Эхо в Пустоте

      За окнами шелестел дождь — тихо, размеренно, бесконечно. Капли воды, просачивающиеся сквозь далекий потолок пещеры, безнадежно бились о витражи и крыши, как усталый путник, надеявшийся найти защиту и кров. Мертвый город безмолвствовал. Его серое безжизненное тело было прекрасно видно сквозь узорчатое окно — единственное в потайной башне. И с такой высоты, немыслимой по меркам подземного мира, можно было впервые увидеть его… увидеть со стороны. Не целиком — башня не могла сравниться с монументальным Пиком в центре столицы — но отсюда были прекрасно видны крыши рабочего квартала, разбегающиеся паутиной улицы и каналы, пересеченные нитками мостов, первые стены торговых улиц и далекие флюгера на крышах особняков центра. Они рябили перед глазами, сливаясь в единую массу, как кусок тела огромного чудища. Крыши представлялись щетинистой чешуей, улицы — защитным узором, скверы и парки — проросшим на неподвижном теле мхом, а площади — глазами, скрытыми за опущенными веками. Чудовище, шумное и огромное, спало. Спало так давно, что уже никто и не помнил, когда оно бодрствовало. Никто не заметил, как оно… умерло.       Кроха отвернулся от окна и задумчиво прошел по кабинету Коллекционера. Странные записи, рисунки и схемы, аккуратно разложенные прямо на полу, едва слышно шелестели под маленькими лапками. Не ходить по ним не получалось. Бумаг было так много, что на них не хватило бы ни одного стола, и, чтобы хоть как-то разобраться в записках безумца, пустотный разложил их по всей комнате. Долго, несколько часов кряду, он перелистывал и просматривал стопки бумаг и рисунков, изучал бессмысленные на первый взгляд рисунки, украшавшие стены, раскладывал отдельные листы, пытаясь, как из мозаики, сложить из них что-то осмысленное.       Ему не мешали. Старший брат, неловкий, нелепый, совершенно непохожий на то, чем должен быть Пустой Сосуд, спал внизу под присмотром нескольких гусениц. Их пустые освободили из банок, когда спустились по лестнице. Потешнейшие создания. Жучок уже сталкивался с ними несколько раз, но до сих пор ни разу не пытался вести с гусеницами беседу. Их речь была непонятной, курлыкающей и невнятной, как детский лепет, так что пустой до сих пор не был уверен, знают ли они вообще жучиный язык. Оказывается, знают. И Старший даже понимал их речь. А гусеницы… гусеницы, вместо того чтобы поспешить прочь из места своего заключения, сделали все, чтобы помочь раненому сосуду. Они и сейчас следили, чтобы брату не стало хуже.       Сам же сосуд воспользовался моментом, чтобы побыть одному. В последнее время одиночество стало почти роскошью, и полый начал… отвыкать от него. Плохо…       Сосуд сам не мог точно сказать почему, но ему казалось, что, приняв помощь Старшего, он сделал что-то не то. Логика подсказывала, что вдвоем у них больше шансов добиться цели — эфемерной и неопределенной, как свет гнилушки на дне колодца. Там, где маленький жук не смог бы пройти, его мог подсадить старший собрат. В свою очередь малыш часто успевал остановить слишком наивного и импульсивного братца от глупостей. Но… в этом было и что-то неправильное. Что-то… чего не должно быть. Маленький сосуд давил это ощущение, как привык подавлять в себе все эмоции — порочный признак несовершенства. Давил все это время. Не всегда успешно, но ведь и раньше были моменты, когда сдержать себя не получалось.       Оправдания.       Пустой оторвал взгляд от очередного листа с кривыми пиктограммами и снова посмотрел в окно. Нужно было, наконец, признать. Брат был полезен — это факт. Вдвоем легче — это тоже факт. Но в то же время он будил в путешественнике то, чего в нем быть не должно. Что-то… слишком жучное. Какие-то невнятные отголоски воспоминаний, за которые невозможно было ухватиться, как жучок не пытался. Чувство… теплоты. Знания, что кто-то есть рядом. Кто-то, кто всегда поймет. Чувство… даже нет, знание — целостности, безопасности, спокойствия… наполненности.       Это было неправильно.       Пустой Сосуд не должен думать о таких вещах. Пустой Сосуд… вообще не должен думать. Он должен действовать, согласно цели и предназначению. Зов сам приведет к ней. Зов… стихший на пороге Халлоунеста.       Пустотный сел и, не глядя, взял в руки один из листов Коллекционера.       «Свет Короля держит тень. Тень держит свет. Тень помнит. Память рождает эхо. Эхо рождает голос. Пустота тает и свет гаснет. Нужно собрать белый свет в бутыль и заполнить Сосуд — до краев и еще больше. Плотью своей накормить тень, ведь смерть отбирает так много. Они будут кричать — лечить всегда больно. Главное — маска. Она держит их вместе, пока свет и тень не станут одним».       Нужно быть настоящим безумцем, чтобы понять эту писанину. Бессмыслица. Хотелось выбросить эти бумаги в окно, чтобы дождь поглотил их, размыл и втоптал в грязь, но вместо этого жучок принялся аккуратно собирать отобранные листы в стопку.       «Не сберег! Не защитил…» — все еще звучали в памяти последние слова сумасшедшего чудовища. — «Не спас… не справился…»       Сосуд не знал, что за миссия была у четырехрукого создания, но от этих слов, выплюнутых за минуту до смерти, становилось больно. Словно это у него самого в груди начинала плавиться Пустота. Словно… словно это он сам не справился.       А голос все шептал, эхом повторяясь в тенях:       «Убили… всех убили… не уберег… Не остановил… Прости, мой Принц…»       Закончив, пустотный аккуратно перевязал стопку тонкой бечевкой и убрал в сумку к тубусам из Святилища Душ. Может быть, позже получится разобраться во всем этом. А если нет… бумагу можно пустить на растопку.       Шаги гулким цокотом отдавались в тишине. Пустой постарался как можно быстрее миновать коридор, все еще залитый Пустотой, оставшейся от погибшего Коллекционера. Он спустился по короткой витой лестнице вниз, навстречу раздражающему лиловому свету. Там, вдоль обитых бархатными подушками стен, возвышались сотни разномастных банок-темниц. Там слышался курлыкающий говор гусениц, сразу пятерых, непонятный и чуждый. Там, свернувшись калачиком на сваленных у стены подушках, некогда роскошных, но изрядно попорченных временем и сыростью, спал старший брат. Гусеницы, тихо переговариваясь, устроились вокруг, как маленькие кожистые грелки.       Они не ушли, хотя могли бы. Маленький сосуд много раз видел, как эти беспомощные на первый взгляд создания в считанные секунды скрывались под землей, пробиваясь даже сквозь ссохшуюся землю старых коридоров Перепутья. Сейчас же гусеницы решили остаться. Может, не могли пробиться сквозь гранитное основание Города Слез? Или не хотели оставлять раненого сосуда? Понять было сложно, но малышу казалось, что они знакомы со Старшим. К сожалению, тот уснул раньше, чем успел рассказать. Впрочем… так ли это важно?       Завидев пустотного, гусеницы притихли. Одна из них, достаточно крупная, буро-зеленая с темными пятнами, приветливо махнула одной из своих лапок, подзывая, и что-то негромко курлыкнула. Жучок не понял ни слова, но интонация была приветливой. Приблизившись к уютному клубочку, малыш сел на подушку подле брата. Тепло его тела и нагретых гусеницами подушек тут же растеклось по телу. Двигаться больше не хотелось, и кроха со вздохом опустил голову на грудь, позволяя сознанию померкнуть.       Завтра будет новый день. Завтра он продолжит путь. А брат… брат будет лечиться. И будет читать. Так, пожалуй, получится быстрее.       — Мы встретились снова, маленький призрак. Обычно я довольно догадлива, но тебя я все же недооценила. Но теперь я знаю правду. Твой взор простирается за пределы Королевства. Твоя несгибаемая воля рождена из двух пустот. Не удивлена, что ты достиг сердца этого мира. И посему ты должен знать о жертве, что не дает ему погибнуть.       Знакомый голос звучал совсем рядом, но в то же время издали. Смысл слов ускользал, как призрачный морок, возникший в тумане, каждое слово, каждая фраза, понятная на первый взгляд, оборачивалась нечитаемым шифром.       Они все слышали одно и то же. Но, кажется, лишь двое понимали, о чем речь — воительница в алом плаще да маленький жучок в белой рогатой маске. Серая громада памятника Полому Рыцарю величественно возвышалась над ними, наблюдая, слушая. Дождь шуршал в ушах и призрачными слезами стекал по каменной маске рыцаря, неспособного вмешаться в сцену.       На треснувшего сосуда, раненого, растерянного и ослабшего не обращали внимания. Он был лишним, чужим — неучтенным актером, вышедшим на помост, когда никто не ждал. У него не было слов, не было действий, а основной состав труппы, как ни в чем не бывало, продолжал играть свои роли, не обращая на него внимания, ни словом, ни жестом не показывая, что тот существует. Как… пустое место.       Сосуд пропустил момент, когда охотница исчезла, скрывшись за серым занавесом вечного дождя. Маленький брат, молчаливый более чем обычно, ухватил спутника за плащ и потянул за собой, как тележку на веревочке. Нужно было спешить…       Тепло волнами расходилось по телу, и боль медленно, по каплям, испарялась, сливаясь с бесконечным бледным светом, заполнившим пространство так, что за ним не было видно ничего более. Горячий пар сначала комом вставал в обожженном горле, кашлем вырывался наружу, но скоро и это прошло. Дыхание, хриплое и прерывистое всего полчаса назад, выровнялось. Сознание медленно прояснялось, пробуждалась память, чувства, ощущения, мысли… Последние события размытыми картинами вставали перед внутренним взором, а вмести с ними возвращалось и осознание себя. Пустыш глубоко вздохнул, окончательно успокаивая саднящую гортань, и тут же был вынужден с фырканьем вскинуть голову, чуть не захлебнувшись волшебной водой.       — Все в порядке?       Мила, до сего момента молча сидевшая на краю бассейна, обеспокоено склонилась к Сосуду, готовая помочь, если потребуется.       — Больно стало? — спросила она, поймав взгляд крылатого.       Тот мотнул головой, и тут же, от приземистой каменной скамьи чуть поодаль донеслось ворчливое курлыканье Сериз, перекладывавшей вещи:       — Ничего у него не в порядке. С головой, особенно.       Гусеница, быстро перебирая короткими лапками, подползла к компании и, свернувшись полукольцом, угрюмым изваянием нависла над уже не маленьким братишкой. Получилось плохо. Давно прошли те времена, когда гусеница могла легко взять жучка в охапку и унести куда-то, сейчас уже сам Пустышка, при желании, мог поднять названную сестру на руки. С трудом и ненадолго, но мог.       — Шляется Черв знает где, дерется, калечится, трубочки какие-то таскает…       — Это свитки, Сериз, — поправила жучиха, пытаясь успокоить разворчавшуюся подругу.       — Свитки — не свитки, — не вняла та, подбирая жестяной ковшик, лежащий на краю бассейна. — Он из-за них чуть руки не лишился.       Гусеница воинственно взмахнула ковшом, как будто тот был боевым гвоздем, и навела его на провинившийся Сосуд.       — А польза от них? Будет? — продолжала распалившаяся сестра. — Еще не ясно. Может там рецепты пирога описаны или чей-то личный дневник.       Пустышка зажужжал, пытаясь возразить, и крылья взбили белоснежную, как молоко тли, воду источника в воздушную пену, окатив Сериз и Милу тучей брызг.       — Молчал бы лучше, жужжалка, — беззлобно фыркнула зеленая под звонкий хохот подруги и, смахнув с мордочки горячие брызги, принялась усердно поливать голову Пустого волшебной водой.       — Жужжик, ты бы опустился вниз, — отсмеявшись, подметила жучиха. — Ожог должен быть под водой, чтобы быстрее зажил.       Сосуд, тяжко вздохнув, повиновался. Только на этот раз он не стал по уши опускаться в обжигающий белый свет источника. Положив подбородок на покатый бортик бассейна, пустотный рассеяно наблюдал за названой сестрой и старой подругой. Это было… странно. Совсем недавно они казались жуку совершенно недосягаемо взрослыми. Сейчас же… Сосуд был в растерянности. Сериз все еще бухтела и пыталась заботиться о маленьком брате, но с каждой новой встречей, все чаще именно жучок помогал неуклюжей и слабой гусенице в тех или иных делах. Подержать, починить, прогнать агрессивных жуков, достать что-то из опасного места, передать послание в Город Слез или богомолам — все это не было сложным или даже опасным, и жучок с радостью был готов помочь своему мягкотелому семейству. Но для маленьких гусениц, многие вещи так и остались чем-то… почти недосягаемым.       