Эхо в Пустоте

      Рычаг с лязгом повернулся в пазах, подняв по тревоге целый взвод невидимых солдатиков где-то под полом. Пустышка беззвучно хмыкнул своим мыслям и отступил на несколько шагов назад, к воротам, опасаясь, что небольшой «козырек» над кислотной поверхностью может не выдержать и развалиться. Мост, стрекоча и звеня ячейками, вырастал из-под платформы, как в какой-нибудь волшебной сказке, соединяя разделенные кислотным котлованом берега. Смотреть на ровную металлическую полосу с выщелкнувшимися коваными перилами, возникшую там, где ранее была непреодолимая для большинства жуков преграда, было приятно. Жука переполняло теплое чувство удовлетворенности от хорошо сделанной работы.       Сосуд, довольный результатом, повернулся к брату. Тот уже некоторое время как полностью потерял интерес к мосту, оставив восстановление переправы на старшего собрата. Жучок пристально изучал ворота, все такие же неприступные, какими Полый запомнил их в день первого своего визита. Казалось, что с тех пор ничего не изменилось, даже заросший плесенью труп мушиного стражника лежал в той же позе. Сосуд запрокинул голову к потолку, пытаясь отыскать взглядом ту самую каверну, что пять лет назад привела жужжащую козявку в Город Слез. Пожалуй, о ней рассказывать точно не стоит. Просто на всякий случай, слишком уж сомнительным выглядит такой маршрут. Впрочем, найти вымытый водой лаз так и не получилось.       Младший брат обернулся на подошедшего Пустыша и, не посчитав его достойным долгого внимания, вернулся к изучению ворот и стен рядом с ними. Кроха пощупал поблескивающий рифленый метал, поковырял склизкие наросты на стенах вокруг, даже постучал рукоятью гвоздя по полу под ногами, но быстро бросил это дело и задумчиво отвернулся от врат.       «Может… я могу помочь?» — предложил пустотный, наблюдая за мучениями маленького спутника.       «Я ищу замочную скважину,» — ответил тот, пристально оглядывая стены и потолок. — «Но не для ключа. Для камня».       «Камня?» — немного озадачено переспросил Сосуд, по привычке склоняя голову к плечу. Камней в округе было много, в том числе и отвалившихся, но почему-то казалось, что сородич имеет в виду что-то не столь очевидное.       Будто в подтверждение этих мыслей собрат кивнул и достал из сумки вытянутый красноватый камень, отдаленно похожий на продолговатое яйцо. Увесистый, размером с два кулака взрослого жука, он явно когда-то был частью другой конструкции. Об этом красноречиво говорил фигурный штырь из поблескивающего металла, торчащий с тыльной стороны. Искусно вырезанный вездесущий шестикрылый герб, украшавший странную находку, и правда хорошо вписывался в окружение. Глядя на этот камень, очень легко было предположить, что он открывает какой-то тайник, дверь… или старые запечатанные ворота в Стольный Град.       «Почему ты решил, что это именно ключ от Города Слез?» — Спросил Пустышка, разглядывая находку собрата. — «Это может открывать что угодно. Или вообще быть простым украшением».       «Я нашел это у опарыша, который притворялся одним из рыцарей Отца,» — ответил малыш. — «Я помню, что именно этому рыцарю доверили ключ от города, так что это должен быть именно он».       «Помнишь?» — оторопел Пустой.       Он сам едва мог вспомнить, что происходило до того дня, когда жужжащая кроха обнаружила в зарослях банку с гусеницей. Даже тех обрывочных образов хватало, чтобы понять — Отец не слишком-то часто выпускал своих детей из отведенных им комнат. И, тем более, не рассказывал, что, где и как устроено в королевстве.       «Вышел из комнат и подсмотрел,» — ровным, не выдающим никаких эмоций тоном сообщил кроха. — «Отец говорил об этом с большим рогатым рыцарем. Как вон та статуя».       Жучок махнул рукой в сторону держащего дырявый щит каменного Хегемола, первого из неистовой пятерки бледных рыцарей. Эта статуя стояла подле врат сколько Пустышка себя помнил. В первые дни знакомства с Огримом Полый даже думал, что, рассказывая о недремлющем Бледном Рыцаре витязь имеет в виду именно монумент, а не живого жука. Осознание, что у каменного рыцаря был живой прототип пришло далеко не сразу, как не сразу пустотные, увлеченные изучением ворот, вспомнили про молчаливое изваяние.       Сосуды замерли, одновременно пронзенные неожиданной догадкой, а потом синхронно повернули головы к статуе. Высокий и широкоплечий жук, облаченный в пузатые латы с остроносым рогатым шлемом, взирал на гостей, как могло показаться, с молчаливым укором. Перед грудью воин держал клиновидный резной щит, будто собирался держать оборону или предлагал прохожим полюбоваться высеченным на нем гербом. Вот только на месте герба в щите зияло заросшее грязью овальное отверстие, слишком ровное, чтобы принять его за следы времени. И эта ниша, как могло показаться, вроде бы подходила по размеру к каменному гербу. Во всяком случае, ничто не мешало братьям попробовать.       «А ты часто так подслушивал?» — с любопытством спросил Пустышка, помогая очистить отверстие от грибного налета.       «Это не то, чем стоит гордиться,» — холодно ответил жучок. — «Я мало понимал тогда. И мне было…» — он замолчал на полуслове, как будто осекшись.       «Любопытно?» — подсказал старший, протягивая ладонь за камнем, чтобы поставить его на место.       «Это не то, чем стоит гордиться» — механически повторил брат. — «Я совершил ошибку. Больше такого не повторится».       Пустыш удивленно замер, продолжая сжимать злополучный камень в руках. Слова братишки показались ему странными… какими-то болезненными, пусть кроха, как и раньше, не испытывал никаких чувств, рассказывая об этом.       «Но в этом ведь нет ничего плохого,» — задумчиво протянул Сосуд. — «Ведь так мы узнаем что-то новое».       Брат ничего не ответил, и пустотному оставалось только установить герб города на законное место. Кроха, определенно не хотел продолжать тему и навязываться со своими размышлениями крылатый не стал.       С первого раза вставить камень в паз не получилось. Полый несколько раз переворачивал злополучную штуковину, пытаясь понять, каким же именно боком его воткнуть, чтоб наконец-то все было как надо. Очевидная, казалось бы вещь, но… у всех в жизни бывают ситуации, когда простейшие действия внезапно перестают получаться. Как назло, это происходит, когда на тебя смотрит… кто-то, чье мнение для тебя не безразлично. Вот и сейчас, пытаясь разобраться в устройстве статуи, Пустышка чувствовал себя редким дураком, тем более что Младший брат не сводил с него пристального и равнодушного взгляда.       Прошло минут пять, прежде чем металлический штырек наконец-то вошел в паз, и каменный герб, как влитой, встал в щит — и не скажешь, что когда-то его здесь не было. И тут же пол под ногами дрогнул, как будто невидимый великан ударил своей чудовищной палицей, пытаясь перебить опоры под мостом. Что-то заскрежетало, зазвенело, заскрипело над головой и вокруг, а тяжелый панцирь врат задрожал и медленно, судорожными рывками пошел вверх. Наросшая за года плесень и тонкие жгутики грибницы, сумевшие просочиться в щели, с треском и хрустом лопались, осыпаясь на пол, перемолотые чудовищным механизмом.       