Эхо в Пустоте

      Пустышка застыл, испуганный и завороженный, не в силах оторвать взгляда от иссохшего старого паучьего лица. Казалось, что реши Мастер Масок сейчас схватить своего гостя и свернуть ему шею, Сосуд не сможет даже рукой пошевелить, не то что схватиться за оружие.       — Поэтому стоит очень хорошо подумать, прежде чем действовать, — подвел черту Мастер и вновь опустил маску на лицо, как ни в чем не бывало вернувшись к своей работе.       Пустотный медленно выдохнул, только сейчас заметив, что за время этого странного противостояния практически не дышал. Сердце стучало как бешеное. Нет, паук вовсе не собирался угрожать Сосуду — тот это прекрасно чувствовал. Не хотел причинить вред или боль. Не хотел напугать. Не хотел, но от необъяснимого страха сердце, казалось, было готово проломить панцирь. Руки слегка подрагивали, так что он далеко не сразу смог начать писать, да и когда дрожь в пальцах стихла, так что буквицы перестали прыгать перед глазами, неясно было, о чем спросить и что сказать. И надо ли.       От судорожных размышлений крылатого отвлек звук приближающихся шагов, и только сейчас Пустой почувствовал приближение кого-то еще. Это не был маленький брат, шаги звучали иначе, а чувство чужого присутствия заявило о госте еще раньше.       — Мастер Масок, — позвал из-за занавеси удивительно знакомый девичий голос. — Я захожу.       Не дожидаясь приглашения от увлеченного работой паука, гостья отодвинула полог, неслышно скользнув внутрь.       «Мия!» — Пустышка радостно застрекотал, сделав навстречу старой подруге несколько порывистых шагов.       Первым желанием было тут же обнять жучишку — обхватить руками и крепко-крепко прижать к себе, радуясь, что с подружкой все в порядке. Впрочем, вряд ли Мия обрадуется, если в самой глубокой части Глубинного Гнезда на нее внезапно бросится что-то черное и жужжащие и попытается схватить, поэтому Полый в последний момент остановился, ограничившись привычным уже приветственным жестом. Мия ахнула, едва не выронив заточенную кирку, очевидно, служившую ей оружием.       — Жужжка, ты! — шагнув Сосуду навстречу, она взяла того за руку и заглянула в глаза.       Это было очень странно, непривычно и неправильно — смотреть на подругу, которую привык считать старшей, сверху вниз. Пустотный и сам удивился, насколько сильно успел вырасти с их последней встречи.       — И правда! — Мия рассмеялась, уже не стесняясь обхватив крылатого руками в приветственных объятиях. — Когда ты успел так вырасти?! Тебя же сейчас не узнать!       Сосуд негромко застрекотал, не вкладывая в это каких-то конкретных слов, и ласково уткнулся лбом жучихе в макушку. Она тоже выросла и теперь была лишь немного ниже Милы — та самая ничтожно малая величина, на которую Пустыш умудрился обогнать младшую из жучиного семейства.       — Обидно, между прочим, — фыркнула жучишка ему в ключицы. — Я же старше тебя.       Пустой неохотно отстранился от отпустившей его подруги и тут же взялся за карандаш.       «Что ты здесь делаешь?» — написал он. — «Я думал, ты сейчас на Зеленой Тропе, с Цефеем».       — Ой кто бы говорил, — рассмеялась жучиха. — Сам-то что здесь забыл? Или твоя богомолья наставница решила тебя убить?       Сосуд мотнул головой и, воровато оглядевшись, будто и впрямь опасался, что кто-то может услышать слова Мии, написал ответ:       «Нет, я сбежал из деревни, чтобы помочь младшему брату. Мы ищем дорогу в Сады Королевы. Ты не знаешь, есть ли тут проход?»       — Брату? Сбежал? — переспросила девочка. — Ох, Жужжка, почему мне кажется, что ты попал в крупные неприятности?       Полый покачал ладонью в воздухе, показывая, насколько зыбким и неоднозначным является его нынешнее положение и пока что не стал ничего уточнять. Он надеялся, что для подробного рассказа у них еще будет время.       — Чуть-чуть? Или пока не знаешь? — с ехидцей уточнила жучишка. — Не думай, что сможешь отделаться от меня этим своим жестом. И… ты говорил, что помогаешь брату. Где он?       «Ушел разведать дорогу,» — тут же ответил Полый, и близко не собиравшийся отделываться от подруги.       — В Сады? — уточнила девочка. — Бесполезно. Я уже искала. Дорога раньше была, но ее завалили и забаррикадировали с той стороны. Похоже, не только богомолам Гнездо мешает.       Она вдруг осеклась и виновато посмотрела на паука, который за время разговора не уделил парочке даже крохи своего внимания.       — Ой, Мастер, простите, — сказала девочка, обращаясь к хозяину мастерской. — Мы с Жужжиком просто очень давно не виделись.       — У этого есть имя, — непонятно было, спрашивает паук или констатирует факт. — Мия сама взяла храбрость дать его?       — Вовсе нет, — возразила жучишка. — Я не могу дать ему имя, мы ведь только друзья. Его назвала так старшая сестра.       — Смело — смело, — пробормотал паук. — Бессмысленно, но смело. Мия пришла сюда не просто так, — и снова непонятно было, спрашивает он или утверждает.       — Да, — жучиха кивнула. — Я принесла немного лекарственных трав и краску, которую Мастер так хвалил в прошлый раз, — Пустышка мысленно усмехнулся, уловив, как девочка подражает манере речи собеседника. — Может быть у Мастера еще остались те повязки, что он давал нам. Мой наставник был бы очень рад получить их.       Паук повернулся к девочке и даже на несколько секунд прекратил работу.       — Так лекарь Цефей уже истратил их, — прошелестел он задумчиво. — Печально это… печально. Пусть маленькая ученица спросит, не хочет ли он взять настоящую маску, вместо того чтобы прятать глаза от света.       — Он не согласится, — не дослушав, покачала головой Мия. — К тому же… думаю, уже поздно.       — Вот как… — паук медленно кивнул и, приподнявшись, потянулся одной из своих чудовищно-длинных рук к полке почти под самым потолком и, подцепив пальцами некрупный сверток, передал его жучишке. — Тогда пусть маленькая целительница отнесет это учителю. И передаст мои соболезнования.       — Спасибо, мастер, — поблагодарила девочка. — Я оставлю травы и краску, где обычно.       Собеседник ничего не ответил, вновь погрузившись в работу, будто гостей рядом не было. Мия же, выложив на низенький каменный столик несколько десятков мешочков и пару крупных баночек с белилами, снова повернулась к Пустышке.       — Жужж, можно тебя попросить, — серьезно сказала она. — Мне… мне нужна твоя помощь. И Цефею тоже, только он вряд ли об этом скажет.       «Я сделаю все, что смогу,» — написал пустотный. — «Даже просить не надо. Только давай дождемся Призрака. Я обещал, что никуда больше не уйду, не предупредив».       — Призрак — это твой брат? — уточнила девочка. — И, дай угадаю, ты уже куда-то влип, пока вы шли сюда?       Жук кивнул и, оттянув ворот хитона, продемонстрировал залепленную воском дыру в панцире.       Мия, тихо охнув, тут же заставила друга сесть на пол и принялась осматривать рану, слегка прощупывая пальцами неприятно ломкий хитин вокруг нее.       — Тебя паук укусил? Какой огромный…       Пустой кивнул.       — Плохо. Нужно сделать антидот или как-то еще вытянуть яд, иначе рана так и не заживет. Еще и в груди. Как давно укусили? — продолжила опрашивать девочка.       «Дня три или четыре,» — ответил Жужжик. — «Я сидел в источнике большую часть времени. Сейчас почти не болит».       — И не будет, — фыркнула подруга. — Нечему там болеть. Знаешь, я удивлена. Я еще ни разу не видела здесь пауков такого размера. И не думала, что среди них есть те, что позарятся на пустых.       «Этот, похоже, был особенным. Он притворялся другим сосудом».       — О-о, — протянула девочка. — Оборотень? Учитель рассказывал. Говорил, никогда и ни за кем не ходить в Гнезде. Ты отбился? Или смог сбежать?       «Отбился,» — смущенно ответил Полый. — «Убил его, похоже. Но едва-едва».       — Да ты тогда герой, — рассмеялась жучиха. — Тебе все Глубинное Гнездо спасибо скажет. Этим оборотнем тут пугают всех, кто еще может испугаться.       «А здесь много кто живет?» — воспрял Пустышка духом.       — Не скажу, что много, но жуки есть, — ответила девочка. — Ткачи в основном, но есть и просто жуки. В основном это ученые, исследователи или те, кто случайно сюда свалился, а потом не нашел дороги наружу.       Сосуд кивнул, принимая слова подруги к сведению.       «А ты знаешь, как отсюда можно выбраться?» — написал он, предварительно перевернув уже исписанный лист. — «Раз отсюда нельзя попасть в Сады, то нам надо будет как-то вернуться наверх».       — Да, через тоннели Рогачей, — пожала плечами девочка. — Недалеко от нашего убежища есть одна станция. А ты разве не можешь пройти через богомольи врата?       «Мы так их и не нашли,» — признался пустотный. — «Да и сбежал я от них, говорил же».       — А-а, — протянула девочка. — Забыла, прости. Кстати! Пока помню… — она схватила Полого за руку и подтащила к пауку. — Мастер Масок, помните, я рассказывала про друга, у которого треснула маска. Вы говорили, что можете попытаться помочь.       Мастер вновь поднял на Пустышку взгляд и впервые за все то время, что Сосуд находился в мастерской, его руки остановились, прекратив работу.       — Интересно-интересно, — сухо прошелестел он, и бережно, но крепко взял лицо «пациента» в ладони, чтобы посмотреть на трещину. Руки его были широкими и шершавыми, как наждачная бумага, а длинные многосуставчатые пальцы обхватили голову как оплетающий капкан, рождая не самые приятные ассоциации.       Полый сглотнул, думая, что стоит попросить Мию предупреждать, когда в следующий раз решит причинить добро кому-то из своих друзей. А то мало ли что она еще придумает.       — Творение Черва, — меж тем прошелестел голос Мастера Масок. — Старая работа. Изящная, сильная, но еще не совершенная. Как давно оно получило трещину?       Сосуд осторожно высвободился из хватки и, не слишком довольный, что его так беспардонно трогают, даже не поинтересовались, нужно ли что-то ремонтировать, начал писать ответ:       «Вскоре после рождения,» — гласила записка. — «Моя маска треснула из-за несовершенства фокуса. Отец говорил, что это из-за того, что я хрупкий».       Мия округлила глаза, прочитав про Отца, а паук только кивнул.       — В таком случае, ремонт не имеет смысла, — сказал он спокойно.       — Но почему? — еще больше удивилась жучиха. — Вы ведь говорили, что любая трещина или скол влияет на носителя.       — Мия внимательно слушала, — отозвался мастер. — И я не отказываюсь от своих слов. Но в случае этого, трещина давно стала частью его сути. Она была с ним с самых первых дней, на протяжении всего пути, пока формировалась… — паук внимательно посмотрел Пустышке в глаза, — личность. Уязвимость? Да. Несовершенство? Да. Брешь, что станет причиной гибели? Тоже да. Но она естественна. Я могу починить маску, — он склонил голову к плечу. — Повторить работу Черва, исправить его ошибки. Возможно, это продлит этому жизнь. Возможно, даже выдержит напор внутреннего несовершенства. Но старая личность уйдет вместе со старой маской. Мия уверена, что это захочет рискнуть своей памятью?       Сосуд спешно замотал головой и на всякий случай сделал шаг назад.       «Я лучше дождусь возвращения Отца,» — спешно написал он. — «Мия, спасибо за заботу. Мастер, благодарю за предложение. Но я бы не хотел что-то случайно сломать».       — Похоже, что оно знает о своем состоянии гораздо больше, чем мы думали, — рассмеялся Мастер, и смех его, казалось, породил сотни шелестящих отголосков в тенях, так что по спине пробежал неприятный холодок. — Разумно-разумно.       — Жужжка, — шепотом заговорила Мия, когда мастер, как ни в чем не бывало вернулся к работе. — О каком отце ты говоришь? Ты же не… ты же не мог говорить с Бледным Королем. Его уже пятьдесят лет как никто не видел.       «Я его во сне видел,» — коротко пояснил Сосуд. — «Все хорошо, я не знаю, где он сейчас».       Некоторое время жучиха пристально смотрела на друга детства, и тот никак не мог понять, что именно она чувствует. В сложном сумбуре эмоций было непонятно, чего больше — недоверия, страха или… надежды.       — Тебе точно надо поговорить об этом с учителем, — наконец сказала Мия, крепко схватив Пустого за локоть. — Это важно.       «Мия, это просто сон,» — тут же попытался успокоить подругу крылатый. — «Я уже рассказывал о нем Наставнице и не только. Я здоров».       Жучиха, едва глянув на его записку, мотнула головой, отметая все возражения.       — Не в этом дело, Жужжик, — сказала она тихо. — Учитель тоже с кем-то во сне разговаривает.       — Привет! Я Мия! Ты ведь младший братик Жужжки? Очень рада с тобой познакомиться.       Призрак несколько секунд с пристальным изумлением смотрел на поприветствовавшую его жучиху, прежде чем перевести вопросительный взгляд на собрата рядом с ней.       «Это моя подруга,» — поспешил разъяснить крылатый. — «Она попросила помочь ей, и мы тебя ждали вместе».       «Ну хоть не ушел просто так,» — проворчал кроха и скупо кивнул Мие в знак приветствия. — «Как она тут оказалась?» «Пришла к Мастеру Масок за какими-то бинтами,» — Пустыш пожал плечами. — «Я так понял, они с мастером Цефеем живут тут неподалеку».       «Мастер Цефей — это…?» — с намеком поинтересовался брат.       Ответить крылатый не успел.       — Эй, вы там мыслями обмениваетесь? — с легкой обидой в голосе спросила Мия. — Или случилось что-то?       Сосуд виновато зажужжал, и развел руками, будто извиняясь сразу и перед братом и перед подругой.       «Извини,» — написал он жучихе. — «Я рассказывал Призраку, что ты помочь просила. Так быстрее, чем записками».       — Ой, да ладно, — рассмеялась та. — Я же не всерьез. Извини, если удивила так, Призрак, — обратилась она уже к маленькому брату. — Ты не ранен? Жужжик говорил, ты искал путь в Сады, а там довольно неприятные коридоры.       Маленький сосуд помотал головой и снова обратился к собрату.       «Проход там есть, но он замурован. Надо будет искать, как пройти через кислоту».       Пустышка кивнул. Как-то незаметно они оба пошли следом за Мией, которая иногда разбавляла неловкое, как ей казалось, молчание, короткими шутками или комментариями. Это не продлилось долго, в узких тоннелях Глубинного Гнезда, кишащих самыми разнообразными тварями, нужно было соблюдать тишину, о чем жучишка рассказала братьям, прежде чем замолчать.       «Что она вообще от тебя хочет?» — спросил Призрак, спустя какое-то время.       «Я не знаю,» — пожал плечами Пустой. — «Она говорила что-то о том, что надо залечить рану от укуса. И еще что Цефею что-то нужно. Но это все».       «Доверяешь ей?» — коротко поинтересовался младший.       «Конечно!» — горячо отозвался крылатый. — «Она мой друг!»       «Этого достаточно,» — подвел итог малыш. — «Не распаляйся».       Путники шли уже знакомыми коридорами, двигаясь в сторону заброшенной паучьей деревни. Мия, в отличие от братьев, прекрасно ориентировалась в хитросплетении коридоров Глубинного Гнезда и уверенно вела их в нужном направлении. Иногда девочка сворачивала в непримечательные, узкие ответвления, в которые, казалось, и соваться-то не стоило. Удивительно, но именно эти коридорчики позволили обойти большую часть ловушек и заметно сократили путь. Но даже так дорога была неблизкой, а потому вскоре Пустыш предложил собрату:       «Может я тебя на руки возьму?»       «Откуда у тебя такое желание — носить меня на руках?» — пожалуй, впервые с момента знакомства, съязвил Призрак.       «Ты устал,» — бесхитростно ответил Полый. — «Я-то мог отдохнуть в пещере Мастера, а ты как вернулся, так мы сразу обратно пошли».       Маленький брат ничего не ответил, но крылатый и без слов уловил, что в этот раз сумел убедить гордого кроху, а потому быстро подхватил его на руки. Тот чуть поерзал, устраиваясь поудобнее, и затих.       «Как твоя рана?» — спросил он коротко.       «Не болит, но Мие она не понравилась», — повторил Пустой.       «Лекарь?»       Старший брат ответил коротким кивком.       «От паука ничего интересного не узнал?» — спросил маленький сосуд, пользуясь, что Мия не может слышать их разговоры.       «Ничего внятного,» — вздохнул Пустыш. — «Мне вообще показалось, что он отговаривал меня что-то искать. Сказал, что в Халлоунесте надо все ответы искать самому и никто ничего тебе просто так не скажет».       «Значит будем искать,» — просто сказал Призрак.       Через несколько часов жуки вышли к опустевшему паучьему городу. Мия опасливо огляделась по сторонам и, спрятав свой фонарик под плащ, быстро-быстро побежала по паутинному мосту. Она долго плутала по воздушным улочкам города, выбирая дорогу, как могло показаться поначалу, практически наугад. Жучиха избегала широких мостов и открытых пространств, предпочитая им узкие улочки-мостики, иногда являющие собой не более чем полупрозрачные веревочные лестницы, по которым надо было долго ползти, цепляясь за узелки. Страшно было представить, как долго придется падать, стоит сделать одно неверное движение. Внизу, укрытое непроглядным пещерным мраком, покоилось ледяное озеро, и до слуха путников изредка доносился далекий плеск — то ли рыба играет, то ли неведомое чудище готовится к нападению. Думать об этом было неприятно, а потому Пустыш избегал смотреть вниз, словно это могло помочь сохранить равновесие. Высота его не пугала, а вот от осознания непознанной глубины озера на сердце становилось холодно.       Путь их закончился на узкой платформе, тянувшейся вдоль целой плеяды маленьких коконов, бывших когда-то то ли отдельными квартирками, то ли гостевыми комнатами, то ли имели иное не самое важное назначение. Мия все так же быстро пробежала вдоль одинаково безликих круглых дверей, сплетенных из сухих прутьев да узловатой паутины, и юркнула в четвертый по счету кокон, позвав за собой братьев.       Внутри было темно и сильно пахло лекарственными травами и алхимической взвесью, прямо как в домике Цефея в Грязьмуте или кабинете Асклепия. Фонарик Мии, наконец извлеченный из-под плаща, осветил небольшую, заметно меньшую, чем жучишкин домик комнату, которая казалась еще более тесной из-за огромного количества вещей. Почти все пространство занимал стол, на котором в идеальном порядке, но страшной тесноте столпилось алхимическое оборудование, ступки, пестики, переносная горелка с небольшим котелком для зелий, да какие-то еще приспособления из лекарского обихода, названия которым Пустой не знал. Вдоль стен громоздились грубые деревянные ящики, наскоро переделанные под шкафы. На закрытых полотняными занавесями полках покоились книги, дневники, свитки шелка и каменные таблички. Две грубые скамьи на фоне всего этого казались откровенно лишними — для них попросту не оставалось места, так что приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. В полумраке Сосуд заметил еще две самодельные двери, ведущие в соседние коконы. Одна была не более чем проемом, прикрытым паутинной занавесью, а вторая — добротная, изготовленная из тяжелых грибных досок — смотрелась чуждо в сотканном из паутины доме, как будто ее принесли откуда-то еще. Крылатый было подумал, что таким образом Мия и Цефей защищались от опасностей Глубинного Гнезда, но быстро отмел эту мысль. Для защиты было бы разумнее поставить толстую дверь на место входной, да и засов, пожалуй, стоило бы тогда разместить внутри.       — Располагайтесь, — пригласила жучиха, сделав широкий жест на скамьи и вход в другую комнату. — Там есть кровать, твой братик сможет отдохнуть, если захочет. И я приду осмотреть твой укус чуть позже.       С этими словами Мия подошла к запертой створки и, постучав, позвала:       — Учитель, я вернулась. Ты не грезишь? Я могу войти.       Разобрать ответа Пустышка не смог, но подруга отодвинула засов и, чуть приоткрыв дверь, скользнула внутрь.       «Тебе тоже кажется это странным?» — спросил Призрак, безропотно позволив усадить себя на низенькую кровать в коконе за занавеской.       «Дверь?» — уточнил пустотный, оглядываясь. — «Да. Выглядит так, будто она заперла учителя, когда уходила».       Второй кокон являл собой одновременно и личную комнату Мии, и небольшую приемную. Помимо кровати, пары стульев да сундука, игравшего также роль стола, Пустыш увидел небольшую кушетку, наполовину скрытую за ширмой да маленький шаткий столик-этажерку с аккуратно разложенными на тряпице инструментами.       «И то, как обратилась,» — добавил кроха. — «Кто-нибудь из твоих друзей говорит «грезишь», вместо «спишь»?»       Крылатый покачал головой и сел на пол. Усталость давала о себе знать, и мерзкая слабость расползлась по телу, стоило только принять более-менее спокойное положение.       «Думаю, очень скоро мы все узнаем,» — попытался успокоить он брата. — «Мия говорила, что Цефею нужна помощь. Так что она все расскажет».       «Ты — все узнаешь,» — поправил Призрак. — «Меня она явно считает ребенком, а если и нет, то причин верить незнакомому жучку у нее нет. А вот ты будь осторожнее».       Подумав немного, Пустыш кивнул.       Ждать пришлось довольно долго. До братьев изредка доносился приглушенный стенами голос Мии, которая, кажется, пыталась в чем-то убедить собеседника. Пустыш чувствовал ее гнев — приглушенный и беспомощный, выросший из отчаянного беспокойства и желания помочь. Но непонятно было, что же его вызвало и к чему все это может привести. Еще полый гадал, почему Цефей все еще не вышел к гостям, предпочитая ожидать за тяжелой дверью. Слабо верилось, что приветливый муравей, который, казалось, одним своим видом способен был унять любую боль, мог превратиться в одного из тех лекарей-затворников, которые заставляют пациентов ожидать на улице.       Наконец Мия вышла от наставника. Она немного постояла в прихожей, усердно сопя и тяжело переводя дыхание, после чего пошла к гостям. Крылатый встал, подавшись подруге навстречу, едва только увидел. Жучиха едва сдерживала слезы, из последних сил пытаясь скрыть, насколько расстроена. Но стоило Сосуду подойти ближе, как подружка вдруг сдавленно всхлипнула и обняла его, уткнувшись лицом в грудь.       — Я не могу так больше, — с трудом проговорила она между всхлипываниями. — Просто не могу. Жужж… пожалуйста… Он умирает… Я хочу помочь, но он отказывается… он просто… я не могу больше.       Пустышка бережно обнял подругу за плечи, позволяя той выплакаться. Мягкие, успокаивающие поглаживания, казалось, делали только хуже. Если раньше Мия еще хоть как-то сдерживалась, то сейчас рыдала в голос, и за горьким плачем практически невозможно было различить смысла слов.       Через какое-то время Мия немного успокоилась и перестала плакать. Но даже тогда она продолжала стоять, уткнувшись лицом в промокшую насквозь ткань хитона и угрюмо, пристыженно сопела, не зная, как себя вести дальше. Пустышка не торопил. Наконец, устав прятаться, жучишка отстранилась и, поспешно отвернувшись, принялась тереть лицо, будто надеялась так убрать следы преступной слабости.       — Жужж… учитель хочет с тобой поговорить, — глухо сказала она. — Сходи сейчас к нему, ладно. Я… подойду скоро. Только соберу лекарства. Тебя надо осмотреть.       Пустотный кивнул и, бросив успокаивающий взгляд на насторожившегося было братишку, отправился к лекарю. Сердце глухо билось о панцирь от тягостного, дурного предчувствия.       Из-за приоткрытой створки комнаты лекаря пробивался нестерпимо яркий по сравнению с окружающим мраком, желтый свет, бьющий по глазам. Подобно границе, он рассекал пространство на две неравные части, и Пустышка невольно задержался, прежде чем перешагнуть золотую черту и наконец постучать.       — Эхо? Проходи, — донесся до сосуда знакомый, пусть и безумно усталый голос муравья.       Полый толкнул дверь и тихо застрекотал, здороваясь и одновременно давая понять, кто вошел. Первому вопросу он не придал значения, посчитав, что целитель перепутал гостя со своей ученицей.       — Да, я тоже рад тебя видеть, — целитель сидел на импровизированном ложе, вплотную к которому был придвинут письменный стол, кажущийся непростительно огромным по сравнению с каморкой паучьего кокона. Столешницы практически не было видно из-под огромного количества бумаг, каменных табличек и шелковых свитков. Небольшой свободный пятачок стола и тот оказался занят мисками, ступками и склянками с лекарствами, которыми, судя по всему, заботливая ученица потчевала Цефея. В коконе не было ни одной светомухи, а источником света — удивительно яркого — был стеклянный шар под потолком, заполненный светящимся газом.       Муравей быстро закончил какую-то запись и повернулся к гостю.       — Извини, должен был закончить кое-что, пока Мия не видит. Можешь закрыть дверь?       Сосуд на пару секунд замер, удивленно уставившись на старого знакомого. Цефей не торопил, улыбаясь знакомой с детства мягкой и немного грустной улыбкой. В просьбе не было ничего странного, но вот плотная льняная повязка, полностью закрывающая глаза муравья, вызывала оторопь. Тем более, целителю она, казалось бы, совсем не мешала.       — Все хорошо, я все объясню, — успокаивающе произнес муравей, каким-то непостижимым образом заметив растерянность посетителя.       Пустыш автоматически кивнул, после чего прикрыл дверь и подошел ближе. Он был растерян и не знал, что делать дальше. Цефей ведь не может видеть с завязанными глазами? Но тогда как они смогут поговорить, ведь Пустой не сможет писать или показывать слова руками. И даже то, что муравей немного знал язык жестов вряд ли могло сильно помочь.       Примерно год минул с тех пор как крылатый в последний раз видел Мию с учителем. Они часто уходили в далекие экспедиции, откуда могли не возвращаться месяцами. Что именно лекарь искал в глубинах Зеленой Тропы, закоулках Города Слез или на дальних рубежах Края Королевства оставалось тайной для пустотного. Впрочем, он особо и не интересовался, будучи уверенным, что все равно ничего не поймет в лекарских разговорах. Однако сейчас Пустышке показалось, что очень зря он ранее не спрашивал, что такого важного Цефей ищет в руинах. Вряд ли это были травы.       — Не беспокойся о повязке, — слабо улыбнулся меж тем муравей. — Она зачарована, и я прекрасно тебя вижу, пусть и, — он усмехнулся, — несколько по-другому.       Полый озадаченно кивнул. Это все еще выглядело странно и непривычно, но в голове уже начали появляться какие-то ассоциации, так что происходящее обретало смысл.       «Это за такими повязками Мия ходила к пауку с масками?» — написал Сосуд, чтобы подтвердить свои мысли и одновременно с этим проверить, действительно ли собеседник сможет прочесть написанное.       — Да, — кивнул Цефей. — К Мастеру Масок — он никогда не отказывает в помощи тем, кто просит — хороший паук, пусть и… странный. И, послушай, — тон лекаря стал неожиданно серьезным. — Не пугайся, я просто хочу обсудить все самое важное до того как Мия вернется. Эта информация может навредить ей, так что я бы не хотел, чтобы она могла что-то потом прочитать, так что, не мог бы ты говорить. Я тебя услышу.       Крылатый на несколько секунд замер, пытаясь осознать сказанное. В первый момент Полому показалось, что муравей просит его вдруг начать говорить вслух, но уже следующая фраза указала на нечто совершенно иное.       «КАК?!» — воскликнул Пустыш, резко подавшись вперед. — «Мастер Цефей! Вы же никогда раньше меня не слышали?! Пустоту могут слышать только боги или…»       Цефей вскинул руки, пытаясь успокоить всполошившегося сосуда.       — Тихо-тихо, — взмолился он. — Не надо так кричать. — Муравей потер виски, после чего внезапно рассмеялся. — Знаешь, я думал, что это будет звучать как-то… более необычно. Но я тебя слышу почти также как Мию. Знаешь, у тебя приятный голос.       «Мастер Цефей,» — взмолился Полый. — «Ты уходишь от ответа. Это правда очень серьезно. Все, кто меня слышал до этого были либо богами, либо получили этот дар от них».       — Да-да, все правильно, ты не ошибаешься, — поспешил успокоить его лекарь. — И я все сейчас объясню, дай только собраться с мыслями и наберись терпения, хорошо?       Пустыш кивнул, послушно опускаясь на маленькую табуретку подле стола.       — Мне придется начать издалека, — предупредил его Цефей. — Просто… чтобы не рассказывать сразу две истории. Потому что мне нужна будет твоя помощь, а времени… не то чтобы много.       Сосуду оставалось только вздохнуть, соглашаясь.       — Хорошо, — муравей помассировал виски, стараясь сосредоточиться, после чего наконец-то начал рассказ. — Я давно искал лекарство от Чумы. Путешествовал по королевству, искал архивы, библиотеки, трактаты лекарей — все записи, в которых могли содержаться хотя бы крупицы информации. Удивительно, но все записи о Чуме, что я находил, принадлежали к позднему периоду, когда наш Король уже покинул Халлоунест, а само королевство начало угасать, раздираемое болезнью и распрями, — муравей горько усмехнулся. — Но Чума приходила в Халлоунест и раньше, когда Бледный Король еще восседал на престоле, но об этом времени не сохранилось почти никаких записей, как и о том, как с напастью боролись. А как-то боролись, ведь болезнь все-таки оставила королевство почти на век. Пустой медленно кивнул, потихоньку начиная понимать, к чему идет история. Цефей меж тем продолжал.       — Сначала это было для меня чем-то вроде маленькой амбициозной мечты, но чем больше я узнавал и чем больше заболевших появлялось вокруг, чем больше я видел смертей, тем отчетливее понимал, что должен найти хоть какой-то способ если не излечить болезнь, то хотя бы защитить от нее. В этих поисках я дошел до Города Слез, а с твоей помощью смог связаться с богомолами. Асклепий… рассказал мне, что в Глубинном Гнезде должна была сохраниться библиотека ткачей. Пауки очень бережно относились к своим знаниям и своей истории, и точно не позволили бы им исчезнуть, как это сделали в Халлоунесте. Некоторое время муравей молчал, как будто ждал, что Пустой начнет задавать вопросы. Но тому нечего было добавить, Сосуд уже представлял примерно, чем закончится рассказ старого знакомого, и от этого на сердце становилось невыносимо тоскливо.       — Ты ведь знаешь о ней? — наконец спросил Цефей. — О Несущей Свет.       «Да,» — вздохнул Пустышка. — «Кристалл нас познакомила».       — Вот оно как, — протянул собеседник. — Да, Она упоминала… девочка была Ее пророком и вполне могла провернуть такое.       «Пророком?» — переспросил пустотный. — «Ты тоже говорил с ней? Что она рассказала?»       Цефей кивнул.       — Я прочел о Ней в одном из шелковых свитков библиотеки, — сказал он. — И в ту же ночь Она смогла войти в мои Грезы.       «И дала тебе дар слышать мой голос?» — спросил крылатый грустно.       Цефей коротко рассмеялся в ответ.       — Скорее, возможность, — качнул он головой. — От дара я отказался.       «Я… не понимаю,» — пустотный задумчиво зажужжал. — «Ты же говорил, что она пришла к тебе в сон, и…»       — Предложила дар, да, — согласился муравей, перебив его. — Взамен на помощь. Сейчас Она готова хвататься за любого жука, который способен нести ее волю в мир.       «Звучит как цитата из какой-нибудь сказки,» — хмыкнул Сосуд. — «Мне всегда казалось, что она говорит проще»       — Так и есть, я просто коротко выразил весь смысл сказанного.       «Ладно,» — крылатый оперся о стол. — «Но в чем заключается помощь, которая тебе требуется? И почему ты начал с Лучеза…»       Договорить пустотный не успел. С неожиданной прытью целитель подался вперед и закрыл ладонью нижнюю часть маски крылатого — ту самую, где у жуков располагается рот.       — Без имен, — коротко сказал он. — Даже произнесенное тобой имя божества может привести к неприятным последствиям.       «Ладно,» — не стал Полый спорить. — «Но я все равно не понимаю…»       Цефей кивнул.       — Ты знаешь, откуда берется Чума? — спросил он вместо ответа.       «Отец говорил, что это гнев… или что-то вроде,» — неуверенно сказал Сосуд. Давний разговор с Червом, признаться, поистерся из памяти за последние года, так что Пустышка не был уверен, точно ли это слова Бледного Короля или цитата из очередной сказки Кристалл.       — Так и есть, — согласился лекарь. — Гнев и страх божества, которые Она уже не может подавить и контролировать. И чем дальше, тем они сильнее.       «А как он попадает в жуков, если она заперта?» — задал пустотный уже давно появившийся вопрос.       — Любой, кто служит богу или даже просто знает о нем становится частью его… сущности, как я понял. Проще говоря, мы все в какой-то степени являемся частью того божества, с которым взаимодействуем: верим, знаем, говорим. А Ее страх сейчас настолько силен, что мгновенно затапливает сознание жука, с недостаточной волей или… не защищенное каким-нибудь еще богом.       «Мастер Цефей,» — холодея, спросил Пустышка, — «ты ведь не хочешь сказать, что…»       Он так и не договорил. Цефей грустно качнул головой, после чего осторожно размотал бинты, скрывающие его глаза. Хитин под волшебной повязкой, казалось, выцвел, отчего на и без того потемневшем, покрытом мелкими трещинами лице появилась странная более светлая полоса. Глаза же… Это не было похоже на уже знакомый Пустому чумной огонь, застилавший разум и выжигающий душу. Огненные точки поселились в самой глубине зрачков, и лишь слегка разгорались в такт сердцебиению, а сам муравей, видно, прекрасно контролировал себя и свои желания, не пытаясь броситься на каждого встречного. Но, пусть Полый и не ощущал боли целителя, цена за такой контроль, явно была высокой.       — Скажу сразу, не стоит винить Ее в моей болезни, рано или поздно это случилось бы, — Цефей не дал собеседнику заговорить. — Явившись, Она предупредила меня о последствиях, и предложила способ уберечься от чумы в обмен на службу.       «И ты отказался?» — вопрос был риторическим, но муравей все равно ответил:       — Да.       «Почему?» — Пустышка все еще пытался осознать сказанное и сопоставить несколько непоследовательный и сумбурный рассказ целителя с собственными знаниями.       — Я хотел лечить жуков, спасти их от Чумы, а не быть ее источником… в том или ином смысле, — вздохнул Цефей. — Я не сержусь на Нее за собственную болезнь, но совсем не хочу участвовать в противостоянии богов. Она приняла мое решение, но попросила об услуге.       «Сказать мне что-то? Или сделать?» — спросил Пустыш с горьким вздохом.       — Так очевидно? — усмехнулся Цефей.       «Относительно. Недавно один жук тоже говорил что-то о печатях и о Ней тоже. Но ничего не объяснил. Может ты сможешь?»       — Постараюсь, — не стал спорить лекарь. — Но я все-таки не посвященный, так что знаю только то, что мне самому рассказали.       «Понимаю,» — Пустой кивнул. — «Но хотя бы почему она выбрала именно меня ты сказать можешь? Это же очевидный вопрос».       — Думаю, у Нее не такой уж большой выбор, — развел муравей руками. — За последние полсотни лет всего три жука смогли стать ее глашатаями: Бриарей, я так понял, это богомол из Садов Королевы, Некий Фолион, Она очень… холодно о нем отзывалась, и Кристалл. К тому же, мне кажется, Она надеется, что ты сможешь сделать что-то важное, чего никто из них сделать не смог.       Пустышка вздохнул.       «Кристалл умерла, когда та улитка напоила ее Пустотой,» — тихо сказал он. — «Она говорила, что не хочет оставлять Ее в одиночестве. Фолиона мы с братом убили совсем недавно — он был… он был очень злым жуком и хотел что-то плохое сделать. А Бриарей — это богомолий Лорд-Предатель. Он пытался поймать меня раньше. И Наставницу тоже».       Цефей негромко рассмеялся.       — Ну вот, — сказал он, слегка приглушив голос. — Ты уже знаешь больше меня.       «Она сильно сердится из-за Фолиона?» — спросил пустотный.       — Не заметил, — покачал головой муравей. — Она хочет, чтобы ты пошел в Сады Королевы и снял печать.       «Печать?» — уточнил Сосуд. — «Фолион тоже о ней говорил. Что за печать?»       — Как я понял, на тебе лежит заклятье, — сказал лекарь, — которое не позволяет ей говорить с тобой напрямую даже когда прочие обстоятельства благоприятны.       «А…», — пустой задумчиво потер затылок. — «Кажется, знаю. Но я все еще не понимаю, зачем столько усилий прилагать только для того, чтобы получить меня? Есть множество других куда более сильных жуков. А еще, раз она смогла явиться к тебе, то, наверное, может и к другим? Почему она не предложит тот же дар кому-то еще?»       — Не так много жуков о ней знают, не так много жуков может осознать разговор… наверное, — целитель развел руками. — Иначе она бы так уже поступила. Может, дело в том, что ты уже подготовлен? Или в том, что ты полый? Или вы обещали что-то друг другу? Я не знаю. Но Она просила передать тебе, что вы еще не закончили разговор. И что в Садах Королевы есть тот, кто поможет.       «Все странно,» — Пустыш вздохнул. — «И сложно. Мы ищем дорогу в Сады, но все тропинки перекрыты. И Отец говорил, чтобы я держался подальше от Луч… от Нее».       Цефей хмыкнул, совершенно не удивившись.       — Меня просили только передать просьбу. А что ты решишь, я предсказать не могу. Кстати, «мы» — это кто?       «Я нашел маленького брата,» — ответил крылатый. — «Мы ищем, как можно остановить чуму. И мы подумали, что, наверное, можно спросить у Королевы, а она должна быть в садах».       — Вот как, — муравей широко улыбнулся. — То есть, хотите спросить напрямую, вместо того чтобы бить наугад. Разумно, но в Садах, помимо Королевы, обитают и богомолы-предатели. Да ты и сам знаешь.       «Да,» — крылатый кивнул. — «Но мы с этим как-нибудь разберемся. Главное, найти ответы», — он озабоченно посмотрел на муравья. — «Мастер Цефей, ты ведь не попросишь меня сейчас убить тебя? Я очень не хочу, чтобы ты умирал. И Мия тоже».       Лекарь грустно и как показалось Пустышке, виновато улыбнулся.       — Нет, — он несколько неопределенно качнул головой. — Признаюсь, мысль о добровольном уходе из жизни частенько посещает меня, но просить кого-то об этом будет не очень честно. К тому же, я знаю много способов, как сделать это быстро и безболезненно, а вот насчет тебя — не знаю, — Цефей рассмеялся, отчего по спине Сосуда прошел озноб. Тема смешной совершенно не казалась. — Да и Мия расстроится и разозлится на тебя.       Пустотный подавленно кивнул.       «Если у нас с братом получится, то чума скоро уйдет и ты поправишься,» — негромко проговорил он. — «Ты ведь сможешь протянуть до этого момента?»       — Протяну так долго, как смогу, — улыбнулся целитель, и, перегнувшись через стол, потрепал жучка по плечу. — Выше нос, Жужжка! То, что вы не стоите на месте и имеете план — уже хорошо. Значит, у нас появилась надежда.       Пустыш тихо застрекотал, благодаря за поддержку.       — К слову, я действительно хотел тебя кое о чем попросить, — голос Цефея стал серьезным. — Я хотел попросить тебя увести Мию в Грязьмут. И приглядеть за ней там, чтобы не сделала ничего… необдуманного.       «Ты ведь не собираешься ничего с собой делать, пока ее не будет?» — Полый хотел бы придать лицу суровое выражение, но маска просто не была способна на такие подвиги.       — Поначалу думал, — не стал юлить Цефей. — Но сейчас, пожалуй, повременю. Признаться, ты подарил мне надежду.       Пустой стушевался и поежился. Он совершенно не ожидал такого поворота и теперь заметно нервничал.       «Мы ведь даже сами не знаем, получится ли все сделать правильно,» — прошептал он. — «Я…»       Муравей жестом прервал его.       — Если у вас не получится, просто спустись сюда, добей мое захваченное чумой тело и спрячь. Я не хочу, чтобы Мия видела, как я превращаюсь… в чумную оболочку. Думаю, ей хватило сестер.       Пустыш кивнул, принимая условия.       «Мне нужно будет что-то ей… сказать?» — на всякий случай поинтересовался он, заранее содрогаясь от мысли о тяжелом разговоре с подругой.       — Нет, я это уже сделал, — вздохнул Цефей. — Просто расскажешь ей потом, что со мной случилось, если придется меня добивать.       Полый успел кивнуть, когда в дверь раздался негромкий стук.       — Учитель, Жужжик, — позвала Мия, — вы уже закончили? Я могу войти?       — Подожди минуту, — заметно всполошился муравей и, понизив голос, быстро заговорил. — Еще возьми мои записи.       Лекарь спешно сложил несколько толстых тетрадей и десяток свитков в неровную неаккуратную стопку и пододвинул к пустотному.       — В них содержится все, что я успел узнать о чуме, — торопливо продолжил лекарь. — Читай с осторожностью и не показывай никому, если не хочешь втянуть его в твои поиски. Эти знания такой же источник чумы как и любой зачарованный сон. И ни за что не рассказывай о них Мие. Понятно?       Сосуд кивнул, быстро сгребая записи в свою сумку. Цефей благодарно улыбнулся, после чего откинулся на подушку и позвал:       — Заходи. Мы закончили.       Недовольно насупившаяся Мия вошла в комнату, неся перед собой охапку из аккуратно свернутых бинтов, чистой ветоши, пучков сухой пушистой паутины и целебного мха, да с десяток баночек, бутылечков и флаконов. Пустышка тут же подскочил, чтобы помочь подруге без потерь донести все это до стола, за что удостоился все еще хмурого, но все же благодарного взгляда.       — Спасибо, Жужжик, — поблагодарила жучишка, — но тебе лучше сейчас сидеть и не дергаться. Лечить тебя буду. Учитель, я попросила нашего маленького гостя мне помочь, ты же не против?       Из-за спины молодой целительницы вышел Призрак, несущий перед собой сделанную из чьего-то вычищенного панциря бадейку с подогретой водой. Комната тут же наполнилась терпким травянистым запахом — в воде наверняка были разведены какие-то лекарства.       — Тебе, как лекарю, виднее, Мия, — тепло улыбнулся муравей. — Можешь не спрашивать моего одобрения. А ты, видимо, маленький брат нашего друга, — обратился он к сосуду. — Жужж говорил о тебе.       Призрак медленно кивнул, вперившись в Цефея пристальным изучающим взглядом. Пустыш сразу заметил, как маленький брат напрягся, разглядев чумной свет в глазах муравья. В какой-то миг крылатый даже думал, что Младший вот-вот бросится на лекаря, но тот лишь напряженно спросил:       «Старший, ты же можешь это объяснить?»       «Да,» — поспешил успокоить его Пустыш. — «Он контролирует себя. И еще живой. Пожалуйста, не бросайся».       «Я еще не видел, чтобы поддавшиеся чуме сохранял разум,» — угрюмо сказал Призрак, устанавливая бадейку на указанную Мией скамеечку.       «Вообще-то видел,» — возразил крылатый. — «В Санктуме».       «Плохой пример,» — хмыкнул брат. — «Но ладно. Поверю».       «Призрак,» — понизив голос окликнул Пустышка. — «Он нас слышит».       Малыш вновь посмотрел улыбающемуся Цефею в глаза. Тот, казалось, был больше занят шутливым спором с Мией, которая просила его вернуть заклятую повязку обратно на лицо.       — Все хорошо, — непонятно было, к кому были обращены эти слова, к ученице или же к Призраку. — Делай то, что считаешь нужным.       «Я просто посижу рядом,» — хмуро сказал младший брат, приняв для себя какое-то решение. — «На случай, если помощь потребуется».       «Я тебе потом все расскажу,» — пообещал Пустыш, но Младший от него только отмахнулся.       Поговорить сейчас и не вышло бы. Мия, закончившая раскладывать свой инвентарь на столе, усадила Полого перед собой, велев снять плащ и хитон. Осмотрев рану, она разогрела ладони, чтобы размягчить залеплявший укус воск, и аккуратно, небольшими частями, удалила его. По хитину тут же побежали темные струйки Пустоты — вязкой и неприятной. Юная целительница ловко собирала их ветошью, не позволяя падать на пол.       — Терпи, — приказала она, аккуратно капая прямо в дырку каким-то зельем из флакона.       Тело тут же пронзила острая боль, в составе лекарства было что-то едкое, и Пустышу пришлось изо всех сил вцепиться когтями в сиденье табурета, чтобы не отшатнуться или не оттолкнуть подругу. Очень хотелось кричать, но в присутствии брата и грязьмутского лекаря он постеснялся, ограничившись невнятным шипением. Погруженный в собственные ощущения, Сосуд перестал следить, что делает Мия и пришел в себя только когда подруга слегка щелкнула его по носу, приводя в чувство.       — Руку подними, Жужжик, — улыбнулась она, — повязку наложу. Грудь чувствуешь?       Пустотный кивнул.       — Больно? — помня о немоте друга, уточнила жучишка.       Тот снова кивнул, отметив, что неприятное, но почти не мешающее чувство холодного онемения в груди сменилось тягучей болью, стреляющей в живот, шею и плечи при каждом движении. Дышать было также тяжело как и раньше, но теперь каждый вдох сопровождался неприятным приступом боли.       — Это хорошо, — улыбнулась молодая целительница. — Значит, яд не успел разъесть внутренности. Теперь тебе нужно отлежаться, регулярно менять повязку и наносить мазь. Я дам ее с собой. Есть, где это сделать?       Сосуды переглянулись. Призрак медленно вздохнул.       «Если она согласится тебя выходить, то будет лучше задержаться здесь,» — спокойно сказал маленький брат.       «Но у нас мало времени!» — попытался было возразить Пустой, но сородич его перебил.       «Раненый ты только помешаешь. А мы все равно в тупике — надо искать способ пройти через кислоту или обойти барьеры. Я поищу сам, а потом вернусь за тобой сюда».       «Лучше в Грязьмут,» — поправил Пустыш. — «Мастер попросил Мию туда отвести».       Мия меж тем постучала крылатого кончиком пальца по лбу.       — Больше двух, говори вслух! — сердито потребовала она. — Хватит шептаться. Думаешь, я не вижу, как вы переглядываетесь.       Пустотный виновато зажужжал и осторожно потянулся за своими записями. Ему помешал Призрак. Бросив короткое «Сиди», он зашуршал пером по свитку, после чего передал Мие.       — А… — она помрачнела. — Да, учитель хочет, чтобы я вернулась в Грязьмут без него.       — В городе нужен лекарь, — виновато улыбнулся муравей. — А в моем состоянии, как видишь, лечить других опасно. Для них самих в первую очередь.       — А оставаться тут в одиночестве не опасно, ага, — проворчала жучишка, очевидно, не в первый раз выслушивавшая эти оправдания и совершенно в них не верившая.       Призрак снова зашуршал пером.       — Что? — удивилась Мия. — То есть… подожди, то есть ты не останешься с ним? Ты же совсем…       Пустотный несколько раз мотнул головой.       — Эх… ну ладно, я пригляжу за ним. У вашего вида что, принято так, что дети без присмотра по руинам бегают?       Братья переглянулись.       «Она все-таки приняла меня за ребенка!» — или Пустышу показалось, или в обычно спокойном голосе Призрака звучали нотки возмущения.       «Да,» — не стал крылатый отрицать очевидного. — «Не сердись».       «Я не сержусь,» — маленький сосуд сложил руки на груди. — «Просто надеюсь, что это не станет проблемой».       — Они опять начали говорить между собой, — вздохнула Мия, обращаясь к Цефею. — Дай угадаю, ты хочешь, чтобы я уже сейчас начала собирать вещи?       — Не сердись так, они наверняка принимают общее решение, — слукавил лекарь, сцеживая улыбку в кулак. — Да. Я буду рад, если ты окажешься в безопасном месте как можно скорее.       Мия хмуро посмотрела на учителя, явно желая начать спорить.       — Мия, пожалуйста, — взмолился муравей, но та прервала его коротким взмахом руки.       — Хорошо, я сделаю, как ты хочешь, — зло сказала она. — Но только с одним условием, — дождавшись кивка, жучиха продолжила: — Ты не попытаешься ничего с собой сделать или как-то еще спровоцировать свой уход. Раз в неделю я буду навещать тебя — приносить еду и ходить к Мастеру Масок за новыми бинтами, а также делать то, что посчитаю нужным для твоего лечения. Раз уж я готова лечить жуков в Грязьмуте, то я могу лечить и тебя. Ясно?       — Договорились, — усмехнулся Цефей. — Буду выполнять все назначения.       Жучишка вздохнула и тихо, почти неслышно пробормотала, украдкой вытерев набежавшие слезы:       — И умирать не вздумай.       Ночь прошла беспокойно. Мия собирала вещи, не слишком довольная грядущим переездом. Она долго перебирала свой скарб, иногда застывая в раздумьях, бормотала что-то про себя, брала в руки или даже укладывала в сумку, а потом снова вытаскивала, чтобы вернуть на место. От помощи жучиха отказалась и, не читая возражений, прогнала Пустышку спать. Призрак в сборах не участвовал. Он остался в комнате с Цефеем, заявив, что хочет с ним побеседовать, раз уж такая возможность есть.       Признаться, Пустыш немного беспокоился. Он верил братику и не сомневался в здравомыслии лекаря, но все же не был уверен, как маленький сосуд отреагирует на рассказ муравья, и не решит ли поступить «милосердно». Не то чтобы Призрак раньше пытался совершить что-то эдакое — он больше руководствовался собственным разумом и логикой, чем каким-либо кодексом. Но даже так пустотный понимал, что большая часть его знакомых, включая Наставницу и Хорнет, предпочли бы убить Цефея, чтобы избавить его от мучений, а мир от очередной чумной оболочки. Тревога давила, не давала заснуть, но крылатый продолжал лежать на узкой тахте: постельный режим нарушать нельзя, верить младшему брату — нужно.       И все же, когда кроха показался из-за чуть скрипнувшей двери, Пустышка не смог сдержать легкого вздоха облегчения. Призрак, обменявшись с целительницей короткими кивками, подошел к лежаку старшего брата и, не дожидаясь приглашения, сел рядом, привалившись спиной к теплому боку.       «Караулил?» — спросил он, ничуть не обманувшись неподвижной позой собрата.       «Есть немного,» — признался крылатый, чуть приобняв малыша. — «Я боялся, что ты убьешь его».       «Зачем?» — Призрак слегка хмыкнул. — «Он сопротивляется болезни и даже может выжить. Если у нас все получится».       «Ну… из милосердия,» — робко пояснил Пустышка. — «Чтобы ему больно не было».       «Ему было больно?» — задал короткий вопрос собрат, закутываясь в плащ. — «Я не заметил».       «Нет… скорее… странно,» — Пустой попытался вспомнить, какие ощущения уловил от муравья, но единственное, что мог с уверенностью сказать, что Цефею не было больно.       «Ну тогда и милосердие ему не нужно,» — малыш склонил голову к плечу. — «А еще он не опасен. Так что убивать его смысла не вижу».       Пустыш глубоко вздохнул, отпуская напряжение, и только теперь почувствовал, насколько на самом деле устал.       «Старший,» — позвал Призрак, когда сознание Сосуда уже погружалось в сон, — «если ты так боялся, что я убью его, то почему не пошел следом?»       «Я тебе доверяю, братик,» — мысленно улыбнулся тот. — «Просто… не знаю, как объяснить».       Малыш покачал головой и, более ничего не добавив, устроился под боком, греясь и грея. В глубине комнаты Мия, закончившая сборы, задула свечу, и вокруг воцарился душный мрак, в котором потонули мысли и шорохи.       Пустышка погружался в сон, когда собрат задал вопрос, который, похоже, серьезно тревожил его:       «Старший,» — кроха заворочался, слегка ткнув Полого рожками, — «ты будешь искать того богомола в садах? Чтобы снять печати?»       Крылатый вздохнул, не зная, что ответить. Хотелось притвориться спящим, чтобы не говорить на скользкую тему прямо сейчас, чтобы отложить ее до утра. Малодушное решение, но такое привлекательное.       «Нет,» — все-таки отозвался он. — «Это страшный богомол, братик. Он совершил много плохого, и я не стану просить у него помощи. Наставница очень расстроится, если я так сделаю, а я… я все-таки надеюсь потом извиниться за то, что сбежал,» — крылатый вздохнул. — «И надеюсь, что она поймет… но дружбу с Бриареем она простить точно не сможет. Да и… я обещал, что буду держаться от Лу… от Несущей Свет подальше. Я не смогу этого делать, если заклинание Отца будет снято, ведь так?»       «Так,» — ответил братишка. — «А что тебя с ней связывает? Только та встреча, которую устроила твоя подруга?»       «Я же рассказывал уже,» — Пустыш хотел было застрекотать, но в последний момент сдержался, не желая тревожить Мию. — «Я, когда чумой заболел, очень испугался, что умру. И она сказала, что может помочь, если я стану ее глазами. Но в последний момент пришел Отец и помешал ей передать мне какой-то светящийся шарик».       «Успел подзабыть,» — хмыкнул Призрак. — «И она до сих пор пытается до тебя дотянуться. Даже при том, что вокруг полно чумных жуков — чем не глаза».       Крылатый печально вздохнул.       «Сам гадаю,» — ответил он тихо. — «Может, дело в том, что я — полый. Или что я сам согласился».       Некоторое время кроха молчал, размышляя о чем-то, а потом спросил:       «Старший, ты слышал о сообщающихся сосудах?»       «О… каких сосудах?» — Пустышка непонимающе скосил взгляд, но ничего не увидел в темноте.       «Это… кажется что-то научное и совсем не волшебное,» — начал объяснять Младший. — «Просто я вдруг вспомнил. Если рядом поставить два одинаковых стакана, пустой и совсем полный, а потом опустить в них полую трубочку, то по этой трубочке вода перетечет из полного стакана в пустой, пока их уровень не сравняется. И будет два наполовину полных стакана».       Немного подумав Пустотный спросил:       «Ты сравнил два стакана и воду с двумя сосудами и богиней?»       Рожки Младшего слегка царапнули живот — он кивнул.       «Она сейчас заточена в Полом Рыцаре, но если ты сам согласишься принять ее в себя, то будет создан проход — трубка между ним и тобой. И по этой трубке она сможет перебраться в тебя — свободного сосуда, который нигде не заперт и может делать, что захочет».       Пустышка зябко поежился, только сейчас задумавшись о настолько очевидном решении. Ведь если сосудов два, то неважно, кто будет удерживать в себе богиню… или важно? Особенно, если один из них изначально увечен.       «А если второй сосуд с трещиной?» — прошептал Пустыш, уже догадываясь, какой будет ответ.       «Вода будет продолжать течь, пока уровень в обоих стаканах не выровняется,» — спокойно ответил Призрак. — «Тоже об этом подумал?»       Крылатый неопределенно пожал плечами.       «Не снимай печать, Старший,» — наконец сказал кроха. — «Если ты уже согласился на договор, то отказаться от него будет очень сложно. Она сможет использовать тебя как ворота в мир».       Некоторое время Пустышка молчал, обдумывая ситуацию, которая почему-то перестала казаться такой уж скверной. Ведь если братишка прав, то не только у богини, но и у них появились некоторые возможности.       «Братик, а ведь это может быть и нам полезно,» — позвал крылатый. — «Ведь если она перейдет в меня, то ты сможешь достать ее своим гвоздем грез, он ведь позволяет входить туда. Может тогда и не придется…»       «Если это тебя не убьет быстрее,» — резко оборвал мысль Призрак. — «Давай спать».       