Мила же… было приятно видеть ее, в кои-то веки не увлеченную работой или не спящую мертвым сном после многих дней в шахте. Сейчас, чумазая и осунувшаяся от усталости, но улыбчивая и звонкоголосая, Мила казалась почти прежней, доброй и заботливой старшей сестрой большого семейства. Почти прежней, но в то же время пугающе уязвимой и хрупкой.       Увидеть жучиху не в шахте в последнее время было большой редкостью. Пустыш уже давно не пытался вывести ее на свет или отвлечь от работы — только периодически приносил еду и передавал записки от Мии, которые та оставляла на столе в доме. Сестры почти не виделись. Тем удивительнее было, когда шахтерша вышла к источнику вместе с Сериз. Радость от встречи даже заглушила глухую обиду на маленького брата, который, оставив крылатого лечиться, отправился куда-то еще… Пустой даже не знал, куда именно.       Накануне, покинув башню Коллекционера вместе с группкой освобожденных гусениц, пустотные собирались подняться на Перепутье. Нужно было проводить освобожденных и посетить Бледный Источник — волшебное место, мало того, что идеальное для отдыха, так еще и способное излечить практически любую рану. Вода, бьющая из-под земли, была напитана древним волшебством, подозрительно похожим на бледный свет души. И эта магия, проникая в тело жука, за считанные часы изгоняла из него любую хворь, а политые ей раны затягивались на глазах.       Пустыш думал, что они с братом отдохнут здесь немного, а потом пойдут куда-нибудь еще или засядут за изучение трофейных свитков. Но то ли у братишки сразу были другие планы, то ли он просто решил поступить иначе, но, едва переступив порог заполненного белым светом зала, кроха скупо попрощался и, велев ждать на Зеленой Тропе, скрылся с глаз.       Сейчас, когда боль уже не так сильно туманила разум, Сосуд начал понимать, почему малыш ушел один. Если у брата были мысли, куда можно пойти после Святилища, то брать с собой раненого и целую сумку со свитками, да еще и банку с тенью не стоит. Глухая обида, гудевшая в пустоте под маской первые часы после расставания, рассеялась, растворившись в белом свете, оставив за собой лишь смутное беспокойство за младшего, да призрачный отголосок стыда. Братик — умный и умелый жучок, пусть и выглядит совсем крохой. Он не обязан отпрашиваться у старшего спутника или даже ставить того в известность о своих планах. Пустышу было бы безумно приятно, но, видимо, он не обладал достаточным авторитетом и возможностями. С другой стороны, быть хранителем с таким трудом добытых знаний — тоже почетно. Особенно, если получится разобраться в них к возвращению младшего. Эти мысли немного успокаивали. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы не погрузиться в уныние.       Впрочем, Сосуд не долго оставался в одиночестве, попав в цепкие лапки названной сестры и звонкоголосой шахтерши.       — Святой источник, святой источник, — бурчала Сериз, методично поливая голову Пустыша белой водицей. — Лечит все раны… вот лью-лью, а дырка меньше не становится.       Полый тихо зажужжал, вновь обдав девчонок снопом брызг. Мила залилась смехом, а гусеница, тщетно пытаясь сохранить серьезное выражение лица, надулась, как большой зеленый шар с глазками.       — Полно тебе, Сериз, — сказала Мила, ополаскивая в мерцающей белым водице огрубевшие от тяжелой работы руки. — Все ведь хорошо. Он живой вернулся, а то, что поранился, так источник все правда залечит.       — Залечит, — фыркнула сестрица, сердито плеснув в Полого водой. — Этот гулена мне обещал, что будет рассказывать, если куда-то намылится. И соврал. У-у! Зла не хватает.       Пустышка вскинул голову и тихо застрекотал. Неразборчивое бульканье наполнило комнату, перекрыв на секунду ровный гул трех впадающих в бассейн потоков. Девушки прервали разговор и с недоумением уставились на Сосуд, удивленные непривычным звуком. Пустой, смутившись, сполз поглубже в источник, так что на поверхности осталась торчать только верхняя часть маски да надломленные спицы рогов.       Тишина взорвалась смехом. Сериз тщетно прикрывала лицо короткими лапками, стараясь оставаться серьезной, но нет-нет да срывалась на неловкое хихиканье. Мила же… Мила смеялась так сильно, что пустотный испугался, что жучихе станет плохо. Держась за живот, она раскачивалась из стороны в сторону и болтала ногами, взбивая белоснежную воду в искристую пену. Она смеялась и смеялась, даже когда гусеница успокоилась и теперь с откровенным беспокойством глядела на подругу.       — Эй, Мила… Мила, — позвала гусеничка, тронув шахтершу за плечо.       Смех оборвался как будто его обрезали.       — Все… ох, — жучиха икнула. — Все хорошо. Извините. Я просто так давно не смеялась, что не смогла вовремя остановиться.       — Ты хоть высыпаешься, подруга? — спросила Сериз, окидывая жучиху критическим взглядом. — А то выглядишь не очень.       — Куда высыпаюсь? — усмехнулась Мила, судя по всему, не в первый раз отвечая на этот вопрос. — Все в порядке, Сериз. Я, как закончим здесь, пойду домой и устрою себе пару дней выходных. Может быть, даже Мию застану. Она мне завтраки оставляет обычно. А тут я ей что-нибудь приготовлю. Поговорим о чем-нибудь, погуляем.       Наступила неловкая тишина. Успокоившийся было Пустыш понурился. От слов жучихи, обыденных и совершенно будничных, стало как-то пусто на сердце. С одной стороны, он был очень рад, что сестры начали ладить. Мия трудно пережила гибель сестер, особенно Клары, и долго считала старшую жучиху виноватой в постигшем их семью несчастье. Мила не говорила этого вслух, но, кажется, была согласна с сестрой. Долгое время девочки не разговаривали и почти не виделись, а Полый был чуть ли не единственной ниточкой между сестрами. Если они стали общаться сами по себе… это же хорошо. Только почему-то от слов подруги было совсем не радостно.       — Ах, мы отвлеклись, — меж тем вскинулась жучиха. — Сериз, Жужжка, кажется, хотел спросить, почему ты злишься на него. Ведь так? — она повернулась к Пустому.       Тот кивнул, стараясь не показывать той давящей растерянности, которую испытал только что.       — А… — гусеница сморщила нос. — Алкей прилетал недавно. Искал этого героя. — Сериз глянула на Пустышку. — Тебя Наставница в деревню зовет. Срочное что-то.       — И что в этом такого страшного? — удивилась Мила.       — А то, — вновь начала распаляться зеленая. — Если вестник аж до меня долетел, то значит, что ни в логове, ни у храма Унн, ни еще где-то на тропе или в Пустошах его нет. И ни записки, ни весточки. Случись что, и не знаешь, где искать.       Пустой вновь покаянно опустил голову, радуясь, что испуг не может проступить сквозь маску.       За всеми треволнениями он совершенно забыл про свой побег из Палестры. Похоже зря.       — Оу… — протянула Мила. — Понятно. Что ж… думаю, ему жаль. Извинишь его?       — Ну тебя, — фыркнула Сериз, отворачиваясь от подруги. — Извиню, — она потянулась к Сосуду и, стараясь не задеть ран, ласково обняла за шею. — Куда денусь.       Тот благодарно уткнулся лицом сестре в бок и счастливо вздохнул.       — Особенно, если он пообещает никуда не влипать ближайшие дня два, — ухмыльнулась гусеница, чмокнув Пустого в лоб. — Справишься?       Тот с готовностью кивнул.       — Замечательно, — она покосилась на Милу, украдкой сцеживавшую зевоту в кулак. — Долечиваешься и, если я не вернусь, идешь в свое Логово. Вместе со всем этим. Если тяжело будет, то оставь тут, потом я через тоннель отнесу. А я, — гусеница ткнула лапкой в жучиху, — отведу это недоразумение домой и уложу в кроватку.       Мила встрепенулась и удивленно уставилась на Сериз.       — Что? — захлопала жучиха глазами. — Сериз, не надо. Я сама могу дойти.       — Знаю я, как ты дойдешь, — проворчала зеленая. — По пути свернешь в шахту и поминай как звали.       — Не было никогда такого! — возмутилась шахтерша со смехом. — Не было и не будет.       — Не будет, — кивнула гусеница. — Потому что я тебя провожу.       Шутливо споря, девушки пошли к выходу. Уже почти скрывшись за белым маревом, поднимавшимся над источником, Сериз обернулась и строго наказала Сосуду:       — Ничего. Не. Трогай.       Полый кивнул и помахал ей рукой. Чуть позже до него донесся далекий оклик Милы: «До встречи, Жужжик!».       Вскоре голоса девушек стихли, заглушенные толстыми стенами и ровным журчанием святого источника. Пустышка вздохнул и, охваченный странным чувством неправильности и опустошенности, снова сполз в воду, так что на поверхности торчала одна только голова. Вокруг клубился призрачный белый туман, в котором нет-нет да проскакивали бледные искорки-пушинки. Они, как шарики Пустоты из свежей раны, скользили над слегка рябящей водной гладью, то поднимались повыше, то спускались почти к самой поверхности источника, чтобы, через несколько минут растаять без следа. За их плавным танцем под аккомпанемент переливчатого журчания трех потоков было приятно наблюдать. Мысли текли ровно и спокойно.       Глаза давно привыкли к рассеянному, но все равно слишком сильному для подземелий свету, и сквозь бледную дымку отчетливо проступили очертания трех округлых каменных голов-масок, огромных — во всю стену. Изогнутые рога их терялись где-то под потолком, полностью скрытым туманной пеленой, а из разверстых ртов текла наполненная светом вода, так похожая на бледный свет души.       Полый медленно поднял руку, искалеченную неведомым артефактом в Городе Слез, и осторожно пошевелил пальцами, убеждаясь, что все работает. Кисть и пальцы двигались, боль ушла уже давно, а на месте раны в панцире осталась глубокая неровная выбоина, на дне которой слабо пульсировал еще тонкий молодой хитин. Белый свет источника искорками плясал по руке, стекаясь к шраму, тонкая мягкая пленочка на глазах превращалась в прочную пластину, как будто за пару часов прошло несколько недель, а то и месяцев.       «Наверное, она совсем-совсем заживет сильно раньше, чем Сериз вернется,» — с сожалением подумал Пустой, снова опуская руку под воду. — «Жаль».       Конечно, можно было бы и подождать. Сестра бы только обрадовалась, что пустотный не успел отправиться на Зеленую Тропу и по пути попасть в какие-нибудь неприятности. Соблазн был велик, тем более что вылезать из горячей воды не хотелось совершенно. Вот только, Полый прекрасно помнил: как только все травмы будут залечены, белый свет начнет наполнять тело, восполняя растраченный в схватках резерв. И чем дольше он просидит, тем больше сил получит — идеальное место для мага. Если бы Пустыш еще был этим магом.       С сожалением он сел и, разомлевший и горячий, выполз на теплые камни пещеры. Лучше покинуть купель раньше, чем окончательно разомлеть и, чего доброго, уснуть. Будет очень неловко, если источник переполнит Треснувший Сосуд, и тот случайно взорвет… что-нибудь или кого-нибудь. Например, каменные скамейки-лежаки, которые полукругом выстроились перед бассейном.       Когда-то, когда Перепутье еще полнилось жизнью, Источник был одним из самых важных его достопримечательностей. Старейшина Зен рассказывал, что к нему не брезговали приезжать даже аристократы из Города Слез, но, что важно, даже простые жуки могли погреть панцирь в святых водах. Именно святых, потому что по поверью, источники создал сам Бледный Король, отметив ими самые важные места Королевства, где их сила была нужнее всего. Наставница в свое время рассказывала, что Черв не создавал источники, а лишь открыл путь божественной силе, которая и без того наполняла землю — позволил ей течь свободно и напитывать воду естественных горячих ключей. Правды, как обычно бывает, никто не знал, но Пустышу очень нравилась версия старейшины. Может быть, потому что она больше походила на сказку.       Позволив воде стечь с хитина, Полый поднялся и медленно побрел к одному из лежаков, на котором остались вещи. Чтобы не замочить одежду, жук отодвинул аккуратную стопку в сторону и сел на скамью. Гладкий, чуть вогнутый камень лежака излучал приятное тепло — идеальное место, чтобы немного обсохнуть и остыть после источника. Сразу выскакивать в холодные подземные коридоры было плохой идеей.       