Братишка, не дожидаясь, когда врата окончательно откроются, пошел вперед, без труда проскользнув под едва поднявшимся зубчатым краем бронированной пластины, похожей на челюсть древнего чудища. Пустышка, замешкавшийся на пару секунд, успел сделать только пару шагов следом, когда в толще скалы что-то страшно хрустнуло, звякнуло и оборвалось. Младший обернулся на звук, встревоженный исходящим из недр гулом, и в тот же момент Пустышку как будто толкнуло в грудь.       «Опасность!»       Подчиняясь какому-то допотопному инстинкту, что, моментально взял под контроль тело в обход мыслей, Сосуд прянул назад. И тут же, едва лапы коснулись холодного камня, перед глазами рухнул железный занавес столичных врат. Чудовищные зубцы стены с грохотом, от которого зазвенело под маской, вгрызлись в пол, перерубив те корешки и грибные нити, что не были оборваны ранее. Лишь чудом металлические челюсти не отсекли жуку кончик маски или вовсе не перемололи нерасторопное создание в кашу из пустоты, фарфорового крошева и обрывков ткани.       «Братик!» — позвал Пустышка, упираясь ладонями и лбом в холодный металл ворот. Ноги, ватные, непослушные, подгибались, отказываясь держать ровно, и пустотный медленно осел на колени, цепляясь когтями за ребристую поверхность врат. — «Братик, ты там? Ты в порядке?»       Тишина. Ни отзвука в ответ.       Пустой судорожно вздохнул, с силой сжав ладони в кулаки, так что когти болезненно впились в хитин. Боль чуть-чуть отрезвила, дала сил подавить подкатывающий к горлу парализующий отчаянный страх за едва-едва обретенного родича, неприветливого и молчаливого, но… родича. Брата!       «Все в порядке,» — успокаивал себя пустотный. — «Он успел пройти дальше. И я знаю, как чувствуется чужая смерть. Я бы сразу понял, если бы он погиб… или если бы ему было больно».       Дышать стало немного легче, и Пустыш, приникнув лицом к перепачканному в спорах и старом масле металлу, будто это могло помочь крохотному жучку услышать беззвучный зов, заговорил:       «Братик, недалеко от ворот есть Зал Ожидания,» — сказал он, стараясь, чтобы внутренний голос звучал спокойно и уверенно, а не нервно, как у испуганной личинки. — «Большая комната с огромными стеклянными окнами. Там еще много скамеек, выстроенных в круг. Чтобы добраться до нее пройди вперед и спустись на два яруса вниз по лестнице. Будь осторожен, по коридорам иногда ходит чумная стража, но в самом зале они никогда не бывают. Подожди меня там. Я скоро подойду».       Крылатый не надеялся на ответ. Эти инструкции нужны были больше для собственного спокойствия, просто как небольшая надежда, что маленького брата не придется разыскивать по всему Городу Слез или, что тоже вероятно, вытаскивать из ближайшей ливневки. Но, когда Сосуд уже собирался вставать, до его сознания донесся едва различимый отголосок:       «Хорошо».       Воспрянувший духом Пустыш тут же вскочил на ноги и опрометью бросился к выходу из пещеры, спеша как можно быстрее оказаться у входа в Стоки. Лапы гулко стучали по металлической поверхности моста, когда Сосуд вихрем пронесся над пузырящейся поверхностью кислотного озера. Разогнавшись, он одним прыжком перемахнул площадку у выхода с невысоким порожком и тут же угодил в клешни выросшего будто из-под земли богомола в переливчатом плаще гвардейца.       Полый и моргнуть не успел, как воин перехватил дернувшуюся было к глефаару ладонь и болезненно впечатал ошарашенного палюса спиной в стену. Грибочки, чуть смягчив удар, жалобно хрупнули, превращаясь в пахучую кашицу, а богомол, уже занесший было клешню для добивающего удара, остановился, заметив знакомую фибулу и плащ.       — Ага… — сказал он задумчиво. — Ты, значит, тот самый палюс Младшей Сестры битвы.       Гвардеец не спрашивал, уже зная ответ, однако Пустышка посчитал за благо кивнуть и не пытаться вывернуться из железной хватки бойца, пусть усиленные стальными накладками клешни в опасной близости от шеи, совершенно не добавляли ему спокойствия. Богомол никак не отреагировал. Чуть отстранившись, но и не подумав выпустить Сосуд, он заглянул в пещеру и окинул озеро, врата и возникший из ниоткуда мост цепким и настороженным взглядом, будто ожидал обнаружить там замаскированный под кочки полк недругов. Увы, вражеская армия либо хорошо маскировалась, либо выбрала более подходящее место для засады.       — Твоя работа? — коротко поинтересовался он у пустоглазого, кивнув на пересекающую пещеру ленту моста.       Пустой снова кивнул, решив оставить все уточнения на другое время. Воитель, мало того, что был совершенно Пустышу не знаком, так и находился при исполнении какого-то задания, и возиться с учеником, отвлекаясь от основной цели, ему явно не доставляло удовольствия. Не получи он ответ сразу, вполне может попытаться его выбить силой. Встреча с гвардейцами и без того не была подарком, а так, пустотный посчитал за благо не делать лишних движений. Мало ли, что тот себе решит.       — Пытался открыть ворота? — задал гвардеец очередной вопрос, пронзая ученика холодным взглядом темно-карих, почти черных глаз. Именно такой взгляд, как казалось Сосуду, должен быть у мифических черных змей, что некогда чуть не опустошили деревню. Он, правда, не убивал на месте, однако под этим взором ноги становились ватными, а в животе скручивался холодный червь страха.       Дождавшись очередного кивка, богомол вновь внимательно осмотрел пещеру и, не обнаружив ничего более подозрительного, чем возникший посреди нее мост, чуть тряхнул палюса для придания веса своим словам и спросил:       — Ты один?       И снова Пустышка кивнул, несказанно радуясь про себя, что этого неприветливого вояку и маленького брата разделяют врата в локоть толщиной. Почему-то пустотному казалось, что воитель мог и не остановиться, даже если бы и успел заметить метку странника у жучка на плаще. Успел бы старший брат вмешаться и к чему бы это привело — вопрос отдельный.       Гвардеец меж тем, не найдя больше, к чему придраться, крепко ухватил палюса за локоть и потащил за собой прочь из пещеры. На тропе чуть выше входа в пещеру ожидал небольшой отряд из четырех травников и лекаря в сопровождении сразу четверых гвардейцев. Пустышка, и без того испуганный неожиданной встречей, окончательно перестал понимать, что происходит.       — Просто гулящий палюс, — коротко доложил воин, грубо толкая Сосуд к травникам. — Нашел, как добраться до старых механизмов и развернул мост к городским воротам.       — Тц! Недоросль, — Полый не успел заметить, кто из сопровождения дал ему столь нелестную характеристику.       Растерянный, он переводил взгляд с одного богомола на другого, не понимая, когда и где успел провиниться. Врата не были такой уж важной частью Пустошей и, если верить старым картам, уже считались частью столицы. За ними не было ничего, что могло бы причинить вред деревне, если не считать чумных стражей. Однако бывшие патрульные редко сходили со своих маршрутов, так что даже если бы Сосуд открыл проход, то большого вреда бы не случилось.       