Поезд №139Н

Семь. Восемь. Девять… — считал про себя Чуя. Как когда-то сказал Дазай: «Если твои нервы, Чу, настолько ударят в голову, что бутылка дрянного вина перестанет ударять, попробуй заняться математикой… Ха-ха, шучу,  — на этом моменте он, по всем канонам, то ли трепал, то ли гладил рыжую макушку, — шучу, тебе не под силу, конечно, какая-нибудь тригонометрия или высшая алгебра, но… до десяти постарайся посчитать, хорошо?» … Он тогда сбежал из дома, спрятался в пахнущей адской смесью мазей и бинтов аптеке на окраине города и просто стоял, прижавшись к стене в маленьком коридоре. Полчаса, час… Дрожа от каждого хлопка двери и слушая своё чокнувшееся сердце. Дверь снова хлопнула, от испуга подкосились ноги. Стало легко. Над ним, теребя белые нитки старых бинтов, склонился Осаму, на каштановых кудрях — снег, пальто — белое, казалось, что больничной стерильностью теперь пахнет не от аптеки, а от него. — Твои родители сейчас асфальт начнут снимать, чтобы тебя из-под земли достать, — как ни в чём не бывало сказал он и протянул руку. — Идём. — Чёрт… как ты вообще меня нашёл?.. — прошептал Накахара, игнорируя жест. — Я? — добродушно улыбнулся Осаму. — А я тебя искал? Я пришёл за бинтами, не понимаю, о чё-ём ты!.. — Снова резался, выпендрёжник? — Бегать по сугробам от матери — вот где выпендрёж. Дазай щёлкнул его по носу и настойчивее протянул руку. Поманил пальцем. — Если у тебя проблемы, то я могу спрятать от них получше, чем этот коридор. Они полулежали у изрисованной стены на пыльном полу полузаброшенного здания: Чуя — уткнувшись покрасневшим носом в колени Осаму, сам же Осаму — задумчиво читая всё, что написано вокруг. Морозный воздух обжигал лёгкие, хотя и некритично, потому что Чуя просто-напросто не мог вдохнуть от нахлынувшей повторно волны страха и вины. Тогда-то Дазай и вспомнил про пользу арифметики для ровного дыхания… … Десять. Вдох-выдох. Стены начали разжиматься, комната стала свободнее. Надо быть человеком, надо забыть на секунду о баллах, надо просто написать Дазаю: «Спасибо, я досчитал!». Чуя поднял телефон — телефона больше не было. Мелкая сеточка царапин на половину экрана напоминала царапины под перчатками, только в разы, в разы чаще. Ох, Накахара, ты — истеричка… Или нет? Чуя задумался и понял наконец-то, кто во всём виноват. Вместо «спасибо» в голове завертелось «всё из-за тебя, тупая рыбина». Он захотел сию же секунду написать это, но даже не смог закрыть таблицу с результатами первого тура, да что там закрыть — пролистать вниз. Весь экран стал мертвой зоной. Чуя сжал в кулаки дрожащие ладони и снова досчитал до десяти. Стены перестали сдавливать плечи. От опьянения осталась только лёгкая, но навязчивая головная боль. Он кинул мимолетный взгляд на рейтинг, снова увидел Дазая с его «почти идеальным результатом без особых усилий», а рядом себя — этакую полную посредственность с результатом на твердую четверочку, мол, если так дальше пойдет, то призёр региона — твой потолок, а дальше — как башкой ни бейся об него, ты всё равно не пройдешь… Чуя с отвращением отшвырнул телефон. Стена. Глухой удар. Точно. Вот так истерички и ломают вещи. — Чуя-сан! — позвал его из другого конца коридора Акутагава. — Коё-сан тебя потеряла, слава богу, что я первый нашёл и предупр… — Тц, — Чуя вытянул вперёд руку, отстраняя от себя взволнованного ребёнка. — Не лезь. Я протрезвел. Я сейчас вернусь и изв… — Она поздравляет