Сидеть просто так было скучно, и Пустышка потянулся к небольшой кучке из тубусов, стопки бумаги и маски собрата — все то, что нес маленький брат, пока не ушел дальше. Тень в банке качнулась, реагируя на движение, и прижалась мордашкой к стеклу, вперившись в Пустого белыми блюдцами глаз. Бесформенная и неряшливая, в ней можно было разве что угадать того, кем она когда-то была. Отчетливо видно было только огромную голову с чуть загибающимися вниз рожками и короткими шипами на щечках, а тело утратило плотность, напоминая то ли юбку парящей медузы уму, то ли неряшливый черный плащ.       «Соскучился?» — обратился к ней крылатый. — «Прости, совсем о тебе забыли за всем этим. Ты только не бойся, мы придумаем, как тебе помочь».       Тень ничего не ответила, только слегка качнулась из стороны в сторону, пробуя на прочность прозрачную стенку банки. Полый, как ни пытался, не мог уловить и отголоска привычных ему чувств. В теневой сущности не было ни страха, ни любопытства — только едва уловимая мелодия, то затихающая, то наоборот, набирающая силу. Знакомый едва различимый перебор струн арфы, волшебный и грустный.       «Понимаю,» — вздохнул Сосуд, поднимая с пола трофейную маску.       Тень чуть приподнялась над дном банки и проводила предмет внимательным пытливым взглядом.       «Это твое?» — спросил Пустышка, показывая грустный трофей, после чего вытянул руку с маской, так чтобы лицо мертвого собрата оказалось рядом с головой плененной тени. — «Похоже на то. Рожки такие же».       Тень никак не отреагировала, продолжая сверлить маску пристальным взглядом.       «Не волнуйся,» — попытался Полый успокоить несчастного. — «Отец, наверняка, знает, как тебя вылечить. А пока его нет, мы с братом сами что-нибудь придумаем».       Пустотный призрак снова ничего не сказал, только выпустил из дымного тельца два извивающихся щупальца, уткнувшись ими в стекло, будто пытаясь дотянуться до собственного лица.       «Обещаю, мы что-нибудь придумаем,» — Пустыш положил маску рядом с банкой и сам уселся тут же, привалившись спиной к лежаку. — «Вот прямо сейчас посмотрю и подумаю».       С этими словами он взял сложенные стопкой листы и начал их просматривать.       Перед глазами запрыгали крупные размашистые буквы, так непохожие на убористый почерк магов Санктума. Кривые строки часто прерывались неожиданно качественными рисунками и странными схемами, а некоторые буквы оказались нечитаемыми из-за клякс или пятен грязи. Некоторым особенно интересным кляксам были пририсованы рожки, или рогатые головы с круглыми глазами, отчего те становились похожими на тени погибших собратьев.       «Свет Короля — держит тень. Тень держит свет. Тень помнит. Память рождает эхо. Эхо рождает голос,» — отчего-то эти строки звучали в подсознании с назидательной интонацией, а воображение пририсовывало воображаемому лектору высокий пронзительный голос.       «Снова это эхо,» — рассеяно подумал Пустой. — «Коллекционер постоянно твердил про него… и… я еще где-то слышал, знать бы, где».       Крылатый сокрушенно вздохнул. Коллекционер оставил после себя больше вопросов, чем ответов, и сейчас было безумно жалко, что не получилось осмотреть его башню. Вчера Сосуду было слишком плохо, а теперь туда было не вернуться — не оставлять же тень без присмотра. Да и братишка может объявиться в любой момент. Может тогда получится его уговорить?       Определившись с планом, Пустышка вернулся к чтению:       «Нужно собрать Белый Свет в бутыль и заполнить Сосуд — до краев и еще больше. Плотью своей накормить тень, ведь смерть отбирает так много. Они будут кричать — лечить всегда больно. Главное — маска. Она держит их вместе, пока свет и тень не станут одним,» — запись обрывалась.       Пустой наскоро перебрал оставшиеся листы, пытаясь найти продолжение, но тщетно. Впрочем, он это сделал больше для очистки совести. Мысль казалась полностью законченной и верной, как инструкция к часам. Больше ничего не требовалось — только понять. На других листах были рисунки. Гусеница в круге, испещренном множеством символов, похожих на крылья. Белый силуэт в семизубой короне на черном фоне. Полый рыцарь в полный рост и в длинном плаще. Сосуды… много — больше десяти. Один из них был очень похож на маленького брата — только плащ был не серым, а белоснежным. Схема — кажется карта — обрывки незнакомых коридоров в окружении лоз, тонкие платформы, и ажурная лестница, что ведет к дому. Дом этот очень большой, он не помещается на рисунке. Большую часть куска карты занимало изображение пещеры неподалеку от дома — маленький, округлый, оплетенный огромным количеством тонких лоз или корней. Еще дальше тень собрата. Не та, что в банке — другая, с тремя несимметрично расположенными рогами, будто рожки решили вырасти только с левой стороны. И вот еще схема: белый кружок, от него стрелка к черной капле. Потом та же капля оплетающая белый круг и над ними маска с черными глазницами.       Пустышка задумчиво перечитал запись и посмотрел на тень в банке. Та пристально следила за каждым движением крылатого, будто ждала чего-то. Стало немного не по себе.       «Что об этом думаешь?» — спросил Сосуд, показывая призраку собрата последний рисунок. — «Выглядит как способ сделать сосуд», — он вздохнул. — «Очень топорный способ. Ведь создать такого как мы может только Отец. Это все знают. И…» — пустотный повел плечами, — «Это должно быть сильно сложнее».       Он почесал затылок, недоумевая, как эти записи вообще сюда попали. Пустотный был практически уверен, что ничего подобного не было в хранилище Санктума. Разве что маленький брат прихватил откуда-то еще. Например, из башни Коллекционера вместе с банкой.       «Ладно, идея заманчивая,» — признал Пустой, откладывая листы в сторону, — «но какая-то… неправильная. Слишком рискованная,» — он вздохнул. — «И звучит почти как святотатство. Я ведь не бог какой-нибудь».       Тень молчала. Только звучал в подсознании едва различимый перезвон струн.       «Но и ты не мертвый,» — продолжил Сосуд уговаривать самого себя. — «И не являешься просто Светом и просто Пустотой. Не пугайся только,» — он помахал рукой. — «Я не буду пытаться что-то эдакое сделать, пока не пойму, что это может сработать. Для этого надо почитать, что еще мы нашли».       Пустыш прямо на пол высыпал добытые в Святилище душ тубусы и разложил их рядком, чтобы удобно было читать. Каждый футляр был помечен — на узкой полоске были выгравированы какие-то цифры и буквицы, которые совершенно ничего не говорили по поводу содержания свитков. Полый предположил, что это что-то вроде порядкового номера, а потому первыми надо брать те, что отмечены самыми маленькими числами.       Некоторое время Сосуд потратил на то, чтобы разложить их относительно по порядку, после чего аккуратно вскрыл первый свиток и погрузился в чтение. Вникать в текст было очень сложно из-за большого количества незнакомых и сложных слов, а некоторые места и вовсе приходилось пропускать — они были заполнены совершенно непонятной абракадаброй из буквиц, цифр и символов. Чем-то это напоминало примеры, которые давались ученикам в грязьмутской школе, но во много раз длиннее и такие сложные, что невозможно было понять, где начинается одна переменная и заканчивается вторая.       Пустой не пытался понять, что они означают: на это ему не хватило бы знаний, но внимательно вчитывался в те абзацы, что были написаны знакомым языком. И чем дальше крылатый читал, тем больше ему становилось не по себе, а по хребту нет-нет да пробегали холодные мурашки. Это было что-то вроде медицинских записок или алхимических трактатов, какие Пустыш видел в Белых Палатах богомолов или в доме Цефея, когда навещал их с Мией. Только эти записи были гораздо заумнее и сложнее, а вместо описания трав или рецептов волшебных зелий в них описывались живые жуки. Точнее те, кого бессердечный писец не считал ни жуком, ни даже живым. Особь, объект, подопытный, образец — за безликими и от того пугающими названиями скрывались последние часы, а может быть и дни некогда живого существа… собрата. Это рогатый понял лишь по периодическим упоминаниям Пустоты, бледного света и тьмы.       Исследователь с садистской любознательностью описывал строение пустого сосуда, его реакцию на разные «раздражители», способности к регенерации и умение терпеть боль. Даты сменяли одна другую, описания экспериментов и результатов, сухие и короткие, навевали холодную, колкую жуть, а в самом конце, после закономерной гибели подопытного, короткая выдержка заключения.       «Как и предполагалось изначально, объект имеет повышенный по сравнению с жуком уровень выносливости. Болевой порог повышен на несколько ступеней. Назвать более точные данные не представляется возможным, так как все жуки из контрольной группы погибли от болевого шока раньше, чем объект потерял сознание. Интересным является различная реакция на раздражители разных типов — кислота и огонь, очевидно имеют меньшее влияние на объект, нежели электрические разряды и чумной свет. Вероятнее всего это связано с заложенной на природном уровне способности к поглощению духовной энергии. Проверять пределы этой способности на примере бледного света пока является нецелесообразным из-за разрушительных способностей особи.       Подан запрос на разработку капсул безопасного содержания закрытого типа из устойчивого к Пустоте и бледному свету материала. Одобрено! Ассистент Абба.       Внутреннее строение особи аналогично таковому у жуков. После снятия верхнего слоя панциря и вскрытия брюшной полости были обнаружены все неизменные для жуков системы органов, в том числе полноценная пищеварительная и половая системы. Предположительно, наличие пищеварительной системы может быть альтернативой более привычному для особи энегретическому питанию, однако отсутствие ротового аппарата оставляет множество вопросов. В то же время, особь не проявляла признаков голода, так что можно сделать предположение, что пищеварительный тракт является рудиментарной системой, которая еще не успела полностью атрофироваться. Половая система находится в недоразвитом состоянии и соответствует стадии нимфы. Предположительно, они относятся к существам с неполным циклом превращения, как высокоразвитые формы жуков, но точно сказать можно будет лишь после массового исследования.       Все органы особи полностью функциональны и при пальпировании соответствуют по плотности и текстуре таковым у большинства жуков. Главным отличием является Пустота, заменяющая особи ихор и прочие внутренние жидкости, в том числе лимфу и желудочный секрет. Интересным представляется то, что если извлечь один из органов из тела объекта, то он моментально распадается на Пустоту двух типов — вязкую и воздушную. То же самое происходит с отделенными пластинами панциря.       Отдельно хочется отметить особенности нервной системы. Точной уверенности пока нет, однако во время вскрытия мы не обнаружили ярко выраженных нервных структур и, в частности отдельных нервных отростков. Так как особь все-таки реагирует на боль и прочие раздражители, а также проявляет признаки разума, появилось предположение, что нервные окончания имеют тот же цвет и фактуру, что и прочая внутренняя плоть. Это может помешать обнаружить ее фактическое присутствие. Также появилась теория, что роль нервной системы играет сама Пустота, так как эта субстанция, даже будучи отделенной от особи, продолжает проявлять некоторые свойства живых существ.       Подан запрос на отдельное изучение Пустоты.       Цель: подтвердить или опровергнуть наличие воли. Подтвердить или опровергнуть теорию «Живой Пустоты». Полномочия переданы посвященному Ценду. Приоритет исследований — белый. Подтверждено высочайшим советом Мастера Душ.       Повышенная способность к регенерации, очевидно, позволяет особи выживать в заведомо неподходящих для жуков условиях. Эксперименты показали, что объект способен полностью восстановить удаленный орган в течение трех-пяти дней, если он не является жизненно важным. Нелетальные повреждения жизненно важных органов восстанавливаются в приоритетном порядке. Посторонние предметы, оставленные внутри тела, растворяются, поглощенные Пустотой.       