отец просто взял нас с собой и… — Медуса некоторое время молчала, вглядываясь в залитые дождем своды пещеры. — Он почти не изменился за эти годы. Разве что стал… более тихим. Пустышка, старый вокзал на площади все еще стоит?       Алкей разочарованно выдохнул, понимая, что расспрашивать о подробностях путешествия Младшей в жучиную столицу не стоит, пусть и очень хочется. Полый вполне разделял его чувства. О предшественнике Сестер Битвы — Бессмертном Лорде — в деревне ходили совсем уж невероятные рассказы, изрядно приправленные вымыслом и какой-то героической сказочностью. Среди ныне живущих осталось не так много богомолов, которые застали великого отца нынешних правительниц живым, и с каждым годом сказка постепенно вытесняла настоящую историю. Сами же сестры не горели желанием развеивать дымку таинственности.       «Большой и сырой,» — ответил Пустой на вопрос воительницы. — «Там крыша упала. Воды много».       — Сестра Битвы, — жалобно окликнул Алкей, — а можно мы здесь хотя бы немного осмотримся? Нас же не возьмут с собой в разведотряд, когда пойдут сюда. Когда еще получится! Ну пожалуйста!       Богомолиха снова рассмеялась.       — Уговорил. Пересечем город через центр и вернемся вдоль стены пещеры. В конфликты не вступать. Пустышка, хорошо знаешь улицы? Быть проводником сможешь?       Полый кивнул и, соскочив со своего насеста, первым побежал по широкому проспекту в сторону Лурьеновой Башни.       — Про осторожность не забывай, герой! — беззлобно одернула Младшая ученика. — Смотри по сторонам и будь незаметным. Алкей, следи за крышами. Мы сейчас не дома.       — Мне кажется, — безумно довольный богомолий отрок взлетел, промчавшись у Пустыша над самой головой, — наш Пустышка так не думает.       Сосуд повел отряд знакомыми улицами и мостами — очень хотелось, чтобы Наставница и Алкей увидели самые лучшие и самые красивые места. Правда приходилось сдерживаться и все-таки соблюдать какую-никакую видимость порядка. Несмотря на то, что Пустой чувствовал, что эта прогулка — скорее развлечение для них для всех, чем действительно серьезная миссия, он был намерен показать себя с лучшей стороны. В конце концов, что может быть лучше, чем учиться чему-то во время игры. Или прогулки.       Младшая молчаливо следовала за своими малолетними проводниками, почти не вмешиваясь в то, что они делали. Лишь изредка она одергивала Алкея, который, совершенно ошалев после вынужденного бездействия в Палестре, носился вокруг, как бешеный мстекрыл во время гона. Да задавала наводящие вопросы Пустышке, когда тот, забывшись, невольно нарушал какое-либо из правил безопасных путешествий по чужой местности. Впрочем, как можно было заметить, они не слишком старались скрываться. Даже несмотря на то, что отряд двигался относительно неширокими улицами и редко спускался с крыш, рослую фигуру Младшей было видно издали, а шальной отрок создавал столько шума, что сложно было вообразить, почему на него еще не сбежалась вся стража.       Они миновали большую часть пути до площади, когда Полый вдруг почувствовал, что в сонной тиши опустевшей столицы что-то изменилось. Это чувствовалось как легкий холодок, пробежавший вдоль хребта, как пристальный взгляд в затылок. Неприятный и чуть… пугающий. Сосуд замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, придержавшись за чуть скрипнувший флюгер, украшавший конек крыши, что служила путникам дорогой.       Встревоженный, он пристально вгляделся в пустые окна соседних домов и темные силуэты крыш и шпилей. Уснувший город не спешил делиться своими секретами, и жучок, впервые за очень долгое время почувствовал угрозу, находясь в Городе Слез, что ранее казался таким же родным и привычным как Перепутье или даже Грязьмут. Как будто за несколько месяцев, что Полый не появлялся здесь, в стройном лабиринте залитых водой улиц завелся какой-то новый хищник. Завелся? Или пробудился?       — С… Сестра Битвы, — внезапно тихим и чуть срывающимся голосом проговорил зависший над улицей Алкей. — Там…       Они с Наставницей обернулись одновременно. Пустышка — пытаясь найти, что же так встревожило болтливое богомолье дитя, Младшая — уже готовая идти в атаку. И крупный, даже выше Автолика, богомол в рогатой маске и неряшливом темном плаще, притаившийся за водостоком на противоположной стороне улицы, не выдержав напряжения, взвился над черепицей, стремясь сбежать. Размазанной тенью он метнулся вверх, к коньку крыши, пытаясь как можно скорее скрыться с глаз отряда.       Младшая среагировала мгновенно. Стремительным рывком она перемахнула разделяющую крыши улицу, как будто это была простая канава. Пустышка, ринувшийся вслед за Наставницей, успел добраться лишь до края крыши, когда богомол и преследующая его воительница скрылись за зубчатым коньком. Жучок, спеша за Лордом, не удосужил себя поиском безопасного спуска. Легко перемахнув через невысокую оградку, он спрыгнул на далекую мостовую. Уже в полете, Сосуд успел уцепиться за стену когтями и заскользил вниз, оставляя на темных камнях слабо заметные борозды. На высоте первого этажа, он оттолкнулся от стены и в красивом прыжке взвился над мостовой, приземляясь уже на середине улицы. Перекатившись, чтобы не отбить лапы, Пустой вскочил и, сломя голову, метнулся к темнеющему над головой зданию, за которым, он точно слышал это, происходило что-то нехорошее.       Еще несколько месяцев назад для того, чтобы подняться на крышу длинного четырехэтажного дома, коими был застроен торговый квартал, Пустышу потребовалось бы не менее двадцати минут. Однако, жизнь среди богомолов быстро стирает разницу между ровным полом и отвесной стеной. Почти не глядя, Сосуд взбежал по стене и, когда сила тяжести начала тянуть легкое тельце вниз, ухватился за перекладину, на которой, поскрипывая, болталась выцветшая вывеска и резко подбросил себя вверх, к резному карнизу чуть выше. Рядом с ним так удобно проходит водосточная труба — это же готовая лестница. Минута, не больше, и Полый выбрался на скользкую черепицу готовый как бежать дальше, так и немедленно вступить в бой. Над коньком, нервно перебирая слабыми юношескими клешнями, уже парил Алкей, успевший добраться сюда не в пример быстрее.       — Уже не спеши, — бросил отрок, нервно заламывая клешни.       И словно в подтверждение его слов над коньком возникла Младшая. Напряженная и настороженная, она больше напоминала дикого зверя, прекрасного, грациозного и внушающего ужас. Одним плавным, но стремительным движением воительница соскользнула по зубчатому скату крыши и, подхватив ученика поперек тела, спрыгнула на землю, совершенно не беспокоясь о высоте в четыре этажа.       — Возвращаемся. Немедленно, — коротко бросила богомолка, позволив ученику спрыгнуть на мостовую. — Алкей, смотри по сторонам, и, если на нас нападут, лети за помощью. Пустышка, ты тоже.       — Да кто нападет-то, Сестра Битвы? — изрядно озадаченный таким приказом спросил отрок.       Чтобы угнаться за устремившейся в обратный путь богомолихой ему пришлось набрать скорость. Сосуд, растерянный не менее товарища, и вовсе почти бежал, чтобы не остаться далеко позади.       — Ты ж того соглядатая по стенке размазала, — продолжил меж тем крылатый, совершенно не понимая причин столь внезапной перемены настроения воительницы.       — Он был не один, — коротко отозвалась богомолка, и по тону ее было ясно, что давать еще каких-либо объяснений она не собирается. По крайней мере, здесь и сейчас.       Но то было ясно спешащему рядом Пустышу, а не беспардонному недорослю. Недоуменно склонив голову на бок Алкей залетел чуть вперед, чтоб посмотреть Сестре Битвы в лицо, и, одновременно, задал совершенно неуместный вопрос:       — Ну и что?       Мироздание будто специально ждало подобного момента. Стоило последнему звуку сорваться с языка крылатого, как позади отряда, где-то в переулке, скрытом массивным телом длинного многоквартирного дома, что-то полыхнуло белым золотом, на мгновение выцветив пространство ажурными бликами. И странный звук, похожий на мелодичный удар по хрустальному колоколу, прозвенел даже не в пространстве, а будто в разуме, минуя слух.       Младшая резко остановилась и с тихим рыком развернулась и взяла пику на изготовку, еще не видя противников, но прекрасно зная, что они сейчас появятся.       — Что это было? — испуганно спросил Алкей, и голос его прозвучал непривычно высоко и тонко, как взвизгнувшая от неаккуратного обращения струна.       — Врата Грез, — глухо отозвалась Сестра Битвы, ищущим взором скользя по крышам и проходам меж домами. — Вы двое, бегом в деревню! Зовите сестер!       – Ч…что? — тупо переспросил крылатый, как и Сосуд не имевший понятия, что это за врата и ошарашенный последним приказом. — А как же…       Договорить он не успел. С влажным стрекотом над крышей взвилось три крупных, со взрослого богомола, странно вытянутых отрока, сжимающих в тонких и подвижных клешнях утяжеленные лезвиями боласы. Следом, отставая от недорослей на пару секунд, один за другим появились взрослые богомолы-отступники. Все, как один, облаченные в скрадывающие фигуры плащи, со скрытыми рогатыми масками лицами. Безмолвно и слаженно они разделись на две группы, рассыпавшись по крышам неровным полукругом.       Пустышка чуть ссутулился, напрягшись. Тело само собой приняло боевую стойку, удобную для атаки, защиты или бегства. Жучок чувствовал, как стремительно гаснут эмоции Наставницы, превращаясь в едва уловимые отголоски, что бывало только в момент настоящей битвы. Алкей, все еще преступно спокойный, уже набрал в грудь воздух, видимо для очередной остроты, когда…       С легким грохотом мощных лап по жалобно хрустнувшей черепице над крышей возник еще один богомол — огромный, как гора, но не утративший своей стремительности и внушающей первородный ужас грации. Медленно, как в кошмарном сне, он выпрямился, возвышаясь над зубчатым коньком, словно языческий идол над капищем. И казалось, даже капли дождя замедлили свой полет, испугавшись чудовищного гиганта с горящими золотом глазами.       — ТВОЮ МА-АТЬ! — пронзительный, полный неподдельной паники вопль Алкея вдребезги разбил опустившуюся на улицу тишь, и замерзшее в ужасе время, проснувшись, понеслось вскачь, спотыкаясь на событиях.       — ВОН! НЕМЕДЛЕННО!       Окрик Младшей плетью подстегнул обоих недорослей. Пустышка помчался прочь, краем глаза успев заметить, как воительница со скоростью стрелы бросилась навстречу противнику.       — Схватить обоих, — ровный и от того еще более пугающий голос Лорда-Предателя прокатился над улицей как рокот далекого обвала. И если до сего момента в голове Сосуда еще теплилась мысль, что стоит остаться и помочь Наставнице, то сейчас, пожалуй, даже Бледный Король не заставил бы его остановиться.       Алкей, растеряв всю свою словоохотливость, моментально вырвался вперед, превратившись в едва различимую точку, а над головой с хищным жужжанием пронеслись вражеские отроки. Один из них, чуть замедлился, отвлекшись на несущегося по мостовой Сосуда. Ненадолго, ровно на то мгновение, что потребовалось ему для того, чтобы раскрутить и метнуть в убегающего жучка свой болас. Скорее почувствовав, чем действительно заметив снаряд, Полый прыгнул с красивым переворотом, гасившим инерцию, уходя вверх и в сторону. Этот финт, отработанный на ежедневных тренировках с Автоликом и, особенно, с Наставницей, особенно любившей метательное оружие, вышел на удивление легко — тело само среагировало на привычную ситуацию.       Когда заклятое оружие, сделав петлю, устремилось обратно Пустышка уже знал, что делать. Кувыркнувшись в очередном прыжке, он резко выкинул вперед руку, метя в самый центр пропеллера из напитанных волшебством веревок с подвешенными к ним грузилами из свинца и зазубренных когтей. Туда, где была зачарованная рукоять, позволяющая превращать обычную систему из веревок и камней в еще более неприятное возвращающееся оружие. Если болас не зачарован узнавать лишь одного хозяина, то все должно получиться. Если же зачарован… одной проблемой станет больше.       Пальцы сомкнулись на плетеной рукояти, слегка кольнувшей ладонь крупицами чужого колдовства, а уже в следующую секунду Сосуд приземлился на лапы, чуть скользнувшие по мокрым камням и, раскрутив чужое оружие над головой, почти не глядя, метнул его навстречу противникам, что, повинуясь приказу, соскакивали с крыш. Смотреть, какой эффект произвел бросок, было некогда, и жучок тут же бросился в проулок между домами, успев только услышать влажный шлепок и звук падения.       Бежать по прямой было равноценно добровольной сдаче в плен. Крупные, быстрые и длинноногие богомолы моментально догонят пусть и подросшего, но все еще уступающего им жучка. Лишь на узких улочках, изученных во время многодневных пряток от стражи, у него еще был какой-то шанс ускользнуть, затерявшись в проулках.       Полый, на пядь разминувшись с кривой клешней наиболее расторопного преследователя, скользким мальком проскочил под днищем оставленной поперек переулка повозки и, воспользовавшись секундной форой, практически взлетел по водосточной трубе на крышу. Еще один отступник выскочил из-за украшенного конька, как из-под земли и бросился наперерез шустрой малявке.       Пустыш, пригнувшись, проскользнул под лязгнувшими о чешую крыши клешнями, резким ударом когтей вскрыл хитин на бедре преследователя и, не дожидаясь ответного выпада, прыгнул на противоположную сторону дома. Он скатился по мокрому от вечного дождя боку крыши, как по водяной горке и едва успел в последний момент сгруппироваться и прыгнуть, миновав низкое зубчатое ограждение на самом ее краю.       Прыжок вышел не самым удачным и заведомо глупым. Улица, далеко не проспект, но и не узкий переулок между домами, пронеслась под лапами, а спасительный край крыши сверкнув водостоком, резко ушел вверх, ускользнув от уже протянутой когтистой ладони. Жучок же, врезавшись в стену чуть ниже, сполз по камням на небольшой балкон, украшенный знакомым гербом. Дыхание удалось восстановить с трудом, ноги чуть подрагивали от запоздалого осознания, но стоять и ждать времени не было.       Пустышка чувствовал, как преследователи, не решившись повторить трюк маленького самоубийцы, один за другим спрыгивают с соседней крыши. Крупные, но поразительно ловкие, они двигались с той почти мистической легкостью, которой могут похвастаться только богомолы да, возможно, ткачи.       Жучок резко дернул ручку балконной двери, закономерно обнаружив ее запертой. Времени катастрофически не хватало. Чувствуя, как наполненные сдерживаемым раздражением богомолы пересекают улицу, Сосуд вскарабкался на перила и, подпрыгнув, резко взмахнул крыльями, чтобы подбросить себя чуть выше. Ровно настолько, чтобы суметь ухватиться за чуть скрипнувший водосточный желоб на крыше.       Город, как бы хорошо он ни был построен, слишком долго стоял без хозяев, и многие детали не выдержали испытания временем и бесконечным дождем. К ним относились и проржавевшие крепления водостока, что с тихим хрупом отломились, не выдержав веса жучка. Металлическая конструкция с жалобным скрипом отошла от крыши, готовая в любой момент рухнуть навстречу к карабкающимся наверх богомолам. Отчаянным рывком Сосуд подтянулся и практически бросил свое тело вперед и вверх, над потерявшим опору желобом. Слишком слабые и неспособные к полету крылья с гудением взбили воздух, чуть подтолкнув, и Полый в последний момент успел дотянуться до одного из фигурных шипов, вцепившись в него мертвой хваткой.       Позади загрохотал обломленными краями желоб, а Пустышка, не дав себе времени отдохнуть, уже выбирался на скользкий черепичный скат. Ладонь чуть саднило, фигурный наконечник, подобно ритуальному ножу, вспорол хитин на ухватившей его руке, а сердце бешено стучало под горлом, мешая дыханию. Времени перевести дух не было, преследователи, не обремененные борьбой за жизнь, уже взбирались следом, и Пустой, не оглядываясь полез вверх, к коньку, над которым насмешливо поскрипывал кованный флюгер-мстекрыл.       Сосуд помчался по коньку, как цирковой акробат по канату. Легкий и маленький по сравнению с массивными преследователями, он мог почти не бояться сорваться с узкого, как нить ребра на скользкий скат крыши. Богомолам же приходилось каждую секунду бороться с силой притяжения. Как и несколько месяцев назад, во время незабвенной игры, Полый несся по крыше, но в этот раз не играя, а спасая свою жизнь. Несмотря на небольшую фору, преследователи не собирались более уступать ни пяди, и их тяжелые шаги грохотали по черепице за спиной, постепенно приближаясь.       Дом кончился на удивление быстро, и Пустыш, не глядя, прыгнул, едва различив мелькнувший под ногами проулок, прежде чем возобновить гонку. И едва лапы коснулись твердой черепицы, как знакомый свист рассекающей воздух веревки заставил, жучка, не останавливаясь, вновь прыгнуть, пропуская под собой очередной болас. Ловить его времени уже не было, пусть такое желание и сверкнуло на секунду в разуме Сосуда, однако жаль было драгоценных секунд, даже тех ничтожных мгновений, потраченных на уклонение. Первые богомолы дышали беглецу в спину, и совсем скоро, еще до конца крыши, ему либо придется принять заведомо проигрышный бой, либо придумать что-то еще.       Идея, толком не оформившись, вынырнула из-за завесы дождя, приняв образ одной из широких каминных труб, такие встречались только на крышах богатых домов центрального района. Металлический «зонтик», который должен был мешать вечному дождю заливать печку, не выдержал испытания временем и где-то потерялся, позволяя загнанному Сосуду последним рывком вскочить на трубу и моментально провалиться в дымоход, на миллиметр опередив готовые сомкнуться на его плечах клешни.       