Эхо в Пустоте

      Шли дни.       Первое время Пустышу было непросто. Он все еще был очень слаб после спонтанного обряда в источнике. Долгие переходы, тренировки или активные игры очень быстро выматывали, а возможности просто лежать несколько дней, пока все не придет в норму, не было. Ведь нельзя оставлять Варежку без присмотра.       Осознание, что теперь Полый не один, что рядом есть кто-то еще, маленький и полностью от него зависимый, появилось далеко не сразу. Много было набито шишек, разбито и опрокинуто вещей, а также получено царапин и синяков во время игр. Пустышке казалось, что маленький собрат может при желании быть сразу в нескольких местах одновременно или даже… перемещаться в пространстве, как какой-нибудь волшебный дух. Вот только что она мирно сидит и сортирует цветочки, которые набрала на прогулке, но стоит на секунду отвернуться, как пустотное дитя начинает раскачиваться на лианах под потолком, копать тоннели под шипастой лозой на входе или разрисовывать краской стены… впрочем, последнее Пустого ничуть не возмутило.       Варежка была совсем не похожа на Пустышку в детстве. Она не была глупее или непослушнее, но, очевидно, пустотной требовалось куда больше внимания. Если что-то интересовало малышку, то она не размышляла о том, стоит ли это делать, не беспокоилась о собственном несовершенстве или безопасности, не стремилась к идеалу или цели, а просто… делала: рисовала на стенах и собственной маске, ловила мшистиков и маскокрылов, училась летать с помощью надетых на руки листов писарь-травы, лезла за цветком на островок посреди кислотной лужи или раскачивалась на гирляндах под потолком логова. В этом была определенная прелесть.       Привыкший к практически полному одиночеству Пустыш поначалу не знал, как поспеть за излишне активной малышкой и как объяснить ей простейшие правила поведения. Нет, девочка все прекрасно понимала, слушала, кивала, соглашалась, даже какое-то время выполняла инструкции, но, стоило на горизонте показаться очередной интересной штуке, как все повторялось снова.       В конце концов, Сосуду осталось только смириться, что маленькая полая — не он, и надо как-то жить с тем, что есть. И тогда пустотный попытался отнестись к Варежке так, как богомолы относились к своим отрокам: не пытаться унять детское любопытство, а позволить делать то, что хочет, пока это не угрожает ее жизни или не влечет более серьезные, чем небольшой бардак проблемы. Пустышка чуть переставил ширмы в логове, чтобы освободить побольше места, и соорудил для сестрички качели из пары лиан да старого ящика. Стены, пол и без того цветастые ширмы покрылись новыми неловкими рисунками и отпечатками маленьких ладошек, призванными изображать парящих среди грибов споринок и медузок-уму, а белые маски что девочки, что самого Пустого были многократно разрисованы самым невероятным образом. Некоторые цвета настолько крепко въелись в белый фарфор, что теперь отмыть их не получалось даже с помощью разведенной водой кислоты, и Пустой теперь щеголял разномастными розовыми полосами, пересекшими его лицо. Как ни странно, жить стало намного легче. Девочка перестала прятаться, делая очередную штуку, поняла, что брат не станет ругаться, а сам крылатый провел немало приятных часов, помогая в очередной детской затее.       Первое время, когда пустотный едва мог встать, ему очень хорошо помогла Сериз. Решившая проведать названного брата гусеничка первое время не знала, ругаться ли на него, радоваться ли пополнению в семействе или пугаться, как они тут. Впрочем, растерянность была недолгой, и зеленая взялась за Пустыша с Варежкой со всем своим энтузиазмом. Это она в первые дни успокаивала жужжащего брата, который подрывался каждый раз, когда шуршание за ширмой вдруг стихало. Она обучила маленькую пустотную азам этикета, и донесла, что надо спрашивать разрешения и быть осторожной. Она объяснила Сосуду, что дети, как и взрослые жуки, совсем-совсем разные, и глупо ждать от маленького жучка того же, что ты делал в более осознанном возрасте.       Убедившись, что братец начал справляться с ребенком, гусеничка вернулась в Гнездовище, предварительно расширив и укрепив связной тоннель. Сериз сказала, что присмотрит за малышкой, пока старший брат будет путешествовать и делать свои дела. Для этого плакса Хлао соорудил простенькую систему вызова из звонкого колокольчика и длинного шнура. Почти как у рогачей.       Вечерами, когда утомленный ребенок засыпал в гнезде, Пустыш садился за свитки и внимательно читал, пытаясь разобраться в хитросплетении терминов и определений.       Хорнет не возвращалась с тех пор, как проводила Сосуд домой, и тот справедливо полагал, что паучиха не появится еще очень долго — до тех пор, пока крылатый не совершит какую-нибудь глупость, или не случится что-то из ряда вон выходящее. О братишке тоже ничего не было слышно, и только Сериз пару раз обмолвилась, что похожий на Пустышку жучок освободил нескольких гусениц в Землях Упокоения. Пустотный не знал этого места, но такие обрывочные слухи немного успокаивали тревогу. Маленький брат жив, а значит все хорошо, и скоро он вернется. Когда настанет время.       Это был особенно тихий и спокойный день, не омраченный ни чужими визитами, ни неприятностями, ни шалостями Варежки. Накануне Пустой взялся за пошив нового хитона взамен испорченного в Санктуме, и сестричка, разумеется, решила ему в этом помочь. Обычная помощь незаметно перешла в бурную деятельность, и пустотная уже второй день возилась с ножницами, нитками и отрезами ткани. Крылатый ей не мешал, погрузившись в чтение. Он уже не рассчитывал найти ничего нового: очевидно, маги знали много меньше, чем рассчитывали сосуды, и сами задавались вопросом: зачем Бледному Королю было создавать столь странных созданий. Либо же документы об этом лежали в совсем другом месте, например в кабинете Фолиона. Жаль, братья не додумались поискать получше.       Чье-то присутствие заставило Полого оторваться от работы и оглянуться в сторону входа.       «Братик!» — Пустыш подскочил и с радостным гудением бросился к порогу.       Маленький сосуд не ответил. Короткими рывками он полз по стене над увивающей порог шипастой лозой, глубоко вгоняя богомольи клешни в стену. Только когда под лапами оказался ровный пол, кроха обратил внимание на собрата.       «И ты здравствуй,» — сказал он, скупо кивая разве что не приплясывавшему от радости Сосуду. — «Ты выздоровел. Это хорошо…»       Добавить братишка ничего не успел. Привлеченная возней, появилась Варежка и, увидев еще одного брата, тут же забегала вокруг, то и дело осторожно касаясь переливчатой ткани плаща Призрака, так похожего на свернутые мотыльковые крылья.       «Эт-то…» — осторожно протянул братишка, отбирая у пустотной край своего одеяния. — «Ладно, я хотел сделать предположение, но не могу. Откуда он?»       «Она,» — поправил крылатый, пытаясь поймать малышку. — «Помнишь, тень, которую мы нашли у Коллекционера? Я прочел в бумагах способ снова сделать ее сосудом. Правда для этого надо много сил и Пустоты, и…» — он все-таки поймал сестренку и поднял на руки, чтобы та не слишком беспокоила гостя. — «Ты не сердишься?» — робко спросил Полый, ожидая, что и маленький сосуд выскажет свое мнение о необдуманном поступке старшего.       «Сержусь?» — казалось, собрат удивился, но тут же подавил свои чувства. — «Нет. Это очень полезно. Ты сможешь повторить, если потребуется?»       Пустышка задумчиво кивнул.       «Если будет тень, маска и много магии,» — ответил он. — «И нужно время, чтобы восстановиться. И… братик, ты же не собираешься умирать?!»       «Не думал даже,» — качнул сосуд головой. — «Но на всякий случай нужно было спросить. Она… ее что-то беспокоит?»       Пустыш посмотрел на извивающуюся у него на руках Варежку и смущенно зажужжал.       «Мне кажется, она хочет с тобой познакомиться поближе. И сердится, что я ее держу».       «Но она же ничего не сказала,» — маленький пустой склонил голову на бок.       Сосуд кивнул, соглашаясь.       «Она вообще не говорит. Не знаю, почему. Может, я просто что-то не так сделал. Или не хочет».       Гость вздохнул.       «Ладно. Пусти ее уже. Познакомимся».       Знакомство затянулось почти на час. Варежка, стоило ей получить свободу, тут же завертелась вокруг пустотного братишки, стремясь пощупать, обнять или как-то еще проявить свое расположение. И минуты не прошло, как девочка увлекла маленького гостя в облюбованный уголок, где успела показать свои рисунки, игрушки и поделки, намотать жучку самодельный шарф на шею, а рога опутать ленточками. Брат вынес все это с каменным спокойствием. Он не сердился, не мешал пустотной показывать свои сокровища и даже вежливо спрашивал о той или иной поделке, поддерживая своеобразный «разговор». Через какое-то время Варежка наконец оставила братишку в покое и, усевшись с листочком в уголок, начала что-то увлеченно рисовать. Тогда старшим удалось поговорить.       «Ты ей понравился,» — со смехом сказал Пустыш, помогая младшему брату выпутаться из слишком большого для него шарфа.       «Это заметно,» — жучок осторожно, чтобы не поцарапаться, снял с шеи ожерелье, сделанное из разноцветных стеклянных осколков. — «Она… ведет себя необычно…»       «Необычно для полого? Или для ребенка?» — с теплой грустью уточнил крылатый.       Малыш задумался, после чего внимательно посмотрел на собрата и ответил:       «Для такого как мы. Она… ведет себя так, будто ничего не знает».       «Возможно так оно и есть,» — пустотный пожал плечами, аккуратно скручивая ленты в бобинки. — «Она же умерла один раз. И кто знает, как долго была тенью. Может она вообще ничего не помнит о прошлом…» — он вздохнул. — «Или не знает, как и я».       Некоторое время молчали, и Маленький Призрак, ему на удивление хорошо подходило это прозвище, первым нарушил странную тишину:       «Я раньше не спрашивал, потому что думал, что у всех все было одинаково. Но каким был ты, когда вышел из Бездны? Что ты помнишь? И почему все еще здесь?»       Пустотный вздохнул.       «Я… почти ничего не помню из того, что было до… даже до того, как выбрался,» — ответил он. — «Первое отчетливое воспоминание связано с этим местом, с Зеленой Тропой. Тут я встретил Сериз. А все остальное… только обрывки и образы. Даже Отца я больше помню по снам, чем по тому, что было раньше. Я слышал зов и знаю, что мне нужно сделать, но… если честно, больше с чужих слов. И все такие разные».       «С чужих слов?» — жучок заинтересованно поднял лицо. — «Чьих? Расскажи мне».       И Пустышка рассказал — все что знал и слышал. Рассказал про Кристалл с ее чарующими сказками, в которых правда перемешивалась с вымыслом, про ее связь с Лучезарной и их редкие, болезненные встречи в те дни, когда кристаллическая чума особенно сильно терзала тело. Поведал он и про редкие оговорки Наставницы и Огрима, которые, казалось, знали что-то, но то ли не считали нужным сказать, то ли просто не желали тревожить память и еще маленького тогда жучка. Рассказал как про неистового Предателя Бриарея, что охотился за жужжащим палюсом и про Отца, который забрал его за мгновение до заключения договора с Лучезарностью, так и про обещание, которое сам Пустыш дал Бледному Черву. Про кричащего от боли Весселя, ожидающего за печатями. И наконец пустотный рассказал про Хорнет — их общую сестру по отцу, которую откровенно страшно было назвать сестрой в лицо. Про ее миссию, план Отца, и то, зачем паучиха испытывает каждого полого, появившегося в Халлоунесте.       Все это заняло немало времени. Братишка не перебивал, не задавал вопросов, не пытался что-то уточнить, но и не показывал недоверия — просто слушал.       «Значит замена,» — без удивления сказал он, когда крылатый закончил.       «По крайней мере, Хорнет так думает,» — вздохнул Пустышка. — «Мне кажется, что это слишком просто».       «Мне тоже,» — качнул кроха головой. — «Собрат… Вессель, да?» — он сжал ладонями виски, как будто пытался справиться с головной болью. — «Его же готовили. И, наверное, не один год. Пусть Отец и признался тебе, что Полый Рыцарь не был идеальным, он был обучен. Он мог сдержать чуму долго — очень долго. Просто взять и заменить его на другой изначально бракованный сосуд — редкая глупость!»       «Ты не бракованный…» — обиделся было Пустой, но тут же осекся, поняв, глупость ситуации. — «Ох… прости. Ты прав. Да и Хорнет рассказывала, что Отец не сказал ей обо всем. Наверное, у него была какая-то еще идея».       «Должна быть,» — серьезно кивнул малыш. — «Он ведь Великий Бледный Черв, которому открыто будущее».       На краткое мгновение в голосе собрата мелькнула едва различимая ирония.       «Значит, должны быть подсказки,» — воодушевился крылатый. — «Он ведь ничего никому не сказал, а значит должен был оставить какие-то указатели для избранного».       «Кстати об этом,» — или пустотному показалось, или братец и правда усмехнулся. — «Их немало. Герб города в доспехах стражника, Хорнет, которая должна испытывать пустых и дает намеки на то, куда идти дальше, а еще вот это,» — с этими словами жучок открепил от своей перевязи странную штуку.       Это было похоже на небольшой ловец снов, только вместо перьев и подвески у него была аккуратная рукоять, как у ручного зеркальца или игрушечного гвоздя. Тонкие золотые нити внутри стального кольца сплетались в изящный узор, напоминающий распустившийся тонколистый цветок или стилизованную звезду с длинными лучами. То ли Пустышу показалось, то ли меж золотых нитей нет-нет да поблескивала тонкая, как мембрана на светомушьих крылышках, золотистая пленочка.       «Ух ты!» — восхитился он находкой брата и тут же спросил: — «А что это?»       Жучок неопределенно пожал плечами.       «Если я правильно понял — ключ от Черного Яйца».       Пустышка ахнул и подался вперед, вперившись взглядом в странную штучку. Он понятия не имел, как им открывать древний монумент, но, если Призрак не успел научиться шутить, то у них в руках оказался самый важный артефакт Халлоунеста.       «Откуда ты его взял?» — спросил крылатый, не в силах подобрать слова.       «В Землях Упокоения — это над Городом Слез,» — рассказал братишка. — «Там большое озеро — это из него вода стекает в пещеру внизу. А еще кладбище. Там я нашел камень с масками, как на Черном Яйце. Хотел посмотреть поближе, но сразу появилось три прозрачных жука в тех самых масках. Точнее,» — он задумался, припоминая, — «жук там был один. Еще был большой паук и длинная медуза в плаще. Они затянули меня в Грезы, как твоя подружка проделала с тобой. Только там я встретил не гигантского мотылька, а обычного. И нашел вот это».       «Хм. Звучит необычно, но я верю,» — сказал Полый. — «Но что это?»       «Гвоздь грез,» — пояснил кроха. — «Тот мотылек, которого я встретил, сказала, что с его помощью можно прорубаться через грезы и входить в чужой разум. И что даже Грезящим против него не устоять».       «Что… что такое Грезящие?» — Пустышка замер, уставившись на собеседника невидящим взглядом.       