Отдельно стоит отметить стремление особи к свободе. Даже после многих дней исследований подопытный не оставлял попыток сбежать, а также стремился нанести максимальный урон персоналу и сопутствующему оборудованию.       После долгого пребывания в неподвижном состоянии особь способна адаптироваться к условиям. Предположительно, Пустота является идеальным метаморфическим материалом, при должном умении способным принять любую форму, будь то органы, ихор, дым, внешний панцирь или дополнительные конечности.       Повреждения, обычно приводящие к смерти, полностью разрушают внешний панцирь, превращая его в пыль, при этом маска остается невредимой. Внутренняя же пустота концентрируется в дымный сгусток, отдаленно напоминающий объект при жизни. Далее — отпечаток. Отпечаток не проявляет признаков разума и агрессивен по отношению к окружающим. Для его устранения требуется использовать заклинания не ниже категории С. Стандартные сдерживающие барьеры не имеют должного эффекта из-за нематериальной природы отпечатка.       Распоряжение.       В связи с инцидентом от 17 числа цикла метаморфозы, все последующие вскрытия объектов, попадающих под определение «Пустой сосуд» могут проводить сотрудники не ниже ранга Посвященный под охраной минимум двух стражей. Метаморфические способности объектов — тема для отдельного исследования. Одобрено высочайшим советом Мастера Душ.»       Пустышка сглотнул и отложил свиток в сторону. В нем боролись противоречивые чувства. С одной стороны, за какой-то час времени Сосуд узнал о себе и своих собратьях больше, чем за всю прошлую жизнь. С другой — от понимания, какой ценой дались эти знания, становилось невыносимо горько. Сколько маленьких собратьев расстались с жизнью, чтобы Треснувший Сосуд мог сейчас прочитать эти строки? Полый окинул взглядом более тридцати тубусов с подобными экспериментами и вздохнул. Немало. Впрочем, стоит ли удивляться жестокости магов после того, что они с братом видели в глубинах Святилища?       Убрав документ, крылатый потянулся за следующим. Время шло незаметно. Разбираться в формулах и схемах было сложно и бесполезно, так что Сосуд очень скоро бросил это дело. Ход экспериментов, странные и малопонятные действия не давали понимания, но в конце каждого такого исследования был отдельный свиток, на котором маги подробно и обстоятельно записывали все результаты и помечали, что хотят узнать в будущем. И вот в них Полый уже мог хоть как-то разобраться. Если в выводах оказывалось что-то непонятно, то он искал нужное место в самом исследовании и таким образом складывал смутное, но хоть сколько-то реалистичное представление о том, что хотели сказать ученые.       Свитков было много, информации — тоже. Некоторые детали выскальзывали из памяти, и, чтобы не забыть ничего важного, Пустыш начал сам делать пометки, истратив на это весь запас своей «переговорной» бумаги.       Минуты складывались в часы. Часы Пустой уже не считал. Забыл он и о том, что собирался отправиться на Зеленую тропу, и о том, что скоро должна была вернуться Сериз. Та, впрочем, не спешила — наверное, решила остаться с Милой и проследить, чтобы с ней ничего не случилось. Или посчитала, что не случится ничего страшного, если она заберет оставленные Пустышкой свитки чуть позже, ведь до логова он будет добираться не меньше двух дней.       Один свиток сменял другой. Знаний становилось все больше и больше, но главного ответа все не было. Маги увлеченно исследовали пустотных детей, отлавливая их где-то на просторах Халлоунеста, но, было видно, сами смутно представляли, зачем Бледный Черв создал их. Может… может они с братом возложили на Святилище слишком большие надежды? Или просто искали не там? Ведь Фолион, как казалось Сосуду, знал гораздо больше, чем было написано в этих бумагах.       Впрочем, он не оставлял надежды.       «Бледный свет, аналогичный жизненной энергии души, соседствует с Пустотой, природа которой близка к первородной тьме. Они противоположны друг другу и по сути своей и по свойствам и, предположительно, по происхождению. Если происхождение Бледного Света известно науке — его прародителем стало божественное сознание покинувшего нас Короля — то о возникновении Пустоты мы можем только догадываться. Ее возникновение тоже может быть связано с деятельностью божества. Исследования осложняются тем, что у нас нет доступа к чистой, природной Пустоте. Мы можем достать ее только из живых существ — так называемых сосудов и улиток. Однако свойства этой материи, облаченной в живую плоть, различны даже у представителей этих видов существ.       Пустота улиток — вязкая, подвижная, аморфная и спокойная. Она образует слизистое тело улитки и поддерживает свою форму самостоятельно, не нуждаясь в панцире или даже внутреннем скелете.       Пустота сосудов — нестабильна, изменчива и агрессивна. Также она присутствует в теле особи сразу в трех своих состояниях — жидком, твердом и газообразном. Твердая пустота образует панцирь — она прочна, статична и неагрессивна. При отделении от тела особи панцирь распадается прахом, который не имеет какой-либо практической ценности.       Газообразная Пустота заменяет особи ихор и прочие жидкости тела. Подвижная и изменчивая, она циркулирует по телу и испаряется сразу же как покидает его. Если концентрация Пустоты в воздухе становится критической, то она может образовывать небольшие черные сгустки, подобные перелетным соцветиям пушиницы. Долгое нахождение в такой атмосфере может неблагоприятно сказаться на физическом здоровье и влияет на возможность накапливать душу.       Жидкая Пустота — формирует внутренние органы и мышцы особи. Она находится в стабильном состоянии только находясь внутри тела и, похоже, работает также как у улиток. Однако в случае сильной угрозы, эмоционального или физического стимулирования, она может проявить нетипичные для плоти свойства, сформировав щупальца, дополнительные конечности, жала или отростки. Некоторые особи учатся это контролировать, но в большинстве случаев это является безусловным рефлексом.       Более подробно о природе, состояниях и свойствах Пустоты смотри в документах 13, 18 и 67.       Насколько эти виды пустот отличаются от Пустоты изначальной сказать невозможно, так как ее источник — Бездна — ныне недоступен для жуков. Для продолжения исследований Пустоты необходимо найти способ разрушить Королевскую Печать.       Запрос на исследования подан на рассмотрение.       Одобрено Мастером Душ Фолионом. Взято под особый контроль.       Главной отличительной чертой Сосуда от улитки является наличие Бледного света и возможность беспрепятственно накапливать его внутри себя. Улитки полностью лишены этой способности и, если и пользуются энергией души, собирают и хранят ее другим способом вне собственных тел, что объясняется совершенной полярностью этих субстанций. Экспериментально доказано, что Бледный Свет (как и любой другой) поглощает Пустоту, как и Пустота стремится к поглощению света. Для полых же душа является основным источником пищи и может храниться внутри них на протяжении долгого времени, свободно использоваться для чар и собственной подпитки. При этом Свет и Пустота не конфликтуют друг с другом и не причиняют дискомфорта особи.       Вероятно Король, создавая полых, сумел стабилизировать Пустоту с помощью своих сил. Скорее всего ему было известно гораздо больше о природе этой субстанции, что и позволило настолько тонко оперировать с ней. Предположение о божественном происхождении Пустоты косвенно подтверждается.       Полное удаление Бледного Света из подопытного привело к его мгновенной смерти. При этом тело моментально распалось на прах, маску и жидкую Пустоту без образования отпечатка. Очевидно, Свет является жизненно необходимым для особи элементом, без которого его существование невозможно.       Маска, заменяющая особи голову, является также важным элементом его сущности. Вероятно, она играет ту же роль, что и для жуков — формирует слепок личности и является хранилищем норм, знаний и навыков. Лишенные маски отпечатки не проявляют признаков мыслительной деятельности, а разрушение «лица» влечет за собой физическую смерть особи. Вероятно, отпечаток — это изначальная личность — чистый лист, лишенный всех навыков и знаний. Подобный эффект случается с жуками, принявшими благословенные маски Короля. Лишаясь их, они утрачивают многие знания, навыки и воспоминания, полученные во время ношения, возвращаясь к прежней личности. Так и сосуды, потеряв маску, становятся безликими и беспамятными сущностями, обладающими лишь базовыми инстинктами. Помимо всего прочего, маска, несомненно, является стабилизатором, который упорядочивает внутреннюю Пустоту особи, разделяя ее на типы и формирует необходимые для выживания материальные структуры — панцирь, органы и ихор.       Исходя из данных выше, выдвинуто предположение, что из отпечатка и маски можно сформировать жизнеспособную особь. Для осуществления такой операции, помимо стабильного слепка и целой маски необходимо достаточно большое количество нейтральной или живой Пустоты для формирования нового панциря, Света Души — для заполнения внутреннего резерва, первичного питания и стимулирования регенерации. Провести эксперимент пока не представляется возможным из-за дефицита Пустоты.       Подан запрос на поиск необходимого количества реагентов.       Одобрено высочайшим советом Мастера душ.       Примечание:       Так как Бездна на данный момент недоступна нам, в качестве донора можно использовать другую особь сосуда или иное пустотное существо. Организуйте сбор живой Пустоты из подопытного А-12. Заодно проверим, будет ли совместима Пустота сосуда и улитки. В случае успешной операции, необходимо проверить сохранение когнитивных навыков и памяти. После этого повторите эксперимент, использовав маску другой особи. О результатах сообщите в стандартной форме.       Заверено: Мастер Душ Фолион».       Пустыш осторожно свернул свиток и убрал его обратно в тубус. В голове тихо звенело, мысли замерли, словно испугавшись. Все прочитанное казалось чем-то невероятным. Полый мог представить, что его собратьев ловили по всему королевству, чтобы потом резать на части в холодных комнатах Санктума. Он мог поверить, что ему самому несказанно повезло избежать этой участи — из-за собственной слабости, малого возраста, везения, защиты богомолов или заступничества Лучезарной. Мог даже поверить, что маги правда собирались провести эксперимент по воскрешению тени, но… то, что подобное мог проводить кто-то еще. Кто-то достаточно безумный, чтобы не задумываться над тем, как это работает, а просто… делать. Кто-то у кого было достаточно своей Пустоты, доступ к Белому источнику и… очень много смелости, граничащей с безумием.       «Собрать Свет в бутыль и заполнить Сосуд — до краев и еще больше, — медленно повторил он про себя. — Плотью своей накормить тень, ведь смерть отбирает так много. Лечить больно. Главное — маска. Она держит их вместе, пока свет и тень не станут одним».       Как завороженный, Сосуд встал и медленно поволок банку с тенью к источнику. Стеклянное днище чуть скрипело о камни, а тень испуганным сгустком заметалась внутри, забилась о выпуклые стенки, будто считала состояние Пустого и теперь не знала, куда деться, как спастись.       «Мне тоже страшно,» — Пустыш попытался оправдаться, но даже внутренний голос дрожал от напряжения, когда он установил стеклянное вместилище собрата на самом краю святого источника. — «Не беспокойся, даже если ничего не получится, ты не пострадаешь».       