Поезд №139Н

Дазаю неприятно было понимать, что он просчитался. Просчитался и еле успел среагировать. Среагировать, практически не изменившись в лице. Хм, неужели вариант с обмороком? Да, конечно, его вероятность увеличилась на пару десятых, когда Накахара выбежал из аудитории настолько ошалевшим, насколько вообще мог, и врезался в дверь. Но даже в этом случае Дазай поставил на то, что сегодня кто-нибудь маленький и злой ненароком влепит пощёчину, к примеру, председателю апелляционной комиссии… К примеру. И, всё-таки, это было… неприятно. В первую очередь — тяжело. До сегодняшнего дня ему уже приходилось держать Чую, но в том-то и дело, что просто держать, а не ловить. Даже тогда, когда тот пытался его ударить, с руганью вырывался или трясся как прокажённый, он казался легче, чем сейчас. Во-вторых же, Дазай отметил, что, хоть это и было в утреннем списке возможных исходов, но психологически всё равно напрягало. С момента выхода из кабинета прошло около десяти секунд. Осаму Дазай уже в который раз за свою жизнь с сожалением понял, что думает слишком быстро, чтобы насладиться мыслью, и положил голову Накахары себе на колени. Забавы ради он пощёлкал пальцами у того перед глазами, забавы ради хотел ухмыльнуться, но не вышло — невольно залюбовался в кои-то веки умиротворённым лицом Чуи. Чуе Накахаре шло спокойствие. Шли опустившиеся уголки губ. Несомненно привлекал контраст между побелевшим лицом и ярко-рыжими волосами. Доставая из карманов песочного пиджака бутылочку нашатыря, Дазай подумал, что если и просчитался, то самую малость. Он приоткрыл крышку, аккуратно поднял рыжую голову. Дазай, прикрывая нос платком, ждал. Медленно водил пузырьком перед бледным лицом. Хмурился. Нехорошо складывается… Слишком долго, так быть не должно… Тут Накахара резко втянул воздух и закашлялся. Дазай придержал его за плечо, чтобы не дать тому встать на ноги, и убрал пузырёк обратно в карман. Чуя открыл глаза и долго, как показалось Дазаю, переводил взгляд то на потолок, то на его лицо, а в конце концов остановил на забинтованной руке. — Руки убрал, — спутано сказал он, одновременно пытаясь откинуть волосы с лица и почесать нос. Дазай фыркнул и помог заправить особо упрямую прядь за ухо. Чуя ещё больше побледнел. Осаму хотел было засмеяться, но вовремя понял, что совсем уж аморальщину устраивать не стоит. А улыбнуться, почему-то, всё-таки хотелось. Он даже отметил про себя, что на душе стало немного легче. Занимательное наблюдение. Осаму поставил галочку в голове: интересная мелочь, сейчас неактуально, подумать позже. И забыл. — Убираю! — ухмыльнулся он и отдёрнул руки. Ещё и задорно повертел ладонями у лица, мол, видишь, обе на месте и тебя не трогают. Чуя шутку явно не оценил, потому что до сих пор лежал усталый и спокойный, не обращая внимания на то, что вместо матраса — пол, а вместо подушки — колени Дазая Осаму. — Собрался прямо здесь отдохнуть, Чуя? — живо спросил Дазай, уже чётко проработав, как рыжую мелочь поднять и куда деть, чтобы минимизировать любой негатив. — Не хочу… — пробурчал Чуя в ответ, и, то ли в знак протеста, то ли просто так, закрыл глаза. А потом подумал, приоткрыл один и спросил: — Здесь — это где? — Я говорил, что ты глупый? Вот дверь, за ней разбор. Он, наверное, скучный, вот ты и решил вздремнуть, — отшутился Дазай. Чуя поднялся на локтях, подтянул ноги и сел. Дазай протянул руку, подумав, что второй раз ловить его он не намерен. Забавно. Чуя так забавно корчит рожи, касаясь его руки. Следовательно, состояние у него уже относительно сносное. — Пойдём на воздух? — предложил Дазай, помогая Накахаре подняться. — Пойдём курить, — предложил тот в ответ, стараясь удержать равновесие. Это было не сложно: Осаму придерживал за плечо. Незаметно, но крепко. Дазай на мгновение задумался: и правда, когда они в последний раз курили вместе?.. Задумался, но Чуя, кажется, этого даже не заметил, потому что, как