Парой секунд позже Полый вывалился из истекающего водой камина внизу. Перемазанный с ног до головы в саже, с отбитыми падением лапами и разрывающейся от сбитого дыхания грудью, он плашмя рухнул на истлевший и мокрый ковер в некогда роскошной гостиной — жучок видел такие не раз. Неловко и отчаянно перебирая лапами, Пустышка постарался отползти подальше от камина, боясь, что сверху тут же спрыгнет богомол-отступник. Но нет, дымоход, даже каминный, был слишком узким для столь крупного жука. Даже худощавый Сосуд мог только благодарить судьбу, что не застрял на полпути и не раздробил лапы о какой-нибудь забытый внизу хлам.       Ждать дальше было нельзя. Со стороны мутного, заросшего пылью окна уже доносился нарастающий шорох, и Полый, подскочив, бросился вон из комнаты. Коридор был темным и прямым, как палка. Под лапами пружинил то ли старый ковер, то ли многолетний слой пыли и плесени, а со стен незваного гостя провожали суровым взглядом многочисленные портреты, изрядно попорченные временем и сыростью. Звук выбитого окна прогремел во влажной тиши покинутого поместья, подобно взрыву. Пустой, как раз добежавший до широкой изогнутой полукругом лестницы, почти не глядя под ноги, перемахнул через перила и, ухватившись за пыльную портьеру, мягко соскользнул на некогда узорчатый пол большого зала. Тяжелая бархатная ткань с влажным шелестом разошлась, не выдержав даже ничтожного веса жучка, на ладони остался липкий налет плесени. Однако этой опоры хватило, чтобы смягчить падение и не привлечь внимание преследователей лишним шумом.       Богомолы, не зная, побежал ли жучок дальше или спрятался в одной из комнат, разделились. Несколько из них обыскивали верхние этажи. Их топот и треск ломаемых дверей отчетливо разносились по мертвому дому. Остальные побежали по коридору дальше, в одну и в другую сторону. Звук их шагов, воители даже не пытались их приглушить, совершенно перекрывали едва слышимый цокот коготков Пустыша. Он же почти вслепую бросился в дальнюю часть зала. Там, замаскированная колоннами или старинными портьерами, должна быть дверь в служебные помещения.       Жучок уже не в первый раз попадал в такие особняки. Огрим рассказывал, что раньше в них жили жуки, достаточно богатые и знатные, чтобы содержать свой дом и штат прислуги, но недостаточно высокопоставленные, чтобы получить право на отдельный особняк с садом, построенный исключительно по их проекту. Такие дома, длинные, со множеством однотипных просторных комнат, отличающихся лишь обстановкой, и одинаковым фасадом, образовывали внешнее кольцо центрального круга столицы. Среди почти одинаковых построек можно было легко заблудиться, путешествуя по городу, но найти дорогу внутри самих дворцов было легче легкого.       Дверь оказалась именно там, где Пустышка и рассчитывал. Едва приоткрыв слабо скрипнувшую створку, Сосуд боком просочился в еще более темный коридор позади зала и тут же закрыл дверь за собой. Шпингалет — узкая медная полосочка засова — разумеется, не сможет надолго сдержать даже одного богомола-переростка, но, возможно, они хотя бы не сразу поймут, куда делся беглец. Хотелось бы надеяться.       Пустой снова побежал. Здесь, в задней части поместья, почти не было окон, только в комнатах, приходилось бежать сквозь пыльную темноту, ориентируясь на звук да на едва различимые очертания предметов. Благо, служебные коридоры не были заставлены мебелью, и жучок рисковал споткнуться разве что об истлевший панцирь какого-нибудь слуги, если совсем уж не повезет.       В этот раз повезло. Мягко ударившись ладонями об отполированную поверхность двери, Пустыш зашарил по ней в поисках засова, но пальцы натолкнулись только на рифленое отверстие замочной скважины, прикрытой от воды металлической «шторкой». К горлу подступила паника. Срочно нужен был ключ, его обычно хранили рядом с дверью на гвоздике или в комнате ключницы, тоже не очень далеко. Однако как отыскать маленький кусочек металла в полной темноте, да еще и подобрать нужный, когда совсем рядом бродит отряд желающих твоей крови воинов? Не бездумных чумных мертвецов, а настоящих и думающих жуков!       Задушив панику, жучок заставил себя отойти от спасительной двери и, держась за стену, засеменил в обратном направлении, в поисках любой незапертой комнаты. За первой дверью царила абсолютная чернота, пахло сыростью, пылью и тленом. Наверное, это была кладовая, и там можно было бы отыскать много полезного, возможно даже ключи, но Полый, пересилив себя, прошел мимо. Вторая дверь… заперта. Жучок пошел дальше, титаническим усилием воли заставляя себя дышать ровно и медленно. В конце коридора, со стороны зала, раздался легкий пока еще лязг — кто-то ненастойчиво дергал ручку дверцы для слуг, проверяя, заперто ли. Один раз. Второй. И тишина. Сосуд чувствовал, что там, кто-то все еще стоит, прислушиваясь, не зашебуршит ли в панике загнанная в угол жертва.       Сердце билось о панцирь так, что становилось больно и страшно — услышат! Третья дверь. Слабый скрип заросших пылью петель, и тусклый серый свет почти ослепил беглеца. Это была кухня, пыльная, заставленная огромными котлами и многочисленной посудой, будто забытой в самый разгар рабочего дня. Призрачный свет серыми пятнами расчертил пол, пробившись сквозь три небольших грязных окна. Здесь тоже была дверь, ведущая в проулок, разумеется, запертая на тяжелый металлический засов, но это уже было не так важно.       Забыв обо всем, Пустышка кинулся не к двери, с засовом, за годы вросшим в пазы, не получится справиться быстро, а к окну. Поддев когтями шпингалет, он открыл скрипнувшую форточку и, едва помня себя от напряжения, протиснулся сквозь узкий проем, чуть оцарапав живот и крылья.       Сосуд упал неловко, головой вперед, едва успев закрыть лицо подставленными руками. Глубокая мутная лужа чуть смягчила удар, однако ушиб отозвался в теле гудящей немеющей болью. Ждать, нянча отбитые локти и лоб, было некогда, и Полый, поднявшись на ноги, снова побежал, спеша затеряться в переулках, пока кто-нибудь из преследователей не вышел из дому или не выглянул в окно.       Ждать и не пришлось. Пустой едва успел добежать до поворота, когда за спиной с оглушительным на фоне мерного шелеста капель грохотом, вылетело окно третьего этажа, а секундой позже на мостовую спрыгнуло трое богомолов. Жучок, не оглядываясь, побежал, петляя по переулочкам. Он больше не пытался взобраться на крышу, наоборот, жался к земле, выискивая узкую щель, в которую можно было бы юркнуть, скрывшись от преследователей.       Узкие улочки, подворотни с решетчатыми калитками, парки, заросшие колючей лозой скверы, мосты и каналы — все это слилось в один бесконечный мокрый калейдоскоп. Иногда Пустышу удавалось выиграть небольшую фору, пользуясь своим небольшим по сравнению с богомолами ростом, однако чаще приходилось нестись во весь дух, едва успевая сообразить, куда поставить лапу. Времени на то, чтобы хоть немного подумать, куда именно бежать, куда завести преследователей, как оторваться — не было, и даже секунда промедления могла стоить жучку свободы.       Меж тем безумная погоня начинала выматывать. Сосуд уже потерял счет времени и с каждым рывком все больше и больше захлебывался воздухом, сердце бешено билось о гудящий от боли панцирь, а в глазах то и дело темнело, мешая видеть. Только узкое пространство прямо впереди оставалось отчетливо различимым, так что жучок бежал словно по бесконечно длинному теневому коридору к маленькой светлой точке впереди. Но та все не приближалась, грозя оставить захлебывающегося воздухом беглеца в темноте. Когда до слуха Пустышки донесся мерный металлический топот, приближающийся с каждым шагом, он слишком поздно сообразил, что это может для него означать.       Выскочив из очередного проулка на смертельно опасный для запыхавшегося Сосуда проспект, жучок чуть не попал под ноги равнодушно марширующему по мертвым улицам чумному патрулю. Огромный жук в синих латах, несущий начищенный до блеска каплевидный щит чуть вскинулся, когда малявка, едва осознавший ситуацию, проскочил у него между ног и, подняв веер брызг, поспешил юркнуть в очередной проулок. Более расторопные спутники большого стража — вооруженные длинными копьями мухи — вспорхнули, хрипло выкрикивая давно истлевшие боевые кличи и готовые к бою.       Первому богомолу, отстававшему от беглеца не более чем на шаг, не повезло больше других. Проворонивший беглеца гигант вскинул щит, принявший на себя всю массу разогнавшегося воина, и тут же взялся за гвоздь. Крылатые стражи бросились на чуть отставших воителей.       