Слова эти звучали фальшиво. Пустотный не мог обещать, что все пройдет хорошо. И что тень не распадется на дым и Пустоту — тоже. Но также он понимал, что никогда в своей жизни не сможет с полной уверенностью дать такого обещания. Во всем мире не было никого достаточно могущественного, чтобы играючи восстановить сосуд из тени. Отец был далеко и, стоило быть честным с самим собой, мог никогда не вернуться, Фолион и его жуки мертвы, как и безумный Коллекционер, а Лучезарность заперта. Сам же крылатый… просто струсит — побоится ответственности, если сейчас остановится и начнет думать, взвешивать, рассуждать. Просто. Ничего. Не сделает. И лучше будет… да, пожалуй, будет лучше, если он потом будет сожалеть о том, что сделал, чем долгие годы мучить несчастную тень в банке и мучиться самому…       Сосуд вернулся к вещам и подобрал маску и нож. Кончик лезвия-ракушки был обломлен, но лезвие оставалось достаточно острым, чтобы вскрыть хитин, а большего сейчас и не требовалось.       Вернувшись к источнику, Пустышка спустился в воду, у самого берега она была ему где-то по колено. Маску он пока что положил рядом с банкой. Тень притихла и, зависнув посередь своей стеклянной темницы, буравила собрата пристальным взглядом белых глаз-огней.       «Ладно, пробуем,» — судорожно вздохнул Пустой, чувствуя, как белое волшебство течет по ногам, капля за каплей увеличивая белый шар Души в его резерве.       Торопясь, пока решимость еще не покинула его, пустотный вонзил лезвие в руку и сделал длинный продольный разрез от запястья к локтю струйки пустоты побежали по хитину, источая густой черный дым, а на краях раны тут же заплясали белоснежные искры исцеляющего волшебства — источник стремился залечить рану. После секундного замешательства Сосуд повторил то же самое со второй рукой — ему показалось, что одной только раны может оказаться недостаточно.       Чувствуя Пустоту, маленькая тень заметалась по банке, то и дело ударяясь всем телом в округлые стенки своей тюрьмы. Стекло слегка звенело, вторя едва различимому перебору невидимых струн, который становился тем отчетливей, чем больше темноты покидало тело Пустышки.       Боясь потерять сознание в самый ответственный момент, Полый опрокинул банку на бок и нажал на рычажки, удерживающие крышку на месте. Тень ринулась на волю, всем своим телом выбивая крышку и врезаясь в грудь стоявшему на дороге собрату. Тот хрипло выдохнул от неожиданности и тут же обхватил тень руками — так крепко как только мог, чтобы не дать сбежать. На ощупь она была похожа на упругий теплый сгусток чего-то не до конца материального, как студенистое тело медузы. В первый момент Пустышу показалось, что он обнял исходящую тьмой подушку, в которой тут же начали утопать пальцы. А потом гибкие, цепкие и неожиданно сильные для столь маленького существа щупальца обхватили его торс и локти, до хруста в панцире сдавили грудь. Раны на руках обожгло болью, когда тонкие щупальца впились в рану, зашевелились в ней, вбуриваясь под хитин хищными водорослями.       Сосуд качнулся и, не сумев устоять на подкашивающихся от боли и внезапно накатившей слабости ногах, рухнул на колени, едва-едва не опрокинувшись в обжигающе горячую воду святого источника. Тень забилась, пытаясь вывернуться из рук и плотнее обхватить крылатого щупальцами, и Пустой из последних сил прижал ее к борту, всем весом навалившись на податливую, утекающую сквозь пальцы фигуру, в которой только угадывался силуэт жука. С трудом освободив руку, он судорожно, вслепую, нашарил округлый бок маски и попытался надеть ее на недовольно забившуюся под ним теневую субстанцию.       «Ну же… не дергайся».       Белый лик маски тонул в истекающей черным дымом плоти отпечатка. Тень билась и недовольно мотала головой, пытаясь скинуть мешающий ей предмет, количества щупалец все росло и росло, оплетая плечи и торс Сосуда, как корни хищного растения. Тонкие жала на кончике каждого щупальца, пронзали хитин, особенно в сочленениях панциря. Силы таяли, а вместе с этим нарастала громкость странной колыбельной, родной, но в то же время пугающей. Из последних сил, Пустышка сосредоточился на стремительно увеличивавшейся капле света в пустоте собственного Я и сфокусировался, как делал это, когда лечил других.       Белый свет вскипел, болезненной волной проходя сквозь тело, хлынул по рукам, плечам, пальцам, смешался с текущей из ран Пустотой, впившись в податливую дымную плоть отпечатка. Тень изогнулась дугой, прянула было назад, пытаясь вывернуться из рук Пустышки. Щупальца разжались, выпуская Сосуд, но теперь уже он сам мертвой хваткой вцепился в собрата, мешая тому вывернуться из когтей и сбежать. Боль отступила, тело словно одеревенело, лишенное подвижности, пальцы сомкнулись на упругой, но уже не столь податливой плоти родича, а исцеляющая магия святого источника нескончаемым потоком лилась сквозь тело, как сквозь дырявое ведро. Смешиваясь с Пустотой — текучей и густой Пустышки и воздушной и зыбкой собрата — он облекал черноту в плоть, сначала податливую и мягкую, проминающуюся при малейшем касании. Тогда же пришла боль. Она багряной вспышкой взорвала сознание, разошлась по телу, мучительная и всеобъемлющая. Полый запрокинул голову, пытаясь сдержать немой вопль. Мягкий перебор арфы, затмевавший сознание всего минуту назад, оборвался, сменившись пронзительным всепоглощающим воплем, в котором боль переплеталась с животным ужасом.       Тень… нет, уже не тень — нечто среднее между жуком и бесплотным созданием, билось в руках Пустого, бессильными когтями царапало хитин на его груди и плечах, мотало головой, пытаясь сбросить прикипевшую к дымной плоти маску. Несколько раз Сосуд едва было не выпустил извивающееся существо из ослабевших, утративших чувствительность и подвижность рук. И чтобы не дать ему сбежать, крылатый практически лег на несчастного собрата, придавив того собственным весом.       Он не помнил, как долго длилась эта обоюдная пытка. Час, день или несколько минут. Сосуд малодушно пропустил момент, когда боль, а вместе с ней и пронзительный вопль, раскалывающий череп, стихли, оставив за собой только болезненное вязкое ничто.       Сквозь звон в ушах до слуха с трудом доносилось журчание воды да чье-то хриплое дыхание. С трудом, превозмогая парализующую слабость, Пустышка приподнялся на руках и попытался перевернуться на бок. Ладонь соскользнула с мокрого бортика бассейна, и пустотный с плеском соскользнул в воду, по грудь погрузившись в горячий источник. Когти судорожно сжались на мокрых камнях, и лишь спустя пару секунд крылатый смог расслабиться, поняв, что более не падает и не тонет.       Рядом кто-то завозился, нарушив движением шуршащую, наполненную горячим туманом тишь. Сосуд уловил удивление, испуг, осознание, смешанное с растерянностью. Ни узнавания, ни спокойствия, ни понимания не было в существе, осознавшем себя на берегу белого источника. Только смятение и непонимание, пополам со страхом. Пустыш попытался приподняться и, с трудом повернув голову постарался сфокусировать зрение. Перед глазами все плыло, растворяясь в бледном мареве, и пустотный сумел различить только нечеткое черно-белое пятно возле самого своего лица.       «Хей…» — слабо позвал он в Пустоту. — «Не бойся… все хорошо. Тут ты в безопасности».       Пустота безмолвствовала. Полый уже думал, что ему не ответят вовсе, когда почувствовал на щеке несмелое прикосновение маленькой ладошки. Кто-то осторожно то ли гладил его по лицу, то ли пытался расшевелить, то ли просто щупал, как что-то новое — впервые увиденное.       «Ты… ох… ты слышишь… меня?» — Сосуд попытался приподнять голову, но только слабо дернулся. Сознание плыло, и сквозь шум водопадов вновь начинал пробиваться знакомый переливчатый мотив забытой колыбельной. — «Скоро… скоро придет сестра. Она… поможет… " — слова путались и скакали, земля чуть покачивалась под неподвижным и непослушным телом, а Пустышка уже не был уверен, что его хоть кто-то слушает и слышит. — «Она… поможет… только… не уходи… никуда».       Тишина. Растерянная, выжидающая. Полый более ничего не говорил, погрузившись в тяжелое оцепенение, на грани забытья. Сквозь мерный шум воды до слуха пустотного иногда доносился легкий цокот коготков по камням, плеск воды рядом да шорох передвигаемых предметов. Он чувствовал, как кто-то осторожно берет его за руку, почти потерявшую чувствительность после ранения, и осторожно опускает ее в воду.       Пустыш не знал, как долго он пролежал так, периодически проваливаясь в забытье. Когда сознание прояснилось в очередной раз, перед глазами все еще стояла муть, но тело уже начало слушаться, а мысли не терялись, заглушенные бесконечным перебором струн. Сосуд привстал, борясь с онемевшем после многих часов неподвижности телом, и поднял голову чтобы осмотреться.       Перед лицом его тут же возник белый лик знакомой уже маски, отчего Полый невольно вздрогнул. Маленький сосуд, совсем кроха, каким, пожалуй, был сам крылатый, когда только-только выбрался из Бездны, стоя на четвереньках, с любопытством заглядывал старшему собрату в лицо. Он был так близко, что пустотные едва-едва не сталкивались носами.       «Привет,» — озадаченно поздоровался Пустой.       Видеть знакомую маску мертвеца на плечах вполне здорового, пусть и болезненного жучка было очень странно и даже немного жутко. Кроха был худым и слабым, с тонким едва-едва оформившимся панцирем. Голова его, большеглазая, увенчанная парой изогнутых рожек, казалась огромной по сравнению с хрупким и слабым тельцем.       «Получилось…» — огорошено подумал крылатый, рассматривая собрата как маленькую ожившую диковинку. Впрочем, почти так оно и было. — «Неужели правда вышло?»       Вместо ответа маленький сосуд, которому быстро надоело сидеть без дела, встал на лапки и, зачерпнув воду стоящим рядом осколком раковины, аккуратно вылил ее Пустышке на голову.       «Эм… спасибо,» — растеряно отозвался Сосуд, только сейчас заметив огромную лужу на берегу источника. Кажется, малыш все это время только и делал, что поливал бессознательного старшего белой священной водой. — «Мне уже гораздо лучше».       Кроха склонила голову к плечу и, окинув крылатого оценивающим взглядом, кивнула.       Пустыш меж тем попытался сесть. Двигаться было все еще безумно сложно. Парализующая мерзкая слабость растеклась по всему телу, заполнив каждый уголок панциря. Резерв был практически пуст, даже несмотря на долгое пребывание в источнике, и ощущение не наполненности неприятно холодило нутро. Раны на руках затянулись, оставив после себя только длинные тонкие борозды в панцире, по которым нет-нет да пробегали белые искры волшебства. Пальцы гнулись с трудом, а, стоило Сосуду попытаться встать, как голова закружилась, а ноги, будто набитые ватой, подогнулись каждая в свою сторону.       «Ох…» — Пустышка вздохнул и, смирившись с судьбой, сполз обратно в лучащуюся белым светом воду. — «Пожалуй, я полежу здесь еще немного».       Маленький собрат обеспокоенно склонился над головой Пустышки. В руках он все еще держал осколок панциря, готовый продолжить поливать собрата волшебной водичкой.       «Все хорошо,» — попытался крылатый успокоить маленького сосуда. — «Источник скоро вылечит меня. Просто надо подождать».       Кроха сел на бортик бассейна, свесив ноги, и выжидательно уставился на крылатого. Весь вид малыша как будто говорил: «Хорошо, я жду, когда он вылечит тебя».       Сосуду стало смешно.       «Это будет не быстро,» — сказал он малышу, явно разочаровавшегося от такой новости. — «Но все нормально. Иди сюда, тут… уютно».       Кроха подумал секунду, после чего отложил скорлупку в сторону и осторожно, придерживаясь за край бассейна, спустился в воду целиком. Новорожденный сосуд был так мал, что даже возле самого берега вода доставала ему до шеи. Боясь, что собрат захлебнется, Пустыш неловко подхватил его и посадил себе на живот. Тот заерзал, устраиваясь поудобнее, завертел головой, осматриваясь, но вскоре пригрелся и затих.       «Неужели… получилось…» — Полый медленно выдохнул и чуть приобнял худое тельце у себя на груди. — «Неужели… ох, надеюсь, Отец не сильно рассердится».       