он уже сегодня отмечал, мысли в его голове пролетают со скоростью света и с большой вероятностью приходят к разумному итогу. — Не думаю, что у тебя есть сигареты, — мило улыбнулся он и потащил Чую вдоль по коридору. Как-то слишком уж быстро для третьей минуты в сознании. — Тц, — недовольно опустил голову Чуя, стараясь удержать резко заданный темп, — с чего ты взял?.. — А я не прав? — спросил Дазай и замедлился, прислушавшись к неритмичному шарканью сапог об пол. Конечно он понимал, что у Чуи кончились сигареты. Раз — нервная обстановка. Замечательный мотив для идиотских поступков, если ты Накахара. Два — перед разбором он встретил Коё-сан и рыжей истерички рядом с ней не наблюдалось, да и пришёл Чуя немного позже приличного. Отделился от команды и спрятался. Хорошо ещё, что не заснул в сугробе. Было бы… неприятно. Три — въевшийся в волосы запах дыма, лёгкий на перчатках, и это при том, что Накахара всегда надевает тёплые поверх тонких, когда курит. Сначала был без вторых перчаток, затем замёрз. Все четыре часа просидел в каком-нибудь закоулке с пачкой в обнимку. Запах свежий, а на улице, между прочим, минус двадцать семь. Последнюю выкурил совсем недавно. И уж вряд ли у Чуи в последний день региона, его обожаемой локации для психов и срывов, осталось больше одной пачки. Да и та, скорее всего, начатая. — Прав… — Дазай недоуменно обернулся. — И вообще, — сказал Чуя, ругнулся и вырвал руку, — отпусти меня, бе… — …Сишь, — закончил Дазай и поймал его за плечо. — Держу я тебя из чистого эгоизма. По глупости взял ответственность — теперь не могу отказаться, эх… Не беспокойся, Чуечка. Дазай постарался сделать на последнем обращении как можно более мерзкий акцент. Его уже порядком достало это убитое лицо. Неспокойно. Нужны хоть какие-то эмоции. Выводить он умеет только на негативные, ну… Ничего страшного, это же Чуя. Удивительно. Накахара глупо хихикнул. И рассмеялся, не размыкая губ. Смех? Дазай ничего не понимал. Чуя, как он думал, понимал ещё меньше. Вот это просчёт. Такого раньше не было, но самое страшное — такого не было ни в одном из планов. Посттравматическая истерика? Голова ещё не включилась? Нервный срыв? Эмоция. Хорошо. Но всё равно — не-при-ят-но… Стоп. Почему ему неприятно? Дазай сделал ещё одну отметку. Интересные, но не важные мысли сегодня стояли слишком близко к границе «обязательно для обсуждения с самим собой». Осаму не стал как-либо комментировать непрекращающийся нервный смех, довёл Накахару до лавочки и насильно усадил. Тот уткнулся в колени лицом и продолжил смеяться. — Ты же сказал, мы пойдём на улицу?.. — приподняв голову, спросил он, бегло осматривая тупик в конце длинного коридора. Лестницей вниз тут точно не пахло. — На воздух, — сухо уточнил Дазай, встал и открыл окно. — Ты, гадкая рыбина, снова меня обманул, тупица Осаму… — проворчал Чуя, попытался ударить Дазая в бок, но не донёс руку и снова ушёл в себя с тихим безумным смехом. Правая рука потянулась к левой перчатке. — Нет, Чуя, — уверенно сказал Осаму и схватил его за запястье. Осаму помнил, откуда взялись перчатки. В каком-то смысле, он сам их придумал. … — Какого хрена ты удумал, тупая скумбрия? — огрызнулся Чуя. Дазай заметил, как ладони в карманах серой кофты сжались в кулаки. — Вытащи руки из карманов, — повторил Дазай, улыбаясь с опасным дружелюбием. — Ты здесь зажравшийся суицидник, а не я! — крикнул Чуя. Сорвался. Зажмурился. Прямо сейчас снова раздирает руки до крови, чтобы успокоиться? Видимо, вчера в который раз ночевал на балконе, судя по синим мешкам под глазами и тёплой кофте, которую он не снимал даже в душном и пыльном пустом кабинете русского языка и литературы. — Чу-я, мерзкий, — Дазай наклонился к нему, пытаясь заглянуть в лицо, — ведёшь себя, как мелкая противная собачка! Ох. Это было резко и больно, но Осаму своего добился. Он спокойно поймал за запястье руку, которая только что ударила его по голове. Чуя