тебя, и я тоже! — выкрикнул Рюноске, слишком громко и празднично для первого часа ночи. Чуя скептически скривил губы. — С чем?.. — Осам… Кхм, извини, извини… Дазай-сан прислал ей результаты и… — Заткнись. Я видел, — оборвал его Чуя. Рюноске недоуменно склонил голову. — А чего ты такой грустный тогда? Ты же второй! Чуя приподнял бровь. — А чего ты такой весёлый? Ты же тупой! — едко ответил он. — У тебя же баллов намного больше половины! А если завтра постараешься, то вообще… Чуя фыркнул. — Наивный ты, пиздец просто… — вздохнул он, пока Рюноске аккуратненько, будто желая остаться незамеченным, пристраивался рядом. — А что не так, Чуя-сан? Ох… Нет, тупейший диалог всей его, Накахары, олимпиадной жизни явно происходил не на подоконнике, а сейчас. Он не стал отвечать, более того — театрально отмахнулся. Рюноске стыдливо опустил глаза и подсунул Чуе в руку забытую пачку сигарет. — А… спасибо, — сказал тот. Теперь явно настала его очередь чувствовать вину. — Не хочу быть снова под Дазаем, вот и всё. Завтра как-нибудь разберусь. Я не проиграю, Рюноске, — помолчал-помолчал, старательно убивая в себе любые эмоции и спросил: — Сам… как?.. Акутагава незаметно улыбнулся, склонил голову и тихо сказал, откашлявшись: — Пока первый… Накахару накрыл слепой гнев. Захотелось разбить счастливому ребёнку нос. — Ясно всё с тобой, — вырвалось у Чуи, он оттолкнул Рюноске и было ушёл, но услышал прерывистую вибрацию. Оглянулся. Входящий вызов от неизвестного номера. Два пропущенных от него же. Чуя поднял с пола телефон, но не смог ответить, да и не очень-то хотел. Боль в голове усиливалась и не давала заснуть, до трёх утра или четырёх — не важно, важно то, что наутро мир показался сгустком слипшейся ваты, а глаза, когда он прикасался к ним, невыносимо болели. Коё-сан даже не пожелала доброго утра. Пропущенных уже семь — подметил Чуя, еле оторвав голову от подушки. Кому это он так понадобился?.. «Нет, не может быть», — подумал он, отмахиваясь от навязчивых мыслей о бывшем однокласснике. Может, он ещё спит?.. Господи, лишь бы это было так, лишь бы вселенная дала ему ещё хотя бы полчаса на то, чтобы прийти в себя… — Поднимайся, иначе опоздаешь, — буркнула Коё-сан, уже третий раз пытаясь создать на голове подобие традиционной японской причёски. Родные ритуалы она ценила даже больше, чем родную литературу. Чуя сел. Закружилась голова, слегка онемевшие губы и скулы сдавило. Он не выдержал и грохнулся обратно… Хотя бы на секунду… Три часа беспокойного сна после выпивки — это немного сложно, когда ты весишь меньше пятидесяти килограмм, а твои нервы напоминают крупную канву. Хотелось выругаться, но даже шептать удавалось с трудом, поэтому Чуя так и лежал. Минуту, две, пять… Лежал лицом в подушку и через силу выдавал междометия. Звяканье керамики, быстрый шаркающий шаг, нервное покашливание. Кое-как Чуя поднял голову и увидел на тумбочке кружку, притянул её к себе, попробовал — минералка. Поморщился, но продолжил пить мелкими глотками. — Живой? — робко спросил Рюноске. — Я… тц… курить… — ответил Чуя. Перво-наперво натянул перчатки, сгрёб вещи в сумку и… понял, что спал в одежде. — И на том спасибо… — пробурчал он под нос, надевая на дрожащие руки тёплое чёрное пальто, наматывая шарф. — Рюноске, скажи Коё-сан, что я буду ждать внизу. — А завтрак? Ты что, надо поесть, нам пять часов тур… — Тошнит от твоего завтрака, — ответил Чуя, наскоро растрепал волосы и