Сосуд не знал точно, сколько времени они с новообретенным родичем просидели в источнике, то засыпая, то выныривая из сонного оцепенения в некое подобие дремы. Пустышка был почти уверен, что прошло меньше суток, ведь Сериз все еще не вернулась. Уж она бы не упустила возможности высказать все, что думает о непутевом братце, который в очередной раз нашел неприятности на ровном месте. Оживленному собрату через какое-то время наскучило просто лежать в источнике, и он отправился изучать пещеру, оставив крылатого лечиться. До слуха Полого то и дело доносились шорохи, плеск воды, шуршание оставленных без присмотра свитков да звуки перекатывающихся камушков. Боли, страха или каких-то еще неприятных чувств пустотный не улавливал, а потому считал, что все относительно нормально.       Сонная усталость затмевала все прочие чувства и желания, даже мысли текли медленно, нехотя формируясь в утомленном сознании. Опасное состояние в Халлоунесте, где каждую секунду что-нибудь может захотеть твоей смерти. Пустыш не сразу осознал приближение кого-то незнакомого, а когда чужое присутствие стало очевидным, уже поздно было что-то предпринимать.       Сосуд судорожно вздохнул, инстинктивно вздернув голову, когда холодный кончик боевой иглы, чуть кольнув шею, скользнул по обнаженному плечу.       — Жить надоело? — холодным тоном поинтересовалась охотница, оставаясь вне поля зрения пустотного.       К огромному облегчению смертоносное лезвие скользнуло в сторону, не причинив никакого вреда, и он смог сесть и обернуться.       Хорнет стояла в паре шагов от источника, изящная как обсидиановая статуэтка и раздраженная, как целая стая аспидов. Свою неизменную иглу она держала как гвоздь, длинный и тонкий, и казалось, едва сдерживается, чтобы не стукнуть расслабившегося жука промеж рогов.       Пустой тихо застрекотал, взбив крыльями воду и помахал паучихе ладонью, приветствуя. Хорнет выразительно фыркнула и убрала оружие за спину.       — Ты беспечен! Раньше ты чуял мое приближение издали, а сейчас… — она окинула взглядом купальни. — Или твоя рана настолько серьезна, что притупляет инстинкты?       Пустой неопределенно повел плечами, пытаясь хоть как-то привести мысли и тело в порядок. Боли он уже не чувствовал, но противная слабость и ватное онемение во всем теле никуда не делись. Смысла и дальше лежать в источнике не было. Раны давно затянулись и совершенно не мешали, только так и не восполнившийся после колдовства резерв вызывал легкое беспокойство. Впрочем, думать об этом сейчас не хотелось.       — В любом случае, — паучиха смерила Пустого оценивающим взглядом, — сейчас ты здоров. Выбирайся. Нам нужно поговорить.       С этими словами охотница направилась к лежаку, вокруг которого в художественном беспорядке лежали свитки, вещи и записи крылатого. Полый повиновался. Чуть покачиваясь на все еще ватных ногах, он выбрался на берег и побрел вслед за ткачихой.       «Нужно предупредить ее о малыше,» — подумал он, неловко стряхивая капли воды. Ноги чуть подгибались, а в голове слегка гудело, отчего каждую мысль приходилось практически выдавливать, заставляя себя сосредотачиваться на каждом слове, на каждом образе. Думать, оказывается, было совсем не просто.       — Это то, что вы утащили из Святилища Душ? — меж тем заговорила Хорнет, подбирая сразу несколько свитков. — Не лучшее место для чтения. И… — она вчиталась в документ, — ты хоть что-то из этого понял?       Полый неопределенно махнул рукой и чуть качнулся, как перебравший неразбавленного вина палюс. Земля дрогнула, но, сосредоточившись Пустышка сумел призвать мироздание к порядку, и катастрофы не случилось.       Хорнет с подозрением смотрела на нетвердо стоявшего на ногах жука и, чтобы хоть как-то сдвинуть разговор с мертвой точки, он указал на оставленный на лежаке лист с собственными заметками.       — А… — паучиха подобрала его, пробежав глазами по неровным буквам. — Конспекты. Знаешь… разумно. И… здесь твой почерк гораздо понятнее. Странно, обычно бывает наоборот.       Пустой негромко зажужжал, показывая свое возмущение, но более для вида. Сейчас он больше беспокоился о том, чтобы не упасть, споткнувшись о воздух и все свое внимание сосредоточил на собственных лапах — непослушных и как будто чужих. Поднять правую — балансировать, передвинуть вперед, наступить, перенести вес, теперь вторую — поднять, балансировать, перенести вперед…       Охотница оторвалась от изучения конспекта и некоторое время наблюдала за Пустышом. И с каждой секундой ее раздраженное спокойствие уходило, уступая место смешанному с тревогой удивлению.       — Эй, Тень, — окликнула она, заставив Сосуд вскинуть голову, — ты в порядке?       Тот кивнул.       — Ты… странно двигаешься, — Хорнет отложила конспект и, подойдя к крылатому, крепко ухватила того за руку, чуть выше локтя. — Как заводная кукла. Если это такая шутка, то самое время посмеяться.       Полый помотал головой, безропотно позволив собеседнице подтащить себя к каменной скамье и усадить на нее. Стало заметно легче. Мир обрел стабильность, и теперь Пустышка начал более-менее понимать, что ему говорят, а не пытаться сосредоточить внимание на собственных заплетающихся лапах.       — Ты был ранен, когда вы вышли из Святилища, — дочь ткачей пыталась говорить ровно, но за сухой интонацией все отчетливее проскальзывали тревожные нотки. — Тебя там прокляли? Или ты что-то натворил?       «Хороший момент,» — подумал Пустыш и показал два пальца, указывая на второй вариант.       Паучиха медленно выдохнула.       — Хорошо, — сквозь челюсти процедила она. — Я очень внимательно тебя слушаю. Точнее, читаю, — с этими словами охотница протянула пустотному лист с незавершенным конспектом и подобранный тут же карандаш.       Сосуд неловко обхватил пальцами непривычно скользкий и непослушный грифель, сомневаясь, что сможет написать что-то разборчивое.       «Интересно, а где…» — мысль оборвалась за осознанием, и Полый завертел головой, пытаясь отыскать взглядом возрожденную тень.       Смутно он чувствовал присутствие собрата, но после странного обряда и многих часов в источнике дар эмпатии, казалось, тоже перестал работать как надо. Ощущение присутствия было, но крылатый не мог понять ни как далеко находится собрат, ни даже в какой стороне.       «Было бы проще, если бы я мог просто его показать,» — сокрушенно подумал Пустышка и осторожно позвал в Пустоту, надеясь, что кроха откликнется, а не решит поиграть в прятки.       — Я все еще жду, — Хорнет огляделась по сторонам, заметив поведение Пустого. — Потерял что-то?       Жук кивнул и, обведя взором груду свитков и записей, указал паучихе на тот самый, что, вероятно, братишка взял из башни Коллекционера.       — Это… — паучиха осеклась и подобрала пергамент. — Это ведь не из Святилища душ. Это…       Договорить она не успела. Возрожденный собрат все-таки откликнулся на призыв старшего сосуда. Неслышно подойдя сзади, Полый так и не понял, где малыш прятался до этого момента, он тут же побежал к отвернувшейся было Хорнет и, прежде чем Пустыш смог среагировать, обхватил ее за ноги в неловких объятьях.       «Ой-ой!» — успел подумать пустотный, готовый в любой момент броситься на защиту маленького неразумного существа.       К чести паучихи, она не закричала и не схватилась за иглу тотчас же, пусть, Полый отчетливо видел это, рука ее дернулась в сторону оружия.       — Это еще что за… — она повернула голову в сторону нарушителя и удивленно осеклась, забыв про последние слова, -…варежка…       На несколько секунд на купальни опустилась потрясенная тишина, нарушаемая только шелестом воды в источнике. Паучиха судорожно хватала ртом воздух, пытаясь подобрать слова, а пустотный, пользуясь заминкой, наклонился вперед, взял кроху за бока и потянул на себя в попытке отцепить ее от ошалевшей охотницы. Это оказалось непросто. Маленький сосуд, очарованный ярким цветом плаща, мертвой хваткой вцепился в алую ткань, потянув Хорнет за собой. Та же… с неожиданной для себя беспомощностью переводила взгляд с маленького крохи на пергамент, который только что читала.       — Ты… — наконец нарушила паучиха молчание.       Голос прервался, и Пустыш со всей отчетливостью понял, что сейчас на него будут страшно ругаться. Хорнет же бросила быстрый взгляд на опрокинутую у края источника банку и упавшим голосом завершила:       — Ты идиот.       Некоторое время жуки молчали. Пустой с трудом удерживал маленький сосуд на руках, тот все норовил выбраться и снова побежать за незнакомкой в ярком плаще. Паучиха же, молча и не слишком аккуратно собирала свитки и тубусы, складывая их в сумку.       — Сейчас ты отправишься к себе домой, — первой нарушила она тишину. — Вместе с этим… малышом. Я провожу. Не хочу, чтобы по пути ты совершил еще какую-нибудь глупость. Там поговорим…       Сосуд пытался что-то добавить, например, спросить, что случилось, и почему Хорнет сердится, но та не пожелала даже смотреть на кривую записку, только кинула в пустотного плащом.       Подгоняемые паучихой, сосуды покинули купальни. Охотница не позволила Пустышке нести свитки, как будто боялась, что рогатый даже просто шагая по коридору, может что-то с ними сотворить. Впрочем, очень скоро Полый совершенно забыл о таком недоверии. Все внимание и силы его отнял маленький собрат, который, казалось, задался целью снова умереть или, как минимум, потеряться.       Возрожденная тень как будто забыла, насколько опасен и неприветлив этот мир и теперь, ведомая любопытством, пыталась заглянуть в каждую щель, каждый провал, каждую пещеру… и каждую пасть на своем пути. Растерянный и удивленный такому поведению Сосуд был близок к отчаянию. Оказывается, даже мирное Перепутье было полно таких опасностей, о которых пустотный либо не думал, либо успел забыть, когда стал старше. Провалы с острыми камнями на дне, которые, даже будучи ослабленным, Пустыш попросту перепрыгивал или обходил, стали бы для маленького сосуда смертельной ловушкой, верещащие мстекрылы, ревниво охранявшие свои владенья легко могли разорвать своими жвалами тонкий хитин, а по счастью редкие зараженные, едва ли опасные для взрослого жука, легко смяли бы такую кроху одним своим весом. Но не в них была проблема. Проблема была в абсолютном бесстрашии и непомерном любопытстве безымянной пока крохи, которая легко могла отбежать от взрослых, привлеченная блеском одинокой гео в зарослях бледного папоротника, заинтересоваться красивым барельефом или ярким осколком раковины.       — Просто возьми его за руку и не отпускай, — раздраженно приказала Хорнет, когда им в очередной раз пришлось ловить маленький сосуд на краю обрыва. — Или объясни, чтобы не бегал.       Пустышка растерянно зажужжал. Он уже объяснял, и просил, и пытался говорить. Но маленькая тень, пусть и слышала его, и понимала, ни разу не ответила — не умела или не желала, понять было сложно. Она кивала на просьбы Пустого, но периодически забывала о них в порыве эмоций, таких ярких, что иногда захватывали и самого крылатого.       «Интересно, она всегда такой была? Или это из-за смерти? Или из-за возрождения? Мы все несовершенные, но… я отдал кусок себя. Может этим я сделал хуже?» — думал крылатый, беря малыша за руку.       Тот был не против. До первого мстекрыла, мелькнувшего в дальнем краю пещеры. Благо, теперь ловить непоседливый сосуд стало гораздо легче.       Жуки вышли в пещеры жрунов — огромных червоподобных монстров с толстой шкурой, которую не брали ни гвозди, ни стрелы, ни магия. Эти миролюбивые, но огромные и неповоротливые существа прогладывали ветвистые самозарастающие тоннели в земле, без труда перемалывая своими похожими на клыкастую воронку ртами и корни, и куски породы, и жуков, случайно угодивших в одну из их нор. Земля тут дрожала под лапами, а из рыхлых воронок в полу то и дело показывались тупорылые слепые головы, состоящие из одной только пасти.       Пустышка шел очень медленно, внимательно прислушиваясь к своему дару и дрожи под лапами. Маленького сосуда он старался не выпускать, а позже и вовсе взял на руки, боясь, что тот в своей непосредственности решит потрогать одну из жруньих воронок лапкой.       Выдохнуть Сосуд смог только когда гремящие пещеры остались позади, а вокруг вновь сомкнулись серые стены путевых тоннелей, с покрытым разновеликими ракушками потолком.       «Интересно,» — думал крылатый, продолжая прижимать к себе маленькую тень, спустить ее на пол он так и не осмелился, — «Почему Хорнет пошла здесь? Она же говорила, что мы должны вернуться домой».       