замер с искривлённым от гнева и испуга лицом и, казалось, даже забыл, как моргать. — Ты думаешь, я настолько невнимательный, ну… Ты меня обижаешь, мелочь! Эх… А мы же уже почти год знакомы! Дазай без зазрения совести мысленно любовался своей актёрской игрой. На деле же — с интересом рассматривал изодранную тыльную сторону ладони Чуи. Неровно содранная кожа, расчёсы до язв, мелкие воспаления, до крови содранные заусенцы, потёртости и волдыри… Чем-то это было даже красиво. Чем-то это напоминало узоры. Аморально, но Осаму это нравилось. Великолепная эстетика тех секунд слабости и потери контроля, которые всё-таки прорвались через барьер из защитной агрессии в сторону других. Неосознанная аутоагрессия, ох, невероятно мило… — Увидел?! На, смотри, пожалуйста! И чего тебе надо, спрашивается? — прорычал Чуя, выдёргивая ладонь и пряча обратно в карман. — Ты здесь себя режешь, а не я. Я тебе, рыбине-тупице, нихрена не говорю ведь. — Говоришь, — заметил Дазай, поглаживая бинты кончиками пальцев. — Не мешай мне заниматься, и сам не отвлекайся на всякую херню, а то до сих пор на начале сидишь, — ушёл от ответа Чуя, натянул капюшон почти до носа и уткнулся в неприятную книгу с мутной аналитикой, через которую продирался уже не первый день. Дазай знал, что она мутная. Он её давно прочитал, а сейчас безмятежно пролистывал и вспоминал важные отрывки. Имитировал работу, дожидаясь своего звёздного часа. Какое ему дело до этих рук? Никакого. До прошлого воскресения точно не было никакого. Хотя… и после него не было бы, конечно, если бы он не нашёл выход. Всё дело в этом идеальном выходе и желании выделиться. Не в том, что он замечал, как Чуя сам в шоке смотрит на свои руки, приходя в здравый рассудок. Не в том, как он на следующий день не может толком держать карандаш и писать без шипения. Не в том, как вынужден постоянно прятать эти свои раны, будто прокажённый. Нет, это всё было крайне забавно наблюдать со стороны, а все эти маленькие дефекты были одной из самых прекрасных вещей в Накахаре. И всё же, почему-то, он нашёл выход меньше, чем за неделю. Дазай церемониться не любил. Он кинул две тонкие чёрные перчатки прямо поверх книги. — Нахрена? — спросил Чуя после пары секунд хмурого взгляда в сторону странной подачки. — Сначала хотел купить дешевые строительные, а потом подумал, что делать тебя ещё более нелепым нецелесообразно. — Ты не ответил на мой вопрос, скумбрия. Нахрена? Осаму вздохнул, словно обречённый на вечность с учеником-идиотом педагог. — Смотри. Когда в следующий раз будешь орать на всю улицу, ломать ногами всё, что плохо стоит, а потом сядешь под подъездом своей облезлой пятиэтажки… — Ты что, блять, меня видел? — округлив глаза, встрял Накахара. — …на тебе будут перчатки, и ты минимизируешь глупые травмы, так как твой мозг успеет понять, что ты творишь, — как ни в чём не бывало продолжил Дазай. Ради этого веселого момента и стоило затевать поиск этих перчаток по всему городу вчера вечером! Чуя такой забавный, когда теряется. Когда пытается начать говорить, но то и дело недовольно закрывает рот. Накахара натянул одну перчатку. Идеально. Угадал с размером. Это, пожалуй, было сложнее всего. — Отдашь сигаретами или распечатками, — сказал Осаму и, довольный собой, молниеносно ушёл из кабинета… … — Успокойся, — твёрдо сказал Осаму, всё ещё держа Чую за запястье. Он знал, что делать. Он жил другой жизнью уже год и был доволен, но до сих пор помнил такие мелочи. Вплоть до того, насколько крепко надо держать, и какого тона придерживаться в словах. Накахара когда-то прозвал эту способность к остановке разрушительных истерик «эффектом обнуления». Ах, кажется, самое умное словосочетание, до которого его рыжий друг мог додуматься? Чуя крупно вздрогнул и замер. Дазаю показалось, что он слышит тихий счёт. Нет, не может быть. Накахара, конечно, лёгок в управлении, но чтобы помнить такие незначительные советы… Нет. — Чего