На какой-то момент в памяти словно зазвучало далекое эхо голоса Кристалл. По спине пробежали холодные мурашки, и Сосуду стоило немалых трудов сдержать нервную дрожь во всем теле.       «Это те жуки, которые держат Яйцо закрытым. Это они забросили меня в Грезы», — пояснил братишка. — «В масках… что-то не так?»       Пустотный глубоко вздохнул в попытке справиться с волнением, а потом заговорил, невольно подражая певучей манере речи давно мертвой жучишки:       «Давным-давно, в одном королевстве жил был Белый Король. Не злой и не добрый — он правил жестко, но в то же время справедливо. У него была страшная тайна, скрытая ото всех. Про Золотую Царицу, заточенную им в глубинах черной горы, куда нет пути ни смертному, ни богу. Эта царица, обиженная и испуганная, обратила свой гнев в раскаленный рыжий пламень, что излился на мир, не щадя никого. И пусть обоим владыкам было жаль жуков, страдающих от пламени, они уже не могли ничего изменить».       Брат, поначалу изумленный, с каждым словом слушал все более и более внимательно, как и Пустыш, находя в старой сказке параллели с тем, что происходило вокруг.       «Чтобы остановить пламень,» — продолжил меж тем крылатый, — «Король был вынужден отдать своего сына. Скованный цепями, принц должен был вечность гореть в пламени, не сгорая и не выпуская его в мир. Чтобы никто и никогда не смог освободить принца, Король запер гробницу на три замка. И каждым из них стала великая душа. И открыть их может только другой принц особым ключом, способным пронзать Грезы».       На некоторое время в Логове повисла озадаченная тишина, нарушаемая только шебуршанием Варежки в углу.       «Откуда ты это знаешь?» — наконец спросил маленький сосуд.       «Кристалл рассказала, прежде чем умерла,» — грустно ответил Полый. — «Она много еще чего говорила. Про Эхо и О’гейр — это герои из ее сказки. И просила закончить сказку, но… я не особо умею фантазировать. Но запомнил хорошо».       «Почему мне кажется, что она дала тебе прямую подсказку?» — отозвался братец, убирая Гвоздь Грез.       «Наверное потому, что это на нее похоже?» — невесело рассмеялся Старший. — «Просто тогда я был слишком глупым, чтобы понять».       «Возможно,» — кивнул кроха. — «Значит, Гвоздь Грез может помочь снять печати. Печати — это души. Если на яйце есть маски, и у Грезящих маски, то печати — это Грезящие».       «Звучит логично,» — согласился Пустышка. — «Значит… Братик, у нас есть способ произвести замену. Хоть прямо сейчас».       «Не преувеличивай,» — покачал жучок головой. — «Нам сначала надо добраться до этих Грезящих, а спрятались они хорошо. Но да. Когда мы их найдем, ничто не помешает открыть Яйцо и выполнить предназначение».       Снова повисла тишина, но на этот раз она была какой-то выжидающей. Что-то недосказанное витало в воздухе, и Пустой не выдержал первым:       «Но?» — спросил он, подумав, что именно это вредное словечко хотел добавить братик к своей речи.       «Но я стал слишком много думать в последнее время. Из-за тебя, Старший Брат. И мне теперь тоже кажется, что это будет слишком просто. И слишком глупо.»       «Значит, будем искать подсказки?» — воспрял духом Пустышка.       «Будем искать подсказки,» — согласился малыш. — «Ты мне поможешь?»       «Конечно!» — возликовал Сосуд.       Радостный стрекот разнесся по пещере, нарушив шелестящую тишину этого места. Не в силах справиться с чувствами, пустотный подскочил и крутанулся на месте, так что даже поднял крыльями легкий сквозняк, качнувший переливчатые стеклянные гирлянды под потолком.       «Извини,» — смутившись, сказал он брату. — «Просто… я все еще боюсь, что буду тебе обузой».       «Ты очень эмоционален,» — спокойно отозвался малыш. — «Это могло бы помешать, если бы мы хотели просто заменить собрата. Но мы же ищем обходной путь, и тут ты можешь помочь».       «Чем же?» — поинтересовался Пустыш, снова садясь напротив сородича.       «Твоя логика — другая,» — пояснил кроха. — «Я буду идти по самому очевидному пути, поступать по правилам, если пойду один. Если же со мной будешь ты, и очевидный путь тебе не понравиться — то ты найдешь другой, до которого я бы не додумался».       «Так уж и не додумался бы,» — усомнился крылатый, смущенно отворачиваясь.       Похвала Призрака была ему приятна.       «Или потратил бы время,» — кивнул тот.       Жучок явно хотел сказать что-то еще, но тут в разговор братьев вмешалась Варежка. Возникнув между ними, пустотная с гордостью положила перед сосудами крупный лист писарь-травы, на котором неловкими, но смелыми мазками изобразила четыре фигуры в белых масках.       Полые безмолвно склонились над рисунком, изучая его. Вот длиннорогая фигура с красным, похожим на неровный треугольник телом — наверняка это Хорнет. С удивлением и тщательно сдерживаемым смехом Пустышка опознал себя в длинной, упирающейся головой в верхний край листа фигуре… сходства почти не было, но огромные, врастопырку, крылья сработали не хуже подписанного имени. Саму Варежку можно было узнать по синему «платью» и торчащим в разные стороны рогам. Видно было, что девочка очень старалась оценить собственную внешность без зеркала, но немного преувеличила размеры. Четвертым же персонажем, очевидно, был Маленький Призрак — ему маленькая художница изобразила плащ-крылья, что-то вроде шарфа и… наверное это был бант. Правда он был раза в два больше головы.       «Здорово получилось,» — похвалил Пустыш, сдерживая смех.       «Да…» — с неопределенным выражением сказал собрат, разглядывая еще сыроватый рисунок. — «Я даже не знаю, что сказать об этом».       «Это мило,» — подсказал крылатый и потрепал приосанившуюся Варежку по голове. — «Когда краска высохнет, его можно будет повесить на стену».       Пустотная кивнула и, забрав рисунок убежала в свой закуток.       «Поверю тебе на слово,» — хмыкнул братишка. — «Не боишься оставить ее одну? Тебя, возможно, долго не будет».       «Сериз согласилась приглядеть за ней,» — Пустой кивнул на замаскированный тоннель в стене. — «Главное, ее предупредить, когда будем уходить».       Кроха кивнул, принимая объяснение.       «Тогда давай думать. Где Король мог оставить следующую зацепку? Халлоунест большой, мы не можем обыскать каждый его закуток».       Пустышка кивнул и отошел к столу, над которым, собранная из разномастных планов и чертежей, висела самодельная карта королевства. Ее Сосуд собирал с первых дней на Зеленой Тропе. Здесь были и копии карт богомолов, которые ему доверили в Деревне, и примерные схемы тех карт, что наставница заставляла учить в Палестре, и неумелые схемы, сделанные еще в детстве, и новые чертежи, созданные во время поиска трав. Все это делало карту похожей на огромное лоскутное одеяло, изрядно поеденное молью, ведь в нем до сих пор было множество дыр, а некоторые коридоры попросту обрывались в никуда.       «Если это именно загадка для избранного, то подсказки должны быть в каких-то знаковых местах,» — сказал он, разглядывая пеструю схему. — «Потому что если подсказок не будет, то загадка становится тайной, и ее можно будет разгадать только спросив у участников. По крайней мере, в сказках всегда было так,» — пустотный чуть виновато покосился в сторону братишки. — «Глупо звучит, извини…»       «Нет,» — Призрак взобрался на сделанный из ящика табурет, чтобы немного сравняться с крылатым в росте и также с интересом начал изучать карту. — «Все логично. Продолжай».       Приободренный Пустой кивнул.       «Все подсказки должны быть в важных местах, чтобы их можно было найти, но в то же время заметил только тот, кто хоть что-то знает,» — повторил он. — «Давай попробуем собрать то, что мы уже нашли. Что первое бросается в глаза, когда ты приходишь в королевство?»       «Храм на Перепутье и Черное Яйцо,» — тут же подхватил братишка. — «Зов ведет к нему».       «Именно!» — Старший зажужжал от удовольствия, после чего взял со стола булавку, сделанную из длинного шипоцветового шипа, и воткнул ее в бумагу там, где был изображен Храм Черного Яйца. — «Это первая подсказка. Следующая будет здесь,» — пустышка указал на Город Слез и, в частности, на изображение памятника Полому Рыцарю. — «Он ссылается на Черное Яйцо и тут видны фигуры Грезящих жуков».       Братишка задумчиво кивнул, но, прежде чем Старший смог продолжить, сказал:       «Ты пропустил одну,» — взобравшись на стол, кроха подобрал очередную булавку, нанизал на нее красный лепесток, оставшийся после игр с Варежкой, после чего поставил очередную метку на Зеленой Тропе, недалеко от храма Унн. — «Здесь я встретил Хорнет. Она — тоже подсказка. Не пройдя ее испытание, добраться до памятника не получится».       На этом моменте Сосуд слегка смущенно хмыкнул и отвернулся, только сейчас сообразив, что в далеком детстве, кажется, сломал очередность. Не удивительно, что паучиха так злилась.       А братишка меж тем продолжал:       «И тут, у памятника, тоже,» — он приколол очередную красную метку. — «Помнишь, что она говорила в Городе Слез?»       «Смутно,» — признался крылатый. — «Мне тогда было плохо, и она после этого мне еще много чего сказала».       «Об этом позже,» — махнул кроха ладонью. — «Она сказала мне найти могилу среди пепла и получить отметину, которую она дает мне подобным».       Пустыш негромко зажужжал, выдавая свое удивление.       «Поэтому ты пошел искать кладбище?»       «Да,» — кивнул Призрак, после чего достал из своей сумки небольшой свиток пергамента и протянул Пустышу. — «Прикрепи это над Городом Слез. Потом перерисуешь».       Сосуд послушно расположил карту в нужном месте, заполнив одну из дыр, а маленький брат, подпрыгнув, прикрепил там еще одну метку-иголку.       «Тут я нашел сразу три вещи: Могильный памятник, на котором указано, где спят Грезящие, Гвоздь Грез и, кажется, последнего мотылька Халлоунеста. Она знает, что происходит, но говорит загадками».       «Прямо как в сказке,» — просиял треснувший сосуд. — «Пока все сходится».       «Да,» — жучок покопался в Сумке и достал из нее три блестящие булавки с красивыми серебряными головками в виде круглых панцирей. Их он последовательно воткнул в трех местах: одну в центре Города Слез, прямо на неприступный шпиль Лурьена, вторую в самом центре Туманного Каньона, а третью, в неизведанной и пока не нарисованной части Глубинного Гнезда. — «Так, получается, что мы знаем, где спят Грезящие, и как будто уже можем открыть Яйцо. Но?» — он повернулся к Пустышу.       «Но это слишком просто,» — повторил Старший. — «Скажи, братик, тот могильный камень был среди пепла?»       Малыш покачал головой.       «Нет. Обычный памятник. Даже не могила. Так что подсказка Хорнет все еще не найдена».       «Может быть речь о Крае Королевства?» — пустотный указал на правую часть карты. — «Я там не был, но Наставница рассказывала, что все тоннели Края покрыты мягким белым пеплом, который постоянно сыплется откуда-то сверху».       «Не лишено смысла,» — кивнул маленький сосуд. — «Ты знаешь дорогу?»       Пустышка сокрушенно покачал головой.       «Разведчики богомолов как-то проходят туда, но эти карты мне не давали. Еще я знаю, что есть путь через Город Слез, но найти его не сумел».       Жучок вновь кивнул, принимая к сведению.       «Хорошо, давай тогда подумаем, где еще могут быть подсказки?»       «Их обычно оставляют в важных местах или у важных для Отца жуков,» — в очередной повторил крылатый, стараясь нащупать мысль. — «Смотри, все это время это были либо памятники и что-то рядом с ними, и наша сестра… то есть, дочь Отца. Может быть, очередная подсказка будет, например, в Бледном Дворце? Или… у Королевы? Хорнет что-то говорила про Королеву, и что она может рассказать больше».       Малыш заинтересованно повернулся к Старшему.       «Логично. Ты знаешь, где искать?»       Пустышка задумался, разглядывая карту.       «Могу предположить,» — сказал он через минуту. — «Но попасть туда будет непросто».       Пустыш с оглядкой вышел из коридора и медленно побрел через пещеру, вглядываясь в шуршащие тени в углах да на заросший пятнистыми грибами-споровиками потолок. Грибная поросль плавно сходила на нет к середине пещеры, сменяясь сначала мелкими, но чем дальше, тем более крупными листьями неприхотливого клинолиста да влажной лианы-листевеца. Среди зеленых побегов проглядывали зеленоватые гроздья еще неспелых ягод, так любимых отроками, а спускавшиеся по стенам побеги винограда-бессмертника почти полностью скрывали невысокую дверь, ведущую в неизвестность. В самом центре пещеры, почти идеально разделив ее пополам, зияла неровная дыра, которую Сосуд не рискнул бы перепрыгивать. За прошедшее время никто даже не попытался прикрыть ее досками или лозами, а вездесущая грибная и лиственная поросль так и не смогла прорасти сквозь осклизлый черный камень по краю.       «К чему такая осторожность?» — маленький брат обогнал крылатого и заглянул тому в лицо. — «Ты всю дорогу как будто от кого-то прячешься».       «Прячусь,» — не стал лукавить пустотный. — «Я ведь из Палестры сбежал… ну, от богомолов. Если меня застанут, то отведут в деревню и больше не выпустят. Наставница, наверняка, рассердилась…».       Братишка кивнул и огляделся по сторонам.       «Ладно. Похоже мы пришли».       Сосуд согласно зажужжал и указал на дверь.       «Это вход в Сады Королевы,» — сказал он. — «Я там не был, но мне говорили, что с той стороны какой-то старый храм. А еще там живут богомолы-предатели. Тут раньше был патрульный лагерь, чтобы не дать им легко выбраться».       «А сейчас чего нет? Перестали пытаться?» — поинтересовался кроха и первым начал карабкаться по стене, перебираясь через провал.       «На какое-то время,» — ответил крылатый, отправляясь за ним следом. — «Но Наставница говорила, что они снова начали что-то делать. Наверное, просто не здесь».       Братишка соскочил со стены на позеленевшую от времени брусчатку и поспешил к двери храма, Полому оставалось только поскорее пойти следом, чтобы не отстать.       Старая дверь стояла как влитая и не поддалась ни Маленькому Призраку, ни Старшему брату. Пустышка попробовал было расчистить ее от лиан и лоз, но очень быстро понял, что в этом нет смысла: проход был заблокирован с обратной стороны.       «Вот поэтому наблюдение и сняли,» — сделал вывод малыш и, усевшись на крыльцо начал раскладывать перед собой карты. — «Давай думать дальше. Что мы знаем о садах?»       «Сады королевы — некогда были жемчужиной королевства Халлоунест наравне с Городом Слез и одновременно с этим крупнейшим заповедником и земледельческими угодьями,» — затараторил Пустыш, не без удовольствия отмечая, как разрастается изумление в душе собрата. — «Белая Леди — жена Бледного Короля — взяла эти угодья под свою опеку и, если верить слухам, имела там персональные покои, созданные исключительно для нее. В Садах отсутствуют крупные хищники, но в эпоху расцвета проживало несколько колоний мшистиков, мшекрылов, жальней, шипоскоков и других подобных животных. Сады во многом похожи на Зеленую тропу, но в них произрастают некоторые виды растений, которые не растут более нигде в Халлоунесте: почти все виды цветов и лекарственных трав, в том числе волшебных. Область расположена в западной части Королевства, под Зеленой Тропой, и над Глубинным гнездом. Ранее в них можно было попасть через Туманный Каньон, но сейчас лоза и кислотные озера перекрыли старый тоннель, сделав его непригодным для путешествий».       