Травники, судя по растерянным лицам, сами мало что понимали, а сопровождавшие их воины не были настроены на длинные беседы и, тем более, не собирались отчитываться перед недорослем, как и слушать его оправдания. Почти сразу отряд продолжил путь, и Полому под внимательным надзором старших пришлось идти в деревню вместе со всеми. Пустыш не стал слишком сильно протестовать. Без какого-нибудь веского аргумента спорить с гвардией не стоило. Те напрямую подчинялись Старшей Сестре Битвы и обычно не вмешивались в повседневные дела жуков без прямого приказа. И, попав под горячую руку, пустотный счел за благо подчиниться, понадеявшись, что, когда они окажутся за воротами, темноглазый богомол, наконец перестанет сверлить спину взглядом. Тогда получится беспрепятственно улизнуть в стоки.       Надеждам Сосуда не суждено было сбыться. Как только отряд миновал ворота, а крылатый, отделившись от травников, собрался было уйти, знакомый гвардеец с глазами ядовитой змеи поймал палюса за шиворот и, не слушая удивленного жужжания, поволок вниз. Шли пешком. Быстрее и проще было воспользоваться воздушными лестницами, но богомол, похоже опасался, что ученик, едва почует свободу, попросту попытается сбежать, заставив гоняться за собой еще и по узким коридорам деревни.       Миновав жилые кварталы, переплетшиеся меж собой, как нити грибницы, и гудящие, как растревоженный улей, они вошли в ворота Палестры. Казалось бы, уж сейчас-то пустоглазого можно было бы отпустить, отвесив напутственного пинка на прощание. Или передать кому-нибудь из наставников, раз богомол так боялся побега. Гвардеец же, как будто не имел более важных дел, как нашкодившую козявку, проволок ученика до самого большого зала. Проволок бы, наверное, и дальше, к жилым комнатам, если бы, на счастье Сосуда им навстречу не попался наставник Автолик.       — Опа! — воскликнул мастер, окинув парочку насмешливым взглядом. — Пустышка! Какая встреча! Что же ты натворил, раз тебя аж гвардия ловит? Похитил маску Лорда?       Непонятно было, кого должны были сильнее уколоть слова ехидного учителя — пустотного, с его репутацией абсолютного паиньки, или воителя, приволокшего ученика на разборки. О пренебрежении, с которым старый наставник относился к гвардейцам, знали все. Кто-то поговаривал, что оно выросло из старой обиды, будто Хитроумного Автолика когда-то отказались принимать туда на достойную должность. Полый, правда предполагал, что дело в том, что большая часть нынешней гвардии — недавние воспитанники мастера-наставника и равных ему по силе и выучке там попросту нет. Почему иначе гвардия стала бы терпеть острого на язык учителя?       — Поймал его в Пустошах, — коротко бросил гвардеец, грубо толкая Сосуд навстречу старшему наставнику. Ехидное замечание он оставил без внимания. — Без сопровождения находился возле запечатанных врат.       Пустыш замер, поняв наконец, почему богомол так жестко отреагировал на него у ворот. Палюсам запрещалось покидать стены Палестры и, тем более, деревню без сопровождения наставников или кураторов. Исключения из этого правила делались так редко, что легче было решить, будто нерадивый ученик решил сбежать от куратора и в одиночестве полез в заведомо опасное место. Пожалуй… застань Полый кого-то из однокашников в подобной ситуации, тоже бы подумал, что те решили отправиться в самоволку.       — Ну, предположим, что сопровождения у него быть и не должно, — хмыкнул Автолик к немалому удивлению гвардейца. — Пустышка — маленькое исключение из правил и давно выполняет поручения Палестры в одиночку. До сих пор он показывал себя как ответственный ученик, который думает о последствиях и учится на своих ошибках.       Крылатый невольно втянул голову в плечи, уловив едва заметное изменение тона наставника на последних словах. Разумеется, богомол не мог не припомнить палюсу о событиях полугодовалой давности, но, за что пустотный был очень благодарен, не стал говорить об этом при постороннем.       — Тем-не-менее, благодарю за бдительность, — как ни в чем не бывало продолжил меж тем учитель, беря Сосуд за плечо.       — Я-асно, — протянул воин, растерявший от удивления большую часть своей суровости. — И много у вас таких… самостоятельных учеников нынче?       — Всего один, и он перед тобой, — ухмыльнулся Автолик. — Легко запомнить. Совершил ли сей палюс что-либо еще, требующее отдельного рассмотрения? Или он может вернуться к своим обязанностям?       — Нет, мастер Автолик, — растерянно и, как показалось Сосуду, заученно, отозвался незнакомец. Словно и впрямь старший палюс, поймавший первогодку за шкодой. — Я узнал все, что было нужно.       Коротко поклонившись наставнику, богомол поспешно удалился. Извиниться перед Пустышкой боец даже не подумал, да и не должен был, если честно. Но легкое чувство несправедливости неприятно щекотало сознание.       Полый покосился на старшего наставника, все еще придерживающего того за плечо, и тихо зажужжал, выражая желание уйти и, в том числе, свою благодарность.       — Даже хорошо, что тебя привели, — сказал богомол, слегка подтолкнув ученика к коридору в жилое крыло. — Наставница собиралась посылать за тобой. Не заставляй Лорда ждать.       Успокоившийся было Сосуд вновь насторожился. Если раньше Полый гадал, что же такого умудрился натворить, то сейчас ему стало тревожно по другой причине. До еженедельной тренировки оставалось еще три дня, а Младшая Сестра Битвы не стала бы вызывать пустотного раньше срока без веской причины. На сердце сразу стало неспокойно.       Что-то спрашивать у Автолика было бесполезно. Старший Наставник, если что-то и знает, не станет делиться информацией с палюсом раньше Лорда. Посему, Пустышка только кивнул и, получив относительную свободу, поспешил к тренировочным аренам. Время близилось к обеду и, если расписание по какой-то причине не изменилось, Младшая должна была находиться на Большой Арене, где проводились тренировки старшего звена.       Добраться до цели Сосуд не успел, заметив Наставницу на границе жилого крыла. Та быстрым шагом шла в Зал Совета, где собирались Сестры Битвы и высшее командование для обсуждения насущных вопросов. Случалось это нечасто. Основной командный центр находился в верхней части деревни, подле ворот, и лишь изредка, если случалось что-то действительно страшное, переносился сюда, в Палестру. Такого на памяти пустоглазого еще ни разу не было, а зал был вечно заперт и пуст. Даже когда богомолы собирались предпринять вылазку в Глубинное гнездо, ворота в которое находилось считай в соседнем с Палестрой зале, все приготовления шли наверху, а разведчики просто проходили через пещеру. Тем удивительнее было обнаружить стражу у обычно запертых дверей и застать Младшую по пути туда.       — Пустышка! — окликнула богомолка, увидев спешащий навстречу Сосуд, и тот отчетливо уловил облегчение, которое она испытала при виде ученика. — Хорошо, что ты здесь.       Полый, все еще не понимая, что происходит, поклонился. Он чуял напряжение в воздухе, и чем дольше находился в Палестре, непривычно тихой и безжучной в самый разгар дня, тем отчетливее становилось это ощущение. И вид Младшей, собранной, холодной и отчужденной, как в особенно тяжелые или страшные минуты, вызывал самый настоящий страх — не перед богомолкой, вовсе нет, а перед тем неизвестным нечто, что нависло над всей деревней.       — Отправляйся к Ариадне и сдай оружие и плащ, — коротко приказала правительница, не тратя времени на этикет. — Потом иди в жилое крыло и не покидай его. Ты возвращаешься в Палестру.       