Шум драки затих за спиной, и Пустышка, несколько раз резко свернув на перекрестках, позволил себе чуть замедлить бег. Дышать было безумно сложно, и каждый вдох сопровождался захлебывающимся сипением. Неистово болела грудь и, что особенно пугало, вернулась тягучая парализующая боль в правой лапе. Прихрамывая, жучок побрел дальше по улице, впервые за последнее время получивший возможность хотя бы немного подумать. Что делать дальше? Как быть? Возвращаться в деревню? Звать на помощь? А они успеют? Он сам — сможет?       Запрокинув голову навстречу ледяным каплям, Пустыш с удивлением увидел Башню Лурьена, которая бесконечным исполином нависала над городом и затерявшимся на мокрых улицах Треснувшим Сосудом. Так… так близко.       Полым начало овладевать отчаяние. Даже если он сумеет пересечь город и добраться до деревни, то воины ни за что не успеют вовремя прийти на подмогу, и Наставница… что с ней станет? Она сумеет убежать? Или может победить? А если те богомолы, что не сумели поймать Пустышку, вернутся к своему лорду и помогут ему в бою? Что будет? Что делать?       Мотнув головой, жучок поспешил к площади. Там, совсем недалеко от фонтана, где кто-то могучий вырвал из пространства кусочек Бледного Дворца, есть сточная канава и вход в поздемельные катакомбы — мокрый, глубокий. Раньше поток воды там был настолько силен, что маленький Сосуд обходил это место седьмой дорогой, предпочитая более безопасные пути. Да и сейчас, чуть подросший Пустой не был уверен в своих силах. Набравшая скорость вода легко может сбить с ног потоком и унести в коллектор. Или еще куда-нибудь, откуда не умеющий плавать жучок уже не выберется. Но сейчас выбирать не приходилось. Это был ближайший вход в стоки, и если все сделать правильно, Пустыш окажется совсем рядом с убежищем Огрима. Громогласный рыцарь с незабываемым запахом ни за что не откажет в помощи тем, кто действительно нуждается. Особенно, если этот кто-то — прекрасная дама. Младшая ведь жучиха? И она, несомненно, прекрасна. Так что более чем подходит под определение.       Прихрамывая, Пустышка, выскочил на площадь и поспешил к размокшему пустырю между Башней Лурьена и старым вокзалом. Он был уже на полпути к цели, когда уловил стремительно приближающийся комок гнева, такого сильного, что практически застилал разум. Резко затормозив, Полый прянул в сторону, кувырком уходя от пошедшего на таран богомола, что, выбив клешнями искры из мостовой, уже разворачивался для второй атаки.       Выглядел отступник неважно. Помятый и грязный, он, очевидно, был из тех, кто по вине шустрого Сосуда выскочил навстречу патрулю. Что стало с остальными оставалось только догадываться. Гнев воина на несговорчивую быстроногую тень застилал не только разум, но и приказы господина, и теперь казалось, что богомол скорее хочет разорвать пустотного на части, чем привести к Лорду.       Пустыш, не пытаясь вступить в схватку, проскочил под взрезавшей воздух заточенной клешней и вновь побежал. До входа в стоки оставалось совсем немного — последний рывок, надо только успеть.       Увы.       Удар, с которым разогнавшийся богомол врезался Сосуду в спину, был такой силы, что у жучка на мгновение потемнело в глазах. Это… очевидно было какое-то волшебство, которого предатели ранее избегали, не считая безголосого Палюса стоящей такого расточительства проблемой. Смятый чужим весом, Полый упал лицом в камни, не успев даже подставить ладоней, и тут же вражеская клешня сомкнулась у него на шее, вздернула в воздух, оторвав от земли как тряпичную куклу.       — С-сопляк! — в ярости прошипел богомол, сильнее стискивая горло извивающегося жучка. — Тварь!       Ухватившись за сжимавшую шею руку, чуть повыше запястья, Пустышка резко запустил когти в зазор между хитиновыми пластинами и одновременно лягнул гиганта, пытаясь нанести как можно больший урон, пока голова не отделилась от тела. Богомол взвыл, коротко и зло, и, взмахнув клешней, отбросил легкое тельце прочь.       Прокатившись по мостовой, жучок сгруппировался, как на арене в Палестре, когда насмешливый Автолик или сдержанная Младшая в который раз за тренировку, отбив атаку, отбрасывали ученика прочь, и, кувыркнувшись, вскочил на ноги. Но вместо того, чтобы снова броситься в бой, как сделал бы дома, он использовал полученное ускорение как отличный старт для побега. Совершенно не туда, куда было нужно, но сейчас это не было важно.       В груди зрела отчаянная решимость, подогреваемая злостью, болью и усталостью. Позади что-то кричал преследующий Сосуд отступник, а сам Пустыш с удивительной ясностью понимал, что если не придумает, как избавиться от разъяренного преследователя прямо сейчас, то нужно будет принимать бой. Да, маленький жучок, которым он все еще был в глубине сердца, не чета опытному воину, быстрому, сильному и крупному, однако лучше сражаться и проиграть, чем потратить оставшиеся силы на бесполезный бег и в результате сдаться без боя.       Проскочив сквозь частые прутья декоративного забора, частично окружавшего многоэтажное роскошное здание с величественными колоннами у входа и полукруглым стеклянным куполом в недосягаемо высокой крыше, Полый выиграл себе несколько секунд. Пока воитель, стремительный и яростный, как огненное ядро, в несколько прыжков перебирался через ограду, Пустышка юрким мурашком взбежал по поросшей узловатыми лианами стене к металлическому козырьку. Оскальзываясь и цепляясь за фигурные шипы, украшающие полукруглую крышу флигеля, он успел добраться до основного тела здания и, цепляясь когтями, пополз наверх, все выше и выше.       Пустой чувствовал, как богомол, чуть замедлившийся на колючем скате пристройки, не отстает от него ни на пядь. Даже хуже — догоняет. Гонка по городу нелегко далась преследователю, и тот не мог развить прежнюю скорость, но даже так, уставший и раненый, он уверенно настигал свою жертву.       До карниза жучок добрался первым. Перекатившись через водосток, Полый присел, выравнивая дыхание. Он ждал. Сгруппировавшись, как бегун перед стартом, Сосуд чувствовал, как по разгоряченному телу стекают ледяные капли дождя, как стучит сердце, отсчитывая секунды и, кажется, весь город затаил дыхание, наблюдая за развернувшимся на крыше противостоянием.       Отступник возник над водостоком и тут же, помня, как быстро Пустой может бегать, постарался выбраться на твердую поверхность. Он еще успел приподняться, выпрямляясь, когда Пустышка резко бросился вперед и вверх — всем телом, как учили в Палестре. Взвившись в прыжке, Сосуд всем весом, как маленькое ядрышко, лягнул противника в неловко открытую грудь и тут же оттолкнулся лапами, отскакивая. Такой удар, пусть и красивый, если смотреть со стороны, не причинил никакого урона. В исполнении легкого палюса, что доставал массивному богомольему воину разве что до груди, такой толчок мог лишь чуть покачнуть противника. Совсем чуть-чуть, но на скользком карнизе и этого было достаточно.       Отступник взмахнул клешнями, не столько пытаясь отмахнуться от маленькой тени, сколько чтобы сохранить пошатнувшееся равновесие. Когти заскользили по намокшей черепице, и откинувшийся назад богомол еще успел оглянуться на простершуюся под ним мостовую и шипастый купол флигеля.       Приземлился Пустышка неловко. Натруженная гудящая болью лапа подогнулась, и жучок припал на одно колено, чтобы хоть как-то сохранить равновесие. Черепица скользила под лапами, и Полый впился когтями в неровности крыши, чтобы не скатиться вниз, к желобу водостока. Он настороженно вскинул голову и с облегчением не обнаружил массивного силуэта преследователя там, где тот был всего секунду назад. Боясь обмануться, Сосуд на четвереньках подполз к краю крыши и, уперевшись ладонями в желоб, осторожно перегнулся через край.       Тело богомола с нелепо раскинутыми клешнями лежало на куполе флигеля, и декоративные стальные шипы многократно прошили его брюшко и грудь, лишая какого-либо шанса на жизнь. Ихор, неестественно яркий, налитый отравленной рыжиной, ручейками растекался вокруг изувеченного трупа, и тонкие оранжевые ниточки его, ветвясь и смешиваясь с водой, расходились вокруг как ветви пугающего рыжего древа.       Пустыш нервно выдохнул и только теперь позволил себе обессилено лечь грудью на холодный настил, переводя дух. Усталость и запоздалый страх волнами прокатывались по телу, отчего Сосуд начала бить нервная дрожь. Он бы хотел просто остаться тут, малодушно спрятаться на крыше этого большого и некогда важного для города дома совсем рядом с фонтаном, но что-то не давало полностью расслабиться и насладиться моментом передышки. Не все еще грозящая Пустышу опасность и беспокойство за Наставницу, нет — чье-то пристальное внимание.       Жучок вскинулся и завертел головой в поисках наблюдателя. В прошлый раз подобное чувство привело к встрече с охотницей в алом, но сейчас… сейчас вокруг были только залитые дождем дома, сумрачная площадь, густые синие тени у подножий зданий, да мерцающие в свете башни высокие витражные окна этого… дома, почти дворца, один из карнизов которого послужил жучку убежищем. Именно там, в одном из окон, Пустышка сумел различить смутный силуэт огромного и круглого жука. Казалось, он парил прямо в воздухе, не касаясь ногами пола. Парил и смотрел на крошечный Сосуд, вжимающийся в черепичное покрытие чуть ниже.       