Брат молча смотрел на крылатого, очевидно, ожидая объяснений.       Тот глупо рассмеялся и признался:       «Наставница заставила выучить,» — он неловко повел ладонью. — «А еще я сам как-то пытался найти туда дорогу… чтобы знать, куда ходить не стоит».       Призрак кивнул.       «Ла-адно,» — протянул он. — «Можешь пометить, где ты искал выходы?»       Сосуд кивнул и ткнул кончиком когтя в карту. Там как раз было несколько недорисованных коридоров, которые будто висели в воздухе.       «Искал здесь, на Зеленой тропе. Но весь коридор зарос шипастой лозой, так что не пройти,» — объяснил он брату. — «Я попытался пересечь его с помощью дюранды — их там много летает. Так потом едва назад вернуться смог…»       «Проход-то есть?» — прервал крылатого брат.       Тот покачал головой.       «Камнем перекрыт. Похоже, предатели собирались держать осаду».       «Прям-таки предатели?» — уточнил маленький сосуд, на что Старший только пожал плечами.       «А кто еще-то?»       Пустышка поискал взглядом карту Туманного Каньона и, не обнаружив ее, достал свою:       «Еще искал тут,» — он указал на маленький коридорчик, помеченный символом шипастой лозы. — «Это единственное место в западной части каньона, куда не получается попасть. Там весь коридор кислотой затопило, а стены поросли шипами так, что только на четвереньках пролезешь».       Кроха кивнул и указал на большой зал с пометкой Вокзала.       «А это что?»       «Вокзал Королевы,» — пояснил пустотный. — «Странное место. Красивое и безопасное. Но выходов в Сады оттуда нет».       Некоторое время братья сосредоточенно разглядывали карты. Первым не выдержал Пустыш:       «Призрак… ой… то есть… ты ведь не против, что я тебя так назвал?»       «У Хорнет подслушал?» — вздохнул маленький сосуд. — «Называй, если нравится. Что придумал?»       Крылатый кивнул и продолжил:       «Сады находятся прямо над Глубинным Гнездом. Может там есть дорога?»       Пустотные, не сговариваясь, посмотрели в сторону провала за спинами.       «У тебя есть карты?» — коротко спросил Призрак.       «Неполные. Только тех коридоров, что рядом с воротами деревни,» — ответил Пустышка. — «И рисовал я их по памяти».       «Значит не точные,» — подвел черту маленький брат. — «Богомолы нас, конечно же, не выпустят через свои двери?»       Сосуд фыркнул и помотал головой.       «Знаешь, что нас там ждет?» — продолжил допрос малыш.       «Только в общих чертах и с чужих слов. Но там, говорят, очень страшно,» — легкомысленно отозвался крылатый.       «Сойдет. Пошли».       Кроха встал и, собрав свитки с картами, направился к дыре в полу, Пустышке только оставалось что повиноваться.       Дыра была почти идеальной формы, как будто кто-то специально готовил ее, как ловушку или очень необычный запасной выход. Стенки покрывал склизкий, влажный и скользкий налет, а почти сразу под остатками мостовой можно было разглядеть множество жучиных панцирей, вмурованных в стены. Они были так плотно подогнаны друг к другу, что стыки меж отдельными панцирями были едва различимы, и не приходилось даже думать о том, чтобы вогнать туда клешню или коготь. Ко всему прочему, из-за черного налета стенки стали скользкими и неподатливыми — не удержишься.       «Ты не знаешь, что конкретно внизу?» — спросил маленький сосуд.       Полый покачал головой.       «В моих картах нет ничего похожего. Я даже не знаю, насколько там высоко».       «Значит будем прыгать,» — решил кроха. — «Там наверняка должна быть хоть одна нормальная стена».       «Мы не сможем сразу сориентироваться, где мы,» — на всякий случай сказал крылатый, уже вытаскивая из сумки длинную веревку, сплетенную из лиан. — «Нужно будет найти ориентир».       «Тебя это останавливает?» — спросил Призрак, помогая старшему брату закрепить трос.       «Нет,» — покачал тот головой. — «Но я заранее предупреждаю. Сначала будет сложно понять, где мы. Да и потом тоже».       «У меня компас есть,» — чуть успокоил собрата маленький сосуд. — «Капризный, правда. Но если найдем ориентир, то с направлением проблем не будет».       Пустыш кивнул, признавая правоту собрата, после чего сбросил свободную часть веревки в провал. Он оказался таким глубоким и таким темным, что как сосуды ни вглядывались, не могли разглядеть, достигает ли веревка дна. Пустотный вздохнул, собираясь с духом и, предусмотрительно закрепив светомушиный фонарик на вороте плаща, первым начал спуск.       Стены оказались настолько скользкими и неровными, что никак не получалось упереться в них лапами, а потому приходилось спускаться на руках, обвив веревку всеми конечностями. При этом стена все одно упиралась пустому то в бок, то в спину. Братику было полегче из-за небольшого размера, но все равно сосуды продвигались очень медленно. Через какое-то время дымный сумрак заполнил собой все пространство. Единственными источниками света остались только светомушиные фонари, даже далекий отблеск Грибных Пустошей над головами не мог разогнать темноту.       Пустышка быстро потерял ход времени. Осторожно перебирая лапами, метр за метром, он спускался все ниже и ниже, пока после очередного рывка не обнаружил, что стена закончилась. Теперь Сосуд висел на веревке посреди темной и гулкой пещеры. Воздух здесь был холодным, неподвижным и тяжелым, наполненным непередаваемой смесью ароматов — сырости, тлена, камней и… чего-то еще, вызывающего смутную тревогу. Казалось бы, здесь должна была царить мертвая тишина, но вместо этого до чуткого слуха пустотного доносилось множество звуков — поскрипывание мелких крылышек, цокот коготков по камням, легкий стрекот неведомых жуков, таящихся в темноте. Полый нервно вздохнул, чувствуя, как по спине помимо воли побежала холодная волна мурашек. Он чувствовал их — тысячи и тысячи живых существ, слишком маленьких, чтобы суметь отделить их от общей массы, но таких многочисленных, что казалось, стены вокруг должны шевелиться под покровом огромного количества копошащихся тел.       Пересилив себя, пустотный продолжил спуск и остановился только тогда, когда веревка закончилась. Дна не было видно, но Пустыш чувствовал, что копошащееся нечто находится достаточно близко. Может быть, в нескольких метрах внизу. Значит, там должен быть и пол, по которому букашки ползают. Или что-то вроде.       Сосуд судорожно вздохнул и, повиснув на руках, разжал пальцы. Отпускать веревку было страшно, воображение уже нарисовало крылатому целую стаю маленьких хищных паучков, которые волной накрывают жука, проникают в глазницы и щели панциря, чтобы оплести тело паутиной и отложить в плоти свои яйца. Не отбиться. Не сбежать.       Эта картина промелькнула перед внутренним взором всего на пару секунд, пока Сосуд находился в воздухе, а потом пол резко ударил в лапы. Полый инстинктивно перекатился, гася силу удара и тут же вскочил. Никаких полчищ пауков. Под лапами был каменистый пол, покрытый многочисленными трещинами, сквозь которые проглядывала сухая слежавшаяся земля. Где-то там внизу по-прежнему ощущалось присутствие множества невидимых существ, но, очевидно, они не спешили показываться на глаза.       «Призрак,» — позвал Пустышка, поднимая голову к потолку, светлого пятна провала отсюда даже не было видно, — «можешь прыгать. Тут невысоко».       Братишка не заставил просить себя дважды. Приземлился он далеко не так изящно, как старший собрат, а грузно и гулко ударился о слежавшуюся землю, отчего по полу прошла легкая дрожь.       «Хм… попробуй в следующий раз сделать перекат,» — посоветовал крылатый. — «А то ведь снова лапы переломаешь».       Ответить жучок не успел. Стоило ему выпрямиться во весь рост, разминая отбитые лапы, как пол под ногами задрожал, зашевелился, вспучиваясь множеством мелких рыхлых бугорков. Это было похоже на вскипевшую падь в забытой на плите кастрюльке — многочисленная жизнь, которую Пустыш чувствовал ранее, резко поднялась наверх. Мгновение — и не менее двух десятков вытянутых многоногих существ, покрытых белесыми панцирями, бросились в атаку на не успевших опомниться сосудов. Пустышка звонко и протяжно зажужжал от боли, когда серповидные жвала ближайшего зверя вонзились ему в ногу, без труда проломив панцирь. Еще двое распластались в прыжке и, не дотянувшись до тела, повисли у него на плаще, располосовав плотную ткань, как воздушный лен. Вырвав ногу, Сосуд быстро ткнул зверя глефааром и тут же отмахнулся от еще двоих, попытавшихся броситься на спину.       Существа оказались настырными, бесстрашными и голодными. Их не пугал ни размер противника, ни длинные лезвия гвоздя, ни странный вкус пустотной плоти. Запах ихора, жертвы и собратьев, только распалял азарт хищников, дразнил ненасытную утробу, и твари со все большим и большим упорством нападали на сосудов. Те же едва успевали отбиваться от гибких врагов с жвалами-ножницами. Очень скоро защитный плащ разведчика Пустышки оказался разорван на полосы, а ткань промокла от сочащейся из многочисленных порезов Пустоты и ихора противников.       Братья сошлись спина к спине, защищая друг друга, а из-под земли поднимались все новые и новые прыгучие создания, привлеченные запахом ихора и звуком битвы. Далеко не все они сразу бросались в бой. Многие впивались жвалами в тела убитых или раненых собратьев, разрывая их живьем. Пещера наполнилась хищным шипением и треском сминаемого хитина.       «Бежим!» — скомандовал братишка, быстро сообразивший, что очень скоро противников станет слишком много.       Повторять дважды не пришлось. Уклоняясь от кишащих под лапами жучиных спин, сосуды бросились наутек. Слабого мерцания светомушиных фонариков хватало ровно для того, чтобы не потерять направление и не начать бегать кругами, и пустые могли только надеяться, что впереди их не ожидает тупик или яма, доверху заполненная этим зверьем. Пещера быстро закончилось, и братья, сломя голову, помчались вдоль стены. Земля под ногами бугрилась и сыпалась от то и дело появлявшихся рытвин, а снизу, казалось, поднимается целая орда голодных тварей, способная затопить всю пещеру и выплеснуться на поверхность, в Грибные Пустоши.       Пустышка подхватил маленького, а от того медленного брата на руки и, не обращая внимания ни на боль, ни на возмущенный пустотный возглас, припустил со всех ног. Черный провал узкого коридора показался спасением, и крылатый, не раздумывая, нырнул в темноту. Некоторое время он бежал, едва разбирая дорогу и слыша за спиной несмолкаемое шипение глубинных хищников да шелестящее потрескивание, с которым их лапки взрывали сухую землю.       Пустой упустил момент, когда звуки за спиной стихли, а слежавшаяся сухая земля под ногами сменилась неровным каменным полом.       «Яма!»       Предупреждение брата слегка запоздало. Пустыш успел только сгруппироваться, когда под лапами вдруг возникла пустота, и оба сосуда рухнули вниз. Выронив глефаар, крылатый вцепился когтями левой руки в стену. Резкий рывок чуть не вырвал локоть из сустава, падение прервалось, и жуки повисли посреди черноты.       «Знаешь…» — выдохнул Призрак, неловко болтающийся у собрата подмышкой, — «тебе надо прекращать постоянно хватать меня».       «Я бегаю быстрее,» — попытался оправдаться старший, но маленький собрат уже не слушал.       Малыш вытянул руку с фонариком и вгляделся в темноту провала, пытаясь оценить его высоту. С некоторым трудом, но свет достигал дна — падать оставалось всего несколько метров.       Спустившись, братья оказались в еще одном коридоре — узком и низком, так что Пустышу пришлось пригибать голову, чтобы кончики рогов не цеплялись за каменный свод. Крылатый подобрал глефаар и, вздохнув, привалился к стене.       «Знаешь,» — сказал он собрату, — «в Палестре мне много страшного рассказывали о Глубинном Гнезде. Многое мне казалось сильно преувеличенным».       «Дай угадаю,» — по спине и рукам Призрака пробегали белые искры волшебства, когда он говорил. Раны стремительно зарастали, оставляя после себя едва заметные отметины. — «Все оказалось хуже, чем ты представлял».       «Ага,» — Пустыш покопался в сумке и, достав несколько пропитанных целебных клеем бинтов, принялся обрабатывать свои раны. Он не мог вылечить себя с помощью магии, как Маленький Призрак, но и оставлять открытые порезы в месте, где водятся подобные существа казалось огромной глупостью. — «Кстати, мне рассказывали об этих существах. Их иногда подавали на стол в Палестре. Это грязекопы. Они роют тоннели в земле и набрасываются на тех, кто идет наверху. Очень хорошо слышат и обладают превосходным обонянием».       Младший брат кивнул, после чего постучал коготком по монолитной каменной стене.       «Вот почему они отстали. Не смогли прорыться через камень».       Крылатый кивнул.       «Скорее всего. А еще нам надо постараться быть тихими-тихими. Чтобы они не услышали».       «Разумно,» — согласился кроха. — «Или ходить по каменным коридорам. Примерно представляешь, где мы?»       «Я даже не знаю, в какую сторону от входа мы побежали,» — покачал головой пустотный. — «Надо искать ориентир. Иначе бесполезно».       Призрак все же достал из сумки маленький, с некрупную ракушку-гео, компас и прикрепил его к перевязи для амулетов.       «Все равно, будем придерживаться общего направления, чтобы не двигаться бездумно,» — сказал он. — «Изученная часть Глубинного Гнезда находится на востоке, так?»       Пустыш задумчиво кивнул, вспоминая. Такие понятия как запад и восток, пусть и были ему знакомы, но использовались нечасто. Обычные жуки ограничивались понятиями «право», «лево», «верх» и «низ», а определяли направление с помощью ориентиров, указателей и меток, оставленных на стенах. Это было легче, чем искать какой-то мифический «север» с помощью иголки и воды, а потом пытаться понять, в какую сторону от этого севера поворачивать. Хорошие навигационные компасы, всегда указывавшие в одну сторону, были редкостью, а те, что можно было найти в лавках или даже смастерить самостоятельно, часто начинали капризничать, особенно рядом с шахтами или во влажных пещерах, так что пользовались ими редко и, в основном, для создания карт.       «Значит будем двигаться на восток и искать ориентир,» — спокойно сказал братишка, прикидывая направление. — «Туда,» — он указал рукой вперед по коридору. — «На ближайшей развилке надо будет взять чуть правее».       «Это если коридор сам по себе не кривой,» — Пустой провел ладонью по стене.       Неровный каменный тоннель не выглядел рукотворным. Скорее было похоже, что кто-то вроде огромной гусеницы прогрыз его мощными челюстями, и оставалось только надеяться, что это нечто в скором времени не решит вернуться.       «Да, ты прав,» — согласился Призрак. — «Значит, будем сверяться на каждой развилке. А еще стараемся все делать тихо, чтобы грязекопы не сбежались».       «Ага,» — Пустышка беззвучно рассмеялся. — «Хорошо, что другие жуки не слышат наши голоса».       «Определенно,» — малыш оправил плащ и первым отправился в путь.       Придерживаться плана казалось проще на словах, чем на деле. Если первые несколько тоннелей, такие же узкие и темные, пустотные преодолели без приключений, то дальше начались неприятности. Неровный каменный пол сменился землей, и, стоило братьям сделать несколько шагов, как снова появились грязекопы. Их было гораздо меньше, чем в первый раз, но бесстрашные и голодные твари то и дело возникали из-под земли и бросались на путников, не обращая внимание ни на гвозди, ни на их пустотную природу. Отбиваться от них было сложно. В тоннелях эти жуки вели себя совсем иначе чем в пещере. Получив отпор, они тут же скрывались под землей, чтобы через минуту выпрыгнуть прямо у путников под ногами. Расправляться с ними нужно было быстро, так как на шум схватки тут же прибегали все новые и новые твари.       Очень скоро братья почувствовали, что силы их покидают. Призрак едва успевал восстанавливать раны между атаками, а старшему брату не хватало времени на полноценную перевязку, и запах Пустоты, казалось, только больше дразнил голодных хищников. Немного передохнуть удавалось только когда земляной коридор вновь сменялся камнем, но даже там сосуды не могли чувствовать себя в безопасности.       Кто-то неведомый наполнил узкие переходы ловушками и капканами, которые далеко не всегда было возможно обнаружить. Несколько раз младший брат едва не попал в ловчую сеть — сплетенную из полупрозрачных, но при этом прочных, как проволока, нитей, начиненных кривыми крючьями, мешающими выбраться. Нужно было очень внимательно присматриваться к стенам — не таится ли в неприметной нише маленький самострел. Шипы, которыми он стрелял, едва-едва могли проколоть хитин, но причиняли такую страшную боль, что на некоторое время напрочь лишали жука подвижности. Обманчива была и земля под ногами. Стоило сделать неосторожный шаг, как, казалось бы, надежный пол проваливался, и в лапу тут же вонзались длинные иглы, усеивающие дно замаскированной ловчей ямы. Пустышу не повезло первым обнаружить такую, и теперь он едва мог наступить на правую лапу. Перевязочный материал заканчивался, а в голове появилась мысль, что если дальше пойдет также, то совсем скоро братья не смогут оправиться после очередной неприятности.       От одинаковых тоннелей, серых и темных или поросших излучающими тусклый бледный свет трубчатыми поганками, начинало рябить в глазах. Пустышка уже давно потерял направление, полностью доверившись младшему брату, а тот, останавливаясь на каждой развилке, чтобы свериться с компасом, со все меньшей уверенностью выбирал направление. Несколько раз останавливались на короткий отдых и изучали карты, но ничего похожего на ориентир найти не получалось.       Время тянулось невыносимо медленно и в то же время как-то неопределенно. Сложно было понять, прошел час, день или всего несколько минут. Здесь не водилось светомух, кроме тех, что были заперты в колбах фонарей, не было трав и светящейся плесени — только серые камни, черный мох и то и дело выскакивающие из-под земли грязекопы. Впрочем, через какое-то время они стали появляться гораздо реже, а путники начали ощущать отчетливую дрожь под лапами, будто где-то совсем рядом, сквозь землю, одна за другой, едут бесконечные вереницы вагонеток.       Братья медленно двигались вперед, в любой момент готовые отразить очередное нападение. Так что, когда позади раздался стремительно приближающийся гул, они резко обернулись с оружием наготове. Сейчас это были не грязекопы. Быстро и размеренно на путников надвигалось нечто огромное. Пустыш успел разглядеть крупную бронированную голову многоножки, занимавшую собой весь коридор. Чудовищные жвала ее мерно щелкали, будто проверяя воздух перед носом, а множество коротких, но сильных ног несли массивное тело вперед. Она не нападала, не желала съесть парочку пустотных жучков, прогнать или как-то еще навредить — они просто оказались у многоножки на пути, а останавливаться та не собиралась.       Сосуды, не сговариваясь, бросились бежать, слыша, как дрожит земля и скрежещут камни, когда огромная гарпида — глубинная многоножка, о которой Пустышка ранее только слышал — продирается сквозь тоннель. Она не спешила и не преследовала. Она просто была быстрее, и два десятка ног определенно работала эффективнее, чем лапки двух уставших и израненных жучков.       «Яма!»       Призрак первым увидел округлый провал в полу тоннеля, и братья, не раздумывая, нырнули в спасительную дыру практически перед самым носом у гарпиды. Падать было не высоко, но неприятно. Израненная шипами лапа подогнулась и Пустыш упал на четвереньки. С потолка на спину и голову сыпались мелкие камешки и песок, а в прорехе над головой на несколько томительных секунд стало видно бронированное брюхо многоножки.       «Это… было опасно,» — наконец выдохнул крылатый, пытаясь хоть так приободрить себя.       Маленький брат кивнул.       «Это…"       Договорить он не успел. Земля под ногами снова задрожала, и Полый всем телом почувствовал, как совсем рядом, прямо под ними, сквозь толщу породы проползла еще одна гарпида. Ее бронированное тело терлось о каменные стены тоннеля, расширяя его, а грохот и скрежет раздираемых камней далеко разносились по подземелью, распугивая все живое.       «Ориентир,» — выдохнул Пустышка. — «Братик, мы нашли его».       Призрак с молчаливым вопросом посмотрел на собрата.       «На карте отмечено гнездовье гарпид,» — ответил крылатый. — «Их два. Одно внизу и справа…»       «На востоке в нижней части,» — перебил Призрак, уточняя.       «Ага», — кивнул сосуд, — «а второе совсем рядом с воротами в деревню. Если идти от ворот, то прямо и наверх».       «Значит, нам нужно вниз?» — уточнил кроха.       «Да,» — подтвердил Пустыш. — «И быстро. Они не нападут, но могут раздавить, если мы окажемся на их дороге».       Больше говорить было не о чем. Братья оказались в целой сети пересекающихся и разветвленных коридоров, по которым то и дело проползали огромные многоножки. Несмотря на размеры, гарпид нельзя было назвать медлительными или неповоротливыми. Они проносились по своим тоннелям подобно поездам, не замечая преград, а непробиваемые панцири защищали их почти от любых угроз. Путников спасало только то, что многоножкам не было никакого дела до двух козявок, мельтешащих перед носом.       Беготня выматывала сильнее, чем сражение. Времени на отдых не было, в любой момент из-за очередного поворота могла показаться бронированная морда, тогда оставалось только молиться, чтобы она поползла в другую сторону или просто решила свернуть. Пока что сосудам везло: каждый раз они успевали вовремя свернуть в соседний коридор или нырнуть в очередной колодец, ведущий на нижние ярусы.       Никто из них не мог бы сказать, сколько именно продолжалась беготня в темноте. Как-то незаметно привычная уже дрожь стен стала стихать, скрежет раздираемого камня более не резал слух, а Пустыш уже не ощущал чужого присутствия — то ли от усталости, то ли от того, что гарпиды остались далеко позади. Радоваться этому уже не оставалось сил.       Сосуды медленно брели, изредка останавливаясь, чтобы перевести дух. Поначалу Пустышка еще надеялся, что вскоре они выйдут в пещеру с богомольими воротами. Вряд ли стражи согласились бы открыть кому-то, пришедшему из Глубинного Гнезда, но там должно было быть безопаснее, чем где-то еще. Однако пещера не показалась ни за первым поворотом, ни за вторым, ни за десятым. Оставалось только признать, что братья либо свернули не туда, либо Пустыш ошибся, назвав ориентиром гарпидью кладку. В конце концов, кто сказал, что у бронированных многоножек должно быть только две территории?       Несколько раз на сосудов нападали грязекопы, но, несмотря на усталость, с ними пока что удавалось справиться. Правда с каждой такой схваткой становилось все более очевидно — путникам нужен отдых. Особенно израненному старшему. Крылатый старался держаться бодро и не отставать от маленького собрата. Тот делал вид, что верит. В целом, это было единственное, что пустые сейчас могли — останавливаться было опасно.       Усталость, боль и однообразие притупляли восприятие. Возможно, именно поэтому Пустышка, проходя по очередному коридору, как две капли воды похожему на все предыдущие, не разглядел подозрительно рыхлой земли под лапами и тут же провалился в очередную ловушку неизвестного охотника. Он был готов, что в лапы вонзятся шипы или очередной грязекоп попытается выпустить неловкому путнику внутренности, но вместо этого полетел в пустоту узкого колодца.       Крылатый не сразу успел дотянуться до влажных стен, но даже тогда когти взрыли мягкую почву, ничуть не замедлив падения. И когда колодец вдруг оборвался выходом в пещеру, Пустой только вырвал кусок камня, прежде чем неловко, спиной вперед, рухнуть навстречу слепящему белому свету.       Спину обожгло. Звонкая боль разошлась по телу, парализовав мышцы, загудела в голове под маской, отчего на секунду потемнело в глазах, а в следующее мгновенье Сосуд совершенно неожиданно для себя, провалился в белое сияние, погрузился в него с головой, как в омут. Свет, горячий почти до боли, моментально охватил все тело, напитал одежду, сделав ее тяжелой и давящей, залил глаза, ослепляя. Пустыш беззвучно закричал, беспомощно хватаясь руками за воздух, а потом… спина его коснулась дна, чувствительно, но не так как должна была, стукнувшись о камень. Полый дернулся, выпустил несколько пузырьков воздуха, чувствуя, как вода — белая, слепящая, горячая — давит на грудь, заполняя все вокруг. И только тогда он инстинктивно оттолкнулся от дна. Паника захлестнула горло холодной удавкой, осознание того, что Пустой упал в воду — в ГЛУБОКУЮ воду — испуганным молоточком стучало в голове. Пустышка в панике замолотил руками, ногами и крыльями, пытаясь вырваться из обволакивающего горячего омута. Быстрее! Наверх! К воздуху!       С оглушительным плеском и жужжанием Сосуд вынырнул, успев сделать судорожный захлебывающийся вдох, прежде чем снова плюхнуться обратно. Белые воды тут же сомкнулись над головой, порождая новую волну паники, а потом… Пустыш нащупал лапами дно и… встал. Вокруг спокойно и умиротворенно переливались воды Белого Источника — одного из немногих в Халлоунесте. Мерно шелестели волшебные потоки, извергающиеся из ртов огромных масок, возвышающихся у дальней стены, а светящийся, напитанный волшебством туман, клубился у стен и под потолком, мешая разглядеть подробности. Священные воды источника плескались где-то на уровне шеи жука, и, судя по высоте сводов, спасли его от нескольких весьма неприятных травм.       Крылатый тяжело дышал, пытаясь справиться с пережитым ужасом да все еще гудящей под панцирем болью от падения, и нервно озирался по сторонам, совершенно дезориентированный и растерянный. Из нервного ступора Сосуда вывел неожиданно раздавшийся поодаль голос:       — А, это ты, мой крылатый друг. Извини, я уж было испугался, что кто-то из местных обитателей решил свалиться мне на голову.       Пустышка обернулся и некоторое время слепо всматривался в размытую из-за тумана и залившей глаза воды фигуру жука.       — Ты в порядке? — голос случайного встречного был мягким, певучим и знакомым, однако Сосуду пришлось заметно напрячь разум, чтобы вспомнить, где он ранее его слышал. — Все-таки потолок довольно высокий. Позволь, я помогу тебе выбраться.       Пустотный нервно мотнул головой, только сейчас слегка приходя в чувства, и практически заставил себя поднять ладонь, чтобы приветственно помахать Квиррелу — случайному знакомому, которого Лорды богомолов приняли как гостя. Руки дрожали.       — Да, я тоже рад встрече, — усмехнулся путешественник, поправляя каплевидную маску, которую носил как шляпу и не снял даже в источнике, схваченную от неожиданности рапиру он смущенно прятал за спиной. — Вижу, дорога изрядно тебя потрепала. Не беспокойся, этот источник — на удивление безопасное место. Я тут уже несколько часов, до сих пор не одно существо меня не побеспокоило.       Жук протянул Пустышу ладонь, явно собираясь помочь выбраться.       — Горячая вода отлично расслабляет, но, думаю, ты бы хотел сначала снять одежду.       Полый нервно кивнул. Мысли очень медленно возвращались в голову, проламывая вызванную страхом оторопь. Квиррел не торопил, не злился на слишком заторможенную реакцию, но и не замолкал, осторожно и тактично выводя Сосуд из ступора.       — Ты сейчас один, как я погляжу? — продолжил он, поймав крылатого за ладонь. — Надеюсь, твой маленький брат не слишком беспокоится. Глубинное Гнездо — опасное место. Он очень нервничал, пока ждал тебя в столице, а ведь там были обычные ворота…       «Ох! Призрак!» — Полый вскинул голову к потолку и тут же, едва странник закончил говорить, маленькое черное ядрышко рухнуло с потолка, всколыхнув завитки белого тумана.       Обоих жуков окатило тучей брызг, а в следующую секунду на поверхность вынырнула рогатая голова пустотного жучка. В отличие от Пустышки, Призрак не был ни испуган, ни растерян и прекрасно держался на воде, быстро-быстро перебирая лапками. Взгляды братьев встретились, и крылатый испытал совершенно непередаваемое чувство облегчения — свое собственное или Призрака, он не знал.       — О… — протянул Квиррел. — Так он пошел с тобой. Что ж, этого стоило ожидать от маленького воина.       Пустышке оставалось только кивнуть.       Квиррел помог братьям выбраться на берег и разложить промокшие насквозь вещи на просушку. Пришлось в том числе выпотрошить сумки, спасая карты, листы бумаги и записи. Благо, пещера с источником была просторной, а горячие камни пола и лежаки, покрытые тонкой резьбой в виде паутины и круглых восьмиглазых масок, источали глубинное тепло, быстро выпаривавшее влагу из вещей.       — Неожиданно найти такой островок теплоты и комфорта посреди этой ямы чудовищ, — со смехом сказал Квиррел, когда сосуды, закончив с вещами, вернулись в успокаивающие объятья священной воды. — Особенно, когда земля разверзается под ногами, не так ли?       Пустыш негромко зажужжал, имитируя смех, и белые брызги полетели во все стороны от его крыльев, чуть окатив маленького брата рядом.       — Ха. Извини, не удержался, — улыбнулся жук. — Ваше появление оказалось весьма неожиданным. А после того, что встречалось в коридорах, не мудрено испугаться.       Полый кивнул, откидываясь спиной на бортик святого бассейна. Он сполз пониже, так что над поверхностью воды осталась только верхняя часть маски — нос да глаза.       Квиррел, увидев это, отчего-то развеселился.       — Не серчай, друг мой, но ты похож на игдрассильского геккона, — сказал он. — Это такие некрупные ящеры. Отдыхая в воде, они оставляют на поверхности только свою голову, как ты сейчас.       Полый хмыкнул про себя, после чего поднял руку, продемонстрировав жуку оттопыренный большой палец в знак одобрения. Активно участвовать в беседе не хотелось. Долгий переход, бесконечные сражения и ноющие раны, медленно заживающие в белом сиянии источника, усталостью давили на плечи, и крылатый сейчас хотел только подремать несколько часов в тихом и безопасном месте, позволив телу восстановиться, а разуму отдохнуть. Маленький собрат чувствовал себя заметно лучше, но и ему переход не дался легко.       — И все же, — продолжал Квиррел, который, очевидно, не умел читать мысли, — я не ожидал встретить кого-то в столь ужасном месте. Возможно, это не мое дело, но вдруг я могу помочь вам в поисках?       Пустышка вздохнул, отодвигая малодушные мысли об отдыхе и сне в сторону, и сел — так было удобнее.       «Ты понимаешь жесты?» — пальцы все еще чуть подрагивали от усталости, когда он выводил знакомые символы тайного языка.       Шанс, что чужак будет знать безмолвный язык богомольих разведчиков был ничтожно малым, но Сосуд посчитал, что раз уж этого жука так легко приняли сами Лорды, то и какие-то секреты племени ему могут оказаться знакомы.       Квиррел чуть подался вперед, следя за движениями пальцев Пустого, глаза его расширились, а брови поднялись вверх.       — О… О-о, — протянул он. — Да… да, я понимаю. Не знаю откуда, но… Ты мог бы только говорить помедленнее… — жук осекся и заметно смутился. — То есть… ты понял.       Сосуд беззвучно рассмеялся.       «Он смутился от того, что попросил говорить медленнее?» — подал голос Призрак, также приподнимаясь в воде.       «Да, это забавно,» — кивнул Пустыш. — «И мы теперь можем общаться».       «Прекрасно,» — малыш вздохнул. — «Спроси, может он знает дорогу к Садам? Я уже несколько раз встречал Квиррела в разных местах, может он успел что-то узнать».       Пустотный спросил.       — Ах, Сады Королевы, — жук задумчиво почесал затылок. — Мне кажется, что парадный вход в них расположен где-то в другом месте, точно не здесь. Кажется… извини, я сейчас не могу вспомнить. До сих пор я как-то не озаботился добыть себе карту.       Полый развел руками, успокаивая собеседника.       — Но знаете, — добавил жук, — я слышал, что глубоко в этом переполненном гнезде скрывается одна деревня. Ее жители так и не присягнули Королю Халлоунеста, возможно, они смогут подсказать, куда идти дальше. В конце концов, кто еще может хорошо знать эти места?       Призрак кивнул, соглашаясь. Пустышка не был уверен, что отыскать местных жителей будет проще, чем в других областях Халлоунеста, и что они будут более приветливы, чем те же богомолы, сторожащие врата в Глубинное Гнездо, но спорить не стал. Лучшего плана у них и правда не было.       Разговор постепенно сошел на нет. Усталость давала о себе знать, и жуки теперь просто сидели, наслаждаясь теплом и безопасностью священного источника. Крылатый выбрался из воды первым. Раны его в большинстве своем затянулись, и теперь белый свет стремительно заполнял внутренний резерв. Что будет, если он опять переполнится, Пустыш знать не хотел, а потому решил не испытывать судьбу.       Вещи все еще не высохли, а потому Сосуд не стал их трогать, а попросту растянулся на одном из лежаков и попытался уснуть.       Сон не шел. Плеск воды, ровный и успокаивающий, тем не менее, не давал полностью расслабиться и провалиться в дрему. Пустыш чувствовал легкомысленное удовлетворение, почти восторг, Квиррела, который, не иначе, вспоминал что-то виденное накануне или размышлял о дне завтрашнем. Сложно было судить, но это были приятные чувства — светлые и радостные, как у маленького ребенка. Призрак же, молчаливый более обычного, казалось, не мог найти покоя. Его чувства то вспыхивали яростным пламенем тревоги, то затухали, задавленные могучей волей, как уголья под каменной плитой. И Полый, как ни старался расслабиться, постоянно ловил на себе пристальный и долгий взгляд маленького сосуда. Сложно было понять, о чем братишка думает, в эти моменты, не жалеет ли, что взял старшего с собой, не боится ли, не считает ли обузой.       Время шло. Квиррел покинул источник, устроившись на ночлег на одном из соседних лежаков, и практически сразу провалился в сон. Его совершенно не беспокоили кошмары Глубинного Гнезда, словно жук был уверен — священный свет источника не позволит недоброжелателям запятнать это место убийством. Призрак же все не мог успокоиться и уйти спать, а следом за ним, встревоженный, не мог уснуть и Пустышка. Сосуд старался не двигаться, чтобы не выдать брату, что не спит. Почему-то ему казалось, что крохе не хотелось бы, чтоб спутник видел его таким… неопределенным, мечущимся и от того уязвимым.       Жучок наконец выбрался из источника и остановился будто в нерешительности. Медленно он обошел всю пещеру, задержавшись у разложенных на горячих камнях вещей: кажется проверял, насколько хорошо они высохли после купания в священных водах. Полый не мог понять, насколько малыш был удовлетворен результатом — мысли его витали где-то далеко. Крылатый хотел спросить, о чем братишка думает и, возможно, помочь, но… кажется это был тот самый случай, когда жуку просто надо побыть наедине с собой и… что-то для себя решить. Вот как раз это — последнее — у Призрака никак не получалось сделать.       Он еще долго бродил между лежаками, иногда останавливаясь, чтобы посмотреть на старшего собрата. В конце концов, утомившись, жучок подошел к Пустышу и, проигнорировав свободные скамьи по соседству, сел рядом. Крылатый затаил дыхание, боясь спугнуть собрата неосторожным движением или даже вздохом. Время, казалось, тянулось очень медленно, как разогретое каучуковое сырье. Братишка думал. Думал долго и напряженно, но, кажется, так и не смог прийти к какому-то определенному решению. Уставший от собственных мыслей, маленький сосуд медленно завалился на бок, примостившись рядом с Пустышкой.       Тот некоторое время лежал неподвижно, боясь лишний раз вздохнуть, а потом осторожно поднял руку и слегка приобнял братца, накрыв его своей рукой. Призрак вздрогнул от неожиданности, но не отстранился — только вздохнул, глубоко и спокойно, словно смирился с чем-то. Через пару секунд он расслабился и сам прижался спиной к теплому хитину собрата. На сердце стало удивительно спокойно и… тепло. Пустыш не заметил, как наконец провалился в сон.       Квиррел покинул источник, когда братья еще спали, так что собирались в дорогу они в одиночестве. Сосуды не спешили. Вещи, разложенные на просушку после вынужденного купания, все еще были влажными, а потому пустотные не торопились покидать горячий источник. Гулять по холодным пещерам в мокрой одежде, да еще и сразу после горячей ванны — верный путь на больничную койку.       Пользуясь безопасностью этого места, сосуды разложили карты, чтобы в спокойной обстановке попытаться сориентироваться. Источник был отмечен на богомольих картах Пустыша, а также на безумно сложных и малопонятных схемах, которые Призрак вынес из башни Коллекционера. К огромному разочарованию крылатого, сразу за источником богомолья карта обрывалась. Было отмечено только какое-то селение над озером — видимо это о нем говорил Квиррел.       Зато сложные, более похожие на детскую игру-путаницу, карты Коллекционера оказались очень полезными. Если наложить их на обычную карту и сопоставить ориентиры, то количество коридоров и переходов, которые пустотный шут успел отыскать и зарисовать поражало воображение. Пустые, конечно, не знали, что обозначают некоторые отметки, но решили не гадать, а разобраться на месте.       «Тут у него отмечена комната,» — поделился братишка, показывая на отдельный кусочек карты. — «Возможно это один из тайников, куда он прятал банки с гусеницами».       «Возможно?» — Пустыш заинтересованно заглянул братишке через плечо. — «Ты уже такие видел?»       Кроха кивнул, даже не повернув головы.       «Когда ходил один,» — сказал он. — «Решил проверить, насколько можно верить схемам из башни и нашел несколько тайников. У него довольно точные карты…».       Старший задумчиво покачал головой.       «Что ж ты раньше не сказал, что они у тебя есть?»       «Они слишком сложные,» — отозвался Призрак. — «Без очевидного ориентира бесполезны и даже вредны. Можно заблудиться,» — он наконец оглянулся на собрата и добавил: — «Я уже пробовал просто наложить его на карту. Вышло не очень хорошо».       Крылатый вздохнул, подумав, что тот провал в потолке тоже можно считать ориентиром, но ничего не сказал. Тем более, поискав немного в хитросплетениях линий чужой карты, не сумел обнаружить места вчерашнего спуска. Либо Коллекционер сделал карту задолго до появления провала, либо пометил его как-то по-своему.       Просто ждать, когда вещи окончательно высохнут, было скучно, и Полый принялся бродить по пещере, разглядывая прекрасно сохранившуюся резьбу на стенах. Казалось, резчик прошлого задался целью покрыть узорами каждый сантиметр стен. Тонкие линии складывались в стройный орнамент, похожий на перекрывающие друг друга тенета паутины, тонкой и воздушной. И на их фоне, как на сцене театра, разворачивались сцены жизни жуков, точнее, пауков прошлого. Здесь не было батальных сцен или пафосных малопонятных фигур. В основном, ткачи — многорукие худые существа в круглых восьмиглазых масках — занимались чем-то мирным. Кто-то ткал шелк, вплетая собственный узор в общий орнамент, покрывающий стены, кто-то купался в источнике, несколько явно женских фигур несли пару высоких кувшинов с узкими горлышками, а еще один ткач играл сразу с десятью маленьким паучками. Глядя на эти мирные и понятные любому картинки очень сложно было представить, что они изображают тот самый народ, именем которого ругаются богомолы.       «Брат…»       Пустышка, вздрогнув, обернулся. Было тихо. Серебристый туман клубился над водой, частично скрывая головку Призрака, решившего отдохнуть в источнике, пока есть время. Не было похоже, что он звал крылатого. Мягкий белый свет разливался по пещере, отгоняя стылый сумрак и рассеивая тени, в которых можно было спрятаться. Крылатый прислушался к своему чутью, пытаясь различить отголоски чужих эмоций, но смог нащупать только своего спутника, который, кажется, опять задремал или провалился в думы.       «Брат…»       Сосуд, уже поверивший было, что ему привиделось, встрепенулся и осторожно подошел к одному из четырех выходов из купален. Кажется, именно отсюда доносился слабый, едва-едва различимый пустотный зов. Некоторое время Полый пристально вглядывался в темноту, пока не заметил, как от стены отделилась маленькая фигурка, закутанная в темный паутинный плащ. В слабом отсвете белого источника мелькнула на минуту светлая маска с изогнутыми рожками.       «Эй!» — позвал крылатый, едва сдержав желание броситься вглубь коридора. — «Ты слышишь меня? Ты ведь…»       «Брат…» — снова зашелестел голос в Пустоте, такой же тихий, едва уловимый. — «Иди… сюда…»       Полый сделал шаг в коридор, и маленькая фигурка тут же поспешила прочь.       «Постой!» — крылатый резко остановился, будто споткнувшись. — «Не убегай…»       Тщетно. Маленький собрат, еще один, тихий, робкий, уже скрылся за поворотом. Первым порывом было броситься следом — вдруг ему нужна помощь. Или не ему, а кому-то еще? Пустыш быстро глянул в сторону Призрака и решил его не будить. Вместо этого он метнулся к разложенным на полу вещам и подхватил свою сумку, фонарь, гвоздь да то, что осталось от аптечки. Сосуд еще не успел забыть о стаях грязекопов, способных растерзать любого безоружного жука, и не хотел давать им таковую возможность.       «Я быстро,» — подумал Полый. — «Главное, дорогу не потерять».       С этими мыслями Пустыш коротким росчерком глефаара оставил небольшую стрелку на полу — для собственного спокойствия, и чтобы братик смог пойти по следам, если станет волноваться. Впрочем, тот наверняка просто дождется старшего.       Крылатый побежал по коридору, надеясь, что еще успеет догнать ускользнувшую во мрак фигуру сородича. Бледное сияние купален очень быстро остался позади, и дрожащее мерцание испуганной фонарной светомухи стало единственным источником света. Коридор был тесным и темным, а свисающие с потолка тенета старой потемневшей от времени паутины загораживали обзор. Их длинные влажные «хвосты» периодически «гладили» пустотного по обнаженным плечам и голове, когда тот пробегал под особо разросшимися занавесями. Из-под лап периодически разбегались мелкие шуршащие пушистыми лапками паучки, безвредные, но одним своим видом рождающие потустороннюю жуть в душе.       На развилке Сосуд остановился и снова прислушался к своим ощущениям. Тишина давила на разум, но путника это почти не беспокоило. Он изо всех сил пытался уловить хоть какое-нибудь присутствие — ведь не могло живое существо вообще не испытывать ничего. Или могло?       Вокруг копошилось множество мелких тварей, на которых крылатый привычно не обращал внимания, где-то вдали обитало что-то крупное, возможно гарпида, позади еще можно было смутно ощутить присутствие другого сосуда, но впереди, казалось, нет никого и ничего живого. Это настораживало. Пустышка знал, что его дар не такой всеобъемлющий, каким казался в детстве, но до сих пор крылатый успевал уловить намерения любого существа, подошедшего достаточно близко. Особенно, если его внимание было направлено на сосуд. Однако собрат, казалось, не существовал вовсе, как иллюзия. Или попросту ничего не чувствовал?       «Брат… Бра-тик…» — снова позвал далекий голос, и Пустой вновь увидел маленькую фигурку в конце левого тоннеля.       «Подожди!» — позвал тот, спеша, прежде чем кроха снова скрылся во мраке. — «Куда ты ведешь меня?»       Он не сдвинулся с места и даже чуть отступил. Маленький сосуд был далеко, так что крылатый эмпат не мог бы точно разложить его чувства, но вместе с тем достаточно близко, чтобы суметь уловить хоть что-то: общее настроение или самое сильное чувство. Но… не было ничего. Почти ничего, кроме едва заметного ощущения присутствия.       «Брат…» — снова позвал сородич, когда понял, что Пустыш не собирается идти за ним просто так. — «По… помоги…»       «Помочь?» — Полый подался чуть вперед, но все еще не спешил возобновлять преследование. — «Чем? Подойди и расскажи, в чем дело. Не бойся, я не причиню тебе вреда».       Он сделал несколько шагов вперед, надеясь, что кроха не бросится наутек и постепенно, шаг за шагом, получится подойти поближе.       «Помо…ги,» — повторил маленький сосуд, сверля старшего собрата неподвижным взглядом пустых глазниц. — «Помоги… жжется…»       Пустышка вздрогнул.       «Жжется…» — уже увереннее повторил малыш, и его голос тысячей раскаленных отголосков отозвался в памяти. — «Горячо. Помоги».       