понял, как же жалко он выглядит. Кожа под глазами будто стала тоньше и посинела, сами глаза слегка покраснели, на голове — рыжие колтуны, губы — бледные и сухие, да и всё лицо в целом отёкшее и измученное. Чуя фыркнул, отмахнулся, подумав, мол: «Хрен с ним, всё как обычно, покурю и пройдёт». И всё-таки шапку решил не надевать, надо же хоть как-то проветрить голову перед охренеть каким важным туром? Не помогла ни пара сигарет, ни тройка, в здание университета, где и проходил региональный этап всероссийской олимпиады школьников по литературе, Чуя зашёл, запнувшись о порог. Он устало прислонился к колонне в центре широкого светлого холла и прикрыл глаза. Есть ещё полчаса, чтобы прийти в себя и показать всем, лишь бы ничего больше… — Чу-я, — протянул голос за спиной. «Лишь бы ничего больше не случилось, да?» — подумал Накахара и с криком:  — Чего тебе надо, придурок хренов?! — обернулся. Это на него все смотрели как на придурка, а кричать-то было не на кого. Потому что никого не было. Потому что Чуя, кажется, задремал, облокотившись на безвкусно выполненную, покрытую известкой колонну, и теперь его чёрный свитер пестрит белыми разводами, а все остальные участники крутят пальцем у виска. — Сдурел, что ли?.. — подбежав, прошипела Коё-сан, смотря на него сверху вниз, так тяжело, что, казалось, раз-два и вдавит в стену. — Ведёшь себя отвратительно, Накахара… Мы ещё поговорим дома. Что произошло? Коё-сан ведь в нём души не чает, почему в прошлом году они просто попили чай и поговорили, а сегодня она угрожает, она держится отстранённо, чёрт, у Чуи и так проблемы с родителями, эта история точно закончится очередным днём на балконе, а ведь скоро крещенские морозы… — А-та-та, Чуенька! Это всё потому, что ты косячишь второй год подряд, а значит, ты неисправимое микро-зло! — прозвучал лукавый голос над левым ухом. Громко, но не близко — по крайней мере, дыхания на щеках он не чувствовал… Чуя вздрогнул, зевнул и резко посмотрел вверх, так резко, что шею защемило, но, к сожалению, то ли зря, то ли поздно. Всё та же тупая колонна да Рюноске, с видом озабоченной наседки наблюдающий за ним из соседнего угла. Нет, это точно не он, далековато… Акутагава замер, покосился вбок с таким видом, будто призрака увидел. И улыбнулся. Неужели это мрачное существо умеет так искренне улыбаться? Чуя почувствовал неладное, но не обратил внимания на ощущение, никаких сил на это не хватало. Он снова прикрыл глаза, чтобы не поддаваться панике и вырвать себе ещё пару минут. — Знаешь, малыш Чу, — снова этот голос. Накахара не среагировал, даже глаза не открыл, бесполезно ведь. — Ты какой-то глупый. И тут мозаика сложилась. Чуя ловким движением обогнул колонну. И замер. Кажется, с открытым ртом. — Упс, — сказал шутник и критически осмотрел Накахару. — Ишь ты, додумался. Ну привет, малявка, которая игнорирует мои заботливые звонки. Идеально-белые бинты. Зачёсанные кудри. Блестящие карие глаза. Вот как выглядят настоящие победители! Без всяких там онемевших губ и слипающихся глаз, а щека если и ободрана, то уж точно не от бутылочного стекла, точно не случайно и к тому же давно педантично заклеена. Чуя набрал воздуха, чтобы вывалить всё, о чём он думал полночи, из-за чего вчера пил, что убивало его этот год, заорать, мол: «Вернулся, бессовестная рыбина, тоже мне, явление Христа народу!» И не смог выдвинуть ничего, кроме сухого и невероятно тихого на выдохе: — Дазай…