В этом взгляде не было ожидания охотника или прямой враждебности. Палюс чувствовал интерес, какое-то мрачное удовлетворение и… неясную угрозу, от которой у жучка по спине пробежали холодные мурашки.       Где-то громыхнуло, словно целый дом вдруг обрушился, нарушив сонный шелест дождя грохотом камней и лязгом металлических балок, сминаемых со страшной силой. Встревоженный, Полый резко обернулся на звук и увидел, как совсем близко, в паре кварталов от площади, над крышами поднимается подсвеченное магическими зарницами облако пыли. Целого куска дома, одного из однотипных поместий, теперь не существовало, и на месте стройного полотна крыш, по которому было так удобно бегать, теперь зиял неровный провал. Сквозь шелест дождя до слуха Пустого доносились отчетливые звуки боя.       «Наставница?» — Сосуд приподнялся, еще не уверенный в том, что собирался сделать и бросил быстрый взгляд на окно.       Никого. Чувство чужого взгляда в спину никуда не делось, но силуэт за стеклом пропал и, не найдя иных поводов беспокоиться, Пустыш перемахнул через карниз, спускаясь к распростертому внизу телу.       «Должен помочь».       Полый откинул перепачканный грязью и ихором плащ погибшего богомола и сдернул у того с пояса ременную перевязь с поясной сумкой и снаряжением. Наградой ему стали два свернутых кольцами боласа, да нож из искусно обработанной раковины моллюска с каменной рукоятью. В небольшой суме лежала карта, огниво да завернутые в папиросную бумагу тухлые яйца — плоды удивительного пахучего растения действительно похожие внешне на икру или яйца дикого насекомого. Их отчего-то очень любили некоторые жуки, пусть даже от запаха начинало крутить живот даже у пустотного создания, коему пища вовсе не требовалась.       К поясу крепилось несколько пустых ячей для амулетов да в ременных петельках обнаружилось четыре бутылька: два со знакомой уже синей жидкостью — живокровью — и две колбы с вонючим дымом. Богомолы в деревне использовали такие чтобы отгонять аспидов от грибных плантаций или просто разбивали в коридоре, чтобы отвлечь противника и успеть скрыться в облаке густого дыма.       Закрепив перевязь через плечо, Пустышка соскользнул на мостовую и со всех ног побежал туда, откуда доносились звуки сражения. О том, что совсем недавно он собирался звать на помощь Огрима, Сосуд уже не думал.       Он снова бежал по крышам, больше боясь опоздать, чем быть замеченным. На ходу, едва успевая переводить дыхание, Пустой открыл оба трофейных пузырька с лучащейся лазурью липкой жидкостью, очень похожей одновременно на ихор насекомого и липкий древесный сок. Если жук выпивал хотя бы один маленький глоток живокрови, то становился заметно сильнее и выносливее. Больным, даже смертельно, живокровь придавала сил бороться с недугами, раненым даровала драгоценные дни для того, чтобы добраться до обжитых мест, омытые ей раны никогда не гноились и почти не болели, а многие лекари считали голубой ихор чуть ли не панацеей от всех болезней. Увы, это было одним из множества заблуждений. Волшебный нектар не давал жуку умереть, унимал боль, не позволял заразе распространяться по телу и, что особенно ценно, увеличивал силу и выносливость принявшего лекарство жука, однако не лечил сам по себе.       Ухватившись ладонью за жалобно скрипнувший флюгер, Пустыш притормозил и аккуратно, стараясь не потерять ни капли драгоценной жидкости, вылил живокровь себе на лицо, туда, где белый фарфор маски пересекала неровная трещина. Он не мог выпить зелье, как любой нормальный жук, и не имел при себе полой иглы с поршневой колбой, как та, которую использовала Наставница. Но может и такой странный способ тоже сработает? Лишние силы и стойкость жучку сейчас совершенно бы не помешали.       Пустота шевельнулась под маской, вызвав приступ странной тягучей боли в голове, в глазах на миг потемнело, когда из глазниц и трещины потянулись тонкие черные жгутики, что жадными язычками собрали голубые капли, утянув их в темное нутро Сосуда. Тот ошарашено мотнул головой, удивленный и растерянный, однако долго наслаждаться новой способностью было некогда. Где-то совсем рядом, всего через крышу загрохотало так, что дрогнула земля, а вместе с ней и черепица под лапами.       Пустыш, забыв обо всем, опрометью бросился к источнику грохота, с отстраненным испугом наблюдая как, подсвеченная бело-золотым светом чужих чар, медленно заваливается на бок стреловидная стелла — та самая, с вершины которой он обозревал столицу в свой первый визит. Каменная громада с тяжелым стоном умирающего кренилась к земле, пока не ухнула о мостовую, задев филигранным крылатым гербом на вершине кусочек одной из крыш. Жучок, перепрыгивая свежие провалы в черепице и едва замечая это, выскочил из-за очередного козырька совсем рядом с упавшим памятником.       Он не ошибся, решив, что богомольих Лордов стоит искать там, где рушатся здания и падают монументы. Оба предводителя были здесь, у подножия рухнувшей стеллы, и бой меж ними явно подходил к жуткой развязке. Лорд-Предатель нависал, нет даже наваливался на Младшую всем своим огромным весом, мешая той двигаться. Колено он поставил противнице на живот, чтобы не позволить той вывернуться, а левой клешней, налитой нестерпимо ярким золотым светом, давил в центр щита из узорчатой рунической паутины — единственной преграды между заклятым лезвием и грудью сестры. Богомол что-то говорил, хрипло, неразборчиво, как будто убеждал несговорчивого ребенка, и голос его преломлялся эхом в нестерпимо вязкой тиши меж домами. И медленно, как в дурном сне, поднималась правая клешня Предателя для последнего удара по обездвиженной жучихе.       Пустыш, едва помня себя, помчался по скользкому надломленному боку бывшего памятника, не распавшемуся на части только из-за металлического стержня. Лапы заскользили по отполированной дождем поверхности и, за долю секунды перед тем, как упасть, Сосуд прыгнул, раскручивая над головой сорванный с трофейной перевязи болас.       Пронесшись над увлеченным своим делом богомолом, он захлестнул воздетую для удара или чар клешню тихо звякнувшими «хвостами» своего оружия и, как маленькое разогнавшееся грузило, резко потянул руку Предателя за собой. Не ожидавший подобного богомол дернулся, подавшись вслед за нырнувшей вниз клешней, чтобы сохранить равновесие. Одновременно с этим Младшая, почувствовав слабину, резко ударила своим эфирным щитом вперед и вверх, отталкивая брата. Пустышка же, чуть приземлившись, не стал играть в перетягивание каната с великаном и быстро, едва успев осознать содеянное, надел петлю боласа на один из филигранных завитков декоративного заборчика, некогда опоясывающего памятник. Смех один, а не привязь — такому гиганту на один рывок. Но и этого может быть довольно.       Не дожидаясь, когда богомол окончательно поймет, что именно на него наскочило, Полый ринулся вперед, туда, где заметить его было еще сложнее. Легкой тенью Пустой скользнул под грудью противника, частично скрытой изорванным и мокрым плащом, под бронированным животом, напоминавшим искусно выкованный черненый доспех воина, между мощных когтистых лап с зазубренными шпорами к чуть изогнутому под живот белесому брюшку. Он снова прыгнул — сильно и резко всей массой бросив тело вперед, как снаряд, как оружие, но вместо клешней выставил перед собой когти.       Рыжий и неприятно едкий ихор потек между пальцев, когда когти глубоко вошли в брюшко Предателя, а его боль неожиданно резкая, прошила сознание, дурманя мысли. Пустышка не помнил, кричал ли богомол. Помнил жалобный лязг, с которым погнулся завиток забора и треск разрываемой жилы боласа. Помнил, как пульсировало и дергалось брюшко, на котором Сосуд повис, раздирая тонкий, но все еще неподатливый хитин, вздымающийся и горячий. Помнил, как что-то ударило их обоих, так что земля ушла из-под лап, и богомол опрокинулся навзничь. Помнил звон в ушах, когда кто-то резко, не церемонясь, схватил его поперек тела и, оторвав от Отступника, стремительно унес вверх на крышу.       — С… стручок! Выпорю! — прошипела Наставница, забрасывая ученика себе на плечи.       Тот лишь ошарашенно зажужжал, едва успев ухватиться за изорванную накидку, чтобы не упасть на мостовую. Богомолка не собиралась медлить. Со стремительностью вспышки, она пересекла крышу, соскочила на землю и помчалась прочь по узким улочкам, то и дело сворачивая и перескакивая с одной стены на другую. На крыши воительница не выбиралась, как почти не касалась лапами мостовой, держась стен, балконов и перекрытий. Жучку только и оставалось что вцепиться покрепче и постараться не свалиться во время очередного головокружительного кульбита.       