Отчего-то заныли руки, на которых не осталось и следа от страшных ожогов, вызванных вплеснувшейся из-под чужого хитина чумой, а в горле встал колючий и болезненный ком. Где-то далеко-далеко, заплакал, закричал, завыл, навечно оставшийся в Сером Корне сосуд, которого так и не удалось спасти.       «Где?» — голос, даже внутренний, показался Пустышке хриплым и чужим, и даже такой короткий вопрос дался с неимоверным трудом.       Маленький собрат, ничего не ответив, развернулся и поспешил дальше, будто только этого и ждал. Крылатый побежал следом, едва успев оставить короткую отметину на полу — веху для Призрака и, возможно, для себя, если придется возвращаться самому.       Больше Сосуд не останавливался. Изредка он терял собрата из виду, но тот неизменно появлялся на развилках, чтобы указать правильный путь. Казалось, кроха не доверяет, боится или просто слишком спешит, ни разу не подпустив старшего к себе близко. Его плащ и маска всегда мелькали где-то вдали — в конце коридора, на грани видимости, а иногда ориентиром служил только слабый отголосок в Пустоте.       Через какое-то время пустотный вышел в пещеру, тускло освещенную неровным серым светом, исходящим то ли от сырых каменных стен, то ли из самого воздуха, неподвижного, но холодного. Стены пещеры были изрыты норами, уводящими в разные стороны, большими и малыми, рукотворными, похожими на привычные коридоры Перепутья, и неровными, как будто вырытыми чьими-то жвалами.       Тоннель, по которому пришел Пустой, обрывался неким подобием озерного причала, но вместо воды у самой границы каменной плиты копошилось… нечто. Сначала Сосуд невольно попятился. Ему показалось, что все дно пещеры заполнено мелкими насекомыми, самыми отвратительными, самыми страшными и противными, какие только мог породить Халлоунест. Извивающиеся сегментированные тела переплетались друг с другом, образуя единую потрескивающую массу, множество изогнутых лапок то и дело судорожно сжималось и разжималось, вспарывая воздух бритвенно-острыми коготками, тонкие усики то и дело высовывались из подрагивающей массы, пробуя воздух, а похожие на клешни жвала или гибкие хелицеры нет-нет да тянулись вверх, чтобы проверить, не появилось ли рядом что-то вкусное. Первой реакцией было броситься наутек, пока эта бесконечно голодная волна не выплеснулась на камни и не накрыла случайного путника с головой. Против такого количества хищных насекомых не выстоит ни воин, ни простой путник. Гвоздь против них бессилен, а огня, который мог бы помочь, у Пустышки с собой не было.       Однако, стоило приглядеться и прислушаться к собственному дару, как стало ясно, что… это нечто не совсем живое. Да, оно шевелилось, потрескивало и то и дело хватало неосторожных паучков, но вместе с тем не пыталось разделиться на отдельных пауков и многоножек, не испытывало боли, голода, гнева, как будто… было не насекомым, а растением — странным, жутким, но относительно безопасным. Примерно таким же безопасным как шипастые корни ежевики, встречающиеся повсюду на Зеленой Тропе.       «Брат…»       Крылатый не стал долго разглядывать диковинное растение, поспешив на голос. Тот доносился из очень узкого, засыпанного землей и некрупными камнями тоннеля, в который едва-едва мог протиснуться небольшой жук. Сосуд осторожно перебрался через заросшую чудовищным растением яму и начал поспешно разгребать проход, чтобы можно было проникнуть в тоннель — темный и узкий, с отчетливым запахом склепа.       «Ты уверен, что мы правильно идем?» — все-таки уточнил Пустыш.       Его снова одолели сомнения. Что-то шло сильно не так, крылатый никак не мог понять, почему маленький проводник избегает прямого разговора. Боится? Нет, страх почти невозможно спрятать, даже если внешне ты спокоен. Не доверяет? Но тогда почему вообще решил подойти? При этом сосуд не чувствовал ни боли, ни отчаяния, ни того упертого чувства, живущего в каждом зараженном. Не было вообще ничего.       «Быстрее…» — позвал призрачный голос в Пустоте. — «Жжется… больно».       «Ты ведешь меня к кому-то?» — все же спросил Полый, протискиваясь в тоннель, где наконец получилось встать в полный рост. — «Это ему плохо? Ему нужна помощь?»       Проводник ответил не сразу.       «Быстрее… помоги».       Сосуд бросил быстрый взгляд через плечо, запоздало вспомнив, что забыл оставить отметку для Призрака. Возвращаться было поздно, а из темноты уходящего вглубь породы тоннеля снова донеслось нетерпеливое:       «Бра…тик…»       «Надеюсь, он заметит разрытый тоннель,» — подумал крылатый, осторожно начиная свой путь.       Коридор был узким и извилистым, как будто кто-то намеренно петлял, надеясь сбить будущих путешественников с толку. Это имело бы смысл, если бы на пути возникла хотя бы одна развилка, но их как будто забыли сделать. В некоторых местах потолок был так низок, что Пустышке приходилось опускаться на четвереньки, чтобы суметь пройти дальше, и чем дальше он пробирался, тем сильнее и неприятнее давили сырые стены. Поэтому, когда тоннель вывел в относительно просторную пещеру, крылатый вздохнул с облегчением. Тусклый свет фонарика не был способен осветить ее полностью, посему Сосуд смог скорее угадать, чем разглядеть невысокий свод, обшарпанные земляные стены, да неровный спуск куда-то вниз, откуда снова доносилось призрачное «Брат…».       Крылатый, уже не задавая вопросов, начал осторожно спускаться, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Лестница… скорее неровный спуск с едва-едва различимым подобием ступеней, что больше мешали, чем помогали, скользила под лапами, и слабый свет фонаря не позволял точно рассмотреть, что ждет тебя уже на следующем шаге. Чтобы не скатиться вниз, если оступится, пустотный придерживался за стену. Учитывая, что в этой же руке Полый сжимал оружие, опора все одно была зыбкой, и когда под лапы подвернулся особо скользкий покатый камень, Пустыш не удержался на ногах и нелепо завалился навзничь. Остаток пути он проехал на спине, больно саднив хитин и крылья о мелкие камушки. Хорошо еще, что до дна оставалось всего ничего.       Тихо ругаясь про себя, Пустой уже собирался встать, когда наткнулся на мертвый взгляд какого-то жука, в чей труп по чистой случайности не въехал при падении. Мертвецы, по крайней мере те, что не были отравлены чумой, почти не пугали, но Сосуд насторожился еще больше. Он склонился над телом, разглядывая изрядно отсыревший, но все еще целый панцирь несчастного. Труп явно пролежал здесь уже некоторое время, но не был старым и, тем более, древним. Однако в воздухе не витал неизменный для могильников запах гнилой плоти, в неподвижном воздухе можно было уловить только влажный аромат старой панцирной пыли. Пустой слегка тронул панцирь, и тот тут же провалился под рукой, обнажая совершенно пустое, лишенное плоти нутро. Что бы ни случилось с несчастным, от него остался только пустая оболочка.       «Брат…» — снова позвали из темноты, и Пустышка встал, собираясь продолжить путь.       Ощущения были смешанные. Беспокойство и желание помочь, безудержная радость от встречи с еще одним полым сменились глухим непониманием и чувством, почти уверенностью, что он идет прямо в ловушку. Еще можно было повернуть назад, сбежать или на худой конец позвать Призрака и вернуться вдвоем. И только легкая надежда, что где-то там, впереди, и правда есть еще сосуды не давала отступить. Может это и правда ловушка, но также возможно, что там, в темноте сейчас ждет помощи еще один собрат. Или даже не один. Пустой не был уверен, что сможет спокойно спать, не узнав все наверняка.       Единственным выходом из пещеры был узкий тоннель, тесный, но тут Пустышу хотя бы не приходилось сгибаться в три погибели чтобы пройти. Здесь было довольно сухо, а земля под лапами оказалась сбита и утоптана в почти ровное полотно. Плавно изгибаясь дугой, тоннель вел куда-то… кажется в обратную сторону, под тем коридором, что Сосуд видел выше. Несколько раз пустотный натыкался на пустые оболочки жуков. Их не было так много, чтобы сильно испугать путника, но уже то, что здесь есть трупы настораживало. Впрочем, где в Халлоунесте их сейчас нет?       Пустотный шел уже минут пять, когда за спиной раздался резкий то ли треск, то ли хруст, как будто кто-то с силой захлопнул хлипкие древесные створки. Обернувшись, крылатый чуть вернулся, проверяя, что это было. Буквально в нескольких шагах за пределами круга света он наткнулся на странную стену или, скорее, решетку, перегородившую проход. Она была сделана не из металла или дерева, а из какого-то маслянистого материала, похожего на стеклянистый застывший клей или смолу — черную и тягучую всего мгновение назад, но уже застывшую множеством твердых нитей, подобных паутине. Только это не была та красивая и стройная окружность или воздушные тенета, которыми ткачи украшали свои жилища. Преграда больше походила на моментально застывший плевок, без какого-было намека на систему.       Пустышка отступил от странной стены и продолжил путь, поудобнее перехватив глефаар. В том, что впереди его ждут неприятности, Сосуд уже не сомневался.       Больше Полого никто не звал, а он сам не оглядывался. За спиной еще несколько раз раздавался треск, с которым смолянистые решетки все более надежно отрезали путника от внешнего мира. Вскоре впереди показался тусклый сероватый свет — выход в пещеру.       Несмотря на то, что в открывшемся за тоннелем зале было значительно светлее, разглядеть окружение было сложно. Стены пещеры и ее потолок тонули во мраке, и Пустыш скорее угадывал, чем действительно видел невысокую, где-то по пояс взрослому жуку, плиту, возвышавшуюся посреди зала. На ней, как на сцене, стоял маленький проводник, неподвижный и как будто ожидающий.       Полый осторожно вышел из тоннеля, почти не удивившись, когда за спиной в очередной раз щелкнула самозатвердевающая паутина, отрезая все пути к отступлению. В нос ударил отчетливый запах старого склепа и почему-то Пустоты. Фонарь и тусклое свечение воздуха посреди зала почти не давали разглядеть, что происходит вокруг. Тьма над головой, за которой не получалось разглядеть потолка, казалось, шевелится, бездумно и неагрессивно, как водоросли в глубине омута. Сосуд отчетливо ощущал чье-то присутствие — не маленького брата, приманкой замершего на постаменте, не кого-то знакомого или даже разумного… это было что-то совсем иное.       Первым инстинктом было позвать сородича, но крылатый подавил это желание — не ответит. Медленно, шаг за шагом он пошел к незнакомому сосуду, пристально вглядываясь в фигуру, закутанную в объемный паутинный плащ, растрепанный и пыльный, как очень старая занавеска в давно заброшенном доме. Сосуд очень хотел почувствовать хоть что-то, хоть кого-то за посеревшей старой маской, но не мог уловить даже поверхностных ощущений, как будто перед ним стоял не живой жук, а… кукла.       Пустышка остановился в шаге от платформы, теперь их с собратом разделяло расстояние, равное одному броску. Молчание затягивалось. Пустой медлил, не решаясь в очередной раз окликнуть собрата. Собрата ли?       Полый медленно, словно находился перед диким зверем шагнул к возвышению и осторожно положил фонарь на пол, интуиция подсказывала, что совсем скоро ему потребуются обе руки. Не отводя взгляда от застывшей фигуры, Пустыш взобрался на платформу и сделал первый осторожный шаг навстречу.       Надежда, что весь этот спектакль не более чем игра, рассеялась, стоило пустотному оказаться на расстоянии броска от сородича. Хрупкая фигурка неловко качнулась, будто внутри кучи тряпья зашевелилось что-то массивное. Голова сосуда запрокинулась назад, как у плохо набитой игрушки, а края плаща чуть приподнялись…       Крылатый резко метнулся в сторону, уклоняясь от какого-то снаряда. Черная маслянистая субстанция, разминувшись с Полым, распласталась по земле неровной паутинной кляксой, мгновенно застывшей, подобно смоле. Со стороны сородича, точнее того, что им притворялось, раздался пронзительный скрипучий вой, отдавшийся в Пустоте сотнями отзвуков. С отвратительным хрустом из-под плаща высунулись тонкие многосуставчатые паучьи ноги — слишком длинные для столь маленькой оболочки. Полый с отвращением и ужасом, как загипнотизированный, смотрел как из-под пыльной накидки, сегмент за сегментом, возникает уродливый черный остов, лишь отдаленно напоминавший паучье тело. Шесть длинных когтистых лап твари соединялись с дистрофичным, похожим на выброшенный рыбий скелет телом. Вдоль хребта топорщился крупный колючий гребень из похожих на пики отростков, короткий по сравнению с лапами хвост оканчивался чуть изогнутым жалом, напоминающим рыболовный крючок, а в клети ребер стремительно раздувалось пульсирующее чумным светом брюшко. Шея, длинная и тонкая, изогнулась, с отвратительным хрустом разминая многочисленные позвонки, тельце пустого сосуда обмякло, тряпкой повиснув на скрытой за чужой маской морде.       Пустыш резко ударил, больше от испуга, чем следуя какой-то тактике, и лезвие глефаара оставило глубокую отметину на потянувшейся к нему морде чудовища. Голодное урчание сразу же сменилось оглушительным визгом, и тварь побежала на Пустого, метя огромными когтями-лезвиями тому в грудь и живот.       Крылатый кувыркнулся назад, тут же свалившись с платформы. Разогнавшаяся туша проскочила мимо, на секунду явив пустотному раздутое от чумного света брюхо, похожее на пульсирующий люцифериновый пузырь. Ударить в него сейчас было бы очень правильно, но едва Пустышка успел об этом подумать, как чудовище проскочило мимо. Сосуд сразу же вскочил на ноги и, не желая быть прижатым к камню, запрыгнул на платформу.       Чудовище, успевшее за это время развернуться, бросилось в атаку, намереваясь сбить добычу с ног, но в этот раз крылатый не стал бежать или уклоняться. Находясь на возвышении, он почти сравнялся ростом с пародией на паука, и, стоило той приблизиться, нанес встречный удар. Лезвия глефаара сверкнули в воздухе, отразив тусклый свет оставленного на полу фонаря и с хрустким стуком ударились о черный хитин шеи да посеревший фарфор маски. Тельце пустого, все еще закрывавшее голову твари, съехало на бок от удара, а сам монстр прянул назад и замотал длинной шеей, пытаясь поставить съехавшую маску на место. Полый не стал ждать: прежде чем хищник пришел в себя, крылатый прыгнул вперед и с разбега вонзил свое оружие в пульсирующее рыжее брюшко, заключенное в клетку ребер — самое уязвимое, как ему показалось, место противника.       Лезвие без труда прошило тонкую оболочку брюшка, и из раны брызнула тугая струя зараженного чумой ихора.       Пустыш с болезненным жужжанием отскочил, чуть не выронив оружие. Грудь и левый бок горели пламенем, а обожженный хитин шел трещинами, из которых выступали исходящие на дым капельки Пустоты. Паука же, казалось, совсем не потревожила дыра в брюшке. Все еще истекая чумой, он бросился в атаку, вновь попытавшись опрокинуть свою жертву.       