Недоумение Пустого можно было понять. Выход на Зеленую Тропу остался далеко позади, за пещерами жрунов и белым источником. Сейчас же маленький отряд двигался в противоположную сторону, к лифту в Город Слез. Если же подняться чуть выше, то можно было попасть к заброшенной станции рогачей, или запертому входу в Кристаллический Пик. Еще примерно там же находился путь в потайное убежище вероломной улитки, по чьей вине несколько лет назад погибла Кристалл.       «Надеюсь, она не решила сводить меня к «доктору»,» — опасливо подумал Сосуд, но ничего делать не стал, доверившись проводнице в алом.       Маленький непоседа пригрелся на руках у старшего собрата и более не пытался убежать исследовать мир, идти стало немного легче. Ватная слабость в мышцах все еще давала о себе знать, но пока от пустотного не требовалось бегать, прыгать или уклоняться, все было сравнительно в порядке. Хорнет, задумчиво молчавшая все это время, постепенно успокоилась и даже перестала бросать на спутника длинные испытующие взгляды. Она то и дело уходила вперед, то ли не желая подстраиваться под ковыляющую поступь рогатого, то ли проверяла, нет ли впереди какой беды. Пустышу хотелось верить в последнее.       — Уже скоро придем, Тень, — нарушила паучиха молчание, свернув к широкой каменной лестнице, зигзагом уводящей на верхние ярусы Перепутья. — Там сможешь отдохнуть.       Полый благодарно зажужжал и попытался ускориться, чтобы не нервировать спутницу еще больше. Впрочем, пользы от этой попытки было немного.       Вскоре лестница привела на широкую площадку, от которой в разные стороны расходилось несколько коридоров. Сама лестница не обрывалась, а вела еще выше, на самый верхний ярус, к шахтам и большому залу, бывшему некогда торговым рядом. Однако Хорнет уверенно направилась в пещеру, над входом в которую до сих пор поблескивала сверкающая, будто ее каждый день полировали, вывеска с изображением вытянутой жучиной головы, увенчанной изогнутым рогом.       Станция рогачей — Пустышка знал это место. Сравнительно небольшая пещера с двумя широкими тоннелями, перегороженными решеткой, пустующей билетной кассой и рядами скамеек для отдыха. Здесь за все время запустения не завелось ничего опасного, а редкие путники не растащили будку билетера и скамьи на стройматериалы или топливо для костров. Все выглядело так, будто в любой момент сюда могут вернуться жуки, что смотритель отошел буквально на минуту, и уже совсем скоро поднимутся решетки с путевых тоннелей, а под сводами зазвучит гулкий топот широких рогачьих лап, зазвенят голоса пассажиров да окрики стражи.       Несмотря на видимое запустение, Полый заметил, что тяжелая решетка, перекрывавшая ранее транспортные тоннели, оказалась поднятой, и из тьмы неизведанных коридоров тянуло сыростью, а в пыли под платформами отчетливо виднелись отпечатки широких лап крупного жука.       — Я тоже удивилась, когда увидела впервые, — усмехнулась Хорнет, проследив за взглядом пустотного. — Маленький призрак смог как-то открыть тоннели и разбудил дремлющего в них рогача. Наверное, это последний из их вида. Он до сих пор готов возить жуков по Глубинным Тропам… правда помнит далеко не каждый маршрут.       Сосуд удивленно застрекотал, не понимая, о каком таком призраке говорит спутница. Паучиха ранее казалась весьма рациональной особой. Представить, что она вдруг заговорит о привидениях, открывающих старые тоннели было очень сложно.       — Что такое? — спросила воительница, оглядываясь на Пустого.       Тот, не зная, как сказать, попытался изобразить привидение. С малышом на руках это было непросто, а зловещее «у-у-у-у» в его исполнении выглядело больше похожим на прерывистое «бж-ззз». Маленькая тень прикрыла маску ладошками, беззвучно смеясь и потрясла старшего спутника за плечо, будто просила еще чуть-чуть поизображать призрака. Хорнет же, постояв пару секунд в немом оцепенении, вдруг расхохоталась в голос.       — Это… ох, Тень, — приступ веселья прервался так же внезапно, как и возник. — Это ты меня напугать хотел или изобразил духа?       Полый показал два пальца и повел ладонью, показывая, что она почти угадала.       Паучиха хмыкнула.       — Дух… что еще? Призрак? Ха, ты об этом, — она неловко отвернулась. — Это тот сосуд, с которым ты шлялся по Городу Слез. Он много дел успел наворотить, пока вы не встретились.       Пустышка чуть склонил голову к плечу и медленно кивнул. Маленькая тень тут же положила ладошку ему на нос и требовательно потрясла, будто надеялась таким образом вернуть жужжание.       — Сядьте пока на скамейку. Я вызвоню рогача, — паучиха старательно смотрела в противоположную сторону. — Он отвезет нас на Тропу.       Полый и рад бы послушаться, но возрожденный сосуд, поняв, что забавный стрекот не включается так просто, совершенно не хотел сидеть смирно. Кроха ерзал, изгибался, выворачивался так, что иногда старшему начинало казаться, что вместо суставов у него эластичные ниточки, а панцирь, когда надо, становится жидким. Удержать такое неуемное чудо на руках было очень сложно, а бегать за ним по платформе Пустыш сейчас не мог. Это… расстраивало.       Хорнет меж тем отошла к одному из темных тоннелей и позвонила в тяжелый бронзовый колокольчик, подвешенный на специальной стойке. Чистый и громкий звук далеко разнесся по тоннелям на секунду перекрыв все прочие звуки. Кроха, услышав его, даже на секунду перестал крутиться и уставился на незнакомую звонкую штуку. Не нужно было быть предсказателем, чтобы понять — она очень хочет позвонить в колокольчик.       ОЧЕНЬ.       ХОЧЕТ.       Сосуд неуверенно застрекотал, чем отвлек на секунду своего маленького подопечного.       «Не уверен, что это хорошая идея,» — попытался он объяснить обернувшемуся малышу. — «Шуметь в коридорах — плохо».       Маленький сосуд заметно расстроился, но вместо того, чтобы просто успокоиться, указал на Хорнет. И пусть Пустышка не услышал ни слова, вся поза малыша как будто кричала: «А почему ей можно?».       «Ээээ… не знаю,» — честно ответил крылатый. — «Может она кого-то позвала так? А звать дважды может быть некрасиво».       Малыш заметно сник, расстроенный, что ему не дали позвонить в колокольчик.       Хорнет меж тем подошла к парочке и, заметив понурый вид маленького полого, вопросительно глянула на старшего. Тот указал на колокольчик, надеясь, что спутница его поймет без слов.       — Ты хочешь позвонить? — воительница секунду колебалась, после чего совершенно неожиданно сказала: — Сейчас уже не надо. Но скоро придет большой жук, и мы пойдем кататься. А пока, — она отмотала от катушки с волшебным шелком несколько локтей нити и, присев на скамью рядом, соорудила из нее подобие протупеи с длинным поводком, — вот так. Теперь твой брат не будет бояться, что ты потеряешься.       Пустыш с удивлением посмотрел на импровизированный поводок, который Хорнет тут же намотала ему на ладонь.       — Так должно быть проще, — сказала она. — Если что, тяни назад. Следи, чтобы никуда не свалился.       Кроха, пользуясь новообретенной свободой, тут же начала бегать вокруг, периодически путаясь в поводке и запутывая все еще неповоротливого старшего собрата. Это было… даже весело. Правда Сосуд с трудом мог сконцентрировать внимание на чем-то одном и, стоило начать играть с воскрешенным, как тут же начинали заплетаться ноги, а из рук все валилось.       Благо, это продолжалось недолго. Вскоре из тоннеля донесся нарастающий гул тяжелых лап, и к платформе вышел огромный, с крупную телегу жук, покрытый мохнатой седой шерстью. Небольшую вытянутую голову с вислыми усами украшал длинный, чуть изогнутый назад гладкий рог, а на бронированном брюшке была закреплена корзина с двумя парами мягких кресел. Занятый маленьким сосудом, крылатый не слышал, о чем Хорнет разговаривала с рогачом, да и разглядеть его как следует не сумел. Паучиха, не желая терять времени, буквально затолкала спутников на сиденья и велела держаться крепче.       Сама поездка врезалась в память бесконечной бешеной тряской и гулким топотом широких лап рогача, что полностью перекрывали все прочие звуки и даже собственные мысли. Всю дорогу Пустышка одной рукой судорожно цеплялся за подлокотник кресла, а второй прижимал к себе возродившегося собрата, боясь, что его шебутную тушку попросту выбросит на камни.       В другое время Сосуд, скорее всего, получил бы куда больше удовольствия и от путешествия, и от нового знакомства. Рогач оказался добродушным стариком, который не прочь поболтать с пассажирами, пока те располагаются у него на спине или спускаются на платформу. Его, казалось, не напрягала немота двух пассажиров, и холодная отстраненность третьей. Великан терпеливо ждал, пока Пустой неловко выбирался на платформу Зеленой Тропы и ничуть не рассердился на маленького сосуда, когда тот, почуяв свободу, перелез с широкой жучиной спины тому на шею. Хорнет была куда менее снисходительной, и остаток пути кроха провел, будучи зажатым у паучихи подмышкой.       Вероятно, если бы не ее помощь, Пустыш так бы и не дошел до дома в тот день. Упал бы где-нибудь в кустах, пытаясь в очередной раз поймать любопытного собрата и был съеден мшистиками. Крайне дурацкая смерть.       — Теперь слушай внимательно, — не терпящим возражений тоном заговорила Хорнет, стоило им наконец переступить порог Логова. — Ты сейчас останешься здесь. Ты будешь отдыхать и лечиться. Ты будешь следить за своей… мелочью. И больше не будешь лезть во всякие авантюры, воскрешать теней и узнавать то, что тебе знать не следует.       Пустой, только-только с облегчением усевшийся на стул, встревоженно вскинул голову и зажужжал. Быстро, пока паучиха в своей манере не сбежала, он нашарил чистый лист бумаги и восковой карандаш.       «Почему? Что случилось?» — написал он, стараясь, совладать с дрожащими пальцами.       — Ты еще спрашиваешь! — Хорнет не без труда проглотила поднявшееся волной раздражение.       Бросив взгляд в сторону маленького сосуда, паучиха вздохнула, пододвинула к себе один из ящиков, игравший роль пуфика, села и уже спокойным тоном продолжила:       — Глупый ты, Тень. Глупый и добрый. Убьет тебя это когда-нибудь.       Пустыш тихо застрекотал и потянулся было за листом, но собеседница жестом остановила его.       — Нет, я сначала закончу, — велела она. — Потом будешь спрашивать. Знаю, что не уймешься.       Полый кивнул.       — Зря ты… — охотница потерла лоб, как будто пытаясь унять головную боль. — Зря ты это сделал. Все проще бы было…       Пустотный хотел было как-то оправдаться, но ткачиха вновь не дала ему этой возможности.       — Тихо ты, — коротко перебила она. — Знаю. Знаю почему. Знаю, кто надоумил. Знаю, что спросить нормально не у кого было, да и мозги на это не заточены. Все знаю. Не думала я, что ты додумаешься до подобного. Моя ошибка.       Она устало посмотрела на Пустышку, уже не пытавшегося вклиниться в странный монолог собеседницы. Маленький собрат, оставшись без присмотра, чем-то звенел за ширмой. Похоже он нашел ящик с не рассортированными трофеями и теперь занимался тем, до чего у крылатого очень долго не доходили руки.       — Не делай так больше, — наконец сказала Хорнет. — Не пытайся их возрождать.       Пустой склонил голову к плечу, ожидая продолжения.       — Не для вас это способ. Не для сосудов, — продолжала меж тем воительница. — Ну или… не для таких как ты. Ты хороший жук. Воин. Лекарь. Товарищ. Но ты не бог и не каролинг, — качнула она головой. — Ты умеешь лечить. Ты можешь достать много белого света. Но Пустоты в тебе мало. Ты не можешь создавать ее бесконечно — только себя иссушишь.       Пустыш неопределенным жестом указал на сумку, набитую свитками из Святилища Душ.       — Да знаю я, что ты не сам до такой гениальной идеи додумался. Но, Тень, чего ж ты себя-то не жалеешь совсем?       Сосуд покосился на лист с карандашом, но решил, что последний вопрос был риторическим и не требует ответа.       Некоторое время оба молчали, прислушиваясь к шебуршанию маленького пустого из-за ширмы.       — Я когда тебя искала о другом поговорить хотела, — наконец нарушила тишину паучиха. — Теперь это даже более важно. Тень, — она вздохнула, — не ходи за Маленьким Призраком.       