Остановилась Младшая лишь в городском парке, когда вокруг сомкнулись разросшиеся до неприличия кусты шиповника да проросшей здесь шипастой лозы. С глухим стоном она привалилась к треснувшему и заросшему мхом постаменту какой-то скульптуры и хрипло, сквозь надсадный кашель, приказала:       — Слезь.       Пустышка повиновался. Ему не нравилось, как звучал голос Наставницы, не нравилась парализующая сосущая боль, растекающаяся по телу от живота и ликтрическим зарядом стреляющая в левом плече. Но более всего пугало жутковатое гудящее ощущение, которое заполняло эмоции богомолки, постепенно перекрывая все прочее. Сестра битвы, почти ослепшая от этого чувства и сопутствующей боли, согнулась и с трудом свободной клешней сорвала с головы маску, небрежно отбросив ее в грязь. Сосуд, сочувствующим комочком тьмы вертящийся у ног чуть не закричал, когда увидел искаженное гневом и страданием лицо Наставницы и рыжие блики, то вспыхивающие, то погасающие в ее глазах.       — Н… не… сегод…ня! — скорее выплюнула, чем выкрикнула воительница, падая на колени, и обе ее клешни полыхнули нестерпимо белым светом, что в мгновение ока сформировался в узкий сияющий клинок.       Сосуд успел только заметить изогнутое световое лезвие, мелькнувшее в ладонях воительницы, когда она, резким движением вогнала волшебное оружие себе в грудь. Не было ни хруста хитина, ни брызг ихора — только вспышка ослепляющей боли, которая затопила все существо жучка. Это была не привычная боль от удара или травмы. Это было чувство, словно все его существо, каждый миллиметр тела одновременно начало разрывать множество раскаленных крючьев. Будто весь мир раскололся тысячей огнистых осколков, и они рухнули на голову, нашпиговав тело. И не было этому кошмару ни конца, ни края.       Оказалось, что все-таки есть. Медленно, зрение и осознание ситуации возвращалось к жучку, постепенно, по частям выныривая из порожденной магическим лезвием болезненной дымки. Сначала Сосуд почувствовал, как ледяные капли дождя бьют его по обнаженным плечам и спине, стекают по встопорщенным крылышкам и фарфору маски. Потом ощутил живое тепло богомолки, в которую отчаянно вцепился, испугавшись, что и Наставница тоже исчезнет, растворившись в слепящем мареве. Полый услышал ее хриплое с присвистом дыхание сквозь сжатые челюсти, как бешено стучит сердце воительницы, постепенно возвращаясь в привычный ритм, а сама Младшая медленно поднимает руку, чтобы мягко приобнять приникшего к ее боку Палюса, успокаивая.       Пустышка поднял лицо, боясь того, что может увидеть, однако в глазах склонившейся почти к самой земле Наставницы не было и искры рыжего света — только бесконечная усталость и сдерживаемая боль. Жучок судорожно выдохнул, почувствовав, как вдруг подогнулись ноги, и позорно сполз в грязь, уткнувшись лицом в теплый бок богомолки. Плечи его слабо вздрагивали, и если бы пустотный мог, то рыдал бы от облегчения и испуга.       — Тише, Палюс, — хрипло, с трудом, произнесла Медуса, крепче прижимая испуганного ученика к себе. — Ты вспорол брюхо Бриарею явно не для того, чтобы расплакаться здесь, так ведь? Прости… что пришлось сделать это при тебе.       Сосуд тихо зажужжал, отвечая. Его все еще била дрожь, а отголоски этой чудовищной боли, чужой, но во всех красках прочувствованной через проклятый дар неполноценного, все еще жили в худом тельце, парализуя волю. Хотелось быть сильным и выносливым. Хотелось показать, какой он боец и воин. Хотелось быть опорой, а не обузой, особенно сейчас, когда все настолько плохо, но встать не получалось, не получалось прекратить трястись и совладать с предательским хрипом в гортани, который так похож на всхлипы… тоже… не получалось.       Однако Наставница не злилась и не торопила его. Отодвинув собственную боль в сторону, как что-то ненужное и мешающее, она подняла трясущегося жучка на руки и прижала к груди, накрыв обрывками своей накидки.       — Все хорошо, Палюс, все хорошо, — негромко сказала богомолка, мягко поглаживая трясущегося Полого по спине. — Ты справишься и с этим. Ты сильный.       Оглядевшись, она прислушалась к шелесту дождя и стала медленно подниматься на ноги, не выпуская Сосуд из рук. Быстрым шагом Сестра Битвы направилась прочь, спеша покинуть место странного и болезненного обряда. Маска Лорда, забытая, осталась лежать в грязи.       Через какое-то время Пустой успокоился. Боль в душе Наставницы унялась, и только глухие отголоски ее можно было почувствовать сквозь непроницаемую стену самоконтроля. Пустыш, заворочавшись, перебрался богомолке на плечи. Кто знает, что ждет их впереди, воительнице в любой момент могут понадобиться свободные руки. Пока же все спокойно, жучок посчитал, что можно хотя бы попробовать быть полезным.       Устроившись так, чтобы не свалиться, он мягко положил ладонь на основание шеи Сестры Битвы и, сосредоточившись, потянулся к ничтожному по сравнению к тому, что было совсем недавно, шарику духовной энергии. Кто знает, как много получится сделать с такой каплей, но почему бы не попробовать? Белые огоньки привычно побежали по рукам пустотного, перескакивая с когтистых пальцев на темно-серый с прозеленью хитин Наставницы и тут же ныряли вниз, скрываясь под воротом накидки.       Богомолке стало заметно легче. Смолкло тихое бульканье где-то в груди, дыхание стало ровнее, а надоедливая, пусть и не очень мешающая боль в треснувшем плече почти полностью стихла. Очень скоро капля света истончилась до едва заметной искры, оставив за собой легкий холодок в груди и неприятное чувство опустошенности. Волшебство кончилось, и жучок с грустным вздохом убрал руку, крепче вцепившись в ткань плаща.       — Спасибо, — Наставница потрепала ученика по голове и чуть замедлила движение, зависнув на стене подле очередного канала.       Пустыш чувствовал растерянность воительницы, но, боясь помешать или отвлечь, не лез с расспросами. Впрочем, спрашивать и не пришлось, богомолка сама обратилась к своему маленькому спутнику, с сомнением вглядываясь в серую воду, бурлящую в канале.       — Пустышка, ты же ориентируешься здесь. Как можно выйти из города?       «Есть подъемник на старом вокзале,» — жестами ответил Сосуд, после чего сразу показал направление.       Большой рыночный вокзал, подобно осиному гнезду прилепленный к стене пещеры можно было разглядеть даже отсюда, почти из центра столицы, правда очертания многоярусного сооружения оказались немного смазанными из-за сплошной пелены капель.       «Еще можно спуститься в стоки. Я знаю, как пройти от большой арены,» — жучок, не зная как на немом языке будет выглядеть слово «площадь», нашел ему подходящую, как он думал, замену, но для верности указал ладонью в сторону фонтана и памятника. — «Но там много воды, надо будет плыть. И темно».       — Веди в стоки, — коротко бросила воительница, прикинувшая расстояние до лифта. За время пути их смогут заметить и снова напасть, а еще один бой с Предателем не нужен был ни богомолке, ни ее ученику. — Я туда пролезу?       Полый кивнул. Этим путем в город поднимался Огрим, а раз уж ароматному воителю канализационный люк оказался впору, то худощавой, пусть и высокой, богомолихе — тем более.       До заветного люка, который можно было легко поднять, оставалось совсем немного, когда крыша дома, по стене которого пробиралась Сестра Битвы, жалобно застонала под чудовищным весом вспрыгнувшего на нее жука. Они одновременно вскинули головы и тут же столкнулись взглядами с нависшим над улицей Лордом-Предателем. Снизу он казался огромной и черной махиной — ожившей горой с горящими золотом глазами. Ссутулившись, богомол одной клешней опирался о желоб, смявшийся от чудовищной нагрузки, а во второй сжимал забытую Младшей маску Лорда.       — Вот как, — низко, с угрозой проговорил гигант, медленно разжав хватку когтей, на головном уборе сестры, и маска мелькнув белым ликом, упала на мостовую. Легкий стук донесся до слуха завороженного Сосуда как будто из параллельного мира. — С каких пор ты стала такой упрямой?       Наставница резким прыжком соскочила на землю и, Полый едва успел сильнее сжать когти на ткани плаща, чтобы не свалиться. Оказавшись на противоположной стороне улицы, воительница остановилась и приняла боевую стойку, не собираясь бежать дальше. На лице ее, красивом, строгом, застыло выражение гнева, боли и напряженной готовности.       — Если начнется бой, убегай, это приказ, — негромко сказала воительница, не поворачивая головы.       Пустыш тихо зажужжал в ответ и покачал головой. Разжав когти, он соскользнул с плеч наставницы и принял боевую позицию рядом. Прекрасно понимая, насколько смешно и жалко выглядит сейчас рядом с Сестрой Битвы, жучок не собирался тратить последние силы на бегство. Бесполезное, скорее всего.       