Пустотный, превозмогая боль, побежал. Он бросался то в одну, то в другую сторону, боясь плевка жидкой паутиной. Пещера, если не считать каменной плиты в центре, была почти пустой. Здесь негде было спрятаться, не за чем укрыться, а дробный топот когтистых лап твари стремительно приближался, как приближалась и стена, покрытая серовато-черным налетом из пыли и осевшей Пустоты. Сосуд, и не подумав останавливаться, взбежал по ней вверх, как многократно делал это в Палестре, и, когда сила притяжения стала увлекать тело вниз, прыгнул, в красивом сальто уходя за спину противнику. Так должно было получиться, если бы враг был хотя б в половину меньше, чем сейчас. Не рассчитав расстояние, Сосуд с размаху приземлился чудовищу прямо на спину, каким-то чудом не напоровшись на ощетинившийся пиками гребень. Существо взбрыкнуло, неестественно изогнув длинную шею, проверяя, куда делась добыча, а Пустышка, едва осознавший произошедшее, мощным ударом вогнал глефаар в стык двух хитиновых пластин у себя под лапами.       Ужасающий скрежещущий визг снова наполнил Пустоту под маской. Тварь бросилась в бок, вынудив Полого выпустить застрявший в панцире глефаар и вцепиться в одну из костянистых пик на хребте. Чудище яростно заметалось из стороны в сторону, как оголтелый жук-прыгун, пытаясь сбросить внезапного наездника.       Пол, стены, потолок — все смешалось перед глазами неровным калейдоскопом. Пустышка мертвой хваткой вцепился в острые отростки на спине хищника, больно впившиеся заточенными гранями в пальцы, чтоб не свалиться тому прямо под лапы. Во время очередного кульбита массивное туловище монстра врезалось в стену, отчего застрявший в спине глефаар выпал и со звоном улетел куда-то в темноту. Сосуд, понимая, что очень скоро последует за своим оружием, подтянулся и, упершись лапами в основание гребня, начал карабкаться по спине существа к голове. Действовать приходилось очень осторожно, чутко ловя моменты между толчками, чтобы не сорваться. Руки и ноги очень быстро покрыли глубокие, сочащиеся Пустотой порезы, а самого Пустого то и дело подбрасывало вверх, так что только сила собственных когтей спасала от падения. Во время очередного кульбита пальцы таки сорвались, и крылатого бросило вперед, протащив по острым шипам на панцире твари.       В последний момент пустотный успел ухватиться за основание шеи чудища и, прежде чем тот успел разорвать его мелькнувшими у самого лица когтями, поспешил вонзить собственные когти во вражеское горло. Крик оборвался на полуноте, а паукообразное взвилось на дыбы и, схватив Пустышку передними лапами, отшвырнуло в сторону. Низ и верх несколько раз поменялись местами, прежде чем Сосуд с треском и рокотом потревоженных камней врезался в основание каменной платформы в центре зала. Кашляющее и истекающее чумой пополам с Пустотой чудовище запрыгнуло на потолок, скрывшись в темноте, и теперь только едкие чумные капли, с шипением разъедающие пол, выдавали его местонахождение.       Сосуд медленно, слишком медленно для ситуации, пытался совладать с избитым и изрезанным телом. Борясь за каждый судорожный вдох, он перевернулся на живот и с огромным трудом сумел подняться на четвереньки. Совсем рядом, в паре метров от себя, пустотный заметил глефаар и тут же, превозмогая раскалывавшую панцирь боль, пополз к оружию. Шелест камней под ладонями казался оглушительным, а тело — преступно медленным, когда за спиной, все ближе и ближе раздавалось шипение капающей с потолка чумы. Когти уже коснулись отполированного древка, когда правую ногу будто ошпарило кипятком. Что-то вязкое и плотное, как раскаленный клей, облепило лапу, а в следующий момент кто-то с огромной силой дернул сосуд, увлекая его назад и вверх. Ударившись лицом об пол, тот лишь чудом не выронил только-только ухваченный клинок.       Крылатый дернулся, пытаясь подтянуться и перерубить обившуюся вокруг лапы клейкую нить, за которую оказался подвешен к потолку. Рядом, так близко, что их можно было коснуться рукой, покачивались смутные силуэты жуков, от которых пахло смертью, тленом и Пустотой, а сверху стремительный и огромный спускался паук, скользя по невидимым в темноте нитям. Обхватив худое тельце когтями, он подтянул не сумевшего освободиться жука к себе. Пустышка успел только выставить перед собой глефаар, смутно надеясь, что тварь, как любой другой зверь, не захочет напороться на заточенное лезвие. Но этот монстр, очевидно был из другой породы. Будто и не заметив острия, упершегося ему в остов, он всем весом навалился на свою жертву.       Полый закричал от боли в лапе, на которую пришелся почти весь вес разошедшегося чудовища. Раскаленная, смешанная с чумой паутина уже оплетала руки и торс, лишая Сосуд подвижности и возможности сопротивляться. Пустышка забился из последних сил, пока руки еще как-то слушались, вгоняя глефаар в подставленное брюхо монстра так глубоко как мог. Не обратив внимание на боль, тварь в голодном предвкушении заурчала, притягивая почти обездвиженного жука к себе. Передними лапами она обхватила голову Пустого, запрокинула подбородок так, что хрустнули позвонки, а скрытая чужой маской морда нырнула вниз, к ключицам. Пустотный беззвучно закричал, когда вынырнувшие из-под белого фарфора маски жвала без труда вспороли хитин, впрыскивая под панцирь обжигающий нутро яд. Он дернулся, уже чувствуя, как гаснет сознание. Последним рывком посылая склеенные меж собой руки вперед, крылатый сфокусировал душу — не на себе, как ранее, а на сжатом в стиснутых пальцах древке глефаара. Электрический треск и запах опаленного хитина на секунду заглушил собственный вопль, а потом зрение заволокла тьма.       Без сознания Пустыш пробыл недолго. Тело еще не успело занеметь от неудобной позы, а в голове только-только начинало болезненно стучать. Он все еще был подвешен к потолку за ногу, а вокруг плавно покачивалось множество неподвижных выпитых оболочек грязекопов, ткачей, жуков и… сосудов. От пустотных остались одни только маски да изорванные плащи, намертво склеенные меж собой паутиной, как странные неряшливые куклы — трофеи. Сейчас для искаженного болью и ядом разума они казались не чем-то пугающим, не вызывали вообще никаких чувств — просто кусочки окружения, бесполезные, но и не вредные.       Крылатый огляделся, пытаясь понять, что происходит, и почему он до сих пор жив. Руки, намертво склеенные меж собой, все еще сжимали глефаар. Лезвие и древко оружия были покрыты инертной и вязкой Пустотой, перемешанной с чумным светом. Перед глазами все плыло, и Полый далеко не сразу смог сфокусировать взгляд и разглядеть похожую на огромный черный остов тварь, распластавшуюся на полу прямо под ним. Вокруг уродливого многолапого тела успела растечься черно-оранжевая лужа, и потеки тьмы медленно переходили в едкий рыжий свет, уже не такой яркий, как совсем недавно.       «Получилось?» — Сосуд дернулся и осторожно, через боль, свободной левой лапой попытался освободить правую.       Силы когтей явно не хватало, чтобы разорвать паутину, а потихоньку стянуть ее с вывихнутой и, кажется, сломанной щиколотки, было слишком больно, поэтому вскоре Пустышка оставил попытки. Впрочем, висеть так и дальше, медленно истекая Пустотой из многочисленных ран и, особенно из той, что осталась после укуса в грудь, он не собирался. Кто знает, как долго еще получится оставаться в сознании, и так ли мертв монстр, как хочет казаться. Далеко не с первой попытки пустотный сумел подтянуться на пульсирующей болью лапе и неловким взмахом связанных рук перерубить удерживавшую его нить.       Падение было коротким и болезненным. Не успев сгруппироваться, Пустой с треском и хрустом упал в самый центр колючей груды, что осталась от оборотня. Сдувшийся чумной пузырь еще хранил жар отравленного света, а ребра болезненно разодрали хитин на отбитой спине. Беззвучно поскуливая от боли, Сосуд выбрался из груды мертвого хитина и медленно, нелепо перебирая искалеченными лапами, пополз прочь. Он не видел куда конкретно двигается — просто не хотел лежать в луже вытекшей из монстра отравы. Лишь когда под коленями перестала хлюпать вязкая зловонная дрянь, пустотный наконец позволил себе завалиться на бок и провалиться в темноту.       Очнулся Пустыш от отвратительно болезненного чувства, будто ему на грудь тонкой струйкой вылили кипящую воду. Сосуд дернулся, выгибаясь дугой, и попытался отползти в сторону, но чьи-то маленькие ладошки с необычайной силой взяли его за плечи и придавили к камням.       «Лежи!» — приказал знакомый угрюмый голос, зазвучавший сквозь Пустоту.       «Приз… рак?» — спросил Полый, слепо поворачивая голову навстречу голосу.       «Да,» — угрюмо отозвались совсем рядом. — «Не дергайся».       Кипящую жидкость снова плеснули на грудь, по ощущениям, прямо в центр дыры, оставленной паучьими жвалами. Боль волнами расходилась по телу, и крылатый невольно дергался и вздрагивал при каждом движении лапок брата, пусть и старался сдерживаться. Темнота перед взглядом медленно рассеивалась, и вскоре Сосуд смог различить уже знакомую сумрачную пещеру, скрытый во мраке потолок с едва-едва угадываемыми силуэтами висящих там мертвых тел. Сейчас уже с трудом верилось, что подобная судьба ожидала и самого Пустышку.       Руки уже были свободны от клея, а маленький брат успел перевернуть бессознательное тело Старшего на спину, и теперь осторожно поливал его раны водой из фляги. От горячей жидкости все еще исходило отчетливое бледное сияние.       «Братик…» — позвал Пустыш, чувствуя, как медленно угасает боль в груди, а дышать становится легче. — «Помнишь, ты говорил, что можно фокусировать магию на оружии?» — он вздохнул, наслаждаясь тем, как воздух наполняет грудь. — «У меня получилось…»       Призрак чуть повернул голову, бросив на старшего брата быстрый взгляд, и вернулся к своему занятию.       «Похоже, это спасло тебе жизнь. Так?»       Полый кивнул и попытался пошевелиться. Тело слушалось с трудом, и дело даже было не в гудящем от боли панцире и разбитой спине, а в неприятном онемении, сковывающем мышцы. Чтобы просто поднять руку, Сосуду сначала приходилось сосредоточить на ней все внимание, а тело казалось чужим и непослушным, как у куклы-марионетки.       «Похоже…» — не стал спорить Пустышка.       «Зачем ты пошел сюда?» — после недолгого молчания спросил Призрак, отставив опустевшую флягу. — «Один. Сам же говорил, что в Глубинном Гнезде опасно».       «Извини,» — прошептал пустотный. — «Я услышал голос, и думал, что это собрат. А оказалось…»       «Что это мимик-оборотень?» — хмуро завершил его речь малыш.       «Да… откуда ты знаешь?» — удивленно спросил старший брат.       «Успел осмотреться, когда тебя искал,» — пояснил маленький сосуд. — «Тут много масок, но ни одного живого. И у него на морде надета голова одного из нас. Я решил, что оно могло высовывать ее из-за угла и, например, звать».       Пустышка покачал головой.       «Он как-то целиком под плащ забирался… я… не знаю как».       Призрак немного помолчал, очевидно не поверив собрату, после чего осторожно потрогал тому лоб ладонью.       «Тебя сильно ударили по голове. Встать можешь?»       Полый пошевелился и медленно, помогая себе руками, сел. Каждое движение отдавалось вспышкой пульсирующей боли в спине, а встать получилось только опершись на поданный братом глефаар, как на трость. Призрак окинул Старшего оценивающим взглядом и вздохнул.       «Возвращаемся в источник,» — приказал он. — «Тебе так нельзя идти дальше».       Пустыш кивнул и медленно побрел за братишкой, который первым двинулся в обратный путь.       «И да,» — добавил кроха, оборачиваясь. — «Больше не убегай никуда один. Потеряешься».       В источнике братья пробыли гораздо дольше, чем рассчитывали поначалу. Глубокая рана на груди — укус паукообразного монстра — все никак не желала затягиваться и обильно сочилась Пустотой — вязкой, инертной и потерявшей воздушную подвижность. Пустыш несколько раз терял сознание прямо в источнике и даже разок успел нахлебаться воды, прежде чем младший брат подхватил его голову.       В конце концов, боясь, что Старший истечет Пустотой и рассыплется, Призрак заклеил рану остатками целебного воска из сумки брата. Стало немного легче. По крайней мере, Пустотный перестал терять силы, а бледный свет постепенно начал затягивать оставленные когтями и шипами ссадины. Полый не знал, как долго он пробыл в болезненном полусонном состоянии, едва способный пошевелиться, но, кажется, немало. Маленький собрат за все это время не сказал ни слова укора своему израненному товарищу, однако Пустышке все равно было очень стыдно за свою оплошность.       Изредка, когда Сосуд спал или чувствовал себя сносно, Призрак уходил из пещеры и осматривал ближайшие коридоры, оказавшиеся относительно безопасными. Видимо, священный свет правда отпугивал дикое зверье и зараженных жуков. В один из таких походов кроха обрадовал собрата тем, что отыскал тайник Коллекционера. Внутри, правда, не было ничего полезного, кроме банки с заточенной в ней гусеницей, испуганной долгим отсутствием многорукого тюремщика. Малыш, не привыкший к невнятной речи мягкотелого народа, ни слова не понял из того, что пленница сказала, но сообщил, что та почти сразу закопалась в землю и исчезла там.       «Наверное, отправилась домой,» — предположил крылатый, понадеявшись, что неизвестная гусеница не наткнется по пути на грязекопов или гарпид.       Вместе с тем малыш обыскал логово оборотня. Он отказался подробно описывать все, что скопилось в пещере за года, ограничившись коротким «ты этого знать не хочешь». Единственным стоящим трофеем стал увесистый кусок серебристо-белой породы, который Маленький Призрак обнаружил среди мусора и тлена. Что-то похожее крылатый видел в качестве подношения у подножия статуи Лучезарности на вершине Кристаллического Пика. Посовещавшись, братья решили, что порода очень похожа на «бледную руду», которую попросил кузнец из Города Слез. По крайней мере, ничто не мешало его об этом спросить.       Рана на груди так и не затянулась, ни на следующий день, ни еще через сутки. Ждать дольше становилось опасным, и братья решили продолжить путь. Пустышка чувствовал себя неважно, но уже мог сражаться и идти, пусть быстро уставал, так что пустотные решили, что сумеют дойти до цели и при необходимости вернуться обратно.       То ли сосуды привыкли к сюрпризам Глубинного Гнезда, то ли покинули особенно опасную его часть, но идти дальше было легче, чем в первый день. Пустыш научился определять приближение грязекопов и других скрытных существ, которыми полнились паучьи владения, а самих тварей стало меньше. Несколько раз на путников нападали ткачи. Некогда разумные, они попали под влияние чумы и бросались на любое существо, нарушавшее их покой. Некрупные многолапые паучки в круглых масках не были сильными или умелыми воинами, крылатому даже казалось, что ранее они были обычными детьми, неумелыми и неловкими, но уже мастерски научившимися прятаться. Взрослых ткачей на пути не попадалось, лишь иногда из глубины темных коридоров на путников выскакивали бронированные молельщики. Скрываясь за раздвижными щитами-масками, они без труда выдерживали как совместную атаку братьев, так и магический выстрел Призрака. Высовываясь из своего убежища только для того, чтобы атаковать, эти противники способны были успешно защищать облюбованный коридор от чужаков. Сосуды старались их избегать, благо ветвистая сеть тоннелей, изменчивых, как рисунок на речном песке, пока позволяла найти обход.       