Пустотный удивленно зажужжал, не понимая, в чем дело. Маленький брат ведь победил ее в поединке, а значит, никаких проблем быть не должно. Что плохого в том, что они подружились?       — Помнишь, что ты мне обещал тогда в Сером Корне? — спросила Хорнет. — Что не будешь лезть в Черное Яйцо и пытаться его открыть?       Сосуд кивнул.       — Вот и не лезь.       Подумав немного, Пустышка написал:       «Ты думаешь, он полезет именно открывать Яйцо? Мне он ничего такого не говорил».       Это не было правдой, но Сосуд сейчас очень сильно хотел хоть что-то возразить, пускай это и выглядело глупо.       Паучиха посмотрела на крылатого с плохо скрываемым раздражением.       — Я не думаю, а знаю, Тень, — сказала она. — Это в вашей сущности и в этом ваше предназначение. Только для этого все и затевалось. И ты тоже прекрасно об этом знаешь, так чего же прикидываешься дураком?       «Я не прикидываюсь!» — Пустыш застрекотал от возмущения. — «Но он правда ни слова не говорил о том, чтобы открыть яйцо. Мы искали информацию о таких как мы».       — А ты так уверен, что он рассказал тебе все? Или даже нет, — паучиха раздраженно взмахнула рукой. — Зачем ему рассказывать то, что очевидно для любого из вас? Вы оба должны знать об этом.       Сосуд насупился и отвернулся. Некоторое время он сидел неподвижно, чувствуя тяжелый и пристальный взгляд собеседницы. Она ждала ответа. Даже нет. Она его требовала.       «Почему ты не хочешь, чтобы я помогал брату?» — наконец написал крылатый, старательно выводя каждую буквицу. — «Я не буду лезть в Яйцо и пытаться снять печати. И я не то, что может сильно изменить расстановку сил. Почему ты так недовольна?»       — Потому что ты привяжешься к нему, — коротко бросила охотница. — Уже привязался. Ты захочешь его спасти, помешать ему выполнить свое предназначение.       Пустышка рассмеялся, отчего логово наполнилось странным стрекотом.       «Он много сильнее меня. Я не смогу ему помешать,» — руки слегка подрагивали, когда он писал эти слова, а в груди зашевелился дикий страх, сворачиваясь болезненным холодным комком.       Сосуд забыл. Совсем забыл о том, ЗАЧЕМ на самом деле Хорнет испытывала детей пустоты. О том, ЧТО должен был сделать брат в конце своего путешествия и какая судьба ждала его…       — Да, — холодно бросила паучиха. — И он убьет тебя.       Молчание повисло в пещере. Даже маленький сосуд затих, прислушиваясь к напряженному разговору.       — Или не сможет, — голос Хорнет стал глухим, обреченным. — Потому что тоже привяжется к тебе. И эта привязанность сделает его слабым, уязвимым перед Лучезарностью.       «Ты хочешь, чтобы я бросил его?» — наконец написал пустотный, когда молчать уже не было никаких сил.       Паучиха качнула головой. Сейчас она совсем не была похожа на ту холодную и резкую Хорнет, которую Пустыш знал ранее. Что-то в ней… как будто надломилось, и прежняя отстраненная решительность, ведущая дочь ткачей вперед, теперь соседствовала с какой-то щемящей тоской.       — Нет, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты жил своей жизнью. Не влезал в дела богов и… прочих. Играл с гусеничками, общался со своей подружкой-шахтером, гонялся за отроками… растил мелочь, — паучиха качнула головой в сторону ширмы, из-за которой показалась любопытная мордашка возрожденной тени.       Белая маска была испачкана в разноцветной пыльце и красящих порошках, из которых Пустышка делал краски, и вид у крохи был… нарядный. Крылатый невольно засмеялся, и даже паучья охотница не удержалась от короткого смешка.       — Теперь ты отвечаешь за нее, — она кивнула на кроху. — От тебя зависит, будет она жить или погибнет. И какая при этом у нее будет жизнь.       Уловив изменение в интонации голоса воительницы, маленький сосуд подошел к ней, таща за собой длинный отрез темно-синей ткани, найденный старшим братом в одном из сундуков Города слез. Остановившись подле паучихи, он выразительно подергал ее за плащ и продемонстрировал свою находку.       «Ты ему нравишься,» — написал Пустыш, с умилением наблюдая за сценой.       Он намеренно избегал тяжелых мыслей о брате, предназначении, их взаимоотношениях и требованиях алой охотницы. Чтобы принять решение, слишком жестокое для больной головы, требовалось время. Много времени, трезвый рассудок и спокойная обстановка. Главное, чтобы Хорнет не потребовала ответа прямо здесь и сейчас.       — Вижу… — чуть растерянно ответила паучиха, после чего обратилась уже к крохе: — Что такое, маленькая тень? Ты хочешь, чтобы я сделала тебе такой плащ как у меня?       Малыш кивнул, чуть не подпрыгнув от радости, что его поняли.       — Плащи — для взрослых воинов, — возразила охотница. — Давай я сделаю тебе одежку по статусу.       На глазах у удивленного Пустого, Хорнет отобрала у маленькой тени отрез ткани и, вооружившись ножницами, иглой и мотком ниток, наскоро соорудила для крохи некое подобие то ли хитона, то ли платья. По сути, это был просто кусок полотна, с проделанным в нем воротом. Боковины были ловко соединены несколькими стежками в разных местах, а поясок из широкой ленты завершил образ.       — Вот так, — паучиха ловко одернула подол и расправила складки. — Теперь ты похож на маленького ученика и сможешь потом стать воином.       Маленький сосуд покружился вокруг себя, оценивая обновку и, довольный, побежал хвастаться Пустышу, будто тот не видел всего процесса создания.       «Очень красивое платьице,» — похвалил тот. — «Если хочешь, я потом научу тебя тоже такие делать».       Кроха серьезно кивнул и снова побежал к Хорнет. Та, глянув на Пустого, только вздохнула.       — Хорошо, давай мы сейчас дадим твоему старшему братику отдохнуть, а я покажу тебе, как обработать ворот, чтобы он не рвался. Это должен знать каждый охотник, а то плащ износится слишком быстро.       Пустышку быстро, не слушая и не читая робких возражений, отправили отдыхать в кровать. Поначалу было немного боязно оставлять непоседливого собрата без присмотра, да еще и наедине с паучихой, но последняя проявила неожиданное для себя спокойствие и пообещала занять маленького сосуда «полезным делом». Некоторое время из-за ширмы и правда было слышно, как охотница объясняет крохе, как правильно делать швы и чем один отличается от другого. Что было дальше Сосуд не помнил, провалившись в сон.       Проснулся он только через несколько часов. В логове царила сонная тишина: ни шебуршания в углах, ни грохота перебираемых «сокровищ», ни голоса Хорнет. Кто-то снял со спавшего плащ и заботливо накрыл его пестрым лоскутным одеялом — одним из подарков Сериз. Под боком ощущалось приятное тепло кого-то живого — это возрожденная тень, утомившаяся и успокоившаяся, мирно спала, прижимая к себе знакомую по детским играм куклу рыцаря Эхо.       Паучиха сидела рядом. Подобрав под себя ноги, она устроилась на краю гнезда, служившего Пустому кроватью, и задумчиво наблюдала за спавшими сосудами.       — Я много думала, пока вы спали, — заговорила охотница, заметив, что пустотный проснулся. — Пришла к некоторым выводам. Ты ведь не послушаешь меня насчет Призрака. Я права?       Пустышка сел, аккуратно, чтобы не потревожить сон собрата, подтянул к себе лист пергамента и карандаш. Его, готовая к разговору паучиха, предусмотрительно оставила рядом.       «Ты правда думаешь, что замена — единственный вариант?» — вместо ответа спросил он. — «Отец говорил, что у него есть план, и мне просто надо дождаться. Может и тебе с Призраком надо просто подождать?»       Охотница медленно покачала головой.       — Нет, Тень, — сказала она грустно. — Не нужно. Это и есть его план.       Повисла тишина. Пустыш задумчиво крутил в пальцах карандаш.       «Откуда ты это знаешь?» — наконец написал он следующий вопрос.       — Он сам мне об этом сказал, — просто отозвалась паучиха. — Незадолго до исчезновения. Сказал, что Вессель не сможет сдержать чуму навсегда. Что она вернется, и тогда придет еще один сосуд. Сильный. Много сильнее Весселя. Он сможет собрать все подсказки, получит отметину и… уничтожит чуму. Мне нужно было просто ждать и испытывать каждого, кто придет.       Полый снова ответил не сразу.       «Ты видела Отца? Именно он тебе это сказал?» — хотелось уточнить, услышать конкретный ответ и впервые в жизни убедиться, что сидящая перед ним жучиха не врет. Не выдумывает. Не пытается давить через чужой авторитет.       — Да, мне об этом сказал Бледный Король. Твой создатель. Мой отец.       Никогда еще тишина не казалась настолько оглушительной. Пустотный осторожно провел пальцами по лицу, проверяя, не стала ли больше трещина. Появилось ощущение, что его только что ударили по голове. Хорнет — дочь Бледного Короля? Хорнет! Та самая, что вела охоту на пустых. Та, что хранила Черное Яйцо! Та, что долгое время была его кошмаром, а потом стала странным и вредным, но… другом? Хорнет? Сестра? И… можно ли ее так называть?       «Почему ты раньше не сказала?» — написал Пустыш, не успев как следует подумать над своими словами.       Собеседница пожала плечами.       — А смысл? — хмыкнула она. — Тебе это было не нужно. Остальным — тоже. Короля больше нет. Королевство разрушено. Мой дом — тоже. Остался только долг и этот… дурацкий план, который полагает полностью доверится одному единственному жучку, — голос паучихи стал злым и едким. — Их столько уже было! Ты знаешь, как много… И все… даже те, кто проходил мое испытание. Я уже не трачу время на объяснения. Если в этом пророчестве есть хоть доля смысла… избранный сосуд и без моей помощи поймет, что надо делать. А я не собираюсь вмешиваться… надоело.       «Брат сильный,» — написал Полый.       — Я знаю, — холодно отозвалась паучиха. — И ему не нужна твоя помощь.       «Помощь не будет лишней,» — возразил Пустышка. — «Я не буду мешать».       — Да я не этого боюсь, дурак пустотный! — взвилась Хорнет, отчего крылатый невольно вжал голову в плечи. — Говорила же!       Она отвернулась и некоторое время напряженно молчала.       — Прости.       «Я не злюсь,» — карандаш тихо шуршал по бумаге. — «Я не буду вмешиваться в план, обещаю. И не буду пытаться остановить брата, если не будет другого варианта. Только расскажи, в чем он заключается. Я ведь ничего не знаю».       Хорнет с видимой неохотой прочитала последнюю записку и тяжко вздохнула.       — Я тоже не знаю, Тень, — сказала она негромко. — Он не рассказал мне всего. Думаю… опасался, что я сделаю что-нибудь эдакое. Я тогда была очень зла и могла совершить какую-нибудь глупость.       Паучиха отложила лист в сторону и, не глядя на собеседника, продолжила.       — Вероятно, королева может знать больше. Но я ее не видела очень и очень давно. Может быть, тебе она расскажет, если ты найдешь способ спросить. А может и нет. Черв умел хранить свои секреты. И манипулировать жуками — тоже, — она повернулась к крылатому и впервые прямо посмотрела ему в глаза. — Ты уверен, что хочешь продолжить в этом участвовать? Даже после того, как едва не погиб? Даже после того, как Черв сам сказал тебе не вмешиваться?       Полый некоторое время колебался, а потом кивнул.       «Я хочу помочь. Я хочу попытаться спасти всех. Я хочу…» — рука дрогнула, когда он выводил последние слова, — «чтобы мои братья и сестры были счастливы. Но если я не смогу найти другой путь, то я не буду мешать».       Хорнет сокрушенно покачала головой.       — Хорошо, Тень, — сказала она. — Будь по-твоему. Я не буду тебе мешать, пока не увижу угрозы в твоих действиях. Тебя устроит такой расклад?       Сосуд кивнул.       — Значит, договорились.       Паучиха собралась было уже уйти, но Пустышка остановил ее тихим жужжанием.       «Почему ты так забеспокоилась именно на маленьком брате?» — спросил он. — «Ты же сама говорила, что сосудов было много. Он чем-то отличается? Или напомнил тебе кого-то?»       — Напомнил, — Хорнет невесело усмехнулась. — Не он. Береги себя, жужжалка. Варежке будет трудно без тебя. Не задерживаясь, чтобы дать пустотному шанс на еще один вопрос, паучиха скрылась за оплетенным шипастой лозой порогом, оставив Сосуд наедине с тишиной и собственными мыслями.