Сосуд застыл столбом, уставившись на богомолку так, словно у нее только что выросло несколько дополнительных пар рук. Только крылья помимо воли издали протяжное жужжание, полное абсолютного удивления.       «Почему?» — жесты-слова путались и спотыкались, переходя друг в друга. — «И что с травами? И другим снаряжением?»       Спросить что-то еще ему не дали.       — Это приказ, Палюс, — резко бросила Наставница, прервав сбивчивый поток вопросов. — Остальное уже не твоя забота.       Полый чуть отступил и медленно опустил руки. В голове звенело, как от пощечины. Он совершенно не понимал, что происходит, и почему все так резко изменилось. Сосуд очень хотел возразить, попросить Сестру Битвы повременить с решением и дать хотя бы пару дней на сборы… да хотя бы пару часов, чтобы предупредить брата. Брата… он ведь останется совсем один. Снова. Посреди залитой дождем столицы, когда вокруг происходит что-то жуткое и непонятное, что даже суровая Наставница… боится? Нужно объяснить. Нужно… Она должна понять! Должна…?       Младшая меж тем заметила огорошенное состояние ученика и, чуть смягчившись, сказала:       — Предатели снова покинули Сады Королевы. Я надеюсь, — она наклонилась и, взяла приунывшего палюса за подбородок, заставив того поднять на нее взгляд, — ты еще не успел забыть, что они из себя представляют.       Сосуд с некоторым трудом кивнул, когтистая ладонь Наставницы мешала двигать головой.       — Я рада, — отозвалась та, выпуская Пустого. — Это далеко не самая главная причина, но одна из них. Многое изменилось сегодня, Палюс, а потому выполняй приказ. Все вопросы потом.       Спорить было бесполезно. Мыслями Младшая была уже где-то далеко — пыталась решить нависшую над богомолами… проблему? Беду? Похоже на то. В такие моменты особенно важно, чтобы жуки, за которых ты несешь ответственность просто доверились тебе и выполняли свою работу, не усложняя ситуацию глупыми вопросами, обидами и упрямством. И то, что правительница снизошла до объяснений, пусть и таких кратких было непозволительной роскошью для бесправного ученика. Пустыш понял это без слов и был благодарен за то, что от него не отмахнулись.       Он склонился, показывая, что понял приказ. Богомолка не удостоила этот жест ответом, продолжив свой путь.       Оставшись в одиночестве, Сосуд медленно побрел в сторону малой арены, где также находился склад ученического снаряжения. Совсем скоро он сдаст свое оружие и плащ, а затем вернется в комнату, и все пойдет как раньше — спокойно, размеренно, правильно. Вот только осознание этого совершенно не доставляло радости. Даже наоборот, чувство полной беспомощности давило на плечи невероятной тяжестью, и впервые родная Палестра показалась жуку не домом, где можно чувствовать себя в безопасности, а западней.       «Предатели покинули Сады… столько времени прошло и,» — Пустыш резко остановился, пронзенный внезапным осознанием. — «Они искали Сосуд тогда. Меня. Но они ведь знают, где я нахожусь, а значит… им нужен брат? Или другой сосуд?»       Позабыв обо всем, Полый развернулся и побежал за Наставницей, уже давно скрывшейся за тяжелыми дверьми зала советов. Догнать, остановить, объяснить — заставить отменить приказ или хотя бы дать жуку время. Совсем чуть-чуть… совсем… Резко замерев на развилке, он чуть отступил, чтобы не попасться на глаза страже, и задумался.       Стоит признать, богомолка, скорее всего, не внемлет просьбам ученика. Маленький брат для нее никто — просто очередная козявка, ничем не заслужившая ни уважения, ни милости. Даже если маленького пустого жучка не посчитают причиной всех неприятностей, его не оставят в деревне, не дадут защиту и кров, как в свое время дали Пустышке. Да и захочет ли сам маленький сосуд менять свою цель, которую очень сложно объяснить несведущему жуку, на сомнительную честь быть бесправным чужаком среди гордых богомолов. Но… Пустой не мог оставить его одного. Не мог и раньше, пока не вспомнил о своем знакомстве с Предателем, а сейчас — подавно. Что же делать?       Минуту Сосуд стоял неподвижно, судорожно пытаясь придумать хоть какой-то план. Уговорить Наставницу? Упросить кого-то помочь брату? Сбежать самому? Да кто его выпустит?! Ученика…       Пустыш испуганно сглотнул, пораженный, что в его голове вообще смогла зародиться мысль о побеге. Не то, чтобы это было совсем крамольной мыслью. Не редки были случая, когда палюсы, желая хлебнуть немного свободы и показать независимость перед однокашниками, сбегали, в деревню или даже за ее пределы. Легче всего было старшему звену. Они к тому времени успевали изучить все закутки Палестры и расписание дежурств, обладали необходимыми для побега навыками и силой, да и надзор за старшими был не таким строгим. Во время патрулей или рейдов с кураторами и вовсе, сами предки велели. Главное было успеть вернуться до того, как поднимется тревога и не попасть в беду по пути.       Самоволка, как назывались такие прогулки среди палюсов, были даже своеобразным поводом для гордости. Даже суровое наказание для попавшихся далеко не всегда останавливало молодых богомолов. Сбежать и вернуться незамеченными считалось особенно престижным, на таких учеников потом смотрели как на героев. Но… то было в спокойное время и ночью, когда большая часть деревни спала. А как провернуть подобное днем, когда богомолы усиленно готовятся к чему-то страшному?       Пустышка развернулся и быстрым, твердым шагом поспешил к выходу. Мысли роились в голове как растревоженные жужжки, в то время как сам Полый пытался казаться спокойным и уверенным в своих действиях.       План его был прост до глупости, но, при определенном везении мог сработать. Автолик говорил, что Наставница только собиралась послать за учеником — значит еще никто не знает, что тому приказали вернуться в Палестру. Сама богомолка сейчас на совещании… или чем они там занимаются за закрытыми дверями Большого зала? Пройдет не меньше часа, прежде чем она заметит отсутствие пустоглазого палюса, а то и больше, ведь дел у Лорда невпроворот. Остальные же — учителя, стражи, воспитатели и, тем более, другие ученики — ничего не должны знать… в идеале.       Холл был непривычно пустым и гулким, и, быстро шагая к воротам, Пустышка едва сдерживался, чтобы не побежать, как маленький испуганный зверек, стремящийся покинуть открытое пространство. Но бежать было нельзя. Нельзя оглядываться. Нельзя жаться к стенам в попытке остаться незамеченным. Не останешься. Наоборот, привлечешь внимание и вызовешь здоровое подозрение. Ведь жуки с чистой совестью не пытаются спрятаться в тени и не носятся как угорелые, будто сама смерть наступает им на пятки.       Когда уже у самых ворот дорогу пустотному заступил спрыгнувший с потолка дежурный, он едва сумел сдержать нервную дрожь. Сердце стучало под самым горлом, а лапы, неожиданно потяжелевшие и холодные, отказывались слушаться, и Сосуд лишь огромным усилием заставил себя добродушно помахать ладонью в знак приветствия, забавно склонив голову к плечу, как делал это обычно.       — Тебя хотела видеть Сестра Битвы, — холодно сказал богомол, глядя на бессовестно наглого палюса, что успел набить всем оскомину, шныряя туда-сюда без сопровождения учителей или кураторов.       «Я знаю,» — было очень сложно отвечать спокойно. Руки чуть подрагивали от нарастающего напряжения, но Пустышка надеялся, что со стороны это будет не слишком заметно. — «Я говорил с ней».       Богомол удивленно склонил голову к плечу, с недоверием глядя на палюса.       — И ты отправляешься на Тропу? — уточнил тот, как будто сомневаясь в собственных словах.       Сосуд кивнул, чувствуя нарастающее недоумение дежурного. Совсем молодой еще богомол, наравне с несколькими младшими воспитателями следивший за порядком, не был самым видным лицом палестры. Вряд ли его посвящали в какие-то подробности. Таким юнцам, решившим посвятить свою жизнь учению или отбывающим какую-то повинность, чаще, как палюсам, отдавали приказы, которые те беспрекословно выполняли. В простую и понятную картину мира несчастного богомола с трудом вписывался палюс-инородец, что большую часть времени живет за пределами деревни. Но еще меньше в нее вписался бы ученик, посмевший нарушить приказ Лорда, если таковой был. Ведь был же?       «Я могу пройти? Мне нужно успеть вернуться к вечеру,» — решился на маленькую ложь Сосуд.       Ему очень не хотелось, чтобы этот богомол пошел спрашивать совета у кого-то из старших. До Наставницы он, конечно же, не доберется, но вот Автолик вполне мог оказаться в курсе приказа. А так, если дежурный подумает, что ученика-бродяжку просто послали за чем-то важным «туда-обратно», глядишь, побоится отнимать время у старших. Главное сейчас, не показать сомнений или страха… главное не сорваться.       — Ладно, проходи, — богомол отступил, давая Пустышке дорогу. — Поспеши, пока врата не закрыли.       Сосуд кивнул и вприпрыжку устремился на выход. Колени все еще дрожали, а в животе холодным червем свернулся отчаянный страх. Еще не поздно было вернуться назад и, как прилежный и послушный ученик, чтящий своего Лорда, сдать оружие и отправиться в жилое крыло. Потому у него будет возможность попросить совета и, возможно, Младшая даже войдет в положение Пустого… возможно… через несколько часов… дней?       Сосуд даже не оглянулся.       Взбегая по Воздушным тропам, он впервые обратил внимание, насколько же тесно на самом деле в деревне. Не меньше трети богомолов племени всегда была занята в патрулях, на охоте или плантациях, что зачастую располагались в нескольких днях пути от деревни. Сейчас же, казалось, абсолютно всех мирных жуков согнали сюда, и на каждой площадке, на каждом мосту толпились новоприбывшие. Они по цепочке передавали привезенное с собой снаряжение и тюки с припасами, и сложенные тут и там вещи только усугубляли чувство сковывающей тесноты. Воздух гудел от множества голосов и шелеста крыл сотен отроков, которые то и дело перелетали с места на место, больше мешая, чем помогая окружающим.       В этой судорожной атмосфере то ли переезда, то ли надвигающейся войны никто не обратил на Пустышку внимания, и тот без проблем добрался до подъема в Верхнюю Деревню. Несколько богомолов разбирали короткую лестницу, что соединяла жилой комплекс с военным, аккуратно укладывая длинные планки-ступени в специальную нишу в стене. Полый, не задерживаясь и не обращая внимания на короткий окрик мастеровых, вскарабкался по стене и выскочил на плац. За ним никто не последовал.       Сосуд успел отойти, практически сразу смешавшись с толпой воинов и разведчиков, в таких же как у него темно-синих маскировочных плащах-листьях, когда земля чуть дрогнула под ногами, заставив замедлить шаг. До слуха донесся глухой каменистый скрежет, идущий, кажется, из каменных недр. Обернувшись, Пустыш с удивлением увидел, как широкий проем в полу, ведущий к жилым гнездам, стремительно уменьшается. Две каменные плиты, подобно пасти гигантского подземельного чудища двигались навстречу друг другу, отсекая Основную деревню с мирными жителями, детьми и Палестрой от Верхней, где остались воины и разведчики. С гулким ударом края плит сомкнулись, и теперь только легкое отличие рельефа на полу показывало, что когда-то здесь был проход.       Крылатый нервно вздохнул, только сейчас осознав, какие именно ворота имел в виду дежурный, и, развернувшись, поспешил на выход. Теперь вернуться без посторонней помощи у Пустого не получится, а значит, как бы банально это ни звучало, пути к отступлению не было.       Пустышке повезло. Когда он подбегал к воротам, деревню покидал отряд разведчиков в хвост, к которому безмерно наглый Сосуд пристроился, надеясь проскочить незамеченным. Стража на воротах — не молодой дежурный из палестры. Пусть, воинам наверняка не успели доложить об изменившемся статусе пустотного, со стражника станется послать вестового за подтверждением приказа. Обман сразу же вскроется, и.… что будет дальше крылатый боялся даже думать.       Проскочив за врата за последним разведчиком, Полый сразу же отделился от отряда. Поспешность могла дорого стоить, но идти за бойцами дольше было не менее опасно, ведь на пустой тропе заметить внезапное пополнение гораздо проще, чем в гудящей толпе.       У него почти получилось. Сосуд, практически уверенный, что остался незамеченным, был на пороге ведущего вниз тоннеля, когда его догнал неуверенный пока что оклик одного из стражей:       — Пустышка?       В голове воцарилась звенящая тишь, даже мысли, казалось, замерли, сжавшись как испуганные мелкие мошки, а в животе поднял голову ледяной червь страха, готовый укусить. И, прежде чем окликнувший, убедившись, что не обознался, позовет снова, пустотный побежал.       Не чуя под собой ног, Пустой мчался по знакомым коридорам, не оглядываясь и не слушая. Воображение само рисовало страшные картины погони, звуки шагов и сердитые окрики богомолов. И чем дальше он бежал, тем отчетливее казалось, что все силы преисподней сейчас несутся следом, наступая Сосуду на пятки.       Буйная грибная поросль хрустела и чавкала под лапами, а пружинистые шляпки подросших грибков били по груди и коленям, оставляя на одежде рыжие полосы. Казалось бы, совсем недавно Полый точно также несся этим самым маршрутом, стараясь нагнать расшалившегося отрока. Тогда грибные шляпки еще могли выдержать вес пустотного, а бежать, перепрыгивая через ямы и кочки и едва успевая свернуть на очередном повороте, было весело, а не страшно.       Тропа резко пошла под уклон, и Пустышка побежал еще быстрее, рискуя не успеть за собственными лапами и оступиться на изъеденных грибницей старых ступенях. Совсем скоро впереди показался едва различимый зеленоватый отблеск кислотного озера, и жук, преследуемый собственным страхом и виной, даже не подумал остановиться.       Как и тогда, несколько лет назад, он прыгнул и, придав себе импульс с помощью крыльев, пронесся над смертоносной поверхностью кислотного озера, лишь в последний момент успев вцепиться в торчащие из стены трубчатые корни, влажные и хрупкие из-за кислотных паров. Ловко перебирая лапами, Полый поспешил добрался до коридора, проигнорировав сулящую безопасность заброшенную станцию. Только когда лапы коснулись твердого пола, он позволил себе оглянуться, ожидая увидеть погоню.       