Гигант меж тем не спешил атаковать. Хмыкнув, он тяжело спрыгнул на мостовую, и неспешно двинулся к готовившейся к сражению парочке.       — Значит, Палюс? — с добродушным недоумением спросил он, кивая на промокшего насквозь жучка. — Узнаю технику Палестры. Знаешь, Медуса, я удивлен. Поначалу я думал, что Сосуд для вас что-то вроде домашней зверюшки, но ты…       — Еще один шаг, Бриарей, — холодно произнесла Наставница, не сводя с брата пристального взгляда, — и я укорочу тебя на голову.       Богомол остановился и медленно отступил на шаг, плавным и завораживающим движением перетекая во что-то, что можно было назвать боевой стойкой, — очень расслабленной, мастер Автолик сказал бы «ленивой» или «неуважительной».       — Брось, сестра, — сказал он успокаивающим тоном, — тебе одной со мной не справиться. Давай поговорим.       — Мне не о чем с тобой говорить, пария, — тем же ледяным тоном отозвалась Младшая. — Дай нам уйти или сражайся. Мне есть, что тебе противопоставить.       Бриарей покачал головой.       — Ты слишком многое берешь на себя, сестра, опомнись. Ты не сможешь без конца рвать свою душу. Старших нет здесь, выслушай меня.       — Это так ты просишь себя выслушать? — в словах богомолки зазвучала горькая насмешка. — Нападая из засады и отправляя отряд в погоню за недорослем. Ты просишь слишком многого, Бриарей. Время разговоров давно прошло.       Богомол не сдвинулся с места, и Сосуд неожиданно остро ощутил исходящую от него мучительную тоску, смешанную с раздражением на упрямство собеседницы и неожиданное опасение… даже нет, нежелание, почти страх чего-то. Чего? Пустышка коротко посмотрел на Наставницу, но та слишком хорошо держала себя под контролем, чтобы можно было что-то понять.       — Я пришел сюда за Полым, сестра, — ответил он глухо. — Изначально только за ним. Но и тебя я оставлять не хочу.       — Ты его не получишь, — коротко отозвалась Младшая, проигнорировав последнюю часть фразы.       — Не я, — возразил Бриарей. — Сосуд принадлежит Лучезарности. Я всего лишь возвращаю его на место. Ты ведь и сам знаешь это, храброе дитя?       Впервые за весь разговор чудовищная рогатая голова богомольего предателя повернулась в сторону молчаливо застывшего жучка. Пустышка вздрогнул и едва удержался от того, чтобы попятиться, прячась за спиной Сестры Битвы.       — Ее дар все еще ждет тебя.       — Он никуда не пойдет с тобой! — резко, как удар бича прозвучал над улицей голос Младшей. — Пока жива, я не позволю тебе даже прикоснуться к нему.       Лорд вновь покачал головой.       — Это решать не тебе и не мне, Медуса. Это решено существом, куда более могучим, нежели мы с тобой. И твой маленький ученик, очевидно, понимает, о чем, я говорю, не так ли, Жужжка?       Звучание прозвища, данного гусеницами и с готовностью подхваченное жучиным семейством из Грязьмута, холодным эхом зазвучало под маской. По спине пробежал предательский холод, а ноги, казалось, вот-вот подогнутся. Золото глаз за белым ликом маски завораживало, а в голосе Предателя на какой-то краткий миг зазвучали далекие и до боли в груди родные отголоски слов Кристалл.       «Нет!» — жучок, защищаясь выставил перед собой сложенные крестом руки, понимая, что еще чуть-чуть, еще один миг, и он сломался бы, поддавшись наваждению. — «Я останусь с Наставницей».       Жесты выходили угловато и рвано, однако Пустышка был тверд в своем намерении. Что бы ни говорил этот странный жук с золотыми глазами, как бы ни звал, Полый не собирался идти. Потому что он не хотел оставлять Младшую и Палестру. Не хотел идти за тем, кто принес в деревню столько молчаливой и холодной боли. Не хотел вестись на подлые уловки, ломающие волю и прикрывающиеся чужим именем и образом. А еще он помнил обещание, данное отцу, совсем недавно. Избегать Лучезарности… ох, это тогда казалось таким простым.       — Не беспокойся, — усмехнулся богомол, вновь оборачиваясь к сестре. — Она пойдет с нами.       — Нет, — коротко бросила богомолка, и в ее клешнях сами собой возникли короткие белые лезвия, сотканные из света. Красивый рунический рисунок, светящимися мурашками побежал по рукам и плечам воительницы, теряясь под изодранной накидкой.       И Бриарей, будто испугавшись, сделал еще один шаг назад, подобрался, низко пригнувшись к мокрым камням, готовый атаковать.       — Прекрати, Медуса, — мягко потребовал он, не сводя золотого взгляда с сосредоточенного лица сестры. — Мы — одно. Ты — это я.       — Нет, — как эхо повторила богомолка. — Я — не ты.       Великан, подобно огромному снаряду сорвался с места, не уследить. Пустыш ждал, что Наставница, как обычно прыгнет, уходя с линии атаки, но вместо этого богомолка выкинула руки вперед, и световые клинки, соприкоснувшись, распались узорчатой рунной паутиной, образовавшей невесомый волшебный щит. Сокрушительный удар заставил воительницу покачнуться, ее когти заскользили по мокрым камням, оставляя борозды в грязи. Лорд-Предатель, объятый золотым светом, всем своим весом давил на щит, и там, где его клешни касались барьера, по призрачной преграде шли рыжие волны.       — Пустышка, беги! — не оглядываясь, крикнула Наставница, упираясь лапами в скользкую мостовую.       Бриарей, не сумев пробить защиту, медленно, но верно теснил сестру в сторону ощерившейся острыми зубцами ограде канала.       Полый, прекрасно осознавая, какой нагоняй его ждет за непослушание, обогнув волшебный щит, бросился прямо к богомолу. Долго думать не было времени, и жучок сделал то, что первое пришло в голову. Быстро, пока никто не успел сообразить, что к чему, Сосуд вспрыгнул Предателю на спину и, пробежав к голове с силой швырнул трофейную колбу с алхимическим дымом противнику в лицо. С легким хлопком тонкое стекло разлетелось осколками, выпуская желтовато-зеленый едкий дым, что тут же окутал голову и грудь великана. Жуткий серный запах ударил в нос, и Бриарей с невнятным возгласом отпрянул назад, сбрасывая не сумевшего удержаться Пустышку на камни.       Младшая моментально воспользовалась ситуацией. Отпустив тут же исчезнувший щит, она ринулась в атаку, осыпав брата целым градом стремительных ударов. Клешни богомолки оставляли на темном хитине Предателя глубокие борозды, быстро заполнявшиеся рыжим отравленным ихором, а тот, все еще ослепленный, только отмахивался, не сумев пока что попасть ни разу. Пустыш перекатился, уворачиваясь от тяжелых, украшенных острыми шпорами лап и, сорвав с перевязи нож, вонзил его в сочленение голени и пятки.       Бриарей взвыл, качнувшись, но не упал. Неловким, но от того не менее сильным пинком, он отбросил потерявшего бдительность жучка далеко в сторону, выбив у того воздух из легких. Младшая в то же время, оседлав брата, сомкнула клешни у того на шее, неумолимо запрокидывая голову Предателя в попытках добраться до горла. Казалось, еще немного, и бой будет закончен, но воитель, вдруг поддавшись, опрокинулся на спину и перекатился по камням, стряхивая чудом успевшую спрыгнуть сестру. Прежде чем Медуса снова бросилась в атаку, а Сосуд успел подняться на лапы, вскочивший богомол несколько раз быстро ударил кончиками клешней в камни под ногами. Шелестящий треск, с которым лезвия выбивали по мостовой странный ритм, показался неожиданно громким, а белая вспышка, последовавшая сразу за этим, больно резанула по глазам, ослепляя. И тут же что-то ударило жучка в грудь, в живот, в голову — во все тело, как огромный молоток. Его подхватило, подбросило, заставило лететь вверх и назад, до ближайшей стены, что вспышкой новой боли остановила неконтролируемое движение и множеством золотых искр выцветив потемневшее на мгновение сознание.       Сквозь вязкую темень сочащейся из трещины Пустоты, Сосуд, подняв голову, увидел, как Бриарей, огромный и страшный, бежит на пытающуюся встать Наставницу. Она, также сбитая с ног силовой волной, еще пыталась бороться, встать, продолжить бой. Пыталась и совершенно не успевала, проигрывая брату. Полый неловко подался вперед, тут же рухнув грудью в холодную лужу, в ушах, переливами звучала мелодия арфы, чарующая и знакомая, а Лорд-предатель уже заносил клешни для последнего удара.       Когда до поверженной богомолки оставались считанные метры, в лицо разогнавшемуся великану врезался с удивительной точностью брошенный шар, слепленный из влажного компоста, глины и сточной грязи.       Над улицей разнесся протяжный и переливчатый, напрочь лишенный какой-либо мелодичности боевой вопль, с которым на поле боя выскочили двое. Первый, огромный и круглый, всем своим весом врезался Бриарею в бок, перемежая залихватские возгласы с криками, что безумно подло и мерзко бить лежачего, да еще и женщину. Второй же, перемазанный от брюшка до кончика маски богомолий отрок, взбив тучу брызг, приземлился рядом с распростертым в луже Пустым.       — Эге, Пустышка, живой? — вопросило чумазое нечто голосом Алкея. — А я тут помощь привел. Не Сестры Битвы правда, зато быстро.       — А вот и пику нашел! — радостно возвестил Огрим, и его голос гулким эхом разнесся под сводами опустевшего поместья, одного из многих. — Ее там чуть камнями зажало, но даже не погнулась.       Младшая, до сего момента почти неподвижно сидевшая у стены, подняла голову и благодарно кивнула рыцарю.       — Благодарю, Огрим, ты очень добр.       Богомолка все еще не надела маску, и та молчаливым напоминанием о нарушенных традициях лежала на покрывале рядом. Алкей успел заботливо почистить ее от грязи и насухо вытереть найденной в поместье тряпочкой, бархатной занавеской, не иначе.       — О, не стоит, Сестра Битвы, — благодушно махнул жук клешней, передавая утерянное воительницей оружие. — Мне просто показалось, что вы бы хотели вернуть ее обратно.       Рыцарь грузно уселся прямо на пол подле импровизированного лежака, сооруженного из найденного поблизости ковра и портьеры. Это нельзя было назвать постелью в полной мере, однако для краткого отдыха, так необходимого после жестокой битвы, он подходил прекрасно.       — Чумные ушли, — сообщил витязь, складывая клешни на коленях. — Я видел, как они покидали город. Замуровал за ними одну дыру и заблокировал подъемник на Перепутье. Потом, когда все утихнет, можно будет открыть его снова. Ваш братец, стоит признать, тот еще наглец. Ни капли не изменился.       — Что печально, — хмыкнула Младшая и мягко потрепала по спине пригревшегося у нее на коленях Пустого. Алкей, пользуясь оказией, забился Лорду под левый бок и теперь то ли спал, то ли умело притворялся, надеясь подслушать разговор. — У меня не было времени поблагодарить тебя, рыцарь, — добавила богомолка, прижав клешню к груди. — Спасибо. Мы все сегодня в долгу перед тобой.       — Не стоит, госпожа, — усмехнулся навозник, на всякий случай приглушая свой голос, чтобы не потревожить учеников. — Мне и самому хотелось знать, кто такой шумный решил разрушить колыбель королевства. А как вышел из моего логова, так на меня сразу ваш маленький летун наскочил. С разбегу! Чуть с ног не сбил, клянусь Короной!       — Не прибедняйся, — хмыкнула Наставница. — В любом случае, твое вмешательство оказалось как раз кстати.       Пустыш приподнялся и, помахав рыцарю, кивнул.       Громогласный воитель, на которого по чистой случайности налетел спасающийся от чумных отроков Алкей, оказался тем самым решающим аргументом, что полностью изменил ход боя. Лорд-Предатель, едва прочистив лицо от перегноя, поспешил уйти, оставив и оглушенную сестру и ее подбитого ученика в покое. Вероятно, Младшая успела достаточно сильно потрепать его, или Огрим сумел произвести впечатление даже на Бриарея. Кто знает.       — Полно, — продолжил меж тем рыцарь. — Я могу проводить вас, как только отдохнете. Разблокировать лифт на вокзале дело одной минуты. Или пройдем через Стоки. Там правда немного сыро.       — Спасибо за заботу, но не стоит, — покачала Младшая головой. — Мы вернемся тем же путем, что и пришли сюда. Там почти прямая дорога. Я не буду закрывать люк в Пустоши. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь богомолов, то можешь смело рассчитывать на мою поддержку, рыцарь.       — Ха, благодарю, госпожа! — Огрим от души хлопнул себя клешней по груди, так что панцирь отозвался легким гулом. — Я как раз хотел попросить не закрывать тот путь. Пусть малой иногда меня навещает, раз мы теперь почти соседи. С вашего разрешения, конечно же.       Пустыш добродушно зажужжал, когда витязь с грубоватой лаской потрепал его по голове, прямо меж рожек.       — Что ж, не буду засиживться! — навозник встал и, чуть рисуясь, поклонился. — Долг не ждет, а я не могу покидать свой пост надолго. До встречи Сестра Битвы. Малой, не болей больше!       Когда рыцарь, напевая себе под нос что-то немелодичное, но жизнерадостное, скрылся за пеленой дождя, Сосуд поднял лицо на Наставницу и осторожно подергал ее за край накидки.       «Тот богомол говорил странные вещи. Что это значит?», — спросил Полый, смутно подозревая, что это не его дело, однако не сумев сдержать любопытства. — «Почему он хотел забрать тебя с собой?».       — Бриарей не может смириться с тем, что мы существуем отдельно, — после небольшой паузы отозвалась Медуса, откидываясь на стену. — И хочет вернуть все обратно.       «Он хочет вернуться в деревню?» — уточнил Пустыш, слишком уж расплывчатым показалось объяснение.       — Наверное, — усмехнувшись, пожала плечами богомолка. — Но в первую очередь, он хочет вернуть меня.       Озадаченное молчание было ей ответом. Под боком тихо шевельнулся Алкей, выдав зудящее под брюшком любопытство, однако никто не нарушил шуршащую тишину очередным вопросом и, когда казалось, что на этом разговор затихнет окончательно, Сестра Битвы заговорила, негромко и чуть глухо.       — Мы с Бриареем — близнецы. Это когда жучиха одновременно порождает два одинаковых яйца — такое случается очень редко и, как нам потом объясняли, может повлиять на детей. Мы с ним… имели одну душу на двоих.       Алкей вскинул голову, в удивлении уставившись на Наставницу. Действительно, нечасто одна из правителей признается, что имеет одну душу с главным врагом всей деревни.       — Серьезно?! — воскликнул он и тут же, осекшись, добавил. — То есть, прости, Сестра Битвы, но ты ведь нас не разыгрываешь сейчас?       — Нет, — ухмыльнулась богомолка. — Я бы придумала сказку поправдоподобней.       — И что сейчас? Тоже? — растеряно спросил отрок, заглядывая Наставнице в глаза.       — Не совсем, — покачала та головой. — Отец в свое время позаботился о том, чтобы, если один из его детей поддастся чуме, второй смог себя защитить. И когда брат впустил в себя рыжий свет, я первой почувствовала это и, как меня учили, отсекла его от себя.       Жучок и отрок совершенно одинаково склонили голову к плечу, с трудом веря своим ушам.       — Погоди, ты… рассекла свою душу? Вот прям так просто? — уточнил Алкей отчаянно жестикулируя клешнями, будто таким образом пытался разложить все непонятное по полочкам.       — Не просто, — с улыбкой покачала головой Младшая. — Нас этому специально учили. Как и многому другому, чтобы наша связь не мешала жить и приносила пользу деревне.       — И вы… то есть, вы всегда были как бы одним целым? Как Пустышка всегда чувства других слышит?       Полый кивнул, подтверждая свой интерес к вопросу, удивленный и еще не до конца определившийся, как относиться ко всему этому. А Алкей, не дождавшись ответа, меж тем продолжал рассуждать:       — Если так, то он что, дурак? Думал, ты не заметишь чумы?       — Да, были, — с застарелой горечью в голосе ответила богомолка. — Он был уверен, что я пойду следом за ним, стоит только позвать.       «И даже не посоветовался с тобой?» — спросил Полый, глядя на Наставницу снизу вверх.       Та покачала головой.       Некоторое время молчали, переваривая услышанное. Отрок, нетерпеливый и подвижный, первым нарушил сонную тишь, которая показалась ему излишне печальной после такого разговора.       — Ну, теперь мне понятно, почему ты почти не выходишь из деревни одна. Я б тоже не жаждал встречи с чокнутым родственничком. Вот только мне не понятно, Сестра Битвы, — крылатый чуть подергал воительницу за край плаща, — а почему ты нам это рассказала? Это ж, наверное, тот еще секрет.       Младшая рассмеялась, прикрыв рот клешней.       — Нет, вестник, не секрет. Если расспросишь старших воинов, они тебе много чего поведают. Просто об этом не говорят — не принято.       Она потянулась, осторожно, щадя помятые бока, после чего встала и подобрала свои вещи.       — Что ж, делу время, — строго сказала воительница, надевая маску, и голос ее звучал спокойно и властно, как и положено гласу богомольей правительницы. — Собирайтесь, пора возвращаться. Нам еще надо успеть собрать плесень, я надеюсь, вы не забыли об этом.       — О не-ет, — с демонстративным страданием в голосе протянул Алкей. — Только не плесень! Как же мы справимся с ней после всего этого?!       Пустыш пихнул приятеля кулаком в грудь и, чуть прихрамывая, поспешил за Младшей. Отрок догнал их минутой позже.       — А если серьезно, Сестра Битвы, — спросил отрок, смешно тряся головой, чтобы вездесущие капли дождя не заливали прорези маски, — нам ведь не стоит рассказывать, что сегодня случилось? Или это зачтется вместо экзамена?       — И не надейся, — с усмешкой отозвалась воительница, — до экзамена вам обоим еще расти и расти. Однако, об этой драке лучше никому не говори. Мне надо обсудить это с сестрами.       Отрок хмыкнул, что-то прикидывая в уме.       — Знаете, а ведь хорошо, что никто из нас не умер, — сказал он через минуту. — А то избежать расспросов было бы гора-аздо сложнее.