К деревне, упомянутой Квиррелом, добрались примерно за сутки. Окрестности ее были полны ловушек, что были тем изобретательнее и незаметнее, чем ближе путники подходили к цели. Некоторые из них вышли из строя от времени, некоторые оказались разряжены другими несчастными, чьи тела можно было найти рядом, какие-то были намерено сняты кем-то неизвестным. Но многие продолжали охранять подступы к Забытой Деревне Ткачей.       Огромная, гораздо больше Грязьмута, она одновременно восхищала, пугала и вызывала тоскливую грусть. Деревня не была построена на полу или стенах, как привыкли делать жуки Халлоунеста, а как будто парила в воздухе, подвешенная на множестве почти прозрачных в сумраке нитях под сводами огромной пещеры. Множество домов-коконов гроздьями висели на распорках из шелка, образуя восходящие к потолку ярусы из все новых и новых строений из паутины, древа, камня и металла, сплетенных меж собой. Их соединяла воздушная система из паутинных мостов и даже полноценных мостовых, подвешенных на невероятно прочных шелковых канатах. И чем выше, тем крупнее и роскошнее становились строения, тем больше коконы, тем шире мостки и балкончики, образующие уже не просто дороги — настоящие площади, способные вместить множество жуков. Не хватало глаз и света, чтобы оценить весь масштаб паучьего города — назвать это деревней не поворачивался язык. Самые нижние коконы терялись во тьме, где-то на уровне черного, как смоль, подземного озера.       Город был пуст. Ни единого звука не нарушало мертвую тишину пещеры, никто не бродил по запутанным мостам, не чинил порванные лестницы и не встречал незваных гостей. Только едва слышно плескалась вода внизу.       Оставив изрядно вымотавшегося Пустышку в одном из окраинных коконов, Призрак отправился на короткую разведку. Город ткачей, очевидно, опустел много лет назад, как будто все жители в один прекрасный день встали и ушли, оставив почти все свое имущество. Не было ни тел, ни чумных оболочек, ни следов битвы или разрушений — только запустение, пыльная паутина, да выпитые оболочки неудачливых путников. Пауки, очевидно, не брезговали жучиным мясом.       Наутро, отдохнув в чьем-то заброшенном жилище, сосуды решили проверить ближайший тоннель-колодец, который миновали по пути к городу. Он, если верить объединенным картам, вел в самую верхнюю часть Глубинного Гнезда и, вероятно, соприкасался с Садами Королевы. Возможно, там был и проход, тайный или не очень.       Путь был не из легких. Здесь сложно было отсчитывать время, и Пустыш ориентировался по собственному чувству усталости, а уставал он сейчас быстро. Медленно поднимаясь по кривым лестницам, стенам и извилистым коридорам, Сосуды изредка останавливались на отдых в нишах с каменным полом, но даже там не могли чувствовать себя в полной безопасности. Чем дальше они отходили от покинутого города, тем больше разнообразных тварей попадалось на пути. Грязекопы стали привычной рутиной, и теперь даже Призрак без труда определял, когда они появятся по характерной дрожи земли под лапами. Куда сложнее стало, когда в коридорах стали попадаться трупы жуков. Казалось бы, обычные пустые оболочки, могли в считанные секунды выпустить с десяток когтистых лап и с ядовитым шипением броситься на ничего не подозревавшего прохожего. Определить, в каком из тел затаился хищник было сложно. Их разум был примитивен, а чувства пробуждались лишь за секунды до атаки, будто все остальное время существо пребывало в глубоком сне.       Примерно на третий день пути дикие тоннели Глубинного Гнезда снова изменились. Стали появляться следы присутствия разумных жуков — сначала незначительные, вроде глиняных черепков или обрывков ткани, заботливо закопанных в дерн, чтобы не привлекать внимание хищников. Позже к ним добавились явно вручную сделанные пороги из старого дерева или более привычной мореной грибной ножки, совсем не старые приставные лестницы и платформы, позволявшие удобно подняться на верхние ярусы. Пользуясь ими, братья очень скоро оказались на пороге еще одного тоннеля, уводившего вглубь скалы. В его конце можно было различить отчетливое мерцание светомушиных фонарей, слишком яркое для этих мест, а Пустышка уловил отчетливое присутствие кого-то живого.       «Думаешь, стоит заглянуть?» — спросил Призрак, когда крылатый поделился своими ощущениями.       «Я бы не хотел оставлять кого-то за спиной,» — ответил Полый, устало приваливаясь к стене. — «То есть… мы ведь не знаем, не попытается ли он напасть, если мы просто пройдем мимо. Про ткачей рассказывают много нехорошего…»       «Да,» — эхом отозвался братишка, смерив старшего оценивающим взглядом, — «сейчас тебе и правда не стоит ввязываться в драки».       «Эй!» — в притворном возмущении зажужжал Пустыш. — «Я в порядке! Просто слегка выдохся».       «Об этом и речь,» — кивнул братишка. — «Пойдем посмотрим. Может получится узнать дорогу».       Коридор был совершенно прямым и на удивление чистым. Над головой мягко шелестели бархатистые занавеси из серого паучьего шелка, а когти едва слышно цокали по гладким камням пола. Через несколько минут братья подошли к полупрозрачному паутинному полотну, что закрывало вход в пещеру. Сквозь ткань можно было различить смутные очертания предметов да пляшущие в свете светомушиных ламп тени. До слуха доносился слабый скрип и шелест, будто в одной комнате работала целая команда писарей и резчиков.       Бросив на старшего брата быстрый взгляд, Призрак отодвинул полотно в сторону и первым вышел на свет. В нос тут же ударил отчетливый запах краски, дерева, влажной глины и волшебства, а глаза на секунду ослепли от слишком яркого после давящей темноты коридоров света. Братья оказались на пороге просторной мастерской, чистой, но изрядно захламленной. От количества кистей, ножичков, бутыльков с красками, пропитками и растворителями на полках и столах разбегались глаза, и одновременно с этим становилось жутко от пристального взгляда сотен разнообразных масок.       Маски, сверкающие белоснежными фарфоровыми ликами, были повсюду. Они рядами висели на стенах, выглядывая из-за неряшливых старых занавесей из паутины, гроздьями были подвешены к потолку, покоились на полках шкафов и за стеклами стройных витрин, грудами свалены у стен и посреди комнаты. Они были разные: большие, маленькие, аккуратные и массивные, рогатые и безрогие, миловидные и пугающие. Были тут и те маски, что закрывают лишь верхнюю часть лица, и полноценные шлемы, способные скрыть всю голову, были маски с двумя, с шестью или всего с одним глазом, были массивные накладки на морды ездовых жуков и двойные, как будто рассеченные пополам маски ткачей. И за всем этим великолепием непостижимым образом терялся его создатель и хозяин.       В самом центре мастерской стоял широкий, приземистый стол из цельной каменной плиты, а за ним, согнувшись в три погибели сидел закутанный в испачканный краской плащ паук. Он был огромен настолько, что казалось, может упереться спиной в потолок, если решит распрямиться. Голова паука была скрыта за круглой маской с пятью глазами, а четыре длинные руки находились в движении, одновременно вырезая очередную маску и покрывая вторую белым лаком. Если мастер и заметил незваных гостей, то не обратил на них никакого внимания.       Пустотные переглянулись. Они оба не ожидали обнаружить здесь ничего подобного и теперь совершенно не знали, что делать. Пустыш осторожно зажужжал, пытаясь привлечь внимание хозяина мастерской и приветственно помахал рукой.       Паук медленно повернул к ним лицо, в то время как его руки продолжали работу, будто не нуждаясь в контроле, и смерил посетителей взглядом.       — Как прекрасно иметь лицо, — заговорил он, сухим, как шелест опавших листьев, голосом. — Жалко, не каждому оно дано. Тем, у кого в Королевстве нет лица, я готов услужить.       По спине у Полого пробежали мурашки от странной жути, которой повеяло от слов незнакомца. Что-то было в них… не зловещее, не угрожающее, но, определенно, важное, чего обычному жуку знать не стоило.       «Ты понимаешь, о чем, он?» — спокойно спросил Призрак.       «Нет,» — Пустыш качнул головой. — «Но нападать он не хочет».       «Будем считать это хорошей новостью,» — подвел итог брат. — «Спроси, знает ли он дорогу до Садов».       Старший сосуд кивнул и полез за бумагой.       Казалось, странный мастер едва глянул на записку, более увлеченный своей работой, чем молчаливыми гостями. В какой-то момент пустотному даже показалось, что резчик не ответит, но тот все-таки заговорил:       — Оно ищет Сады, — зашелестел сухой голос существа под маской. — Оно ищет Корень? Тайну, что известна двоим? Дорога в Сады над моей головой. Когда-то там можно было собрать материал для масок. Сейчас найти его стало сложнее.       «Какой корень?» — тут же поспешил спросить насторожившийся Сосуд. — «О какой тайне вы говорите?»       И снова мастер заговорил не сразу, как будто с неохотой.       — В Халлоунесте всегда сложно докопаться до правды. Интересно, как глубоко оно будет копать? — казалось, паук говорил больше сам с собой, чем с пустотным жуком. — Жена. Дочь. Что бы ни говорили о Черве, он берег свою семью. Любил ли? Неведомо. Но из всего королевства лишь двое знают, куда ушел Бледный Король и почему.       Некоторое время пустые бездействовали, переваривая услышанное. Странное это было чувство. Пожалуй, если бы потолок вдруг обвалился или из-под ближайшего стула выбрался вестовой из Бледного Дворца с письмом от Отца, Пустыш был бы удивлен меньше, чем сейчас, услышав подобное из уст случайного, пусть и очень странного паука. И не в Садах Королевы, не в Городе Слез, не в Санктуме, а в самой дальней части глубинного Гнезда.       «Ты сможешь его разговорить?» — наконец спросил Призрак. — «Я не уверен, что знаю, какие вопросы надо задавать».       «Я постараюсь,» — неуверенно отозвался Полый. — «Но он, кажется, странный. Я не знаю, как много времени потребуется, и получится ли вообще».       Кроха кивнул.       «Хорошо. Тогда ты попробуй узнать что-то еще, а я схожу наверх и поищу дорогу».       «Уверен, что правильно будет идти одному?» — всполошился крылатый.       «Я не буду лезть в чужие норы с трупами на входе,» — спокойно парировал брат. — «А тебе все равно нужен отдых. Только никуда ни с кем не уходи».       Пустышка виновато вздохнул.       «Хорошо. Будь осторожен».       Младший в своей манере ничего не ответил, сразу же отправившись в путь.       Помявшись немного, Пустой вновь несмело приблизился к резчику, безмолвным истуканом замерев чуть поодаль, чтобы не загораживать свет. Некоторое время на него не обращали внимания, но в конце концов паук поднял голову и, встретившись с Сосудом глазами, с легкой ехидцей спросил:       — Оно хочет что-то узнать?       Пустыш кивнул.       «Расскажите, пожалуйста, о масках,» — написал он, решив зайти издалека. — «Они выглядят очень необычно, но в то же время знакомо».       Мастер неопределенно хекнул. Пустотный сразу почувствовал, что своим вопросом попал если не в точку, то очень близко. Мастер, пусть и понял, что Сосуд хочет чего-то добиться, был очень доволен именно этим вопросом.       — Маска ли это или лицо? — спросил он, указывая кистью на лежащий перед ним четырехрогий лик. — В Халлоунесте это порой очень трудно понять. Маска? Лицо? Нужно ли это все? Или нет? Чтобы точно знать. Определиться. Существовать.       Сосуд склонил голову к плечу, внимательно вслушиваясь в каждое слово. Мастер говорил загадками, и чтобы понять смысл требовалось как следует пораскинуть мозгами. Или задать правильный вопрос.       «Вы имеете в виду, что маска со временем заменяет жуку лицо?» — спросил он. — «Я знаю, что в Городе Слез почти все носили маски. И, наверное, во дворце тоже».       Паук медленно кивнул.       — Сменить лицо. Скрыть его другим… Великая защита, но печальные у нее последствия. Владелец маски теряет прежний разум, хоть сильный волей и способен сберечь в себе отголосок прежнего сознания.       Пустышка замер. Он не ожидал настолько прямого ответа и теперь растерялся, не зная, как реагировать.       «Маска… не скрывает лицо, а дает новый разум,» — мысленно повторил он про себя. — «То есть, создает нового жука. А зачем?»       Недолго думая, крылатый задал этот вопрос.       — Для защиты, — ответил мастер. — Для лечения. Для службы, верной и незыблемой. Для спасения от Грез и внутренней Тьмы. Лица даю всем, кто попросит. Не труд, но помощь миру. Тем, кто в них нуждается.       «А как вы их делаете?» — Сосуд не был уверен, что это правильный вопрос, но не смог побороть собственного любопытства.       — Основу я вырезаю из Корня — легкую и тонкую, — неожиданно охотно ответил мастер. — Именно тогда в маску вкладывается то, чем она будет в будущем, а Корень продолжает жить и дышать вместе с тем, кто возьмет это лицо себе. Потом я беру белую глину, стеклянную пыль, да измельченную бледную руду и смешиваю ее с Белой Водой из священного источника. Этим составом я покрываю маску в несколько слоев, пока не увижу лицо. Когда глина высохнет, ее надо ошкурить так, чтобы ни единой неровности, ни единой трещинки не осталось. Неровная маска, треснувшая, искаженная — изуродует и разум, отравит мысли, даст скверне проникнуть в душу. Никто этого не хочет. Под конец, — он указал кистью на маску, которую сейчас красил, — я покрываю маску белилами, из того же состава, но с добавлением одной части белой краски.       Полый, как завороженный, наблюдал за ловкими движениями тонких паучьих пальцев, что с феноменальной ловкостью порхали над очередным ликом, покрывая полупрозрачную, излучающую слабое мерцание, деревянную основу тончайшим узором из рун, символов и линий.       — Оно неспроста завело этот разговор, — зашелестел голос паука над самым ухом крылатого. — Что оно хочет спросить на самом деле?       «О какой тайне вы говорили?» — непослушными пальцами написал Пустыш.       Собеседник сухо рассмеялся.       — В Халлоунесте никто не отвечает на вопросы прямо. Оно должно искать, если хочет узнать истину. Одну, вторую, третью — каждая из них правдива, также как настоящим лицом являются мои маски, — паук медленно снял свою пятиглазую маску, показав Сосуду круглое белесое лицо с пересохшим ртом и огромными плошками глаз, затянутых серой мутью. Серые щеки резчика были покрыты черными разводами, а из глаз сочилась вязкая жидкость с острым знакомым запахом. — Оно увидело лицо! Или, быть может, это лишь другая маска? Хватит ли сил снять их все? Или лучше смотреть со стороны? И позволить Черву совершить то, что он хочет?