такой довольный? — буркнул Чуя, поднимая глаза. Удивительная способность сочетать во взгляде безмерную усталость после резкого успокоения и напускной гнев, просто удивительная. — Ты меня сегодня слишком хорошо развлекаешь, Ч-у-у-я! — решил подразнить его Дазай. — Я слишком заебался, чтобы тебя бить, — прошептал Чуя через пару секунд, будто отмахнулся. — Достаточно того, что тебя развлёк Акутагава, — добавил он, словно предугадав его следующую мысль, мол, ну вот, а мне только стало весело!.. — Акутагава? — сыграл в дурака Дазай. — Ох, да, точно, ты же так мило задремал, когда Рю подошёл, просто прелесть! Не знаю уж, что тебе послышалось… Чуя действительно посмотрел на него как на идиота, значит, игра удалась. Все эти слёзы… неактуально. Эта Чуина болезненная привязанность — слишком милая, забавная и полезная в перспективе вещь, чтобы отказываться от неё из-за такой мелочи. Чуя откинулся на шершавую белую стену и закрыл глаза. Отлично, можно будет до самого вокзала доставать его шутками про белую спину! Задышал размеренно и уронил голову на плечо Осаму. Что за фатальное усталое доверие, когда только утром обзываешь человека дерьмом три раза подряд? И главное — не двинуться! «Замечательно», — с досадой подумал Осаму, но дёргаться не стал. Не захотел. Не посмел? Со стороны окна время от времени долетали морозные порывы ветра. Дазай сидел, глубоко вдыхая колючий от холода воздух. В этом городе он такой, а их родном — какой-то более лесной, мягкий… Эх, что за сантименты?.. Дазай позволил себе расслабиться и сделал в голове уже третью за сегодня отметку о том, что он не понимает, почему до сих пор не отпускает чужое запястье. Минут десять из интереса послушав неровное сопение над левым ухом, Дазай разжал ладонь. Слава богу, кажется, на этот раз проблем и шума удалось избежать, а ведь в прошлом году всё закончилось таким досадным опозданием… … Дазай небрежно тряхнул левой рукой и бросил взгляд на часы. Последил за стрелками буквально пару мгновений. И опустил руку. Всё, бесполезно следить за временем дальше. Упрямые амбиции победили здравый смысл. Осаму ухмыльнулся: кричать и ругаться — обязанность Коё-сан и замечательного директора их иммигрантской школы, кричать и ругаться все будут позже. После покупки новых билетов. После часу упорного молчания в сторону друг-друга. Сейчас это выглядит по крайней мере забавно. Забавно, что вся их с Накахарой жизнь в последние два года напоминает один и тот же священный поезд, который прямо в эту секунду отбывает со станции без них. Чуя сидел напротив него, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в край лавочки и изредка дрожащим голосом огрызаясь в ответ на просьбы Коё-сан принять уже те баллы, которые есть, и уехать. Баллы были, надо сказать, не дурными. Дурным был Чуя. Чуя сидел и ждал апелляцию, которую, как уже узнал Осаму, просто перенесли на завтра. — Маленький эгоист, — улыбнулся Осаму, делая пару широких шагов в его сторону, — поздравляю, дорогой, ты своего добился! Коё-сан замерла. — Что значит добился? Ничего он этим одиночным пикетированием не добьётся. О чём ты, Осаму? Растрёпанная, злая, невольно дергающая уголком рта. Сильная женщина, у которой всё валится из рук из-за упрямства слабого крайнего призёра. Упрямства, которое Дазай мог остановить одним прикосновением. Но не стал. Не стал, потому что апелляция и реакция на неё в исполнении Чуи Накахары — его любимый спектакль, билетами на который в этот раз оказались билеты на поезд. Где же Осаму ещё увидит столько чистого гнева и надежды на одном лице? После чего ещё он сможет полностью контролировать своего обессилившего и безвольного одноклассника, внушая ему всё, что в голову взбредёт? — Ну… — изобразил раздумье Дазай. — Например то, что поезд ушёл минуту назад, и теперь он точно дождётся апелляции, потому что появились пустые сутки? — невинным тоном сказал он, достал из кармана заранее спрятанный