Верхний уступ пустовал. Никто не смотрел вслед беглецу испепеляющим взглядом, никто не проклинал и не приказывал сейчас же вернуться обратно. Возможно… возможно за Палюсом вовсе никто не погнался. Ведь стражникам на воротах нельзя покидать пост, а у разведчиков есть свое задание. Может быть богомолы вовсе посчитали, что из болотной чащи, как называли ту часть Пустоши, что располагалась под деревней, нет иного выхода, кроме как мимо главных ворот, а там беглеца так и так поймают. Возможно… возможно ему просто повезло. И не стоит испытывать свою удачу, стоя посреди коридора, как путевой столб.       Наставница в свое время согласилась не перекрывать дорогу в стоки под Городом Слез и, насколько Пустыш знал, до сих пор известно о ней было очень немногим. От этого становилось особенно паршиво, ведь сейчас он, по сути, бессовестно обманывал доверие Сестры Битвы, используя тайный путь, чтобы сбежать.       «Наставница оторвет мне голову, когда узнает,» — обреченно подумал Сосуд и, не давая себе времени окончательно испугаться, устыдиться и малодушно вернуться назад, прибавил шаг, стремясь как можно скорее оказаться у потайного хода.       То, что погони не было сейчас, совершенно не значило, что через какое-то время десятник или распорядитель стражи не пошлет кого-нибудь за подозрительно резвым учеником. Повезло еще, что разведчики, к которым Полый примазался, выбираясь за ворота, не стали его ловить, а стража… ну что стража? Технически, Пустышке не запрещено выходить из деревни. По крайней мере, Сосуд надеялся, что большинство богомолов пока что считает именно так. Правда, что будет, когда его все-таки поймают и вернут в Палестру, думать не хотелось совершенно. Вряд ли это случится скоро, однако Сосуд сомневался, что даже за год сумеет придумать достаточно весомое оправдание своей выходке.       Крылатый беспрепятственно спустился к старому люку и, содрав наросший за последние месяцы слой из грибочков и мелких, но цепких стеблей повилики, что спокойно росла даже в самых суровых условиях наряду с бледным папоротником, с трудом отворил тяжелую створку. Опасливо оглянувшись на тропу, Полый нырну в трубу и плотно закрыл люк за собой. Богомолы, вздумайся им преследовать беглеца, конечно же без труда возьмут след и найдут эту лазейку. Но так, вход в стоки хотя б не будет бросаться в глаза.       Сосуд побежал, спеша как можно быстрее затеряться в запутанных переходах городской канализации. Он понятия не имел, посылала ли Наставница кого-то, чтобы изучить и составить карту коллекторов под Городом Слез, но совершенно бы этому не удивился. Лорды пусть и старались держать дистанцию с остальными жителями Халлоунеста, были в курсе практически всего, что происходило в королевстве. Об этом свидетельствовали удивительно подробные карты мест, которые Пустышка и представить-то мог с трудом, да многочисленные тайники и замаскированные в стенах и под потолком убежища для разведчиков, разбросанные по пещерам. С такими возможностями легко следить за ситуацией, легко выследить противника или найти беглеца, например, одного без меры наглого пустоглазого молодца, посмевшего нарушить прямой приказ. Несмотря на то, что мысли то и дело возвращались к возможной погоне, Пустыш сомневался, что на него все-таки начнут охоту. Сосуд-недоучка — не то существо, из-за которого Сестры Битв устроят переполох. Но что за его действиями будут следить и при первой же возможности отловят для воспитательной беседы или вовсе, демонстративного изгнания, сомневаться не приходилось.       Полый гнал от себя мысли о предстоящей беседе с Младшей и только прибавлял шаг, петляя по знакомым коридорам стоков. Сосуд не стал идти через затопленный зал, опасаясь, что там как раз может находиться богомолий патруль. Объясняться с встревоженными воителями, особенно если среди них окажутся гвардейцы, не хотелось. Возвращаться обратно — тоже.       Вскоре осталась позади развилка, на которой он вел Младшую и Алкея, а перед путником раскинулся пропитанный влажными спорами тоннель и коллектор, кишащий причмокивающими бульками. Потешные круглые существа-рыбки, завидев путника, тут же раздувались как огромные шипастые пузыри с черными глазками, частенько заполняя своей тушей весь коридор, вынуждая либо искать обходной путь, либо убивать несчастное животное.       На сердце все еще было неспокойно. Особенно теперь, когда первый страх отступил и беглец получил возможность немного обдумать ситуацию. Пустышка впервые за очень долгое время намеренно ослушался старшего по званию и по возрасту жука — не нашел лазейку, не прикинулся дураком, как часто делал Алкей, а намеренно пошел наперекор. И только сейчас, когда ничто не отвлекало и не пугало, Сосуд задумался: зачем он это сделал. Так ли он нужен младшему брату, холодному, как камни Перепутья, и целеустремленному, как брошенное в противника копье. Братишка казался цельным, особенно по сравнению с треснувшим сородичем. Он не сомневался, не задавался вопросами, не отвлекался и, очевидно, знал, что делает и зачем. Возможно, нелепый жужжащий собрат ему вовсе не нужен? Мешает! Отвлекает! Задает глупые вопросы! Может… того, что Пустыш принес крохе клешни и дал отдохнуть у себя в доме уже достаточно? И стоит просто позволить маленькому сосуду двигаться дальше по одной ему известной дороге. Отойти в сторону и.… не мешать. Ведь именно об этом в свое время просил Отец. Об этом не раз говорила Хорнет. Об этом… совершенно не хотелось думать самому Пустому.       Не хотелось, а думалось. Тем более, что в капающей тиши стоков только и оставалось, что размышлять о жизни. Когда крылатый добрался до люка на поверхность, уверенность, что он поступил правильно, сломя голову побежав за братишкой, была подточена сомнениями и страхом ошибки.       «Я просил его подождать в зале ожидания у ворот,» — наконец решил Сосуд, выбираясь на залитую вечным дождем мостовую. Рыжие полосы спор на плаще тут же размыло, и они стекли с гладкой ткани, мешаясь с грязью стоков и мокрой пылью городской улицы. — «Я должен хотя бы туда добраться. Если он ждет, то, наверное, я не совсем бесполезен».       Чуть-чуть приободрившись, Пустой поспешил в сторону вокзального комплекса, что нависал над улицами многоярусной махиной из темного камня и узорчатых витражей в обрамлении фигурных решеток и четырехгранных пик-шипов. Лапы сразу замерзли, и Сосуд почти бежал, спеша как можно быстрее попасть в более-менее сухое место. За года он успел привыкнуть к мягкому и всегда чуть теплому дерну Грибных Пустошей или пружинящей моховой подстилке Зеленой Тропы, и вечно плачущий и холодный Город Слез по сравнению с ними казался на редкость неуютным, если не сказать больше — противным. Даже завораживающая красота шпилей, башен и витражей не спасала положение. Полый только жалел, что ничего столь же грандиозного не сохранилось в каком-нибудь более приятном месте.       