В путь отправились ранним утром, когда светомухи в фонарях братьев едва-едва тлели. Мия, насупленная и раздраженная, словно специально оттягивала момент, когда ей придется оставить учителя в одиночестве. Жучиха перепроверила сумку, сменила Пустышу повязки, ворча что-то про постельный режим и шило в брюшке, проверила, все ли хорошо у Цефея, и только когда стало очевидно, что действительно ВСЕ дела сделаны, а вещи собраны, дала команду выдвигаться. Муравей попрощался со всеми из-за закрытой двери, по какой-то причине даже не выглянув на порог. Мия заметно расстроилась из-за этого, но ничего не сказала, возглавив маленький отряд.       Было тихо. Молодая целительница не пыталась заполнить тишину и, как казалось, полностью погрузилась в свои мысли, лишь по наитию выбирая правильный путь в темноте. На душе было смутно. Следуя за жучихой, Пустышка не мог отделаться от ощущения, что они бросают беспомощного больного жука на верную смерть. Да, Цефей сам убедил ученицу уйти, да, в этом был смысл, а паучья деревня кажется безопасной по сравнению с остальным Глубинным Гнездом, однако мерзкое ощущение невольного предательства не давало покоя.       Меж тем, маленький отряд почти покинул селение. К удивлению полых, Мия пошла не той же дорогой, по которой привела их, а поднялась на несколько ярусов выше. Там, почти невидимый издали, над пропастью покачивался веревочный мост, соединявший каменную платформу с воздушными улицами. Мост выглядел старым, но все еще крепким. Кое-где на перилах виднелись следы ремонта — там белесый паучий шелк был заменен на обычные веревки, а широкие серые доски кое-где расслоились и пошли трещинами. Однако этого явно не хватало на то, чтобы мост можно было назвать ветхим или пугающим.       Юная целительница без страха ступила на широкие доски и бодро пошла вперед, даже не обернувшись на спутников. Им оставалось только последовать за жучихой. Пустышка украдкой глянул через веревочные перила, пытаясь разглядеть далекое дно, но внизу царил непроглядный мрак. Долго вглядываться в темноту крылатый не стал, не желая отставать от спутников и немного стыдясь собственной неуверенности.       Ровная каменная платформа, предусмотрительно огороженная кованными перильцами, встретила путников пыльной тишиной и блуждающим танцем полупрозрачных паутинных полотен. В них, как в погребальный саван, были закутаны вывески, узкие, похожие на миниатюрные часовые башенки строения и зубчатые пики ограды. Пыль под ногами хранила в себе множество отпечатков лап всех тех, кто когда-либо забредал в самое сердце Глубинного Гнезда. Некоторые отпечатки уже скорее угадывались, настолько давно проходил оставивший их жук, а некоторые, и их было немало, складывались в отчетливую тропку, уводившую вглубь пещеры, где из темноты медленно проступали ажурные стальные ворота.       За ними раскинулся вокзал — темный, пыльный, до самого потолка заросший паутиной и очень тесный, особенно по сравнению с вокзалом Города Слез, но сохранившийся практически в первозданном виде.       «Вокзал Рогачей,» — с легкой досадой произнес Призрак. — «Так вот как они сюда попали».       «Ты о том, что мы тоже могли просто попросить рогача нас отвезти?» — задумчиво спросил Пустыш, следом за Мией подходя к одной из трех платформ.       Все тоннели кроме одного оказались перекрыты тяжелыми металлическими решетками, а звонкие колокольчики, необходимые для вызова большелапого возницы, заросли пылью и паутиной. Единственный рабочий колокольчик сиял в свете ламп, как маленькая звездочка, будто его регулярно чистили с порошком, а его звон разнесся по залу, утонув в затянувших свод тенетах.       «Да,» — кивнул кроха. — «Если бы сообразили у него спросить».       Крылатый вздохнул.       «Я не очень хорошо знаю этого жука,» — признался он. — «Пока Хорнет не позвала его, я вообще думал, что рогачи исчезли».       Пустышка был не одинок в своем заблуждении. Когда он был ребенком, вокзал рогачей в Грязьмуте еще хоть как-то функционировал, а жители очень редко, но куда-то с него ездили. Маленький пустой особенно не интересовался куда и как, а во время своих одиночных путешествий не пытался облегчить дорогу таким образом. Вокзалы встречались слишком редко, там далеко не всегда были открытые тоннели, и зачастую идти своими лапами казалось более разумным и простым решением. А потом прошел слух, что старик Аргус — последний из глубинных жуков, знающих куда везти путников, то ли умер, то ли заплутал, то ли просто ушел на заслуженный отдых. А с ним окончательно заглохли и вокзалы.       «Надо же,» — отозвался младший брат. — «А я уже начал думать, что ты знаешь здесь всех».       Рогатый покачал головой.       «Не преувеличивай,» — возразил он. — «Большую часть времени я просидел в Палестре или на Зеленой Тропе, и…» — он задумался, поймав себя на неожиданной, почти крамольной мысли и покосился на сородича. — «Или это была ирония?»       «Совсем немного,» — спокойно ответил маленький брат. — «Просто ты сразу же начал оправдываться, как будто был обязан все знать о Халлоунесте и его жителях. Я сам, кажется, случайно разбудил рогача, когда позвонил в колокольчик. Повезло».       — Опять шепчетесь, — притворно возмутилась Мия, усаживаясь прямо на платформу. — Посвятите хоть, о чем болтаете. Скучно же.       «Мы внезапно осознали, что могли не спрыгивать в Гнездо, а приехать на рогаче,» — написал Пустыш, усаживаясь рядом.       — Ну, для этого вам нужно было знать, что Аргус жив, — хмыкнула девочка. — Ну и иметь некоторое терпение. Слух-то у него отменный, но на то, чтобы добраться до вокзала требуется время. Из-за того, что Аргус сейчас один, он не может работать быстро. Особенно, если пассажиров много.       «Это поэтому все думали, что рогачи вымерли?» — спросил крылатый.       — Не только, — качнула девочка головой. — Аргус повредил ногу и долгое время не мог работать. А когда все зажило, то все уже как-то привыкли ходить пешком или сидеть дома. Только травники еще в Сады Королевы ездили. Да на тропу. Ну и в Город Слез некоторые, к родственникам… — жучиха замолчала и зябко поежилась. — Ребят, почему вы на меня так смотрите.       Братья переглянулись и синхронно друг другу кивнули.       «Рогач знает дорогу в Сады Королевы?» — написал крылатый, боясь даже дышать, чтобы не спугнуть настолько невероятную удачу.       — Ну да, — растерянно сказала жучиха. — Я сама там не была, но учитель рассказывал, что когда-то ездил туда. Как раз на рогаче.       «Кажется, нам все-таки нужно будет поговорить с этим Аргусом, когда он до нас доберется».       Ждать рогача пришлось долго. Мия несколько раз вставала, чтобы вновь позвонить в колокол и показать старику, что его все еще ожидают, после чего возвращалась на место. Было скучно, никто и ничто не забредало на станцию, а разглядывать заросшее паутиной и пылью убранство очень быстро надоело. Чтобы как-то скоротать время, Пустыш и Мия затеяли игру в крестики-кружочки, и очень скоро камни вокруг покрыли десятки нарисованных в пыли «решеток» — полей для игры. Призрак в самой игре не участвовал, пусть его и звали, но наблюдал за спутниками с заметным интересом. Увлеченные игрой, они даже не сразу заметили приближающийся топот из коридора.       Рогач, подняв тучу пыли, резко затормозил у самой платформы и «заплясал» на месте, слегка растерянно озираясь по сторонам. Казалось, он сам еще не до конца понял, где находится и как к этому относиться.       — А, крошка Мия, — хрипло проурчал старый жук, прищурив подслеповаты черные, как два отполированных агата, глаза. — Давно я не видел тебя на станции. Уже начал беспокоиться. Надеюсь, твой учитель сейчас хорошо себя чувствует.       — Здравствуй, дедушка Аргус, — улыбнулась жучиха, поднимаясь с пола. — Спасибо, все хорошо. Учителю сейчас немного нездоровится, поэтому он остался дома.       — Рад слышать. Надеюсь, Цефей вскоре поправится, — улыбнулся рогач, покачивая покрытой седым пухом вытянутой головой. — Вижу сейчас ты с кавалерами. Здравствуй, кроха, — Аргус приветливо кивнул Призраку. — Ты, я вижу, задался целью найти все вокзалы Халлоунеста раньше, чем я о них вспомню. И ты здравствуй, крылатый, — рогач повернулся к Пустышу. — Тебе стало лучше с последней нашей встречи? Нам тогда не удалось толком побеседовать. Как поживает твоя дочка?       — Дочка?! — Мия, округлив глаза, уставилась на сосуд. — Жужжка! Я что-то про тебя не знаю?!       Призрак, отвернувшись, с преувеличенным интересом стал разглядывать последнюю игровую табличку спутников. Было бы слишком самоуверенным считать, что маленький сосуд рассмеялся. Тем более, Пустышке некогда было уделять этому внимание.       «Сестра!» — воскликнул он, на секунду забыв, что никто, кроме брата, не слышит этого возгласа. И лишь осознав свою ошибку бросился писать.       — А? Что там, Мия? — спросил Аргус, щурясь. — Я уже с трудом разбираю буквы.       Жучиха послушно прочитала записку Пустыша вслух и выдохнула.       — Напугал! — проворчала она. — Я уже успела подумать, что пропустила твою свадьбу.       Полый только замахал на подругу руками. Свадьба у Пустого Сосуда — придумала же! Хорошо, что Хорнет этого не слышит.       — Сестренка значит, — добродушно протянул старик. — А я подумал, что дочка. Вы так трогательно с той девушкой вместе смотрелись, что я подумал — пара. Давняя пара. Она так мило о тебе заботилась.       Все взгляды были устремлены на Пустышку. Сосуд нервно мялся, переступая с лапы на лапу и истово жалея, что не может вот прямо сейчас провалиться сквозь пол.       «Это тоже сестра,» — крупно написал он на листе и повернул к товарищам, выставив перед собой, как щит.       — Я погляжу, твоя семья стала сильно больше с нашей последней встречи, — хмыкнула Мия. — Ты ведь собирался мне об этом рассказать сразу же, как мы доедем до дома?       Пустотный кивнул и собрался уже убрать лист, когда его окликнул брат.       «Спроси у него про Сады,» — напомнил Призрак, первым отошедший от неловкости ситуации. — «Пока не забыли».       Пустыш, все еще смущенный, послушался.       — Сады? — Аргус издал утробный чуть резонирующий звук и поднял взгляд к потолку. — Да, я бывал там. Но очень и очень давно. Память моя уже не такая хорошая, как раньше, так что вряд ли я вспомню путь без помощи станционного колокола. Да даже если и вспомню, все равно не смогу туда попасть — станция уже много лет как закрыта на стальную решетку.       — Поэтому лекари перестали ездить в сады? — вскинулась Мия. — Учитель рассказывал, что раньше за лекарственными травами отправлялись именно в Сады Королевы.       — Да, поэтому, — хрипло вздохнул рогач. — Простите, что не смогу помочь. Но, может, вам нужно еще куда-нибудь? Я с радостью увезу вас из этого мрачного места.       Отказываться не стали.       В прошлый раз крылатый не смог во всей красе почувствовать, какой из себя является поездка на рогаче, поэтому сейчас смотрел по сторонам с искренним интересом. Расположившись в широких креслах на спине у Аргуса, путники пристегнулись с помощью специальных ремней, после чего великан грузно повернулся.       — Не покидайте свои кресла, не расстегивайте ремни безопасности и не высовывайтесь за пределы корзины пока мы не достигнем станции, — хрипло отчитался Аргус и, едва закончив фразу, побежал.       От тряски жуков мотало из стороны в сторону, и если бы не жесткий ремень, впившийся в тело, то кто-нибудь обязательно выпал прямо под лапы огромному жуку. Вокруг путников мгновенно сомкнулась тьма, и только пара фонарей, закрепленных на декоративных столбиках корзины позволяли видеть хоть что-то. В пятне света мелькали неровные стены тоннеля и периодически встречавшиеся ответвления, похожие на разверстые пасти гигантских червей. Их было так много, что Пустышка почти сразу потерялся в хитросплетении извилистых и совершенно одинаковых на первый взгляд дорог, которые вызывали неприятные ассоциации с лабиринтом под Воющими Хребтами.       Вести разговор было неудобно. Грохот рогачьих лап, многократно искаженный тоннельным эхом, казался оглушительным настолько, что даже собственные мысли тонули в этом шуме. Очень скоро Пустышке наскучило смотреть по сторонам, и он откинулся на спинку сиденья, надеясь немного отдохнуть. Тягучая боль в груди на месте укуса, пусть и стихла немного благодаря стараниям Мии, но не отступила окончательно, напоминая о себе при каждом толчке.       Он не помнил, как долго просидел так, наблюдая, как мимо проносятся серые стены да черные провалы тоннелей. Не помнил, когда конкретно в монотонный топот рогача да поскрипывание сиденья вторгся какой-то иной звук — чуждый и от того вызывающий смутную тревогу. Сосуд приподнялся и завертел головой, прислушиваясь.       В это сложно было поверить, но Полый отчетливо уловил звуки далекого пения. Высокий детский голос, неразборчивый из-за топота, пел в темноте. Пустыш не смог расслышать всей песни, но по отдельным словам узнал старую детскую колыбельную — когда-то давно Мила также пела для сестер, когда те не могли заснуть даже после волшебной сказки. Непонятно было, откуда конкретно доносится голос, и как Пустой может хоть что-то слышать, кроме топота рогачьих лап.       Заметив беспокойство собрата, Призрак слегка дернул того за плащ, призывая к порядку. Тот вопросительно посмотрел на Младшего, но ничего пока что не сказал, не желая перекрикивать шум. К тому же, таинственный голос стих во тьме также неожиданно как и возник.       Станция Грязьмута, маленькая и тесная, всего на одну платформу, встретила путников сумрачным залом и толстым слоем пыли, в котором отчетливо можно было проследить путь всех предыдущих посетителей за последние несколько лет. При том, по глубине отпечатков вполне реально было восстановить хронологию событий.       — Спасибо за помощь, дядюшка Аргус, — звонко поблагодарила Мия, первой спрыгивая на узкую платформу.       — Не благодари, Мия, — улыбнулся старик, принимая у жучихи горстку сверкающих ракушек-гео. — Пока эти старые лапы могут топтать землю, я не оставлю свой пост. Если вам нужно будет куда-то поехать, то можете на меня рассчитывать, — он хмыкнул. — Вы, главное, дождитесь только. Слышу-то я хорошо, но тоннели от этого не становятся короче.       — Не беспокойся, — юная целительница хихикнула в ладошку. — Мы знаем.       Пустышка некоторое время мялся, не решаясь встрять в разговор, и только когда понял, что рогач собирается прощаться, показал ему записку с тревожащим его вопросом:       «Мастер Аргус, а кто пел в коридорах?»       — Пел? — искренне удивился гигант. — Прости малыш, но о каком пении ты говоришь?       «Я слышал, что кто-то пел, когда мы проезжали по коридорам,» — пояснил Пустой. — «Колыбельную».       — Жужж, там не было никакого пения, — озадаченно покачала головой Мия. — Впрочем, было так шумно, что я и свои мысли-то не всегда слышала.       Аргус хмыкнул на ее замечание, но добавил:       — Я никогда не жаловался на слух, крылатый, но также никогда не слышал, чтобы в коридорах кто-то начинал петь. Бывало, там заводился кто-то еще, кроме меня, но это закономерное свойство Глубинных Троп.       Пустыш вздрогнул, услышав знакомое название, которое нет-нет да проскальзывало в речи тех или иных жуков Халлоунеста, особенно у богомолов, которые имели с этим местом особую связь. Аргус, казалось, не заметил реакции собеседника.       — Но вот, что я тебе скажу, крылатый, — продолжил он. — Если бы когда-нибудь я услышал пение в тоннелях под нами, то я бы сразу постарался уйти как можно дальше и не появляться на том участке как можно дольше, даже если это заметно удлинит мой путь. Не спрашивай почему. Я не знаю… или уже не помню. Но, думаю, я до сих пор жив именно потому, что соблюдал эти правила.       Пустышка, подумав немного, кивнул, а потом и поклонился, благодаря старика за ответ.       — Хе, — тот смущенно переступил лапами. — Полно. Живи долго, крылатый. Передавай привет сестренкам.       Топот рогача быстро стих в тоннеле, и маленький отряд отправился наверх. Они пересекли небольшой зал ожидания, отделенный от платформы невысоким заборчиком, прошли мимо запертой будочки контролера — в узких окошках можно было разглядеть покрытые пылью каменные таблички-билеты, аккуратно разложенные на столе — и направились к трескучей платформе-подъемнику. Мия повернула рычаг, пробуждая старый механизм, и жуки медленно поехали наверх, навстречу к свету.       «Я тоже слышал его,» — неожиданно прервал молчание Призрак. — «Пение в тоннелях».       Пустыш встрепенулся.       «Да? То есть мне не показалось!» — рогатый обрадовался, ведь это означало, что старые видения и крики, которые он слышал в детстве, не решили случайно вернуться. — «Ты знаешь, кто это был?»       Младший покачал головой.       «Нет. Просто иногда слышал, когда ехал на рогаче или проходил мимо тоннелей рогачей».       Крылатый немного подождал, надеясь на продолжение, но Призрак молчал.       «И ты никогда не пытался узнать, кто это там поет?» — осторожно спросил он.       «Нет», — качнул головой кроха. — «Мне это было не нужно. И тебе не советую».       «Думаешь, это ловушка?» — уточнил Старший. — «Как у того паука в Глубинном Гнезде?»       «Не знаю, возможно,» — пожал малыш плечами. — «Знаю только, что никакой нормальный жук не будет петь в темных пустых коридорах просто так. А если будет, то его голос будут слышать все».       «Звучит логично», — хмыкнул длиннорогий. — «Особенно если тоннели рогачей — это те самые Глубинные тропы».       Подъем закончился, и жуки оказались в небольшом одноэтажном строении. Сквозь заросшие пылью окна с трудом пробивался дрожащий свет светомушиных фонарей. Было тихо и пыльно, снаружи не доносилось голосов, а с потолка свешивались посеревшие от времени вывески, похожие на боевые знамена затерянной цивилизации, и только узкая тропинка в пыли да полукруг чистого пола у двери говорили о том, что это место хотя бы изредка, но посещается.       Мия, неодобрительно покосившись на опять начавших «секретничать» братьев, чуть ускорила шаг и теперь шла впереди, позволив полым наговориться вдоволь. Было немного стыдно, но дублировать разговор на бумагу показалось Пустышке слишком уж сложным.       «Что за Глубинные Тропы?» — внезапно спросил Призрак. — «Никогда о них не слышал».       «О…» — удивленно протянул Полый. На его памяти это был первый раз, когда брат о чем-то не слышал. — «Наверное потому, что о них не принято говорить. Кто-то считает их сказкой, а кто-то — дурным местом».       «Так может расскажешь тогда?» — с нескрываемым скептицизмом предложил кроха.       «Извини, я просто удивился,» — смутился Старший. — «Мне казалось, что ты знаешь все».       Взгляд Младшего был настолько красноречив, что Пустыш чуть не споткнулся на ровном месте.       «В общем, если объяснить-по простому, то Глубинные Тропы — это много-много тоннелей, которые раскинулись по королевству и по которым можно сильно сократить путь из одного места в другое. Там ничего нет, кроме коридоров, и поэтому никто не живет, и только рогачи могут там бегать, потому что у них хорошая память. А все остальные жуки только заблудятся и умрут».       «Странно,» — после небольшой паузы сказал Призрак. — «Если этих тоннелей так много, как ты говоришь, то чем они отличаются от обычных коридоров? И почему соединяются с ними только на станциях? Я ни разу не видел дорогу для рогачей».       Пустыш кивнул.       «А это уже сложное объяснение. И страшное,» — он развел руками. — «Я сам не знаю всего, но Наставница рассказывала, что Глубинные Тропы — это не просто тоннели. Они бы просто не поместились в Халлоунесте вместе со всем остальным. Глубинные Тропы — это что-то вроде изнанки мира. Такой… параллельный мир, откуда к нам приходят духи, боги и чудовища. Если пойти по Глубинным Тропам, то можно долгую дорогу сократить до пары часов или даже минут, а маленькое путешествие растянуть на годы. Ты никогда не задавался вопросом, почему от Глубинного Гнезда до Грязьмута больше недели пешего хода, но рогач довез нас всего за пятнадцать минут?»       Маленький Призрак задумчиво покачал головой.       «Я думал, что тоннели просто проложены напрямик, но сейчас начинаю сомневаться. Изнутри они не кажутся рукотворными».       Крылатый снова кивнул.       «В деревне богомолов есть ворота на Глубинные Тропы,» — сказал он. — «Огромные. И охотники часто отправляются туда, чтобы добыть особых зверей и не дать порождениям троп прийти в Подземье. Наставница рассказывала, что когда-то давно, оттуда поднялись две огромные змеи, которые чуть не уничтожили весь клан, а следом и все вокруг. Их черепа до сих пор украшают главные ворота в деревню. А клан следит, чтобы такого не повторялось».       «Звучит, как страшная сказка,» — сказал Призак. — «Но я запомню. И не буду туда соваться без веской причины. И тебе не советую».       Ответить крылатый не успел.       — Эй, кончайте секретничать! — окликнула Мия, обернувшись. — Мы уже пришли. И нас, кажется, ждут.       Пустышка уловил смятение в душе жучихи еще раньше, чем увидел свет, горевший в окнах старого дома. Кто-то отдернул шторы, и теперь на мостовую падал отсвет горевшей на окошке масляной лампы, издали похожей на маяк. Дорожка и крыльцо были тщательно выметены, а разросшийся за годы бледный папоротник — подстрижен.       Сердце Пустотного взволнованно затрепетало. Это было так необычно и в то же время так болезненно знакомо, как будто далекое счастливое детство, проведенное в этом доме и на этом дворе с трудом проглянуло сквозь толстый слой копоти и пыли. Они переглянулись с Мией — растерянной и почти испуганной. Жучишка сейчас испытала примерно то же самое и теперь не знала, что делать. Бежать к крыльцу? Или прочь отсюда?       Они сорвались с места одновременно, наперегонки бросившись к двери, словно надеясь догнать ускользающий призрак прошлого. Дыхание пустотного почти сразу сбилось, в груди неприятно и болезненно стрельнуло, и тот тут же отстал от подруги, которая первой взбежала на крыльцо. Помедлив мгновение, Мия толкнула дверь, и тут же в лицо ударил теплый свет и до боли знакомый запах сладкой каши и лепешек, а до слуха донеслось мелодичное мурлыканье Милы, резко оборвавшееся со звуком открывшейся двери. Поднявшись на крыльцо, следом за подругой, Пустышка увидел и старшую жучиху, растерянно замершую возле плиты. На столе высилась горка свежих лепешек и стоял свежий букет цветов, а сама Мила, похоже, только что помешивала кашу длинной деревянной ложкой.       — Ах… Мия, ты вернулась! — радость в голосе жучихи переплелась с испугом. — И Жужжик с тобой! Я так рада! Я… прости, — голос ее задрожал и надломился. — Прости… я не успела закончить кашу… и… Закончить с домом… Только… только не сердись… Пожалуйста, не сердись на меня.       По щекам Милы побежали слезы и, пытаясь их унять, она принялась неловко тереть лицо, тут же испачкавшись кашей с ложки.       Маленькая целительница остолбенела. Пустой чувствовал, как ей самой сейчас хочется расплакаться, как маленькой девочке, какой она когда-то давно была. Как хочется кричать. Как хочется бежать прочь. И как сильно Мие хочется подойти и обнять свою сестру — последнюю, оставшуюся в живых. Полый боялся дышать, опасаясь невольно нарушить повисшую в комнате зыбкую тишину. Первым порывом было подойти к Миле — успокоить ее, обнять, сказать, что все в порядке и каша — не повод для слез. Но пустой стоял на месте и не двигался. Не он должен был произнести эти слова. И понятно было, что плачет жучиха вовсе не из-за каши.       Мия ожила первой. Ничего не сказав, она бросила сумку на пол и, быстро подойдя к сестре, крепко-крепко обняла ее, уткнувшись лицом в грудь. Ложка со стуком упала на пол, когда Мила, позабыв про все, обхватила свою сестренку руками, прижимая к себе. Она что-то бессвязно лепетала, глотая слезы, но в ее словах теперь было больше радости, чем горя. И огромное облегчение, как будто из груди выдернули давно застрявшую там занозу.       Крылатый вздохнул и тихо, чтобы не отвлекать сестер, поднял сумку Мии и положил ее на диван.       — Жужж, — глухо позвала юная целительница, не отрываясь от сестры. — Иди к нам. Ты ведь тоже… часть семьи, считай.       Пустотный радостно вскинул голову и, подойдя к жучихам, без лишних слов обнял их обеих.       — Успел же вымахать, мелкий, — пробурчала Мия сестре в грудь, чем вызвала у той нервный, икающий смех.       Полый обернулся на дверь, у которой терпеливо ожидал младший брат и позвал:       «Пойдем к нам».       Призрак покачал головой.       «Я лучше подожду. Не спешите».       — Ой! — очнулась вдруг Мила. — Жужжик, это же твой братик? Давайте сейчас все мойте руки и за стол. Я пока закончу с кашей… ха-ха… Мия, ты же мне поможешь, накрыть на стол.       Никто не стал спорить.       — Как здорово, что вы пришли, — Мила, видимо позабыв, что полые не могут есть, поставила перед ними тарелки с политыми сиропом лепешками. — Я д-думала, что опять буду одна. В-вы ведь, — она испуганно обвела присутствующих взглядом, — останетесь? Хотя бы ненадолго.       У Пустышки сжалось сердце от того, какой безысходностью повеяло от жучихи в этот момент. Она была готова на что угодно, лишь бы сейчас удержать гостей подольше, сохранить иллюзию семейного застолья и шумных будней, когда этот дом еще полнился жизнью.       Ответить крылатый не успел.       — Конечно останемся, — заверила сестру Мия, как раз закончившая возиться с кашей на плите. — Жужжка на больничном. И я его никуда не отпущу, пока не буду довольна его состоянием. Да и тебе, сестренка, не помешает наблюдение лекаря. Так что ты от меня так легко не отделаешься!       — Ох, правда! — Мила схватилась за щечки. — Я так рада! Так… так рада, что сейчас расплачусь!       — А вот этого не надо, — фыркнула младшая жучишка, ставя перед сестрой тарелку с кашей. — Ешь и сил набирайся. Нам многое надо наверстать.       — Здорово… правда, здорово, — старшая жучиха украдкой вытерла слезы. — Мия… знаешь, я все это время… все это время копила гео. Там, в кувшинчике. Там должно быть достаточно, чтобы мы… чтобы мы потом смогли куда-нибудь уехать. Где светло и нет чумы. Как думаешь? И Жужжку возьмем! И его братика. И Цефея… Будет здорово!       — Хм… — маленькая целительница улыбнулась. — А хорошая идея. Только нам нужно будет сначала все закончить. Учителю сейчас слегка нездоровится, а у Жужжки с братом дела.       Дальнейший разговор крылатый не слушал, обратившись к брату.       «Ты все еще хочешь идти один? Может быть я смогу убедить Мию, что я в порядке».       «Не стоит,» — Призрак слегка качнул головой. — «Ты не в порядке. Думаю, полечиться под ее присмотром тебе не повредит».       Пустотный понурился. Он понимал, что Младший прав, и раненный, неспособный быстро идти и эффективно сражаться спутник только помешает в дороге, но все равно расстроился. Страх оказаться ненужным сородичу был сильнее боли, и Пустышка был готов расшибиться в лепешку, лишь бы доказать, что чего-то стоит. Что он полезен. Хотя бы чуть-чуть.       «Я всего лишь пойду поищу ворота в Сады Королевы,» — нарушил молчание Призрак. — «Спущусь в каньон и посмотрю, нет ли обходного пути, может поспрашиваю у кого-нибудь. Не нужно сразу расстраиваться».       «Я не расстраиваюсь,» — попытался оправдаться Пустыш. — «Ну… разве что немного…»       «Вот и не расстраивайся,» — спокойно подтвердил Призрак. — «Я вернусь через неделю или чуть позже. А ты пока изучишь те записи, которые тебе передал тот лекарь. Только не пытайся что-то сразу использовать».       «Так быстро!» — удивился Сосуд. — «Но отсюда до каньона дней пять пути. Как ты успеешь вернуться?»       «На рогаче, если тот будет рядом,» — ответил собрат. — «Или с помощью Гвоздя Грез. Я оставлю отметку рядом».       «Подожди,» — крылатый недоуменно склонил голову на бок. — «А он так может?»       «Угу. Правда только в одно место. И только одного жука… не спрашивай, как это работает, хорошо?»       Пустышка со вздохом кивнул. Если уж даже брат не знает, как работает его штука, то спрашивать и впрямь бесполезно.       «Кстати,» — ухватился он за всплывшую в голове мысль. — «А ведь про сады можно спросить у Огрима! Он же был рыцарем во дворце и наверняка что-то знает».       «Огрима? Кто это?» — спросил малыш.       «О-о! Это один из пяти рыцарей Отца. И он мой хороший друг. Он сейчас живет в стоках под Городом Слез и что-то сторожит. Наверняка он сможет подсказать, как пройти в Сады Королевы. Или даже где она находится на самом деле!» — сказал Старший, удивляясь про себя, как такая идея не пришла в голову раньше.       «Может сработать,» — кивнул Призрак. — «Тогда отметь на карте его дом. И напиши записку, чтоб он знал, что я от тебя. И да. Тогда, возможно, я вернусь быстрее. А может и нет. Хочу зайти заодно в Земли Упокоения».       «Зачем?» — удивился Пустой.       «Спрошу того мотылька, что ее богине может понадобиться от тебя на самом деле. Мне не нравится ее внимание к тебе, Старший».       Призрак покинул дом тем же вечером, перед этим помахав Гвоздем Грез на заднем дворе. Со стороны это выглядело странно, но Пустышка, привыкший доверять брату, не стал задавать вопросов.       Мия, не доверяя излишне активному пациенту, не позволила ему даже проводить собрата до колодца. В первый же день у крылатого забрали все снаряжение, позволив оставить только папку с записями Цефея, и загнали на расстеленный у стены матрас, объявив постельный режим. На не слишком активные протесты никто не обратил внимания.       К собственному удивлению, едва оказавшись в спокойной обстановке, Пустышка тут же уснул. Спал он почти два дня, просыпаясь только для того, чтобы подруга могла сменить повязку и целительную мазь да осмотреть рану.       Лишь на третий день Полый начал потихоньку вставать, с молчаливого разрешения Мии, чтобы помочь по хозяйству или выбраться на скамейку у дома и почитать. Записи лекаря, обстоятельные и подробные, рассказывали о происхождении чумы. К сожалению, в них не было ничего, о чем они с братом уже не знали бы или не догадывались. Цефей писал, что Рыжая Чума Халлоунеста не является физической заразой, а относится к болезням разума. Уже позже он отмечал ее сходство с божественной скверной, которую насылают на своих провинившихся последователей боги. Именно тогда муравей начал искать ее источник — того самого бога, который может настолько сильно ненавидеть жуков Халлоунеста, что не жалеет никого.       «Что есть бог?» — писал Цефей, — «Для обычного жука? Для мира? И для себя самого? Он воплощение одного или нескольких явлений — воды, смерти, радости, разума. И чем больше этих явлений, тем более могущественным считается бог. Но кто наделил божество такой силой? Кто дал ему власть над миром? Другие, более сильные боги? Или сами жуки? Зачем всемогущим сущностям нужны последователи? И зачем они карают смертных, если те отказываются жить по божественным заветам? Не слишком ли мелочно для всемогущего разума?       Я читал о множестве богов. Некоторые из них жили и живут в Халлоунесте. О некоторых рассказывают странники, пришедшие из чужих земель, имена некоторых приходилось выискивать в старых рукописях и легендах. Они были разными, как не бывает двух одинаковых кристаллов льда, но была у них пара общих моментов. Все боги имели странные имена — не как у жуков. Грозовой Зверь, Бледный Черв, Корень Мира, Черночерв, Предтеча — все они больше похожи на определения, чем на имена. Пожалуй, только Благостное Унн, покровитель мшистого народа, является единственным исключением, и то, возможно, дело в том, что я не говорю на наречии детей листвы. Вторым же общим моментом стало то, что у них у всех были последователи — культ, верные служители. И я бы сказал, что паства — необходимый атрибут божества, но и тут есть исключения. Бледный Черв и Корень Мира не имели за собой культа. Их отношения с жителями Халлоунеста ближе к отношению монархов к своим подданным, нежели богов к своим творениям.       Мне кажется, я слишком многого не знаю и не могу пока что делать выводы. Жаль, еще не было столь дерзкого ученого, что смог бы изучить божественное».       Дальнейшие листы были заполнены описанием симптомов чумы, течением болезни и медленному угасанию разума, которое предшествует превращению жука в бездумную оболочку.       «Все начинается с какой-то идеи. Иногда ей следует потрясение, которое побуждает жука что-то изменить в своей жизни. Жуки, живущие одним днем мало подвержены болезни, но мечтатели, жаждущие лучшей жизни или приключений, очень часто становятся ее жертвами. Все начинается безобидно. Жук становится более активным, он видит свою мечту и стремится всеми силами ее осуществить: работает, творит, собирается в дорогу. Но чем дальше, тем меньше он уделяет внимания другой жизни. Разум несчастного теряет гибкость, он перестает следить за своими потребностями, здоровьем, нуждами окружающих и близких, а стремление к мечте приобретает зацикленный и истеричный характер. На этой стадии у жука ухудшается способность мыслить, появляются проблемы с речью, проявляется истеричность и плаксивость. Если на первых стадиях, когда грезы только проникают в разум, жука еще можно пробудить, то сейчас это сделать гораздо труднее. Жук еще держится за реальность, но любой толчок, который может дать ему надежду на скорое исполнение мечты, может столкнуть его в пропасть».       Пустышку очень взволновали эти слова. Он помнил о своем обещании не давать никому читать документ, но эта информация показалась Пустому слишком важной, чтобы молчать. Тем более, там не было ни единого упоминания о богах или истинном источнике болезни, до обнаружения сведений о Лучезарности было еще далеко.       Мия прочла запись и нахмурившись, посмотрела в окно. Во дворе старшая жучиха подметала дорожку, кажется, уже в третий раз за день. Ее мелодичное, пусть и прерывистое пение разносилось по округе, нарушая привычную уже тишь.       — Похороните маменьку — бледна та и худа,       Похороните папеньку — уснул он навсегда!       Сестричек закопайте, в рядочек положив,       Да и меня к ним надобно, пока я еще жив!       — Ты тоже заметил, что она ведет себя странно? — невесело спросила Мия. — Как-то… по-детски?       Полый неопределенно повел плечами. Он не так много общался со старой подругой, как им обоим хотелось бы. Да и в те дни, когда крылатый мог навестить ее в шахте, Мила была слишком увлечена работой, чтобы говорить с ним. Зато много пела… Но сейчас, слушая, как жучиха раз за разом повторяет одну и ту же навязшую в зубах песенку, Пустой задумался, а так ли много? Или за эти несколько лет старшая из жучиного семейства успела забыть все песни, что пела с сестрами, кроме этой?       — Меня это беспокоит, — вздохнула Мия. — Особенно теперь. Жужж… ты это… приглядывай за ней, хорошо?       Сосуд кивнул, не понимая, когда в доме стало так холодно. С улицы все также доносилось пение старшей сестры.       — Похороните рыцаря со сломанным гвоздем,       Похороните деву, была что с ним вдвоем!       Священника туда же в разорванном тряпье,       Да и бродягу светлого с короной на челе!       — Чего приуныл? — внезапно прикрикнула на него жучишка. — Повязки сами себя не сменят! И если ты закончил читать, то можешь помочь мне посуду вымыть. Мила там долго еще мести будет.       Пустыш, вздохнув, поплелся вслед за целительницей на диван, где та в который раз уже осмотрела пробоину в хитине на груди. Рана уже не выглядела так скверно, как раньше. На дне круглого отверстия появилась тонкая пока что, как папиросная бумага, пленка молодого хитина. Немного подумав, Мия снова положила на рану пропитанную заживляющим зельем губку и принялась прибинтовывать ее.       — Я вот что подумала, — сказала она. — Ты уже выздоравливаешь и можешь вставать когда хочешь, если не будешь бегать и прыгать слишком сильно. Ну и искать неприятности тебе пока не стоит, дождись возвращения брата.       Полый слушал, склонив голову к плечу. Он не пытался вмешаться в монолог, чувствуя, что все это скорее вступление к чему-то более важному.       — И это… — неловко продолжила Мия, выйдя из образа опытной целительницы. — Жужж, ты поможешь мне последить за Милой? Мне теперь страшно за нее.       Крылатый с готовностью кивнул и положил ладонь девочке на плечо, показывая, что она не одна.       — Спасибо, Жужж, — жучиха ласково погладила Сосуда по ладони. — Спасибо, что ты здесь. Одна бы я это все не вывезла.       Пустотный тихо загудел и игриво боднул лбом в плечо подруги. Та рассмеялась, звонко и искренне, впервые после их встречи в Глубинном Гнезде.       — Дурак рогатый, — сказала она, обхватывая пустоглазого за шею, как борец своего противника. — И подлиза к тому же.       Ответом ей было только счастливое жужжание. Пустышка был согласен и на дурака, и на подлизу, лишь бы Мия почаще так смеялась, прямо как в детстве.       Следующие дни они по очереди или все вместе опекали Милу. Старшая жучиха пребывала в каком-то странном, полусонном состоянии, от которого у Пустышки по спине бежали мурашки. Она заговаривалась и заикалась, подолгу пытаясь вспомнить самые простые слова, забывала, что собиралась сделать и что уже сделала и могла часами повторять одно и то же действие — например мести пятачок перед домом, намывать единственную тарелку или скрести половицу. Оставлять ее совсем без занятия Мия боялась, опасаясь, что если хоть что-то не будет связывать сестру с реальностью, то ее очень скоро постигнет судьба Клары. Поэтому Милу отводили в сад, где совместными усилиями смогли разбить пару грядок с зеленью, брали с собой на прогулки и привлекали к другим домашним делам и, разумеется, занимали разговорами.       Мила с упоением рассказывала о том месте, куда они все уедут совсем скоро — рассказывала так, будто уже была там. Она в красках описывала зеленые сады и бескрайние луга, не ограниченные стенами или границами. Говорила об огромных озерах, с одного берега которых невозможно увидеть противоположный край, а глубина столь огромна, что небесный свет не может достигнуть дна. Мила рассказывала о бескрайнем небе, заменяющем свод, и о том, что летающие жуки могут подняться так высоко, что с земли их невозможно будет различить. И о теплом свете, который льется с этого бесконечно синего свода.       Это было очень похоже на старые сказки Кристалл из детства. Старшая сестра не обладала талантом рассказчицы, но когда говорила о своем волшебном месте, прекрасном и недосягаемом, то в ее глазах появлялась такая же как у маленькой сказочницы мечтательная поволока. В такие моменты Пустыш с Мией только беспомощно переглядывались, гадая, откуда Мила могла все это узнать, и снова пытались отвлечь ее на что-то земное. Тщетно. Грезы о счастливом будущем в далеком и прекрасном месте занимали Милу все больше и больше.       За всем этим чтение цефеевых записей было заброшено.       — Мила, милая, а как ты смогла заработать так много гео? — спросила Мия, отчаявшись перевести тему. — Я посмотрела в копилке, там действительно много.       — А…? А-а, — протянула старшая сестра, сбитая с линии повествования. — Э-это все к-кристаллы. Их мн-ного в шахте. Н-нужно только нем-много постараться, чтоб-бы найти их. Кругл-лые жуки из стол-лицы платят мног-го гео, за каждый кристал. За роз-зовый — сто гео, а за крас-сный — пятьсот. А два раз-за я нашла зол-лотой крис-стал, и они отдали за каждый по три тыс-сячи гео. Поэтому я с-смогла запол-лнить баночку.       — Круглые жуки? — Мия растерянно посмотрела на Пустыша. — Из Города Слез?       — Д-да! — радостно согласилась старшая сестра. — Они говор-рили, что кристал-лы нужны для колдовства. З-здорово, правд-да?!       «Может они упоминали Санктум или Святилище Душ?» — спросил Пустыш с помощью записки, и подруга передала его вопрос сестре.       — О! Я не с-спрашивала! — легкомысленно отозвалась трудолюбивая шахтерша. — Мн-не просто плат-тили. И… Ой, надо з-закончить норму, прежде ч-чем мы уедем. А то буд-дет не честно. Они ведь рас-считывают на мен-ня.       «Не думаю, что кто-то еще придет,» — написал Полый. — «В святилище больше не осталось магов».       Мия выразилась более мягким образом.       — Кажется, они больше не нуждаются в кристаллах, сестренка. Думаю, ничего страшного не случится, если ты позволишь себе отпуск. Они все прекрасно поймут.       — О-ни не говорили… — разочаровано проговорила жучиха, о чем-то крепко задумавшись. — Так… неудоб-но.       — Жужж! Жужжка, проснись! — встревоженный голос Мии вторгся в сознание, заставив сосуд подскочить на матрасе. — Мила снова ушла в шахту!       Целительница чуть не плакала, сидя на полу возле постели друга.       — Ночью! Оставила записку и ушла!       Жучиха протянула клочок бумаги, на котором неровным, почти детским почерком было выведено «Мне надо закончить выработку. Собирайте вещи, мы уедем сразу как я вернусь. Мила».       — Жужж, мне страшно, — прошептала Мия, встретившись с Сосудом глазами. — Вдруг она ушла в Пик? О Великий Король! Я ведь ни разу не навещала ее на работе! Я даже не знаю, где ее выработка! Вдруг она уже…       Пустотный взял близкую к панике подругу и слегка встряхнул, приводя в чувство. Та замолчала, только уставилась на него огромными от ужаса глазами. Сейчас маленькая целительница во всех красках пережила тот парализующий ужас, что и сам Сосуд, когда был совсем ребенком обнаружившим пустой дом и записку, очень похожую по содержанию.       Убедившись, что подруга хотя бы немного успокоилась и теперь может воспринимать слова, Пустышка выдернул из сумки лист и начал быстро писать.       «Не бойся, я знаю, где она работает. Сейчас я просто схожу и приведу ее. Ты останься здесь на случай, если она вернется. Главное, не паникуй».       Мия коротко кивнула, усилием воли подавив приступ удушливой паники, а Пустой, перепуганный не менее подруги, сорвался с места и, едва успев прихватить плащ, помчался к колодцу на Перепутье.       «Лишь бы все было в порядке! Пожалуйста! Пусть с ней все будет в порядке!»       Едва чуя под собой лапы, он пробежал по пустынным улицам Грязьмута и выскочил на площадь. Отсюда уже можно было увидеть колодец, торчащий посреди пустыря за вечно распахнутыми одинокими воротами. Кто-то окликнул пустотного, но, полностью поглощенный своей целью, он едва обратил внимание на пару жуков у давно вышедших из строя часов. Поговорить можно и потом…       Стоило крылатому сделать шаг, как земля дрогнула — вздыбилась как спина рассерженного зверя, уставшего, что по нему постоянно бегают какие-то козявки. Пустышку, ошалевшего и удивленного, подбросило вверх и тут же пронзило тысячей раскаленных игл, а в ушах зазвенел пронзительный, истошный вопль, полный расплавленной боли. Боль разрывала тело с такой яростью, что перед глазами потемнело, и Сосуд упал, забился, как вытащенный на берег малек, вцепился когтями в собственную маску, пытаясь хоть таким образом приглушить разгоревшееся внутри пламя.       Кто-то тяжелый придавил его к земле, с силой оторвал руки от лица, мешая добраться до глаз, что-то кричал, звал, требовал. Пустышка не слышал. Извиваясь, он пытался вырваться из чужой хватки. Смятые крылья взбивали пыль, а в горле болезненно вибрировал вопль, от которого по телу расходились волны холода, что, сталкиваясь с раскаленным адом, только усугубляли страдания.       «ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! ОСТАНОВИСЬ!»       Все резко оборвалось. Холодная волна прошла по телу, залила глаза, заклокотала в горле, заставив подавиться собственным криком. Пустышка дернулся еще раз и обмяк, плюхнувшись в растекшуюся вокруг него лужу.       — Эй, ты в порядке? — зазвучал над ним мелодичный женский голос. — Старейшина Зен, вы знаете этого жучка? Что с ним?       — Да… ох, да, Изельда. Это Жужжка. Прости, я облил тебя. Помоги перенести его на скамейку.       Пустыш тихо загудел и повернул голову на голос. Темнота перед глазами начала редеть, и сквозь нее проступили силуэты склонившихся над Полым жуков. В одном из них Пустой узнал Старейшину. Старый жук суетливо крутился рядом с высокой жучихой — жальнем, теребя ручку старого ведра. Незнакомка же, всем своим весом прижимала Пустыша к земле, мешая вырываться.       — Так, Жужжка, верно? — спросила она, заметив, что Полый перестал дергаться. — Ты пришел в себя? Как себя чувствуешь? Я сейчас перенесу тебя на лавку, а потом мы позовем целителя.       Пустотный чувствовал себя отвратительно. Тело жучка все еще терзала страшная боль, будто его заживо варят в раскаленном масле, а где-то на грани сознания кто-то продолжал кричать… даже не так — выть на одной ноте, без надежды на отклик или спасение. То, что эти чувства не принадлежат ему, было понятно, и Сосуд прекрасно знал, чей крик может породить агонию в разуме пустого создания. Сейчас он чувствовал себя наполовину ослепшим и оглохшим, мир казался тусклым и лишенным красок, а чужие чувства — беспокойство, испуг, непонимание — легкими отголосками, задавленными чужой болью.       «Я… кажется меня это оглушило… надо… что случилось?»       Сосуд помотал головой, пытаясь прийти в себя, и медленно поднялся, опираясь на руку жучихи, названной Изельдой.       — Я слышала о подобном, — сказала та ласково. — У тебя падучая, маленький? Не беспокойся, посиди немного, сейчас придет доктор.       Пустой резко замотал головой и попытался было вывернуться, но хватка Изельды на его плече была поистине железной. Затравленно оглядевшись, он помахал рукой Старейшине, привлекая его внимание, после чего начал быстро жестикулировать, мешая богомольи жесты с символами обычного немого языка, который знал гораздо хуже.       «Мила в беде! Внизу что-то случилось. Прошу, проверьте Сериз и дайте мне уйти!»       — Ох, — старый жук чуть не выронил ведро. — Изельда, отпусти его. И созывай народ. Что-то страшное произошло.       Едва пальцы жучихи разжались, как Пустой побежал. Сначала неловко, спотыкаясь, но с каждой секундой все быстрее и быстрее. Где-то совсем рядом истошно кричал запечатанный собрат. Он больше не говорил ничего, не звал, не молил, не медитировал — просто кричал, умирая в рыжем пламени. От этого вопля сознание дробилось и плыло раскаленным туманом. Только еще больший страх за Милу, которая осталась где-то там, внизу, не давал трусливо свернуться калачиком и просто позволить себе раствориться в чумном мареве.       Колодец пронесся перед глазами размытым темным пятном. Пол Перепутья больно ударил в лапы, а горло обжег раскаленный горький воздух.       «Что здесь произошло?!» — с ужасом подумал пустотный, растерянно озираясь по сторонам.       Сумрачные и прохладные коридоры Забытого Перепутья были залиты раскаленным рыжим светом. По земле струилась светящаяся рыжая дымка с запахом жженой магии, так похожая на туман над кислотными озерами. Стены оплели извилистые пульсирующие корни, покрытые раздувшимися до огромных размеров волдырями, наполненными рыжим светом. Они подрагивали в такт пульсации чего-то огромного, и казалось, что это ожившие вены какого-то огромного монстра, проросшего через весь Халлоунест. Пустышке даже послышалось, что он почувствовал биение гигантского сердца где-то под ногами.       Дыхание перехватило от ужаса. Хотелось как можно быстрее бежать прочь, скрыться из этого проклятого места. Но было нельзя. Где-то здесь, в этом рыжем мареве и среди раздувшихся обжигающих пузырей блуждала Мила — его Мила, добрая, смешная и заботливая. Она совершенно беспомощна против этого кошмара, особенно сейчас…       Полый побежал. Перепрыгивая пульсирующие корни и избегая касаться пузырей, то и дело прорывавшихся обжигающим чумным соком, он помчался по некогда знакомым коридорам, спеша добраться до подруги, пока не стало слишком поздно. Не только земля подверглась тлетворному влиянию чумы — звери и растения тоже стали ее жертвой. Крикливые мстекрылы, раздутые от чумного света, с голодными воплями преследовали путника, пытаясь разорвать раздавшимися вширь челюстями. Из-под лап во все стороны разбегались мелкие круглые существа, похожие на крохотные рыжие ягодки на ножках. Бездумные чумные оболочки, которых и раньше тут было немало, как будто набрались сил и прыти, выбравшись из своих склепов. Быстрые и кровожадные, они с хрипящим рыком бросались на Пустого, пытаясь схватить, или плевались в него расплавленным светом, извергая его из своих ртов или раздутых от чумы брюшек.       У Пустышки не было с собой оружия, чтобы сражаться, да и времени на это тоже не было. Сосуд просто бежал, избегая встреч и стараясь как можно быстрее скрыться с глаз преследователей.       Нырнув в ответвление, где всегда работала Мила, Полый оказался в почти полной темноте, разбиваемой только тусклым мерцанием кристаллов. Сюда Чума еще не добралась, и холодный воздух казался настоящим спасением после душного жара раскаленных коридоров. Быстро миновав длинный коридор, ведущий к шахте, пустотный вскочил на платформу подъемника, которая моментально доставила его к месторождению. Здесь было светло и тихо. Стены сплошь покрывали друзы ярко-розовых, красных и сиреневых кристаллов, излучающих ровный свет и, как показалось крылатому, тихий мелодичный звон.       «Мила!» — позвал Пустышка, забыв, что подруга не может слышать голос Пустоты.       Ответом ему была тишина.       Пробираясь среди куч отработанной породы и разного рабочего мусора, Пустой наконец добрался до конца шахты, где к своему облегчению обнаружил Милу. Жучиха неподвижно стояла, уставившись в стену. Кирка в ее руке была бессильно опущена, а у ног переливалась россыпь разноцветных кристаллов.       Пустотный загудел, привлекая к себе внимание и слегка тронул подругу за плечо. Оглушенный произошедшим в Перепутье, Пустыш слишком поздно заметил, что не так. Стоило ему коснуться хитина подруги, как та резко развернулась и, не сказав ни слова ударила киркой.       Боль — на этот раз настоящая, не фантомная — ослепила. Полый отлетел на пару шагов и, потеряв равновесие, упал навзничь. Правая рука повисла плетью, полностью лишенная подвижности, а из глубокой раны на плече, совсем рядом с шеей, хлынула пустота.       «Мила?»       Сосуд, все еще не веря в реальность происходящего, попытался зажать рану. Пустота распадалась на дым, частично застилая зрение, и крылатый скорее почувствовал, чем увидел, вторую атаку. Перекатившись, он на каких-то полметра разминулся с лезвием кирки, которое без труда раскололо каменный пол.       «Мила!»       Он кричал, все еще не веря. Все еще надеялся, что она услышит. Что остановится. Очнется.       Тщетно. Мила без труда выдернула кирку и уже разворачивалась к своей жертве. Движения ее, быстрые и плавные, были совершенно чужими, тягучими, будто жучиха стала чем-то иным, а лицо все еще хранило счастливую и пугающую улыбку. В глазах подруги разгорелось рыжее пламя.       «Мила, пожалуйста!»       Пустыш успел кувыркнуться и встать, и теперь медленно отступал, выставив перед собой здоровую руку.       «Остановись! Все хорошо. Это я! Это же я, Мила! Почему ты не узнаешь меня?»       Надо было сражаться. Даже без оружия, без всего — надо было сражаться. Надо было убить ее — обученному богомолами Пустому это было по силам. Надо было прекратить существование еще одной чумной оболочки, прежде чем она смогла натворить дел. Надо было… но Пустышка не мог. Просто физически не мог поднять руку на своего друга. На ту, кто несмотря ни на что дарила ему заботу, дружбу, позволяла играть с сестрами и даже оставаться с ними на ужин… даже зная, что Пустой Сосуд — совсем не жук.       «Прошу, Мила, очнись!»       Удар. Второй. Третий. Мила била киркой так, будто добывала руду — сильно и размашисто. Пустыш, даже раненный, легко уклонялся, отступая все дальше и дальше. Он продолжал звать. Умолял ее очнуться. Услышать. Взывал к тому немногому, что, возможно, еще осталось от той музыкальной и трудолюбивой жучихи, которую любил весь Грязьмут. Звал, даже понимая, что это бесполезно.       Очередной взмах кирки заставил Пустого прянуть назад и… упереться в стену. Прежде чем Сосуд успел уйти в сторону, лезвие кирки с хрустом вонзилось ему в бок, вырвав целый кусок хитина. С невнятным воплем, крылатый опрокинулся на пол, с удивительной четкостью понимая, что встать уже не сможет. В ушах, перекрывая стук сердца, зазвучал знакомый перелив струн, предупреждая о близкой смерти.       «Мила…» — Пустыш поднял голову, все еще надеясь на что-то. — «Не надо… остановись…»       Жучиха все еще улыбалась застывшей счастливой улыбкой, когда поднимала кирку над головой для последнего удара.       За спиной несчастной мелькнула серая тень и, когда кирка уже была готова опуститься на голову Сосуда, тишину шахты прервал треск раскалывающегося панциря. Удар был такой силы, что чумную крутануло волчком. Кирка выпала из ослабевших пальцев, и Мила, все так же улыбаясь рухнула на бок. Улыбка не покинула ее лицо даже когда рыжий огонь в глазах потух, оставив за собой выжженные глазницы.       «Мила…» — прошептал Пустой, не в силах оторвать взгляд от этого улыбающегося лица, более похожего на посмертную маску. — «Мил…»       «Старший,» — маленькая фигура Призрака заслонила пугающую картину. Кроха склонился к его лицу и заглянул в глаза. — «Старший, ты слышишь меня? Ты можешь встать?»       «Мила…» — не слыша ничего продолжал твердить крылатый. Перед глазами поплыло, а щеки обожгло огнем, когда из глаз побежали крупные, черные с белым, капли пустоты, перемешанной с волшебным светом.       «Она мертва, Старший,» — попытался Призрак привести собрата в чувство. — «Она была мертва еще когда только напала на тебя».       — Кхкр…- в горле заклокотало, болезненно, колко. — Кхк… кх…       Пустышка изо всех сил пытался проглотить этот колючий мерзкий ком, разрывающий гортань изнутри. Проглотить или… выплюнуть.       — Мхк… М… Мик…кхр… — он подался вперед, потянувшись через плечо брата к неподвижному телу. — М.кхка…       Призрак с неожиданной силой взял Старшего за плечо. Он больше ничего не говорил — просто придерживал и поддерживал, не давая сдвинуться и навредить себе еще больше. Маленький сосуд не мог понять, какой ад сейчас творился в душе у сородича, но собирался быть рядом, пока буря не уляжется. Собирался быть рядом и не позволить сгореть в этом огне.       Осознание этого было таким ярким и острым, что Пустыш не смог больше сдерживаться. Слезы — те самые, что слишком дешево стоят — хлынули из глаз с новой силой, закапали на пол, на грудь, на накидку брата, а сам Сосуд зашелся кашлем. Громким. Страшным. Протяжным. И с каждым судорожным, полным агонии звуком, в нем все отчетливее слышался крик…       — Мхк… Мкр…кх… Ми… крк… Кхка… Мил…а! Кхк… кх… Ми…ла! Мил…а! Мила!