билет на шесть тридцать вечера и надорвал сбоку. Осаму сыграл свою роль. Чуя поднял покрасневший звериный взгляд и замер, не в силах вымолвить ни слова. Дазай растрепал рыжие волосы, изображая сочувствие во взгляде. — Правда, тебе это не поможет, — злорадно шепнул он, перебивая этим шепотом эмоциональные тирады Коё-сан, — потому что ты недостаточно жалобно скулишь, чтобы выклянчить баллов до проходного. Так что можешь повторить прошлогоднее свершение и проспать. Меньше опозоришься… … Отметка. Спустя год опозорившимся себя чувствует Осаму. В общем и в целом — не важно. В этом году он исправился. Дазай посчитал, что вёл себя даже чересчур дружелюбно и участливо. Но ведь это всё для того, чтобы хотя бы последний регион прошёл без… хм, наверное, правильное слово здесь — шоу? Что-то гадкое в голове говорило — нет, неправильное. Правильное — волнение. Какое ещё волнение? Чьё? За кого? Ой, да ладно, если что-то непонятно великолепному Дазаю, значит, это просто недостойно понимания. Мурлыкая под нос любимую весело-депрессивную песню, он уложил задремавшего Чую на лавочку. И просто оставил его там, не удосужившись даже закрыть окно. Дазай не вернулся на разбор, а на апелляцию совсем немного опоздал. В рамках приличного, будто бы заигрывая с комиссией. Не сказать, что он сделал это случайно, но обращённые на него взгляды кучки престарелых кандидатов филологических наук стоили этого маленького фарса. В последний год нужно запомниться каждой мелочью. Дазай знал, что для этого недостаточно быть наверху списка. Недостаточно, ведь, чтобы остаться частью истории этого региона — местной легендой, нужно быть неотразимым и выделяться из толпы. Нужно быть одетым ярко, но опрятно. Выше других на голову. Приятно пахнущим. Вежливо улыбающимся. Даже бинты на руках сегодня были особенно белыми. Он спокойно зашёл в длинный узкий кабинет и осмотрелся. Толпа-толпой, красота-то какая! Парочка апатичных девочек с низким баллом для галочки пролистывают огромные бестолковые сочинения, пока преподаватели рядом с ними сверлят взглядом синие стены. Осаму прекрасно знал такой типаж, ведь в любом спектакле нужна массовка. Он подошёл к проходу между первым и — своим любимым — вторым рядом и увидел Оду. Сдержанного, с таким спокойным и добродушным взглядом, даже тогда, когда дорог каждый балл, и речь идёт о проходном на Россию. Он сидел и внимательно читал свою работу, изредка сверяясь с критериями. Читал так, как читают любимые книжки в бестолковый летний день. Эх… иногда Осаму расстраивало то, что его другу это всё, по большому счёту, не нужно. Он присел за последнюю парту и спросил: — Как оно, Одасаку? Парень обернулся и, задумчиво прикоснувшись к рыже-каштановой макушке, ответил. — В теории, я мог бы попробовать поспорить, потому что мне много сняли за стилистику в творческом вопросе, но… — он замялся и поднял на Дазая мудрый взгляд. — Осаму, я вижу, что это не увенчается успехом, да и… Ощущение такое странное, знаешь… Как будто я даже не успею толком. Что-что, а предвидеть неприятности Ода умел. Дазай в шутку называл его прорицателем, а тот и не отрицал, ведь шутки шутками, а гадать на подоконнике четвёртого этажа он любил. Перформанс судьбы, или же её дар, да вот только он умудрялся попадать в точку даже тогда, когда Дазай специально портил колоду. — Как знаешь, — улыбнувшись, ответил он. Бах. Звук удара по столешнице. Справа. Рядом. Осаму, вместе с половиной аудитории, повернул голову. Чуя, мелюзга, и как он его не заметил?.. Видимо, он буквально уткнулся носом в критерии и потерялся среди людей нормального роста. Не проспал, и то хорошо. Или?.. — Здесь должно быть семь баллов вместо пяти! — крикнул Чуя. Именно, что крикнул. С вызовом и ненавистью. На пятидесятилетнюю женщину в сером платье, которая была раза в два старше и раз в пять умнее него. Она грозно смотрела на Накахару, отказывая раз за разом. Чуя смотрел на неё изничтожающе