Долго петлять по плачущим переулкам и заросшим пылью коридорам Пустышка не стал. Залы ожидания, где должен был ждать брат, располагались в круглой пристройке, что как шляпка настенного гриба-ступеньки, примостилась на стене сразу под вокзальной пещерой и складами. Туда можно было попасть на одном из многочисленных подъемников, из самого города, воспользоваться лестницей или же пройти по длинной галерее с высокими витражными окнами, что тянулась вдоль стены пещеры, заключая город в кольцо. Подъемники, несмотря на вечную сырость этого места, все еще функционировали, словно кто-то до сих пор старательно поддерживал их в рабочем состоянии — смазывал, обновлял цепи и шестерни и даже счищал ржавчину с украшающих кабины фигурных шипов. Благодаря этому, в верхнюю галерею и, как следствие, к большому вокзалу и Запечатанным Воротам, что располагались прямо под ним, можно было сравнительно легко попасть даже с противоположного конца города. Когда-то по ней даже курсировали повозки с жуками, их брошенные остовы до сих пор напоминали о тех счастливых для города днях.       Вокзальный комплекс встретил путника знакомой уже пыльной тишиной. До слуха доносился слабый перестук капель, да далекий топот вечных стражников, несущих свою вахту с недоступным живым упорством. Темноту разгоняли потускневшие от пыли фонарики-колбы, что, подобно праздничным гирляндам, висели на стенах и под сводчатым потолком.       Сосуд избегал выходить на открытые пространства. Стражей он уже давно не боялся. С чумными жуками можно было сравнительно легко справиться, а сбежать и того легче — бывшие воины никогда не сходили со своих маршрутов. Куда меньше жуку хотелось наткнуться на колонию звонокрылов. Эти небольшие жучки с клиновидными головами, выпуклым мягким брюшком и перепончатыми тонкими крыльями, небольшими стайками гнездились под потолком в темных и сухих пещерах. Безобидные на первый взгляд, они крайне не любили, когда кто-нибудь посягал на занятую колонией территорию. Стоило нарушителю появиться в поле зрения этих созданий, как один или несколько особей с боевым визгом шли на таран. Тонкое и мягкое брюшко этих зверюшек, наполненное едким горючим веществом, тут же вспыхивало, стоило хотя бы немного повредить кожицу. Происходящий сразу после этого огненный взрыв отбивал у хищников желание пробовать звонокрыла на вкус, а у случайного путника — идти этой дорогой. С таким бесстрашием было даже странно, почему эти создания все еще не вымерли окончательно.       Сосуд благополучно миновал наиболее заброшенную часть складов и спустился к залам ожидания. Когда-то это был, считай, маленький город на входе в столицу, со множеством мелких магазинчиков, лавочек, несколькими постоялыми дворами и даже роскошным отелем для особенно важных жуков. Ведь немногие гости столицы сразу же стремились выйти под дождь, некоторые и вовсе предпочитали снять комнату подле вокзала и выбирались в город только для того, чтобы решить свои дела.       Все это Полому когда-то рассказал Огрим. Он же поделился секретом, как можно сократить дорогу к вокзальному лифту с помощью стеклянного кольца, как называли транспортную галерею под потолком. Воин рассказывал, что, когда город разросся, и жукам стало сложно добираться до основного вокзала, Хранитель Лурьен спроектировал Кольцо, с помощью которого сюда легко и быстро добирались жуки с окраин. В центре же, совсем рядом с Неспящим Шпилем, был возведен Вокзал Короля — им пользовались жители центральных районов. Все были довольны, особенно, как выразился рыцарь, знать. Ведь им с тех пор не приходилось видеть простолюдинов каждый раз, как они решали отправиться в путешествие.       Зал, о котором Пустыш говорил брату, встретил пустотного сумрачной тишью, которую нарушал только мерный шелест капель по металлическим козырькам. Многочисленные кованные скамейки с облезшей за годы и отсыревшей обивкой на сиденьях, рядами выстроились перед огромным, во всю стену, окном, сквозь которое в здание проникал рассеянный волшебный свет. Вдоль стен тянулись небольшие конторки с затертыми и размытыми вывесками. Когда-то там продавали еду для путешественников, газеты или листки с бульварными рассказами, способные скрасить ожидание своего рогача, да милые безделушки для тех, кто хотел взять что-то на память о столице.       Полый остановился на пороге, с тревогой оглядывая пустынный на первый взгляд зал. В первые секунды Сосуду показалось, что он опоздал, и даже если кто-то и ждал задержавшегося жука, то давно бросил это гиблое дело. Но, стоило Пустому расстроиться, как его внимание привлек жук, что удобно устроился на скамье в первом к окну ряду. Заметив новое лицо, странник приветливо махал ладонью.       Это не был маленький брат. Чуть приблизившись, Полый узнал таинственного путешественника, встреченного у богомольих врат. Квиррел — кажется его звали именно так. Признаться, Пустышка за всеми этими треволнениями и думать забыл о загадочном жуке. Приблизившись, все же уходить, не поздоровавшись было бы не вежливо, он с удивлением и радостью увидел и младшего брата.       Маленький сосуд сидел на скамье подле путешественника и… попросту спал, уронив рогатую головку на грудь.       — Приветствую, — поздоровался Квиррел чуть приглушенным, чтобы не тревожить спящего, голосом. — Рад встретить тебя снова. Не хочу показаться банальным, но я как раз вспоминал о нашей встрече.       Пустой тихо зажужжал в знак приветствия и сел на пол подле скамейки. Не хотелось тревожить сна младшего брата или мешать путешественнику, а соседняя скамья по мнению пустотного стояла слишком далеко. Так было гораздо удобнее.       — Похоже, он ждал именно тебя, — продолжил меж тем Квиррел. — Когда я пришел, он просто сидел здесь и… смотрел в окно. Стоит признать, вид отсюда открывается величественный, — он слегка усмехнулся, кивая на окно, за которым, подернутый вечной мутью дождя, искрился Город Слез. — Я решил приглядеть за ним на всякий случай. Все же Столица кажется опасным местом для такого малыша… — жук чуть осекся и со вздохом продолжил. — Так говорит мне разум. Но что-то подсказывает также, что у этого крохи должно хватить сил справиться с любой напастью, несмотря на возраст. Забавно… и немного грустно. В любом случае, я рад, что малыш все-таки не будет один.       Сосуд, склонив голову к плечу, внимательно вслушивался в слова странника, завороженный бархатистым звучанием его голоса. От Пустого не укрылась какая-то странная растерянность в душе собеседника, и от того слова этого жука казались особенно важными, словно имеющими двойной смысл.       Кивнув на последнюю фразу собеседника, Пустыш достал из сумы широкий и легкий шарф, связанный из тонкой воздушной пряжи — один из последних подарков Сериз. Она постоянно боялась, что ее братишка где-нибудь мерзнет, голодает или страдает от каких-либо еще бытовых неудобств. Свернув воздушное полотно вдвое, Полый бережно накрыл спящего братишку и, стараясь не потревожить сна крохи, подоткнул его по бокам. Квиррел умильно хмыкнул и тактично отвел взгляд.       — Странное дело, — негромко заговорил странник, когда Сосуд снова опустился на пол рядом. — Это королевство… ха! Оно кажется мне знакомым. Не подумай, чего странного, но уже много лет меня как будто влекло сюда, и вот зов стал особенно настойчивым. Раньше я думал — все дело в ореоле тайны, что окутывает запечатанную страну. Тайны, загадки и чудеса всегда влекли меня сильнее, чем уют родного дома… где бы тот ни был. Но, стоило мне здесь оказаться, как… королевство будто узнало меня…       Пустыш заинтересованно склонил голову к плечу, не совсем понимая, о чем говорит путешественник. Тот, заметив интерес пустоглазого, чуть смущенно засмеялся.       — Не обращай внимания, — сказал он примиряющим тоном. — Я заболтался. Долгое сидение в тишине наталкивает на размышления.       Сосуд, подумав немного, достал из сумки высушенный лист писарь-травы и карандаш, решив, что пора вступить в диалог.       «Маска у тебя на голове кажется мне знакомой. Ты был уже здесь?» — написал он и передал Квиррелу лист.       — О… — чуть озадаченно протянул жук. — Прости, я только сейчас сообразил… ты не можешь разговаривать?       Получив утвердительный ответ, странник смущенно хмыкнул.       — И твой брат… видимо тоже, — сказал он, покосившись на спящего кроху. — Неловко вышло. Знаешь, пока ты не начал писать… ваше молчание казалось… обычным, — жук смущенно потер затылок, отчего большая каплевидная маска, что он носил вместо шляпы, съехала на нос. — Извини.       Пустышка только развел руками, показывая, что случившееся его ничуть не беспокоит.       — Что ж… хорошо, — улыбнулся Квиррел. — Что до этой большой маски, она со мной, сколько я себя помню. И, признаться, я сам немало удивился, когда увидел точно такую же на черном монументе там наверху.       Полый встрепенулся, только сейчас сообразив, что странный головной убор сладкоголосого жука и правда очень напоминает один из каплевидных ликов, что сурово и бесстрастно взирали с бока Черного Яйца — темницы Запечатанного Собрата. Чтобы окончательно убедиться в своей догадке, Пустыш встал и, поднявшись на цыпочки, внимательно посмотрел на головной убор путешественника сверху, чем вызвал у того очередной приступ веселья.       — Один в один, не так ли? — лукаво спросил жук, чуть наклоняя голову вперед, чтобы Сосуду было удобнее рассмотреть маску. — Честно, не знаю, что именно это может значить, но возможно я, сам того не ведая, стал частью какой-то тайны. Будет интересно ее разгадать.       Пустотный кивнул, усаживаясь обратно. Маска и впрямь была точной копией одного из трех ликов с Черного Яйца и… хотелось бы сказать, что это наводило на какие-то размышления, но на деле черноглазый был в абсолютной растерянности. Казалось бы, что такого раз кто-то решил скопировать одну из множества масок Халлоунеста… Одну из очень важных масок… важных… чем?       Сосуд не знал. Он не знал даже, отчего маски для жуков были так важны раньше, но спросить было откровенно не у кого. Огрим не производил впечатления ученого жука. Старейшина Зен из Грязьмута, единственный старый жук, знакомый Пустышу, ссылался на какие-то путанные и непонятные обычаи. У богомолов же маски носили лишь отроки, коим еще рано было показывать свои лица, да Лорды, для которых бесстрастные, как у статуй, лики имели свой сакральный смысл. Но то, что фарфоровые лица, за которыми жители Халлоунеста прятались от мира имели когда-то огромное значение было очевидно. И страшно становилось даже от одной мысли, что можно надеть на себя чужую маску… это почти как натянуть снятый с убитого панцирь. Что уж говорить о маске особой, принадлежавшей когда-то действительно могущественному существу. Ведь… не станут же изображать простого жука рядом с Полым Рыцарем.       — Ты, вижу удивлен, — продолжил Квиррел как ни в чем не бывало. — Правительницы богомолов тоже удивились и, кажется, узнали меня. Хотя, — он хмыкнул, — возможно я слишком много о себе возомнил. Я не помню, чтобы представлялся им, но точно называл свое имя стражам. Наверное, им просто доложили. Эх… надо было спросить.       Полый подпер ладонью голову, задумчиво рассматривая собеседника. Восторженность Квиррела, его восхищение окружающим миром, тяга к таинственному и абсолютное отсутствие злобы или страха, завораживали Сосуд. Хотелось слушать дальше. Хотелось… просто сидеть или идти рядом, разделив с ним радость пути. Ведь с таким жуком, несомненно, произойдет что-то необычное… необычное, но совсем не страшное, как приключения в старых книжках, что иногда можно было найти на полках в заброшенных домах. Хотелось…       — В любом случае, — вновь улыбнулся странник, — уверен, со временем, я все пойму. Нужно только двигаться дальше, и этот мир сам ответит на все вопросы. Согласен?       Крылатый машинально кивнул, отметив про себя, что собеседник, несмотря на свой интерес, задает на удивление мало вопросов. Да, он посетовал, что не расспросил подробнее Сестер Битвы о маске, интересно, о чем тогда они разговаривали, но не задал ни единого вопроса и самому Пустышу. Например, о том же Яйце. Сам Сосуд не осмелился предлагать свою помощь. Во время беседы с Квиррелом, у него наоборот сложилось ощущение, что этот жук знает гораздо больше, чем показывает… точнее даже немного не так. Он знает, что ему нужно делать. А вопросы «как?» и «почему?», если и возникали в душе путешественника, могли подождать правильного времени. Времени, когда мир сам на них ответит.       — Ладно, — жук поднялся, явно собираясь уходить. — Думаю, мне пора идти дальше. Ты ведь присмотришь за своим братишкой.       Они смеялись. Квиррел — тихо, прикрыв ладонью рот, чтобы не потревожить спящего, Пустышка — беззвучно, лишь обозначив свое действие тихим стрекотом бирюзовых крыл.       — Береги его, — мягко сказал странник на прощание. — Я чувствую огромную силу в этом крохе. Но даже самым могучим жукам иногда нужно, чтобы о них кто-то беспокоился. И да, — он обернулся, — я заметил, его гвоздь не в лучшем состоянии. Сгодится, чтобы отогнать мстекрыла, но… дальше с таким оружием будет очень сложно. Неподалеку от вокзала живет кузнец гвоздей, может быть, вам стоит сходить к нему?       Полый озадаченно зажужжал, пристально глядя на путешестенника. Несколько секунд они оба удивленно молчали, после чего Квиррел хмыкнул и растерянно почесал в затылке.       — Эм…да… — неловко протянул он. — Ты только не спрашивай, откуда я знаю об этом, хорошо? Если честно… я не помню. Но почему-то уверен, что если спуститься на третьем лифте и пройти по широкой улице в сторону ближайшей стены, то уже через три моста можно будет увидеть кузню. В любом случае… вам же ничто не помешает проверить?       Сосуд медленно кивнул. И правда, в городе, несмотря на видимую заброшенность, проживало немало отшельников, ютящихся в старых домах. Некоторые из них, как Огрим, жили ради какой-то особенной цели, кто-то цеплялся за прошлое, отказываясь принимать реальность, кого-то влекли отлично сохранившиеся хоромы знати, а кто-то просто не любил общества других жуков. Кто знает, может среди них есть и кузнец. Было бы неплохо.       И Квиррел, добродушно потрепав пустотного за плечо, покинул зал. До слуха Сосуда еще некоторое время доносились его легкие шаги, скоро стихшие за шелестом дождя. Пустышка тихо выдохнул и, пересев на скамейку, бережно, чтобы не потревожить, устроил брата поудобнее. Теперь головка спящего сосуда покоилась у Полого на коленях. На сердце стало необычайно спокойно и… даже радостно. Крылатый откинулся на спинку скамьи и уставился в окно, наблюдая за тем, как капли, переливаясь, бегут по стеклу. Может быть… может быть он и ошибся, сбегая. Но сейчас, когда братишка сладко спал рядом, это решение казалось как никогда правильным.