и повторял аргументы. Раз за разом. На какой круг пошло это безумие? Дазая уже не интересовала ни его работа, ни апелляция в режиме ласкового спора и ненавязчивого манипулирования. Он сидел и в открытую пялился на разыгравшуюся сцену. Услышав отказ — уже на повышенных тонах — Чуя вскочил. Он стоял, уперевшись руками в стол, нависая над женщиной из комиссии, работой и стопкой тетрадей одиннадцатого класса. — Сядьте, успокойтесь! — то ли моля, то ли угрожая, сказала она. — Здесь ведь есть эти два балла, почему вы не видите, всё же предельно ясно, вот, — Чуя, не садясь, провёл ручкой по предложению в тексту, так провёл, что чуть не прорвал бумагу, — вот здесь я всё о-бос-но-вал! Господи! Да что вам не понятно?! Его руки тряслись от напряжения, он будто пытался сжать пальцами в перчатке столешницу, соскрести с неё покрытие. Рука Дазая невольно дёрнулась к нему. Эффект обнуления… Он вовремя остановился. — Бедная баба Катя, — прошептал Одасаку, обернувшись к Дазаю. — Чуя твой правда отбитый. Я не хотел верить в твои рассказы, но… Ода скептически покачал головой и отвернулся. И тут Дазай понял — снова напророчил, Одасаку! Ничего и никто уже не отыграет спокойно. Вся эта апелляция уверенно превращалась в театр одного актёра, и актёром этом был, к сожалению, не Осаму. Чуя, казалось, уже красным светится от своего гнева. Не слабости, не истерики, на этот раз — чистого гнева человека, у которого пытаются отобрать нечто крайне важное. Ведь этих баллов, так рассудить, ему может как раз и не хватить до заветного проходного. Да, Накахаре, кажется, очень страшно, и этот свой до дрожи в коленках страх он и пытается скрыть за невербальными оскорблениями и повышенным тоном… Дазай упёрся рукой в щёку, ожидая продолжения, вот только привычного наслаждения от подобной пьесы он не получал. Что это, жалость? Стыд? Желание помочь? На чьей он вообще стороне? Почему не шушукается с Одой? Отметка. — Уберите этого юношу, он невыносим! — крикнула та самая Екатерина Сергеевна, «баба Катя», — как ласково называл её Ода. Её губы были плотно сомкнуты, а в глазах сверкало нечто, напоминающее Дазаю отвращение. О, как забавно было бы её на этом подловить потом… — Это Вы — невыносимы! — ответил Чуя, во второй раз вскакивая на ноги. Екатерина Сергеевна отшатнулась. Испугалась. И правильно, такой Накахара и её может ударить. — Как вы не понимаете… — уже тише продолжил он, но даже тихие слова чуть ли ни эхом отдавались по кабинету. Все молчали. В дверях стояла Коё-сан и молчала с открытым, перекошенным от злости и стыда ртом. Ода молчал, иногда поглядывая на работу, мол, не очень и интересует меня ваш театр. Рюноске прокрался в кабинет и молчал с круглыми глазами, такими, будто ему самому сейчас прилетит. Какой там был вариант у Дазая утром — кто-нибудь рыжий и маленький ударит по лицу члена комиссии? О, Ками-сама, нет, только не это! Пожалуйста, Чуя, Господи, эффект обнуления… Осаму снова невольно потянул руку. — Мне нужны эти баллы, — продолжил Чуя. Сквозь зубы. — Не нужны, — твёрдо ответила Екатерина Сергеевна, отодвигаясь всё ближе к стене, отклоняясь от Накахары. — Я председатель комиссии, и я не согласна с тем, что здесь есть хотя бы один. — Значит, вы не понимаете ни-че-го ни в литературе, ни в этой сраной жизни! Чуя махнул рукой, занёс вторую. Ох, неуравновешенная букашка, остановись, пожалуйста, остановись. Стопка тетрадей слетела с края парты, парочка из них прилетела в Осаму. Он быстро думал. Так быстро, что сам не понял, как к этому пришёл. Он схватил Накахару за запястье и резко потянул на себя. Тишина. И зачем же было показывать, что знаком с главным клоуном дня, зачем себя позорить и лишать удовольствия от просмотра ежегодного шоу? Да незачем. Ему просто показалось на секунду, что он за мгновения осмыслил все галочки, оставленные сегодня, и также быстро забыл. Просто тетрадям нечего летать, если существует эффект обнуления.